солнечным светом по моим венам

      Пентхаус, принадлежащий Дарье Валитовой, на пару недель стал для Евгении Одинцовой вторым домом — согласившись инструктировать невесту, она оказалась настолько ценным помощником, что Даша придумывала буквально любой предлог, чтобы удержать новую подругу рядом с собой и до самой поздней ночи проболтать с ней о деталях намечающегося торжества. Будущая Кокорина была так взбудоражена грядущим бракосочетанием, что Женя не находила в себе сил прервать её одним коротким: «Это всё не имеет значения». Ни наряды подружек невесты, ни крытая веранда, ни цвет скатертей — н и ч е г о, в сущности, не имело значения, кроме истинности намерений влюблённых. Одинцова верила в союз Сани и Даши, поэтому и позволяла невесте забивать ей голову бессмысленными мелочами — в конце концов, «замуж выходят один раз, верно, Женя?». Всё верно, Даша, всё так и есть. Замуж выходят единожды, потому что потом, ступая по осколкам лживого счастья, остаётся только беспомощно биться о невидимый барьер между тобой и алтарём. Между тобой и человеком, который снова возродил любовь, и терять это чувство снова подобно сокрушающему удару в грудь, насквозь, до трепещущего сердца. Женя очнулась от своих мыслей, стоя посреди просторной гостиной, освещённую косыми лучами восходящего солнца, проходящими сквозь панорамные окна. В руках у неё была тетрадка формата А5, а между пальцами — зажата ручка с наполовину опустевшим стержнем. Дарья хотела, чтобы всё было идеально. Одинцова её не обвиняла — она вела себя в разы истеричней, когда приближалась дата собственной свадьбы с Джонсом. Теперь эти воспоминания вызвали слабую усмешку вместо похолодевших внутренностей. Она только-только пережила Оуэна Джонса, переступила через его образ в своей памяти, а судьбе опять угодно свести их вместе — столкнуть носами, позабавиться их реакцией. Наигранно округлить губы, когда Джонс, растянувшись в непринуждённой усмешке, поинтересуется: «Как дела на личном фронте, Дженни?». Судьба хочет посмеяться над тем, как заходят под нежной кожей желваки, но как вместо ядовитого «Битва проиграна, но я всё ещё пытаюсь выиграть войну» с жениных уст слетит трусливое: «Нормально». Несильный стук в дверь. Евгения приоткрыла дверь, внимательно сканируя пришедшего Артёма и пространство за ним — никого. — Если Кокорин прикрепил на тебя камеру, я её найду и запихаю ему в задницу, — без капли улыбки вымолвила девушка и пропустила Дзюбу в квартиру. — Знаешь, думаю, тебе стоит прямо сейчас осмотреть меня, — ресторатор с готовностью приподнял руки в капитулирующем жесте. — Мало ли. — Мне не придётся даже руки марать — Даша размажет вас обоих по стенке. — Брось, это же всё… — Я знаю, Артём, — Дзюбу неприятно бьёт под дых такое обращение, ведь за пару дней он невольно привык к сладкому «Тёма». Но приходилось также признать, что виноват в сухом «Артём» только он сам — да ещё недели затяжного молчания подлили масла в огонь их недопонимания, превратив его в самую настоящую ссору. Их первую ссору. — Это всё полный бред: жених не должен видеть невесту до свадьбы, его бутоньерка должна совпадать с цветом её наряда — это ни черта не влияет на счастье в браке! Мне не помогло… — совсем тихо, себе под нос, но Тёма услышал. Женя рвано выдохнула сквозь зубы, потерев переносицу — в последние дни её одолевала бессонница, и, нет, это никак не могло быть связано с отсутствием Артёма в постели, широкая ладонь которого так прекрасно ложилась меж её лопаток, отчего мягкая волна тепла растекалась по всему телу. Евгения всегда любила спать на животе, и Дзюба только ворчал, мол, а как же они будут обниматься во сне? — Слушай, Жень, я повёл себя, как… — Как придурок, это я тоже знаю, — обида на мужчину противно жгла изнутри. Минувшие недели он даже не соизволил связаться с ней, банально свести всё в шутку или, на крайний случай, сделать вид, будто ничего и не было — Одинцова подыграла бы. Но нет, Артём предпочёл гордо молчать и скрываться за делами шафера. — Пошли, я покажу тебе платье Даши. Ноздри Дзюбы грозно раздувались и появилась морщинка на лбу, на что Евгения показательно не обратила внимания. Она открыла перед мужчину дверь в гардеробную, где на манекене был одет свадебный наряд Валитовой. — Надеюсь, сможешь объяснить Кокорину, что это цвет шампань, и достаточно просто оповестить об этом его стилиста, чтобы он подобрал ему бутоньерку. Необязательно было трепать нервы Даши, чтобы она растрепала их мне, — Женя и вправду была какой-то дёрганной, и Артём волновался, что это могло быть из-за него. — У тебя круги под глазами. Ты спишь вообще? — Нет, ночами мы перетасовываем гостей, потому что каждый день Даше названивает куча родственников, которые ясно дают понять, что терпеть не могут того, с кем их посадили за столик. И я искренне не понимаю, какого чёрта мы должны всем угодить, когда это свадьба Даши и Сани, а не их! Женя и опомниться не успела, как её нос ощутимо столкнулся с широкой грудью, облачённую в тёмно-синюю толстовку, от которой так привычно пахло хвоей с цитрусом. Она без промедления, действуя больше инстинктивно, чем осознанно, сцепила руки в замок за спиной Артёма и глубоко вдохнула родной аромат. На душе стало так спокойно-спокойно, что Евгения позволила себе глупую улыбку во весь рот, которую Дзюба, конечно, не мог увидеть. Но он чувствовал. — Прости, что испортил наш момент, — прошептал в рыжую макушку ресторатор, оставляя на ней невесомый поцелуй. — Я не беру свои слова назад, но принимаю твой ответ. — Тём, я не должна была так… так резко отвечать «нет», — сокрушённо призналась Одинцова. — Но я пока не готова и очень боюсь, что… — она сглотнула, заглянув в любимое лицо, — что буду готова ещё очень… нескоро. И было так страшно от того, что Артём мог просто отстраниться, обозвать её чёрствой стервой, застрявшей в прошлом, исчезнуть за дверью, забрав с собой всё тепло, на которое Женя так быстро подсела. — Я готов ждать, сколько угодно, лисёнок, — Дзюба с такой щемящей нежностью обхватил девичье лицо ладонями, что не поверить было невозможно. — Но ты просто знай, что нам необязательно устраивать пышное празднество, приглашать кучу гостей, чтобы разбавить их скучную жизнь — как только ты примешь моё предложение, мы сбежим от всех и обручимся в моём летнем домике в Питере, — он с долей испуга стёр большим пальцем слезу, прочертившую мокрую дорожку по щеке Одинцовой. — Эй, мы можем никогда-никогда не играть свадьбу — правда, придётся потерпеть причитания моей мамы, но, в целом… — Нет, Тём, я… — в горле пересохло от волнения, — спасибо тебе, — «я тебя недостойна», хотелось ей сказать, но Артём обязательно отругал бы её за такие слова. Потому что это он не достоин такого рыжего солнца, которое так податливо утопает в его медвежьих объятьях. Женя совсем забыла, что можно плакать от счастья. Но вот сейчас она, содрогаясь, размазывает слёзы о мужскую толстовку вместе с тональником, а Тёма не даёт отстраниться, аккуратно придерживая возлюбленную за затылок. В мыслях мелькнуло банальное «я так тебя люблю», почти сорвалось с языка, но потонуло в сплетении языков, в соприкосновении губ — вначале почти незаметном, а затем таким необходимо настойчивым. Артём впитал в себя каждый девичий вдох, каждый взмах ресниц по его щеке, каждый укус. Он медленно осел на близстоящий диван, сознание поплыло, когда Женя беспрекословно уселась на его бедра, прижавшись губами к открытой шее мужчины. — Дзюба! — громкий оклик со стороны двери заставил молодых людей быстро отпрянуть друг от друга. — Ты должен встретиться с Сашей пятнадцать минут назад! Он ждёт тебя на улице, — Даша демонстративно закрыла гардеробную, где покоилось её платье. — Я обещаю вернуть тебе Женю через три дня. — С чего бы мне тебе верить? — хмыкнул Артём, приглаживая волосы. — Мы улетаем в Калифорнию через три дня, — Валитова мечтательно закатила глаза, — там нас уже ждут организаторы, с которыми Женя успела познакомиться и даже убедить их сделать всё по-нашему, — и это не было таким удивительным — в конце концов, Кокорин платил этим «организаторам» бешенные бабки, а вот Одинцовой за свои испорченные нервы и недосып платить никто не спешил. Да и к чёрту, главное — она совсем скоро сможет заснуть, слыша рядом мирное сопение Артёма. — Потрясающе, — с долей сарказма бросил ресторатор, не заметив даже гневного взгляда Даши, ведь всё его внимание было устремлено на замершую на диване Женю. — Увидимся, лисёнок. Валитова как-то странно усмехнулась, отвернувшись от возлюбленных, и юркнула в спальню в поисках карты рассадки гостей. Саня так вовремя предупредил, что сидящие до этого рядом дядя Николай и тетя Алиса не то что разговаривать — находиться в опасной близости не в состоянии. И чтобы бомба не рванула в самый неподходящий момент, нужно вновь пересмотреть позиции. Евгения, заслышав знакомый шорох, страдальчески простонала и понятливо расчистила журнальный столик от многочисленных модных журналов и письменных заметок. Ситуация осложнялась ещё и тем, что помимо пожеланий Даши были и строгие установки самой Одинцовой — она держала Оуэна Джонса с его обещанной плюс один подальше от их с Тёмой столика. И как бы Валитова ни возмущалась, как бы ни допытывалась, Женя строила такое суровое лицо, что невесте приходилось послушно подпирать щёку кулаком и напряжённо думать о новом перестановке.

***

      Подготовка к свадьбе Кокорина и Валитовой продвигалась своим чередом, забирая силы у всех помогающих им, поэтому, когда они наконец улетели в Калифорнию — Женя с Артёмом довольно вздохнули и благополучно вернулись в Сочи. «Arrabol», к великой радости Дзюбы, стоял на том же месте и приносил даже увеличившуюся на пару процентов прибыль. Как оказалось, ситуацией всё это время полностью руководил Акинфеев — Елизавета Ильинична подала заявление на увольнение ещё в тот день, как Артём укатил вместе с Женей в Москву. Не то что бы все грустили по этому поводу, но некоторые официантки всё-таки повздыхали о ей «нелёгкой судьбе» и «губительной влюблённости». — Вы не сожгли квартиру — я вами горжусь, — первое, что сказала Евгения, опасливо ступая в прихожую и принюхиваясь. Она прошествовала на кухню и заглянула в урну. — Стоит ли мне посчитать коробки от доширака? — Не, плохая идея, — Антон загородил сестре обзор и невинно улыбнулся. — Ну, а что, котлеты и пельмени у нас закончились на пятый день. — Вы работаете в ресторане, и неужели нельзя было попросить Игоря вас покормить? — Да ну, серьёзно? Как ты это себя представляешь? Типа «Эй, Игорёк, чё как, жрать охота — сварганишь чё нить пока наша сеструха тусит с шефом в Москве? По братски», так что ли? — Лёша картинно всплеснул руками под одобрительные кивки брата. — Мы сейчас говорим об Игоре, Жень, нашем шеф-поваре, который хоть однажды и посмеялся над нашей шуткой, но это был один раз! — И мы вообще-то обещали никому об это не рассказывать. — Упс. Одинцова сокрушённо покачала головой и направилась к шкафу, который близнецы радушно выделили для её вещей. — Собирайтесь, пойдём пообедаем. Заманить братьев в кафе было очень просто — они всегда хотели есть и всегда добрели с приходом сытости, поэтому Женя, допив свой кофе, как ни в чём не бывало обмолвилась: — Я присмотрела парочку магазинов с шикарными костюмами по приличным ценам, — всё это время она пролистывала что-то в телефоне. — Отказы не принимаются, потому что невеста просто убьёт нас всех, если увидит на вас смокинги, которые вы так потрепали на собственном выпускном. Кстати, почему они всё ещё занимают место в вашем шкафу? — Это воспоминания, — буркнул Антон и за себя, и за такого же недовольного Лёшу. — Ну, ты же знаешь наш размер — купи там… Ледяной взгляд сестры не давал и шанса. И он был смутно похож на взор Артёма Сергеевича, когда он был недоволен достижениями своих работников. — Затыкаюсь, — сдался Тоша и, порывшись в карманах, вложил в счёт смятую купюру под выгнутую бровь Евгении. — Ты на мели, забыла? А в кошелке и вправду было пусто — за недели, проведённые с Тёмой, она привыкла к тому, что ему было важно платить за неё, и спорить с ним в этом вопросе было бесполезно. Стоило бы снять деньги со счёта, заодно проверив, каков остаток задолженности. — Грубо, — криво ухмыльнулась Одинцова, поднявшись из-за стола. — Но, к сожалению, верно на сто процентов. С первой зарплаты отдам. — Да ты ерунду-то не неси, — отмахнулся Тоша, вышагивая по левую руку от сестры. — Слушай, Женёк, а как там у вас… с Артёмом Сергеевичем? Ну… он тебя не обижает? Близнецы уставились на неё с нескрываемым беспокойством, которое, в общем-то было оправдано, ведь Дзюбу они знали как бескомпромиссного босса, который хоть и любил посмеяться, но большую часть времени выглядел, как… тот, кто по выходным разбивает сердца. — Тёма, обижает? — честно изумилась Женя, заулыбавшись. — Парни, он меня любит, у нас всё хорошо и необязательно строит из себя таких грозных защитников — ваша сестрёнка и сама за себя постоять сможет, если что. Братья одновременно хмыкнули в пустоту — нет, Женька была слишком ранима. Она расстраивалась, даже когда одноклассники неосторожно высказывались о её веснушках. Она плакала, даже когда девчонки со двора не звали её гулять. Конечно, всё это — детские истории, но во взрослой жизни Одинцова столкнулась с проблемами куда покруче, и самостоятельное разбирательство с ними завело её в тупик, о стенку которого она кулаки содрала в кровь, прежде чем принять помощь от близких, всё им рассказав. Женька совсем уж взрослая: татуировка, красная помада, наручные часы, изящным ремешком обхватывающие тонкое запястье; короткие сарафанчики сменились на платья-футляры, рваные джинсы — на зауженные брюки, а кеды — на лоферы или лодочки. Женька улыбается с толикой пережитого — прошлое отпечаталось в уголках губ, сохранявших крупинки горечи. Но всё-таки Женька обнимает так же любовно и по-матерински, поглаживая шею, целует в макушку и придирчиво осматривает костюмы, которые приглядываются близнецам. Что-то в этом мире всё-таки остаётся неизменным — Евгения отбраковывает все выбранные братьями смокинги и заталкивает их в примерочную, где уже висят подобранные ею аутфиты. Одинцова хохочет, запрокидывая голову назад, когда Лёша и Тоша по очереди дефилируют перед ней, строя пафосные лица и принимая не менее броские позы. У неё застывают слёзы в уголках глаз — и от этого у близнецов сладостно щемит за клеткой рёбер. Переломанная душа их сестрёнки потихоньку срасталась, и в этом была заслуга только одного человека — Артёма Дзюбы. Они с опаской ожидали даты перелёта в Калифорнию, ведь там — всё то, что причинило Жене боль, что развеяло обманчивые воздушные замки, но сознание заботливо подкидывало лишь одну фразу: «Сестрёнка будет с Артёмом». И этого было достаточно для зыбкого, но спокойствия Миранчуков.