Кровь Камня

Тень летит, обгоняя ветер, по безмолвной пустоши, что стелется у самых гондорских границ. Неустанно стучат, рассекая мглу, выбивают искры о твердую стылую землю конские копыта. Сухие ладони с узловатыми пальцами ни на мгновение не выпускают шею неоседланного коня. Неустанно бдительный взор пронизывает непривычно густую для человеческих глаз промозглую темень. Молчаливая громада твердыни Анориэна тянется ввысь — еще немного, и мечевидный золотой шпиль, сверкнув во мраке, пронзит крылатое нечто, воплощение Ужаса, несущееся над городом, застилающее неразличимые в поднебесной тьме облака. Пше-ел! Тварь отвечает пронзительным визгом, холодным и безжалостным, слишком властным для подневольной, закованной в цепи бессмертия, призванной служить вечно. Вон! Пше-ел! От него стынет кровь в жилах самого храброго, замирает сердце, ноют суставы и ломит кости вернейшего из сынов Гондора. От него хочется скрыться, исчезнуть, раствориться во мраке, ощущая, как шлем давит на виски и затылок, грозя расплющить, превратить в кровавое месиво все то, что дает силы и шансы. Жить и бороться. Жить надеждой, ею одной, за нее одну... «А что еще нам остается?..» Тень достигает полуразрушенной стены Раммас-Эхор, где в предрассветный час скрипят колеса, стучит железо о камень, высекая искры. У стен Пеленнора денно и нощно кипит работа. Тень не сочится воровато сквозь брешь, сливаясь с клубами тумана — она возглашает о своем прибытии, трубит о себе так, что даже тьма на мгновение рассеивается, а чутко дремлющая, настороженно вздрагивающая от любого шороха, Твердыня Бдящих открывает глаза от одного лишь отдаленного, быстро летящего эха. — Митрандир! Митрандир! Из окна Белой Башни Эктелиона видно, как в ответ на стихающие отголоски крика нежити сильнее вздымается к небу пламя на вершине Сигнального Холма. Амон-Дин. Затем Эйленах и дальше на Запад: Нардол, Эрелас, Мин-Риммон, Каленхад и Халифириэн. Тот, что у самых границ Рохана. Лорд Дэнетор спускается по винтовой лестнице. Сердце, закованное в броню, стучит ровно и гулко. От этого стука предательски звенит в ушах. — Подойди ближе, — произносит наместник, глядя на бушующее вдалеке пламя, перед которым удушливая тьма с Востока оказывается бессильна. Узри. Твоя тьма сдалась, пусть и ненадолго. Сдалась перед светом, что несет с собой другой истари. Смутьян и гордец, под стать тебе. Все вы — одна суть. Алчете власти над смертными, жаждете господствовать в их сердцах, править в их землях. Все это мы, смертные, проходили не единожды… и проходим не в последний раз. Слегка поворачивает голову в знак внимания и благосклонности. Негромкое эхо приказа тонет в величественных стенах огромного зала. Страж подходит, не мешкая. Тяжел его шаг, уверенна поступь. — Скажи мне. Не твой ли малец вчера днем отказался уходить с подводом в Лебеннин и грозился побить стражников северных врат? — Мой, государь. Молод, нет еще и тридцати. Пожалуй, один из сильнейших на его памяти. Дэнетор принял сотни клятв у тех, что прошли испытания выносливости и отваги. Этого он запомнил. Четыре года назад вышел победителем из пяти претендентов и был зачислен в третий отряд. — Сколько ему? — Десять, государь. — По длине локтей и силе противодействия пограничники дали ему шестнадцать. — …Берегонд, сын Баранора из Лоссарнаха. Имя у тебя благородное. Встань на колени. Возьми меч за рукоять и повторяй за мной слова присяги… — По твоим жилам течет кровь тех, что с недавних пор называют себя беорнингами. Сильный народ, независимый. Не признает ничьей власти, кроме собственной, общинной. Одним словом, отшельники. В ответ в прорезях мифрилового шлема недвижно блестит благородная сталь. Только при свете дня можно разглядеть мягкий звездчатый контур прозрачно-зеленого венца вокруг черноты зрачков. — Я дал клятву служить вам, мой государь. — Присяга на верность. Обещание служить Гондору и наместнику государства. Я помню это. Будем надеяться, что и твой непослушный отпрыск даст мне клятву через десять лет. Гондору как никогда нужна сила духа. Нужна смелость, ибо враг слишком силен. — Митрандир будет в городе на рассвете следующего дня. Он привезет с собой эрнил-и-перианнат, молодого хафлинга из северо-западных земель, что в Эриадоре. Присмотри за ним. Это приказ. — Будет исполнено, мой государь.

***

Смолкло эхо шагов. В привычном жесте взметнулась рука с крупным перстнем на безымянном пальце. Мгновение, и ладонь касается острой поверхности, там, где раскололась надвое оправа из чистого серебра. Холодная и мертвая. Мертвая. Благодарю тебя, о Великая Элберет, твоим повелением воды Андуина принесли мне то, что осталось. Реликвия. Она хранит нечто большее, чем светлая память. О, Боромир... — Он все еще нужен Гондору… нужен нам всем. Веки дрогнули и замерли, не до конца опустившись. Холодный металл прорезал кожу и окропил ее кровью. Время вновь будто умерло, остановилось, когда из тишины выплыл знакомый голос и шелест черных одеяний. Ему не нужно оборачиваться, чтобы видеть, как в свете факелов к нему приближается та, чей силуэт, холодный и прекрасный в своей чистоте, смутно напоминает другой. Смоль волос и белизна пальцев, унизанных серебряными перстнями. Темная накидка с яркой россыпью звезд. Серебро… будь оно проклято. — Но по-настоящему Гондору нужен ты, мой повелитель. Всего лишь тень. — Алассэ… — Отец. — Помнишь ли эту песню? О, свеж и прекрасен запах пряный свободы... «Запах соли, просторов бескрайних Великих Вод, дух весны, что царит в Белфаласе…»