* * *
Одиночество советника нарушил визит доктора Левитта. Несмотря на то, что Андерсон никого не хотел видеть, Левитта это не остановило. Доктор был настроен решительно, чтобы добиться положительного исхода в разговоре с главой ПОРОКа. — Я не желаю никого видеть! — бросил Андерсон, стоя у окна, даже не думая поворачивать головы. — Все-таки тебе придется, — доктор Левитт переступил порог и закрыл дверь. — Если тебе дорого наше дело и сотрудники. — По-твоему, Левитт, я чаи гоняю и мне все равно, что не могу помочь Пейдж и Рэндаллу, да? — Со стороны кажется, что это так, — спокойно ответил доктор Левитт и подошел к советнику. — Знаю, тебя задела ее связь с Дженсоном, но ты сам не давал ей проходу. А она, между прочим, тоже имеет право на чувства. — Ты морали мне пришел читать? Тогда катись отсюда, пока я не применил силу! — раздраженно ответил советник. — Боже упаси учить тебя, — Левитт развел руками. — Но то, что мне пришлось управлять сейчас зоной поражения этого мальчика... Это издевательство над Авой. В последние минуты услышать такое от того, кто тебе дорог... — Заткнись! — процедил Андерсон. — И так тошно! — Я понимаю, тому, что сделал этот юноша, нет оправдания, но... — доктор Левитт остановился и тяжело вздохнул. Собрался с мыслями и продолжил: — Но тем не менее, я прошу тебя подумать, как следует над своим решением и отпустить мальчика на свободу. Ава была бы тебе благодарна за это. Советник медленно повернулся к доктору Левитту и наградил его презрительным взглядом. — Да вы что, сговорились все? — повысил он голос. — Пейдж твердит, теперь ты еще! Если ты забыл, то он иммун! А мне нужны результаты его мозговой активности после Переменных! Так что отложи свою сентиментальность куда-нибудь подальше! — И чем же он такой особенный, раз тебе так важно изучать его зону поражения? — Послушай, Левитт, иди ты со своим гуманизмом знаешь куда? — Знаю. Успею. Все мы там окажемся рано или поздно, — Левитт продолжал отстаивать свою позицию, полагая, что у него есть шансы на победу. Маленькие, но есть. — Но то, что ты собираешься сделать — необдуманно. Субъект ведь не виноват в том, что у него проснулись чувства. И именно к Аве. На ее месте мог бы быть совершенно иной человек. Подумай, что ты делаешь. Одна его зона поражения не испортит целостность эксперимента. Ава бы не хотела трагичного финала жизни того, кто ей дорог. — Может мне еще Пейдж по твоей доброте душевной выпустить, а? А то я вижу, неровно дышишь ты к ней! — Да, и о ней я тоже хочу тебе сказать. Она врач от Бога. И ты хочешь отправить ее в этот ад? После стольких лет вашей совместной работы? Неужели тебе на нее все равно? — А ты хочешь что-то другое предложить? — нахмурил брови Андерсон и скрестил руки на груди. — Давай! Я с удовольствием выслушаю твою позицию! Давай, скажи, как мне стоит поступить с шизом? — последнее слово Андерсон выделил особо четко. Левитт молчал. А что он мог сказать? Аве будет дурно становиться с каждым часом. И долго держать ее в изоляции ― только хуже для нее самой. Ей помочь может только сыворотка. Только настоящая сыворотка от Вспышки, которую ПОРОК еще не изобрел. — Молчишь? — советник наградил доктора Левитта холодным взглядом. — То-то же. Решил, что знаешь лучше меня, как распорядиться ее судьбой? О себе бы лучше подумал, как не подцепить эту заразу. А Пейдж свое отжила! — Ты черствый, Андерсон. Не хотел замечать, что у тебя под носом творится в собственной организации. Дай ей хотя бы увидеться с Дженсоном по-человечески, без лишних камер и вмешательств третьих лиц. — Поздно, Левитт. Он уже на Стерке, — довольно произнес советник и снова повернулся лицом к окну. — Достаточно с них свиданий. Им обоим наступила расплата за все нарушения правил. В дверь снова постучали. На пороге появился один из солдат в черной форме с докладом. — Сэр, мы поймали его! Сделали все, как вы сказали. Советник сразу понял, что речь зашла о Рэндалле. — Замечательно. Возьми кого-нибудь покрепче и ждите меня возле комнаты С141. Без моего приказа не предпринимать никаких действий. — Будет сделано, сэр! После ухода солдата, Левитт снова обратился к советнику: — Я надеюсь, с Авой ты не поступишь точно так же, как Рэндалл ― с Джоном? Но Андерсон только холодным и серьезным взглядом посмотрел на Левитта, больше ничего не желая ему объяснять и рассказывать. Смысл в этом был потерян. Они хотели разного исхода для жизни доктора Пейдж, но судьба выбрала ей свой путь. И уже даже не советнику не в силах его изменить.* * *
Дженсон лежал на операционном столе. Он ни о чем не хотел думать. Однако мысли все равно шли. О ПОРОКе, о Рэндалле, о заражении и шизах, сыворотке и Вспышке, о докторе Пейдж. Проворачивая в голове все произошедшее несколькими часами ранее, он так и не смог объяснить себе даже сотую долю сказанного им самим. Неужели это все произнес он? Неужели он так смог признаться Аве в своем отвращении к ней? Неужели все это на самом деле, и он действительно не испытывает никаких к ней чувств? Дженсону казалось, что на тот момент кто-то управлял его телом, его сознанием, его зоной поражения. Юноша так и не дал ответы на свои многочисленные вопросы. Сейчас у него не было на это желания, а сил и подавно. Он был вымотан морально и чувствовал себя паршиво физически. Да и разбираться сейчас в чем-либо уже поздно. Несколько секунд назад под кожу ему ввели какое-то лекарство, дав его сознанию немного остыть, и уже очень скоро его память будет стерта. Он узнал об этом почти сразу же, как только оказался в операционной. Врачи переговаривались между собой по поводу своего будущего дела. Дженсон мог бы, конечно, проявить свою силу и смелость и попытаться дать им отпор, но больше идти наперекор ПОРОКу желания тоже не имелось. Он понял, что наступил тот момент, когда пора смириться со всем, что делает эта организация. Ему одному идти против ее методов просто провально. Хочет он этого или нет, но ему придется смириться со всей той жестокостью, которая для этих людей кажется обыкновенными вещами. Да, одним днем ПОРОК спас ему жизнь, а теперь угробит ее и будет доволен. Нет, он уже сам почти что умер, когда понял, что собственными руками унес жизнь любимой женщины. Все-таки любимой. Дженсон не сомневался в этом чувстве сию секунду. Сейчас молодому человеку вспомнился отец и все его мучения. Он сделал параллель, осознав, что точно такая же участь ждет его Аву. И рано или поздно смерть ее встретит с распростертыми объятиями. И виноват в этом только он. И нет ему прощения. Он сам себя никогда не простит за такое. Хотя через каких-то несколько минут юноша уже ничего не вспомнит, ни своего прошлого, ни свои чувства, ни даже свое родное имя. Через несколько мгновений ПОРОК отберет у него все, что ему было дорого. Дженсон тяжело вздохнул, ощутив, как приятное тепло расплылось по всему его телу, как тяжелые веки медленно закрылись, как его пленит в свой особенный лабиринт манящий сон. Он чувствовал, что сейчас перевернется старый лист его жизни и перед ним расстелют новую белоснежную простынь второй жизни, куда против его воли заставят сделать первый шаг. Юноша хотел что-то сказать, хоть вымолвить один звук, но понимал, что это не в его силах. Он вроде бы уже спал, вроде бы сознание его уже покинуло, но он по-прежнему ощущал какой-то особенный мир, не пропитанный мерзостью и гнилью. Дженсон открывает глаза и видит вокруг себя сочную, зеленую, высокую траву. Он пребывал уже во сне, но этот сон особенный, он не похож на те сны, которые привык встречать по ночам. Наверное, такие видения видят только те, кто подвергается Стерке. Юноша лежит на земле, полностью расслабленный, и слышит приятное уху щебетание кузнечиков. Он поднимает голову немного вверх и видит абсолютно голубое небо без единого облачка. Легкий ветерок касается его лица и заставляет ртом вдохнуть немного теплого воздуха, насыщая легкие спасительным кислородом. Справа от Дженсона появляется большой пузырь с каким-то непонятным трехмерным изображением внутри. Пузырь движется к нему навстречу, колыхается и переливается всеми цветами радуги, но вовремя останавливается в футах двух от юноши. На его лице появляется светлая улыбка, потому что к юноше приходят один за одним воспоминания. Вот он еще совсем маленький сидит у отца на коленях, обнимая его за шею и рассказывает о том, как они с мамой чудесно провели день во время его отсутствия. — А мы сегодня ходили гулять на детскую площадку, — начинает говорить Дженсон. — Там так здорово! Особенно на горке. Она такая большая и скользкая! Как зимой! Пап, а когда зима? — спрашивает мальчик. — Зима? Зима через... Три месяца, — отвечает отец, улыбаясь, гладя сына по волосам. — Это сколько — три месяца? — Это много, малыш. — Это долго? — Ну-у... Не очень. Пройдет осень, и тогда наступит календарная зима, — объясняет мужчина в надежде, что такой ответ сына устроит. — А когда пройдет осень? — Она еще не наступила, Дженсон. Вот, когда на деревьях пожелтеют листья, подует холодный ветерок и будут идти дожди, тогда наступит настоящая осень. Вскоре листья опадут, останутся голыми деревья, воздух станет холоднее. И выпадет снег. Постепенно приходит время зимы. — А когда пожелтеют листья? — Когда придет время. — А почему они опады...вают? — еле выговаривает Дженсон слово в очередном своем вопросе, на который желает получить ответ. — Опадают, сын. Так заведено природой, — ограничивается отец коротким ответом. — А кто ее завел? — Кого? — хмурит мужчина брови. — Природу эту. — Малыш, никто не заводил. Она существует многие века. — Это сколько? — Много! — уверенно отвечает отец, решив, что пора перевести тему разговора о природе и математике. Пузырь лопается. Воспоминание стирается, но не полностью. Дженсон пытается изо всех сил дальше вернуть в сознание диалог с отцом, но уже не может. Над юношей нависает следующий большой пузырь с очередным изображением. Еще один момент из его прошлого, от которого через несколько мгновений не останется и следа. Отец входит в его комнату. Маленький Дженсон сидит на диванчике, не застеленном покрывалом, и смотрит мультфильм по телевизору. — Дженсон, когда ты научишься убирать за собой игрушки и постель? — делает мужчина сыну замечание. — Посмотри, курочке негде клюнуть. — А мы заводим курочек? — моментом оживляется мальчик. — Как здорово! — Так говорят. Это значит ступить некуда, все навалено. — Пап, я все уберу. Потом, можно? Его голубые глаза встречаются с добрыми отцовскими и Дженсон понимает, что отец уже не сердится на беспорядок и позже у него есть возможность все исправить. Очередные брызги мыла — лопнул пузырь, лишив и этого прекрасного момента Дженсона. Дальше над юношей снова появляются пузыри, их уже несколько, и они разных размеров. Есть побольше и поменьше, а есть гиганты, и все они внутри с картинками из его прошлого. Пузыри лопаются уже за несколько секунд, и юноша чувствует, как воспоминания одно за другим стирают из его сознания. Вот он уже взрослый. И совсем один в огромном мире, который он почти ненавидит. Желудок сводит от голода и боли. Есть уже нечего, пить почти тоже, и вот силы его окончательно покидают. А когда он более-менее приходит в себя, то видит, как над ним склонилась самая прекрасная женщина, которую он когда-либо встречал. Он чувствует ее теплые ладони, ласковые прикосновения, но пока еще не знает, где находится и что его судьба уже решена. Лопается и этот пузырь, оставляя в воздухе после себя массу мыльных брызг. На Дженсона накатывает необъяснимое желание вырваться из всего этого водоворота событий, он хочет закричать, попросить о помощи, но не может даже пошевелить губой. Все его тело онемело, и он не чувствует даже кончиков пальцев своих рук и ног. Вот снова приплывает пузырь, который унесет вслед за собой еще один момент из прошлого. Дженсон сидит на коленях доктора Пейдж и утыкается лицом ей в плечо. Он сходит с ума от ее нежных объятий и теплых прикосновений к его спине, его сердце бешено стучит, когда он случайно задевает своей щекой ее и почти замирает, когда их взгляды встречаются. Они молча изучают друг друга взглядами, не думая что-либо говорить. Слова не нужны, их сердца чувствуют намного больше и глубже. Дженсон снова делает попытку закричать, но безрезультатно. На лицо лишь выступает пот. Он не хочет расставаться с воспоминаниями, но в следующую секунду понимает, что отпускать в бездну уже почти нечего. Юные года, встреча с Авой — этого уже нет в его сознании. Осталось совсем немного, что еще не поддалось безжалостному медицинскому прибору. Вот момент случившийся накануне. Они с Томасом сидят в его комнате. Мальчик более-менее успокоился после ночных гуляний по ПОРОКу и теперь почти с удовольствием отвечает на вопросы. — А откуда твоя подруга знает про эти секции? Она... Тоже сотрудник ПОРОКа? — спрашивает Дженсон. — Нет. Она такой же субъект, как и мы с тобой. Просто... Однажды доктор Пейдж сказала, что я особенный. Как и Тереза — это имя моей подруги. — Я понял, — кивает юноша. — Поэтому мы с ней знаем немного больше об организации, чем все остальные субъекты, — делится Томас с другом своей маленькой тайной. — Дженсон, скажи, а как ты понял, что любишь доктора Пейдж? — Не знаю, — искренне отвечает молодой человек. — Я просто посмотрел в ее глаза и больше не смог представить свою жизнь без Авы. Вот пройду испытание в Лабиринте, Ава сразу же создаст сыворотку и уйдем мы из этого чертового ПОРОКа куда подальше! ― Куда же? ― А какая разница? Уйдем и все! Хочешь, тебя тоже возьмем с собой? Аве будет приятно. Будешь для нас, как сын. Томас морщится. Ему явно не по душе предложение друга. ― Да ну тебя, Эдвин! Больно мне надо любоваться вашими нежностями! Лопается и этот пузырь. А одновременно с ним еще несколько. Брызги, миллионы брызг и столько же чувств, которые уходят в бездну, тьму, покидают навсегда сознание Дженсона. Его лица снова касается ветер, на этот раз уже он почти что обжигает ему кожу. Юноша больше ничего не чувствует, не видит, не ощущает кроме пустоты и смятения. В одно мгновение весь мир вокруг него стал безликим и пустым, черным без единого просвета. И нет в нем ничего, чтобы могло бы дать надежду на что-то светлое. Все умерло, не оставив после себя даже серого осадка.* * *
Доктор Пейдж держала в ладони шприц с сывороткой. Еще мгновение — и ее вен коснется этот смертельный яд. Еще чуть-чуть — и ее сердце навсегда остановится и перестанет чувствовать все жестокости этого мира. Она хотела добровольно закончить свою жизнь так, а не среди зверьеподобных существ. В любом случае финал только один — смерть. Она чувствовала, как Вспышка с каждой секундой выжигает по клеточке ее организм, как с каждой минутой становится все сложнее и сложнее адекватно оценивать окружающую обстановку, как невыносимо больно осознавать, что совсем скоро умрут все ее светлые чувства к Дженсону. Ава думала, какую же злую шутку сыграла с ней любовь? Ради кого она так сходила с ума? Ради какого-то субъекта, обыкновенного подростка, который и настоящей жизни то толком не видел. Таких молодых парней в ПОРОКе предостаточно, но нет же! Ей захотелось чего-то особенного, острого, непривычного. Она уже и не представляла своей жизни без этого риска ради Дженсона. Хотя стоил ли он того, чтобы привлечь к себе внимание? Женщине сейчас уже невозможно было справедливо ответить на этот вопрос. Ведь ее сердце не спросило, кому отдаться. Просто прониклось чувствами к этому повзрослевшему мальчишке, считая, что в его обществе обретет долгожданное умиротворение. Ава нарушила с самого начала главное правило ПОРОКа — «не навреди». А сколько боли почувствовал этот субъект из-за их отношений? Если бы не эта проклятая любовь, жизнь юноши до отправления в Лабиринт была бы совершенно спокойной. Как и у остальных субъектов. Как и ее. «Мне сразу нужно было бежать, как только я поняла, что во мне проснулось первое тепло к Дженсону, как только я осознала, что чувствую к нему нечто особенное, — думала женщина про себя, крепче сжав шприц горячими пальцами. — Мне сразу надо было взять себя в руки и остановиться. Вспомнить, кто я есть! Кто я такая! И ради чего вообще нахожусь в ПОРОКе. А я с чего-то решила, что рядом с Дженсоном могу обрести свое счастье, покой, душевное тепло. Конечно, а как же иначе? Все это было бы, если бы меня не окружали такие гадкие личности, как Андерсон и Рэндалл. Хотя с чего я решила, что нас с Дженсоном ждало бы светлое будущее? Какая я наивная! Только теперь я поняла это. Но слишком поздно. Да ни к чему сейчас искать виноватых. Судьба Рэндалла, как и моя, уже решена. Советника... Я желаю, чтобы его никогда не постигла такая же участь, как и его заместителей. Кто встанет во главу ПОРОКа, если с ним что случится? А наша цель обязательно должна быть достигнута. Мы должны создать лекарство, иначе существование ПОРОКа бессмысленно. И Дженсон — это часть ПОРОКа, это всего лишь субъект, всего лишь материал для изучения. Он — один из тех иммунов, ради которых наша организация начинает каждый новый день. И наши чувства, какими бы они не были, это ничто, мизер, когда на кону стоит спасение всего человечества». Последние мысли для доктора Пейдж казались единственно верными во всем тяжелом положении вещей. И по-другому быть не может. Иного варианта не существует. Женщина раскрыла свою левую руку перед собой и положила на свое колено. Толстая игла сразу нашла набухшую темную вену и проколола собой тонкую кожу. Голубая жидкость медленно заполнила собой зараженную кровь. Ава тяжело выдохнула и прикрыла опухшие веки. Поправила маленькую подушку на кровати и легла на бок на матрац спиной к стене. Пустую колбочку и шприц аккуратно положила рядом с собой, а затем до самой шеи закрылась одеялом. Ее прерывистое дыхание постепенно стало размеренным, сознание в следующую секунду освободилось от всех-всех мыслей. Женщина почувствовала небывалую свободу от ПОРОКа, от окружающих ее людей, от своих чувств, от самой себя. Ее глаза медленно закрылись, сердце пропустило еще один удар. Последний. В следующее мгновение приятная обволакивающая темнота погрузила Аву в свой особенный мир, который смогла увидеть и ощутить лишь только она сама, но больше никому о нем не рассказать.