солнечным светом по моим венам

      Палящее калифорнийское солнце отлично подходило под горчичный цвет платья Евгении, а красная помада — под букет невесты, который та сжимала до побеления костяшек. До церемонии оставались считанные минуты, а Даша, с таким нетерпением ожидавшая этого дня, вдруг слилась со свадебной фатой и кинула беспомощный взгляд на своих подруг. Те тут же защебетали «ну ты чего, всё же хорошо», «Дашка, ты же самая счастливая — захомутала знаменитого фотографа!», «тушь потечёт, не плачь», отчего Валитова ещё больше стушевалась и вздрогнула, когда гвалт девчонок замолк, а вместо него — чья-то тёплая ладонь легла на её плечо, покрытое тонким кружевом. — Это нормально, — и в глазах Жени не было ни капли фальши. — Все боятся счастья, когда оно становится так близко, что руку протяни. Но это всё забудется, Даш, едва ты выйдешь за эти двери и встретишься глазами с ним, — невеста с благодарностью приняла носовой платок и аккуратными движениями подтёрла уголки глаз, наполнившиеся непрошенными слезами. — Ты увидишь в его взгляде столько любви и обожания, что запомнишь этот момент на всю жизнь. Не эту комнату, не тосты гостей, а то краткое мгновение между твоим выходом и его поворотом головы в твою сторону. Женя приоткрыла дверь на небольшую щелочку и улыбнулась Дарье, сжав свадебный букет поверх её похолодевших пальцев. — Пора. Валитова не успела вымолвить и «спасибо», как перед ней предстала сотня гостей, каждого из которых она знала по именам, но именно в эту секунду всё вылетело из головы — Кокорин глядел прямо на неё, и мир вокруг просто расплывался за ненадобностью. Краем глаза Даша смогла заметить, что Одинцова уже каким-то образом очутилась на своём месте возле алтаря и прожигала убийственным взглядом Артёма напротив, которому вздумалось именно в этот момент поправлять галстук, и без того сидящий идеально. Жене хотелось хорошенько стукнуть Дзюбу, но тогда церемония пошла бы совсем не по плану, и она с усилием воли отвлеклась от непутёвого возлюбленного и посмотрела в зал. Не было смысла отрицать, что глаза её сразу же выловили из серой массы приглашённых ярко-канареечный галстук — единственный и неповторимый подарок Дженни Росс на День Святого Валентина. Оуэн Джонс с наигранной заинтересованностью вслушивался в свадебные клятвы Даши и Саши, а после того, как они обменялись кольцами, резко перевёл всё своё внимание на Евгению в расчёте на то, что она устыдится и отвернётся, но нет — Одинцова лишь сжала руки в замок покрепче и насмешливо приподняла один уголок губ, как бы приветствуя бывшего мужа. — Это не галстук — это удавка, — проворчал Артём, едва выдалась возможность покинуть молодожёнов и подойти к любимой. — Ты невыносим, — беззлобно фыркнула девушка, привстав на носочки, чтобы чуть ослабить узел галстука и поправить его положение. — Всю церемонию отвлекал священника своими телодвижениями! — Так я пытался спасти лучшего друга от участи женатого человека! — Сказал человек, который за прошедший месяц успел раз десять попросить моей руки. — Одиннадцатый раз счастливый? — Всё ещё нет, — Евгения ловко перехватила у пробегающего мимо официанта два бокала шампанского и подала один Артёму. Тот с готовностью чокнулся и быстро наклонился, запечатлев на покусанных от волнения губах нежный поцелуй: — От меня ни шаг, я заметил твои переглядки с этим американским пижоном. — Тём, я справлюсь… — У меня непреодолимое желание двинуть ему в челюсть, — Артём говорил всё это с таким видом, будто бы они обсуждали многоярусный свадебный торт, стоящий неподалёку, а не его кровожадные желания. — Меня взбесило, что он всю церемонию пялился на тебя, и ты пялилась на него в ответ — точно ничего не хочешь мне сказать? Евгения крепче перехватила бокал и предупреждающе взглянула на ресторатора: — Артём, я не собираюсь показывать перед ним несуществующую слабину. И, пожалуйста, давай прекратим этот разговор и пойдём чего-нибудь поедим, у меня желудок уже сводит от голода. Горячая ладонь Дзюбы на её талии вызывает практически привычный табун мурашек вдоль позвоночника, которые заставляют Женю усмирить своё недовольство и послушно уткнуться носом в белую ткань мужской рубашки. Артём же пытается искоренить из своей головы образ гаденько ухмыляющегося Джонса, чьи пальцы по-собственнически сжимали бедро его плюс один, пока глазами он пожирал его Женю. Женю, которая хотела пропустить из-за этого урода свадьбу лучшего друга; Женю, которая запретила Миранчукам соваться к бывшему, хотя не мешало бы выбить из него всё дерьмо; Женю, которая с таким блаженством прикрывала глаза, когда Артём подносил к её рту очередную сытную закуску. Ей не нужно было говорить вслух, но Дзюба и сам знал — она и так не отошла бы от него, чтобы он не «натворил глупостей». О чём ему не приходилось додуматься — Одинцова не Оуэна защищала, а Тёму от противной ауры Джонса. — Дзю! — Кокорин возбуждённо помахал другу с другого конца летней веранды. — Подойди сюда, друг! Только без Женьки, тут сугубо мужской вопрос! Артём недовольно нахмурился, неосознанно сжав предплечье Одинцовой. — Тём, всё в порядке. Мы же с тобой не сиамские близнецы, в самом деле, — девушка ласково погладила ресторатора по небритой щеке и притворно надулась. — Колючий. Дзюба рассмеялся, чмокнув Женю в лоб, и направился в сторону разбушевавшегося жениха, который страстно доказывал что-то, кажется, дяде Коле. — Помнится, тебе не очень нравилась чёрная икра. Тарталетка замерла у губ, аппетит резко пропал, и Одинцова медленно опустила руку с лакомством, давая себе секундную передышку, чтобы затем прямо взглянуть в когда-то родные глаза. В их глубине Женя не отыскала ровном счётом ничего — несмотря на победную ухмылку, Джонс был пуст. Только стоя с ним лицом к лицу, Евгения с облегчением осознала, что Дженни Росс окончательно растворилась в делах прошлых. — Всё меняется, — спокойный тон резал Оуэну слух, это было заметно по судороге, молниеносно пронзившей его мышцы лица. — Но мне лестно, что хоть какие-то мои вкусы ты смог запомнить. — Да, ты знаешь, — Джонс не желал сдавать позиции, — специально надел на торжество твой галстук, — бизнесмен показательно коснулся ладонью мягкой ткани. — Мне он никогда не нравился, но тебе… — А какое теперь имеет значение, что мне нравилось? — Евгения показательно отвернулась к столу и с преувеличенным интересом принялась рассматривать всевозможные канапе. — Кажется, сейчас у тебя немного другой объект обожания. — Заметила? — Трудно не заметить такие огромные накаченные губы, — бросила Одинцова, раздражая Оуэна всё больше и больше. Он припёрся на эту жалкую свадьбу только потому, что здесь должна была появиться Дженни, уязвлённая и сломленная, а вместо этого на торжество заявилась совсем незнакомая ему девушка под руку с каким-то высоченным мужиком, который не желал оставлять Росс одну. — Когда целуетесь, есть привкус силикона? — С чего бы такой интерес? — сквозь зубы процедил Джонс, заведомо ощущая себя проигравшим. — Твой бойфренд тоже с трудом отыскивает на лице твои губки-ниточки? — Милая, — Женя оборачивается на знакомый голос и тут же теряет голову от привкуса вина на своих губах, от чужого языка, обводящего кромку зубов, от короткого столкновения носами, — познакомишь нас? Артём выглядел абсолютно спокойно, но Одинцова чувствовала, как у него внутри всё клокочет от гнева — он всё слышал. — В представлении не нуждаюсь, — с вызовом хмыкнул Джонс. — Вы и так знаете, кто я такой. — Мудак номер один. Оуэн резко обернулся к незнакомым близнецам и недоумённо выгнул бровь — это ещё кто такие? Он посмотрел на Дженни, которая подошла к одинаковым парням и начала что-то быстро говорить им на своём грёбанном русском, отчего Джонс так и не смог понять, кто эти двое. — Это её братья, — услужливо подсказал Дзюба, возвышаясь над бизнесменом. — И они не прочь украсить твою наглую рожу синяками. Уже начал загибать пальцы? Я тоже в этом списке. — Артём! — Нет уж, не нужно его выгораживать! — отчеканил ресторатор, не отрывая взора от непонимающего русскую речь Оуэна. — Он это заслужил. — Какая же русская свадьба без драки? — вспомнились Джонсу слова, в шутку сказанные его невестой, Дженни Росс, в день их свадьбы. А он ведь помнит каждую деталь того знаменательного торжества — вплоть до цвета заколки в её рыжих волосах. И надо было ему повестись на откровенный флирт горничной, и надо было Дженни ворваться в не то время, и надо было испортить всё его адвокатам, которые содрали несколько шкур с Росс. Оуэн даже не сразу сообразил, что первый удар уже был нанесён — из его носа потекла кровь. Дженни больше не кричала «Артём», теперь она звала какого-то Сашу, пока Джонс, на полной скорости влетев в Дзюбу, повалил его на один из столов, который, предсказуемо не выдержав веса двух взрослых мужчин, треснул пополам. — Антон, Лёша! — Женя, устав наблюдать за бессмысленной дракой, подбежала к близнецам, которые с горящими глазами молча ожидали момента, когда смогут подключиться и наподдать Джонсу. — Немедленно растащите их по разным углам! — Но… — Я сказала, быстро! — голос Одинцовой предательски пропал, и она, беспомощно закашлявшись, обернулась к катающимся по траве Джонсу и Дзюбе. К счастью, к ним наконец подлетел Кокорин, а за ним и Миранчуки, и совместными усилиями мужчин удалось разнять. Женя тут же оказалась напротив Артёма, загораживая ему обзор на дёргающегося в попытках вырваться бизнесмена, и с силой ухватила его за запястье, утягивая за собой. В мужской уборной не было ни души — Одинцова смочила бумажную салфетку и сосредоточенно оттёрла лицо Дзюбы от грязи и крови. Она молчала, потому что с раздражением осознала, что сорвала голос из-за окружающих её идиотов, а Артём молчал, потому что считал извинения бесполезными в данной ситуации. Он не сдержался, подвёл Женю, которая его только об одном просила — не трогать Оуэна, просто забыть о его существовании, а Дзюба вместо этого испортил весь праздник. Ещё от Кокорина потом выслушивать… — Прости меня… Евгения сжала использованную салфетку в руках и с остервенением выкинула её в урну, без сил облокотившись на заляпанную раковину. Она не могла разобраться, на кого злилась больше — на себя, на Оуэна или на Артёма. А, возможно, ей вообще было всё равно — она слишком устала от вечно переполняющих её чувств. — Я знаю, ты не хотела, чтобы я трогал этого козла, но, Жень, ты же не думала, что я проглочу его гадкие слова про тебя и просто промолчу?— Дзюбу начинало пугать это молчание. — Ар… — из горла вырвался противный хрип, — Тёма, — его испуганное лицо оказалось совсем рядом, — я из-за вас голос сорвала, ничего страшного… — Женя зачем-то снова откашлялась. — Тём, я всё понимаю. Просто теперь Кокорины нам мозг десертной ложечкой выжрут, и ещё своим детям будут рассказывать, как их дядя Артём даже в Калифорнии умудрился придать свадьбе русский размах. От Дзюбы пахло свежей травой, и вся его некогда белоснежная рубашка была испорчена зелёными и красными от крови полосами. Но в его объятьях по-прежнему было безопасно. Женя не хотела покидать уборную, возвращаться в реальность, в которой её возлюбленный устроил потасовку с её бывшим мужем на свадьбе их лучших друзей. И всё-таки она должна была злиться на Артёма — наверное, даже обидеться, но вместо этого ей хотелось совершенно иного… Когда они с Тёмой вернулись к столу, все гости делали вид, будто бы ничего и не произошло. Судя по виду Сани, ему стоило больших трудов заставить всех помолчать и просто признать, что «во всём виноват алкоголь». Оуэна Джонса и его плюс один и след простыл. Впрочем, никто этого и не заметил. Женя сидела вместе с братьями и Дзюбой. Пришло время тостов, и под изумлённые взоры гостей первой поднялась Одинцова. Тамада передал ей микрофон, и, если вначале она хотела отказаться, то затем с огорчением вспомнила — тон её голоса сейчас едва ли мог сойти даже за шёпот. — Я заранее прошу прощения за мой голос, — Кокорины обеспокоенно уставились на неё, потом на Артёма, который молча покачал головой, мол, не спрашивайте. — Но я должна сказать пару слов нашим молодожёнам, — Женя вздохнула поглубже. — Я была на вашем месте. И я знаю, что вы хотели бы идеальную свадьбу, но, поверьте, желать нужно идеальной совместной жизни, а эта церемония — будет что детям рассказать, в конце концов, — по веранде прошёлся нестройный гул смешков. — И… вам пришлось пройти долгий путь, чтобы наконец стать мужем и женой, чтобы подойти к алтарю с твёрдой уверенностью друг в друге. Стук сердца эхом отдавался где-то в горле, ладошки предательски вспотели, и Евгения постаралась незаметно обтереть их о ткань платья, но опустившиеся глаза Артёма ясно дали понять, что её волнение — очевидный факт. — Ещё месяц назад я думала, что никогда больше не захочу оказаться в «брачной ловушке», — Одинцова очень надеялась, что её хрипы кто-то понимал. А, впрочем, Тёма — понимал, а на всех остальных стало вдруг, в сущности, плевать. — Но всё меняется, — улыбка расцвела на её лице впервые за последние несколько часов торжества, — и у меня только один вопрос: Артём Дзюба, ты женишься на мне? По правую и левую руку от неё одновременно поперхнулись близнецы, карие глазёнки которых в искреннем изумлении взметнулись к лицу сестры — никто из них даже в самых смелых мечтах не мог представить, чтобы их Женька делала кому-то предложение, да ещё их боссу Артёму Сергеевичу, да ещё на чужой свадьбе, да ещё после того, как он только что устроил мордобой с её бывшим мужем! Ещё большим сюрпризом для и без того задыхающихся Миранчуков стал Дзюба, который неожиданно отточенным движением вынул из кармана брюк бархатную коробочку, немного перекосившуюся из-за драки, и встал на одно колено на глазах у окончательно сбитых с толку гостей. — Двенадцатый — счастливый, — широко и так по-детски заулыбался Артём, являя миру и растрогавшейся Одинцовой позолоченное колечко с гравировкой: «Наша любовь вместо тысячи солнц». Женя, правда, старалась не заплакать, но Тёма, который говорит ей простое «да» в ответ на её вопрос, заставляет поспешно утирать мокрые дорожки на щеках и надеяться на сохранность безупречного макияжа. — Евгения Дзюба, — прокатил на языке Лёша, пришедший в себя раньше младшего. — Красиво звучит, братик, правда? Антон залпом осушил бокал вина.