«Океан»

«Прекрати драться». «Ты что, бандит?» «Сегодня избил человека, а завтра уже убил его». «Так сложно быть нормальным?»

Это был август. Легкий запах лимона. Стены помещения покрашены в светло-желтый ненавязчивый цвет, на полу большой мягкий ковер, который прижимают два дивана, и стеклянный столик посередине. Никакого постороннего шума. Располагающая к себе обстановка парня абсолютно не располагает. Он даже не вписывается в рамки данного помещения. Не входит в них. Не соответствует им. Ему не кажется, что он имеет право сидеть на мягком светлом диване, будто бы он — сгусток грязи. То же самое, что притащить бездомного кота, воняющего помоями, и посадить в аристократичное кресло. Неуютно. Солнечные полосы через окна очерчивают кабинет, заманивая хорошей летней погодой на улицу, но Чонгуку притягательнее мысль добраться спокойно до дома, закрыться в комнате и не выбираться из нее. Парень не любит дневные прогулки. Если честно, он вообще мало что любит, поэтому стоит первым делом сообщить о том, что желтый Чонгук ненавидит. Блевотный оттенок ссанья. — …Вы меня слышите? — внезапный вопрос сидящего на другой стороне дивана мужчины не заставляет Чона как-то встрепенуться и отдать ему все свое внимание. Напротив, парень лишь лениво моргает. — Нет, — открыто признается, смотря прямо в глаза психотерапевта, который себя чувствует на данный момент не лучше парня, потому что все его слова пролетают мимо, несясь в пустоту. Мужчина лет пятидесяти, с ничем нескрываемой сединой в волосах, чуть поджимает губы. Терпеливо говорит: — Чонгук, знаете, какая наша цель? — чуть приподнимает губы, отчего в уголках глаз проявляются складки. — Научиться ладить со своим безумием, а не пытаться вытравить его из Вас, — психотерапевт слабо разводит руками, уверяя парня в искренности своих слов, но раз за разом попадает в стену. Так отчего он до сих пор здесь? Почему продолжает приходить на сеансы? Почему садится на диван и почему терпит свой нелюбимый цвет? — Звучит, как чертова ложь, но окей, — кивает Чонгук с наигранным согласием. Один взгляд на его лицо дает уверенность в том, что Чон не заинтересован в том, что сейчас происходит в кабинете, и, признаться, даже столь терпеливого человека это может начать потихоньку нервировать. Но суть заключается в том, что он намеренно строит из себя идиота. Мужчина видит притворство насквозь — оно буквально бьет ему по лицу каждый сеанс, и именно этот факт прибавляет больше терпения, ведь не все потеряно. Чон Чонгук — симулянт. — Чонгук, — мужчина тихо вздыхает, воздерживаясь от того, чтобы пальцами устало потереть глаза, спрятанные за очками. — Расскажите, пожалуйста, как у Вас прошла эта неделя? — голос спокойный, размеренный, без лишних эмоций. Парень напротив него отводит взгляд в сторону, ища, за что можно зацепиться в этом кабинете. Сощуривается. — Вам никогда не попадались пациенты, после встреч с которыми хотелось бы напиться? — спрашивает будничным тоном, кивая на бутылку какого-то вина, что стоит за стеклом в шкафу в виде части интерьера. Психотерапевт не пытается бороться с подобным поведением, говоря следующее: — Не пью на работе, — мужчина следит за незаинтересованным взглядом Чонгука. — А еще внутри этой бутылки бумажные звездочки. Если Вам интересно, можете подойти и посмотреть на них, — вновь слабая улыбка на его лице. Чон переводит взгляд с бутылки обратно на мужчину. Ни один мускул лица не шевелится. Чонгук не принимает природу своих проблем. Они работают с ним около трех месяцев с момента, как его привела сюда мать. Изначально с мужчиной связалась женщина, вкратце рассказав, в чем состоит основная суть проблемы ее сына, и попросив хотя бы попытаться помочь ему. Сначала он хотел возразить, сказать, что не стоит насильно заставлять человека посещать психотерапевта, но женщина уверила его в том, что сын согласен и придет. Сын-то и правда пришел, только вот согласен не был. В первую же минуту их встречи мужчина понял: парень находился в кабинете лишь из-за матери, поддерживая базовую поверхностную беседу. Уже на третьем сеансе психотерапевт спросил, почему Чонгук не откажется от этого? Зачем тратить деньги женщины на ветер? Тот ответил: «Вы не первый психотерапевт в моей жизни, так что легче смириться и принимать деньги до тех пор, пока мать не поймет, что изменений не будет. Она упрямая». Чон тогда усмехнулся. А мужчина продолжил предпринимать попытки. У него есть вся информация про психофизиологическое состояние Чонгука, и среди нее нет ничего, что говорило бы о хронических заболеваниях или психиатрическом диагнозе. Обычно это в некотором смысле упрощает задачу и сужает круг поиска проблемы, но не в данном случае. Они молчат. Просто молчат еще около двадцати минут, прежде чем психотерапевт решает сказать: — Должно быть, это тяжело, — не договаривает специально, чтобы немного заинтересовать Чонгука в своих словах. — Что? — парень бросает на мужчину взгляд исподлобья, продолжая теребить пальцами черную резинку для волос. Пытается занять себя чем-то от скуки. — Постоянно находиться в состоянии напряжения и раздражения, не имея возможности это исправить, — он целится фактически наугад, но попадает в самый центр дартса, ведь Чонгук, опустив глаза на резинку, усмехается криво. — Мы можем поговорить о природе, — качает головой, — о погоде, к примеру. Или о религии. Вы верите в Бога? — снова зыркает на мужчину, который отвечает вопросом на вопрос: — В данный момент Вас интересует именно это? Мое мнение на что-то повлияет? — Вряд ли, — ведет плечами. — А Вы сами какой позиции придерживаетесь? — психотерапевт ненавязчиво стучит ручкой по блокноту, но пока ничего в него не записывает. — Множество людей верят в него на всякий случай, — отвечает Чонгук, прекрасно заметив, что мужчина соскальзывает специально, дабы не давать конкретики. Оно и ясно почему. Диалог обрывается. Стрелка продолжает торопливо бежать по циферблату часов. Проблема остается неизменной.

***

Их город — океан. И те, кто не находят в нем свое место, отправляются в круговорот. Занимая преимущественно горную местность, фактически окружен высокими холмами со всех сторон — неплохой выбор для немногочисленных туристов и привычный факт для коренных жителей, которым слишком лень выбираться куда-то из своих нор. Центр всегда встречает довольно чистыми улицами, обилием забегаловок, цветастыми аллеями, и, хоть и редкими, но парками, потому что недостатком природных мотивов никто не страдает. Преимущественно невысокие дома, максимум которых, — этажей десять, а в остальном типичный бетонный брутализм. Вне рамок солнечной погоды город опускается в туманную серость, ведь именно из нее весь он, за исключением ярких светящихся редких вывесок, и состоит — эдакие серые жилые массивы, спрятанные за горами, — грубые, открытые, сырые. Но покуда облака пропускают августовское солнце, а растительность жива, город не кажется столь удручающим, как преимущественную часть года. Тепло дает людям силы, мотивацию к движению, поэтому детские площадки заполнены детьми с родителями, некоторыми приезжими, желающими посетить храмы в горах, молодыми парочками и весельем в самом центре. Это то, что метафорически зовется маленьким городским «океаном». То, что метафорически зовется «круговоротом», — гнетущая часть всего «океана». Солнце продолжает безжалостно врезаться лучами в глаза, вынуждая щуриться в попытке спастись от их влияния. Достаточно жаркий будний день, на улицах сравнительно много людей, если учесть, что в холодные сезоны их в два раза меньше, кафе и забегаловки забиты посетителями — их двери доброжелательно открывают, зазывая новыми сезонными напитками в меню. Чонгук ведет автомобиль, опустив стекла, отчего внутрь салона заваливается теплый воздух. До тошноты душно, что аж деться некуда — хочется встать под ледяной душ. Парень поворачивает руль, сворачивая с центральной дороги на более узкую, что тянется между невысокими деревьями и низкими двухэтажными домами. Основные заведения, магазины и прочие «дары цивилизации» остаются позади. Чонгук тянется рукой к бардачку, нащупывая пальцами мятую упаковку, и вынимает пачку сигарет, долгим взглядом исследуя ее. Смотрит на дорогу. Хочется курить. Черт. Ладно. Парень паркуется на обочине дороги, рядом с тротуаром, выбирается из машины, прижимаясь копчиком к двери, и поджигает кончик сигареты. Это первый день за последнее время, когда ему не нужно куда-то торопиться. Хочется, разумеется, побыстрее оказаться в потемках, но, если так задуматься, кроме потемок Чонгук ничего особо и не видит, — если продолжать в том же духе, он станет похож на дикого волка, не выходящего из пещеры. У Чона уже есть планы на вечер, но до наступления темноты он свободен. Откровенно говоря, найти себе достойное развлечение здесь достаточно сложно, так что в итоге приходится придумывать его самостоятельно — в компаниях крайне ценятся бурные люди с хорошей фантазией, благодаря которым удается скрашивать свои будни, но и та суровым образом ограничивается. Парень осматривается, понимая, что на этой стороне улицы был крайне редко, проезжая мимо нее на машине, — он в принципе нечасто выбирается в данную часть города, если того не требуют обстоятельства. Чувствует себя так, словно он в нем лишний: слишком активно, слишком жарко, слишком опрятно, слишком спокойно для такого, как он. Впрочем, чувство безопасности ему приятно — всяко лучше места, в котором он живет. Чонгук выдыхает дым, лишь изредка замечая людей, проходящих мимо небольших магазинов и кафе. Некоторые из них бросают на него мимолетные взгляды, вызванные неприятным липким любопытством к его внешнему виду. Впрочем, выглядит он не самым дружелюбным образом, если оценивать объективно, ведь хмурость с его лица спадает крайне редко, являясь «завсегдатым» посетителем. Темные брови сведены на переносице, мрачный взгляд не скользит, а стреляет из стороны в сторону, будто пулями. Плечо с недавно набитой татуировкой шелушится и чешется. Немудрено, что на него обращают внимание. Всякая мрачная персона поддается сомнению и заставляет людей напрячься, потому как не настолько хорошо, как в крупных городах, здесь развиты правоохранительные органы. Перестраховаться гораздо легче, чем собирать свое тело по кускам, лишиться украденной сумки или оказаться избитым. Чонгук на месте прохожих тоже бы напрягся. «Цельсий». Название на вывеске весьма приятного молочного оттенка. Чон цепляется взглядом за нее совершенно случайно, проскользнув по витрине, чтобы рассмотреть «внутренности» забегаловки, но натыкается на кое-что чуть более неожиданное. На низком подоконнике, на длинной лежанке, сидит пушистый белоснежный кот с маленькими ушками и совершенно глупым взглядом исследует происходящее за окном. В частности Чонгука. Лапки забавно выпирают из комочка меха на груди, большие круглые глаза прожигают. Кот не моргает. Это какое-то котокафе? Забавно. Чон приподнимает брови, давая коту знать, что видит его, и тот лениво кладет лапу на стекло. Подушечки розоватые и через них выпирает шерсть. Прикольный. Чонгук любит животных. По нему и не скажешь с первого взгляда — так глянуть — он никого с виду не любит, хотя на деле все противоположно. Парень не самый добродушный по отношению к людям, крайне раздражительный и нервный, но при этом мягок с животными — что самое главное, к ним он также проявляет большее терпение, нежели к людям. Несмотря на данную природой жестокость, непредсказуемость и звериную суть, которые нельзя отнять ни у одного животного на планете, эти существа являются самим олицетворением природной чистоты и искренности — им насрать, кто ты, как ты выглядишь, какие у тебя поступки, как ты рассуждаешь, кого ты судишь, — они либо хотят быть твоими друзьями, либо нет. Чонгуку они просто нравятся. Так что этот кот и становится причиной, по которой он решает двинуться в сторону стеклянной двери заведения. На ней наклейка с предупреждением аллергиков и прочих недоброжелателей, что у них живет пушистая животина. Переступая порог помещения, Чон скрывается от высокой температуры на улице. Его будто окатывает ледяной водой, потому что в заведении прохладно и… Красиво. Ого. Не назвать Чонгука каким-то охрененным эстетом, но человек, который занимался дизайном интерьера, хорошо постарался над созданием уютной атмосферы. Сам уют Чон особо не чувствует в виду своих личностных качеств, но понимает, что у других место должно вызвать комфорт. Из-за кота как минимум. Кафе сделано в бежево-коричневых оттенках, панорамные окна с низко посаженными подоконниками открывают посетителям приятный вид на летний город; приподняв взгляд, Чонгук замечает, как от одного узкого столба к другому тянется черный провод с горящими лампочками на нем, и среди них в двух горшках висят растения. Тех здесь в принципе много: парень видит их не только у потолка, но и рядом с белыми круглыми столикам, у диванов, у барной стойки — над последней свисает несколько полукруглых светильников, а на ней самой стоит парочка маленьких горшков с кактусами. Чон поворачивает голову вправо, заметив, что по другую сторону заведения стоят два деревянных стеллажа, забитые книгами и предметами декора. Он так понимает, посетители могут спокойно взять что-нибудь почитать, потому как Чонгук замечает мужчину за столиком с чашкой кофе и какой-то книгой. Миленько. Светло, приятно, атмосферно. Не то, что Чон может оценить по достоинству, но объективно здорово… — Молодой человек, — спокойный, достаточно настойчивый голос звучит спереди, от барной стойки. — Молодой человек, — чуть громче. Чонгук поворачивает голову в сторону источника звука, взглянув на парня, который опирается руками на стойку, наклонившись немного вперед, чтобы его услышали, и, как только он понимает, что внимание посетителя получено, произносит: — В заведении запрещено курить, будьте добры выйти, или же потушить сигарету, — это звучит без наезда, но с нажимом, а улыбка на губах служит намеком на пробуждение в Чоне добропорядочности. Чонгук пару секунд тормозит. Сигарета, зажатая меж его губ, продолжает тлеть. Ладно. Чонгука бесит, когда с ним разговаривают в таком тоне. Ладно. Чонгука много что бесит. Ладно… Чонгук подносит два пальца к сигарете, вытаскивая ее изо рта, и тонко улыбается настолько манерно, насколько может себе это позволить, тут же опускает уголки губ, шагая к стоящему рядом со входом мусорному ведру. Тушит сигарету, с капелькой раздражения вдавливая ее в металл, пока она не превратится в дохлого червя, только после этого выбрасывая. И медленно разворачивается в обратную сторону, шагнув к барной стойке. Смотрит на парня, с лица которого не сходит непоколебимая профессиональная улыбка. Явно нервов у него достаточно, да и с такими невоспитанными клиентами он точно уже имел дело. Бариста представляет собой молодого человека лет двадцати четырех, с блондинистыми, уложенными назад волосами, серебристыми гвоздиками в ушах, очень приятной мягкой и располагающей к себе внешностью. Девушек в кафе должно быть по горло. Пухлые губы постоянно находятся в режиме вежливой улыбки. У Чонгука необычная классификация людей, и пока этот подходит под категорию, которой хочется въебать. Малейшее движение лица, тела способно возбудить в Чоне ту или иную реакцию без видимых на то причин, поэтому, когда он отодвигает барный стул, то делает это резко. Со скрипом. Бариста стреляет в него взглядом, задерживаясь дольше положенного, потому как то, что делает посетитель, делается нарочно. Здесь никакого второго мозга иметь не нужно для понимания. Чонгук забирается на стул, кладет локти на твердую поверхность и скользит взглядом по бейджику на коричневом фартуке парня, узнавая его имя. Чимин. Его зовут Пак Чимин. И он, к слову, краем глаза изучает татуированные руки парня. Чонгук это видит, но никак не реагирует — сам все прекрасно знает — ему лишние замечания ни к чему. Он похож на них. На тех людей, что колются, прожигая свою жизнь без какой-либо цели, и стремительно катятся ко дну, при этом никак не желая этому противостоять. Все в порядке. Чонгук знает. Не тупой. Чимин смотрит на Чона ровно три секунды, успевая за это время захватить своим вниманием всю сидящую перед собой картину и понять, что такие люди, как он, по кафе не ходят. Разве что за редким исключением. Взъерошенные графитовые волосы на кончиках завиваются — в частности на затылке, потому как на нем они более длинные — у парня маллет. Точнее, его подобие. Создается ощущение, словно он стригся сам или же кто-то неумело стриг его. Свободная серая майка открывает вид на татуировки на руках, как на целый бескрайний горизонт событий, — садись да разглядывай каждую по полчаса. Пак, конечно, не мастер — у него самого тату нет, — но некоторые черно-белые рисунки выполнены не самым хорошим образом. На скуле набит смайлик — два крестика, под которыми проведена ровная полоска, а на другой стороне лица, над бровью, три небольшие черные точки. Чимин уверен — этого парня знают все здешние. Такие люди носят потертые джинсы, крайне редко пользуются одеколоном, бьют татуировки у знакомых за пару бутылок пива, агрессируют на каждую мелочь, в карманах носят помятые пачки дешевых сигарет, чеки из магазина на заправке и, вероятно, похоть. — И как мне стоит это расценивать? — неправильно задавать такие вопросы посетителю, но Пак все равно это делает. Губы неизменно держат очень слабую улыбку. Ему не очень приятно находиться под таким пристальным надзором, ведь у парня довольно тяжелый взгляд. Стоит следить за своей интонацией — обычно такие люди оказываются агрессорами, а Чимину лишние проблемы не нужны. — В меру мировосприятия, — бросает Чонгук, небрежно взяв в руки меню, которое стояло в открытом виде перед ним. — Уж простите меня, недавно только в Корею прибыл — всех основ не знаю, — поджимает губы, читая названия разных блюд и напитков. Последних в большинстве. Цены выше среднего, хоть и не намного. В любом случае, это не то, что Чон бы себе позволил, — на деньги за один кофе он может в подвальной забегаловке хорошенько поесть. — То, что Вы иностранец, не компенсирует отсутствие манер, — невзначай произносит Чимин все так же без наезда, но отчетливо видно, что посетитель ему неприятен. — И откуда же Вы? — Пак старается не глазеть на него, а вопрос вылетает с легкой язвой, мол, давай, ври мне тут побольше. Чимин настолько же хорошо читает ложь, как Чонгук читает сарказм в чужой интонации. — Из Куала-Лумпур, — заверяет Чон, скользнув языком по губам. Имитирует вид крайней заинтересованности меню. — Город такой есть в Малайзии, — если уж лгать, то по полной. Тем более Чону даже интересно, чем все это «счастье» в конечном итоге закончится. Хотя начало уже положено и хорошего не предвещает. Чонгука либо выгонят, либо он кому-нибудь въебет. После сеанса терапии именно этого он и жаждет. — С какой же целью Вы прилетели в Корею? — продолжает свой опрос Пак, нисколько не удивляясь только что услышанному. Не верит. Но при этом подыгрывает незнакомцу в его лжи. Чимин берет тряпку, принимаясь протирать недавно вымытые стаканы, чтобы чем-то себя занять, потому что пока новых заказов не было, да и друг находится в другой стороне барной стойки, готовя фраппучино кому-то из клиентов. Пака же просто-напросто новый гость напрягает. Он не кажется эмоционально устойчивым человеком, поэтому мало ли что случится. Наверное, провоцировать его не стоит — лучше просто подыграть. Чимин кидает быстрый взгляд на парня, взглядом коснувшись его пальцев, держащих меню. На костяшках рук запекшаяся кровь. Действительно. Отлично. Этот тип и правда пиздится направо и налево. Здорово. Какого черта он забыл в этом кафе? Оно вроде как находится в достаточно благополучном районе. Чимин уже рассматривает варианты возможного дебоша — если все здесь перевернуть вверх дном, а Пака избить (он кажется себе самой очевидной мишенью), то полиция этого придурка повяжет быстро, и, если удастся сбежать, рано или поздно его поймают. Или, может, это все паранойя. — Холодновато у нас, — видимо, язык Чонгука работает во много раз быстрее, нежели его мозг, раз он умудряется сморозить такую невообразимую хуйню. Аж самому сейчас смеяться захотелось. Какой Куала-Лумпур? Какая Малайзия? Какой холод? Это одна из самых жарких стран мира, что ты мелешь? — М-м — мычит в ответ Пак, стреляя недоверчивым взглядом в парня и… Он действительно счел бы это бредом сумасшедшего, только вот лицо Чонгука непоколебимо, словно он не втирает ему какую-то хрень, а исповедь читает. Причем настолько уверенно и хорошо, что остается два варианта: либо он идеальный лжец, либо это чистой воды правда, а у Чимина просто проблемы с доверием. Больше он склоняется к варианту со лжецом. — Вы очень сильно похожи на корейца, — произносит Пак, надеясь подловить парня, но выходит в корне иначе. — Я родился в Малайзии, но сами родители корейцы. Переехали еще по молодости, — Чонгук строит легенду на ходу, не испытывая даже малейшего укола совести. Для него это даже слегка забавно. Интересно, Чимин поверит его словам в итоге или же нет? Чон достаточно хорошо лжет — за столько лет, понабравшись опыта, Чонгук может сказать одно: лучшая ложь всегда та, в которую веришь ты сам. — И Вы приехали сюда отдохнуть, — старается угадать Чимин, но на это дерьмо он до конца не ведется. Только если отчасти, потому что теперь хотя бы объяснима причина знания корейского языка. Пак трет стаканы и одновременно с этим смотрит на незнакомца. В этот раз не на руки, а просто на лицо, на волосы, даже обращает внимание на такую мелочь, как маленький шрам на щеке. Темные брови сведены на переносице, выражая некую хмурость, благодаря которой парень и выглядит таким серьезным. Чонгук откладывает меню в сторону, наконец, посмотрев баристе прямо в глаза. Это напоминает зрительную войну. Непонятно почему. Чона раздражает человек за барной стойкой, а Чимина новый клиент просто напрягает. Поскорее бы он ушел. — Нет, — Чонгук отрицательно качает головой. — Просто у вас прикольный кот, — все-таки говорит, лениво доставая из кармана джинсов пачку сигарет, внутри которой на пустом месте лежит еще зажигалка. Когда-нибудь Чон забудет ее вытащить и выкинет вместе с самой пачкой. — Рад слышать, — улыбается Чимин без эмоций, вернув внимание к стаканам. Краем глаза видит, как Чонгук засовывает сигарету в рот, обхватывая ее губами, но не прикуривает. — Желаете что-нибудь заказать? — Пак решает свести разговор к более формальному, решая пока что проигнорировать чужие действия. Не смотрит на парня. И чувствует на себе его взгляд: тяжелый, давящий, неприятный. Чимин сам удивляется тому, какие неправильные мысли у него закрадываются в голову, ведь… Он обычно не обращает внимания на внешний вид людей. Подобное ему просто не важно, но тут какой-то особый случай. Этот тип действительно похож на преступника, и здесь не только странные тату о подобном говорят. Почему у него разбиты костяшки? Может, он боксом занимается? Почему от него исходит пассивная агрессия? Почему он сюда зашел? Зачем специально доставать сигареты? Для чего? Это какой-то вид наслаждения, который Пак не способен понять? Странный тип… — Чимин, пряный латте большой, — голос друга звучит по другой конец барной стойки. Чимин кивает, откладывая тряпку со стаканом в сторону: — Хорошо, — шагает к кофемашине, оставляя неприятного клиента одного. Пак действует спокойно, отточенными движениями принимаясь намалывать кофе и разравнивать его. Сосредотачивается на своих действиях, пока рядом с ним мельтешит за приготовлением еще одного напитка Тэхен. Они работают без лишних разговоров, чтобы друг друга не отвлекать от дела, и на какое-то время Чимин правда отвлекается. Делает эспрессо, пропускает пар, взбивает молоко, протирает пароотвод. Иначе говоря, просто делает свою обычную работу, в итоге подходя к кассовому аппарату, улыбаясь гостье и вручая ей латте. Пак бросает взгляд на место, за которым сидел недавно парень, и уже никого там не застает. Никого, но не ничего, потому что на гладкой лакированной поверхности барной стойки мирно лежит сигарета, которую минутами ранее посетитель держал во рту. Чимин подходит к этому месту, чуть нагибается, рукой подцепив белую сигарету, пару секунд смотрит на нее, и кладет в карман фартука. Пак не курит. Мало ли этот неприятный тип опять зайдет — будет весьма забавно всучить ему его же вещь. Чимин сдержанно выдыхает, возвращаясь к своей работе. Очередной странный клиент, очередной рабочий день допоздна — не то чтобы Пак уже что-то чувствовал по этому поводу. Угнетающе привычный зуд под кожей сигналит об усталости, но Чимин профессионально улыбается, подходит к кассе, у которой его уже ждет молодая парочка подростков, и говорит: — Добро пожаловать в «Цельсий», что будете заказывать? «Добро пожаловать» он повторяет чуть ли не сотню раз на дню. Пак любит аккуратность. У него даже книги на полках стоят по цвету корешка, отчего смотреть на них одно удовольствие. Он постоянно убирается после завершения рабочего дня вместе с Тэхеном или же один, наводит порядок в кафе, связывается с поставщиками, порой засиживаясь до поздней ночи. У Чимина в кармане брюк небольшой блокнот, где каждый день находит место новая запись, — короткий очерк сегодняшнего дня. «Жарко» или «заходил мальчик и долго рассматривал книги» черной ручкой, в которой почти закончились чернила, ровным почерком, хоть и торопливо. Порой это Паку помогает — отвлекающий маневр, чтобы не сойти с ума от рутины. — Чи-мин, — шепот друга над ухом. Тэхен легонько толкает парня бедром, улыбаясь квадратной улыбкой и привлекая к себе внимание. Тот продолжает готовить зеленый чай клиентам, кивнув: — Чего? — не смотрит на парня из-за сосредоточенности. Ким, решая долго резину не тянуть, предлагает: — Как ты смотришь на то, чтобы сегодня оторваться? — заходит с максимально позитивной ноты, завлекающе шепча. Чимин слабо улыбается, краем глянув на парня, в глазах которого взрываются фейерверки. Этот переливающийся блеск сравним с отражением солнечных лучей на поверхности океана — искренен, ярок, блестящ. Пак мысленно сравнивает Тэхена с преданной собакой, потому что только в этих животных так много любви к человеческому созданию. Ким в некотором роде даже похож на щенка — его мягкие темно-коричневые волосы вьются, челка достает почти до глаз, поэтому ему приходится постоянно заправлять волосы назад. Чимин любит его волосы, греша тем, что порой треплет друга по ним в каком-то нежном родительском жесте. Быть может, из-за того, что расценивает парня в качестве ребенка по некоторым причинам — дело не в том, что он младше Пака на пару лет, а в его силах, превосходящих чиминовы в разы. Он человек-искусство, символическая структура с эстетическими функциями, тянущийся к жизни. Именно этот человек ведет Чимина за руки на выставки, фильмы, представления, программы, о наличии которых Пак бы никогда в жизни и не узнал без друга, отвлекающего от посредственности. Чимин не столь духовно просвещенный человек, хоть и довольно образованный, — ему просто не дана мечтательность, присущая таким, как Тэхен. Порой его сентиментальность служит камнем в огород, который помогает вытащить именно Пак со своими наставлениями. Ким Тэхен, по мнению Чимина, олицетворяет мягкую, позитивную сторону молодости, и, хоть порой ее становится чрезмерно много, Пак не хочет нарушать уклад жизни друга. Только вот порой все равно это делать приходится. — Оторваться? — уточняет Чимин, зная заранее, что Ким предложит пойти куда-то под вечер развлекаться. Бурно. Активно. Чимин также знает заранее, что не готов к этим подвигам. — Ты хочешь в клуб? — Возможно? — вопросительно смотрит Тэхен на друга, сканируя его лицо и считывая реакцию на свое предложение. А реакции не следует. Пак наливает чай в средний пластиковый стаканчик, ничего пока не говоря, потому что он не хочет. Вряд ли у него к десяти вечера будут какие-то силы, чтобы еще и пойти развлекаться, — ему по-хорошему надо заведение прибрать, а это занятие даже с помощью Тэхена требует по меньшей мере минут тридцать. У них нет уборщицы с целью экономии, но Чимин начинает о ней задумываться все больше, потому что несмотря на удар по кошельку, потери будут незначительные — побольше времени появится на свою жизнь. Хотя побольше — это сколько? Минут сорок? Они стоят потери десятков тысяч вон? Пак так не считает. — Можем поужинать и выпить в забегаловке, — Тэхен меняет свое предложение, уже понимая, какой ответ друга будет на клуб. — Не будь таким стариком, нужно отдохнуть, развеяться, — Ким по-прежнему улыбается. — Мы вместе приберемся, я заплачу за тебя, — заигрывает бровями, и, наконец, видит на чужом лице искреннюю широкую улыбку. — Я твой начальник, между прочим, — напоминает Чимин, что кто-кто, а платить стоит ему. — Это забота о старших, — уверяет его Тэхен, и Пак все-таки соглашается: — Хорошо, но давай недолго, мне еще разбираться с финансовой отчетностью. — Ты еще с ней не закончил? — удивляется Ким. «Я ее даже толком не начал», — думает Чимин с внутренним угнетением от того, что ему необходимо перебороть свою усталость и сесть за гребанные бумажки — терпеть их не может. От этого одна головная боль… Звук маленького колокольчика, висящего над входной дверью, оповещает о новом посетителе, и Пак вскидывает голову, натыкаясь взглядом на молодую девушку. Она осматривается, и Тэхен, завершив диалог, шагает к кассе, чтобы ее принять. Чимин доготавливает чай, отдавая его молодой паре с легкой улыбкой на лице. Никакого негатива. Только положительные мысли.

***

В городе очень редко можно застать такое явление, как тусовки у кого-то дома, но только не в этой его части. Выезжая за пределы железной дороги, ты выезжаешь за пределы целой инфраструктуры и попадаешь туда, где правила строятся по здешним порядкам, которые довольно часто нарушаются. Хаос становится привычным, вводится под кожу жителям столь неприятного места, вызывая привыкание. Иммунитет на дерьмо выработался у Чонгука уже давно. День сменяется ночью, легкий туман накрывает своим одеялом здания, принося долгожданную прохладу. В частности холоднее становится на окраине. Чон паркует машину в темном переулке, слыша громкую музыку из двухэтажного многоквартирного здания, мешающую соседям спать, а ведь сегодня даже не выходной день и завтра многим подниматься ранним утром, чтобы отправиться на работу или учебу, как и всем тем, кто отправляется на вечеринку с бесплатным алкоголем. Тротуар рядом с домом, откуда разливаются громкие голоса и смех вперемешку с бьющими по мозгам соседей басами, забит помятыми, местами даже побитыми, дешевыми машинами. Странно, почему многие добираются таким образом, ведь после этого, логично, не стоит садиться за руль. А кого это волнует, когда вокруг полно пива и сигарет? Наверняка, обладатели автомобилей бухие уснут прямо в салоне. То самое безбашенное время, когда ты считаешь себя и свои установки верными, а нравоучения взрослых кажутся бесполезными и ограничивающими тебя. Свободы. Больше свободы, верно? Клубки проводов свисают над головами Хосока и Чонгука, выходящих из машины. Все окна здания переливаются разными цветами, а на его крыше тусуются люди — как бы оттуда кто-нибудь по пьяни не выпал. Чон встает рядом с машиной, доставая пачку сигарет из кармана и закуривая. Вот эта атмосфера ему привычнее, чем кафе посреди города. Среди потока веселящихся отбросов общества теряешься, особенно, когда совершенно от них ничем не отличаешься. Чонгук в своей обстановке. Ему это привычней, родней, темней, потому что полное отсутствие контроля раскрепощает, и нет надобности следить за своей манерой речи, когда посылаешь очередного хама нахуй, скрываясь в толпе одновременно со сменой освещения. Растекаешься бензином по лестнице, по квартирам с открытыми дверьми, прилипаешь к полу жвачкой от мутной головы. Вот. Вот это Чону знакомо отменно. Отличное место для криков, беспорядочных связей, и, главное, драк, от которых Чон не отказывается ровным счетом никогда, предпочитая вымещать свою агрессию на первых попавшихся ублюдках. Увы, незадача — сегодня увеселительная программа в список дел не входит, хотя все может неожиданно измениться. — Ага, — подает голос Хосок сбоку. — Твоего друга мы, типа, должны отыскать именно здесь? — уточняет скованно, с хмуростью глядя на кричащее здание перед собой. Он не особо любит оказываться в подобных местах. — Типа, — с согласной интонацией вторит ему Чонгук, зашагав в сторону окруживших парадную людей. Те стоят, пьяно переговариваются, курят, и Чон уверенно протискивается мимо них, попадая в длинный коридор с открытыми дверьми квартир. Хосок с куда меньшим энтузиазмом следует за парнем. Двухэтажное жилое здание под оккупацией. Неизвестно, как это все провернули, но все квартиры, расположенные в нем, открыты и забиты людьми, поэтому все это напоминает клубные коридоры — зато сколько здесь туалетов, вы только представьте — не хочется даже представлять, что в них сейчас творится. Музыка слишком громкая, присутствующим приходится надрывать голосовые связки, если хотят быть услышанными во время общения. Свет приглушенно-синий. Странное освещение, немного неприятное глазам. Стоит духота. Запах пота в смешении с ароматами духов и одеколонов. У потолка витает дым от сигарет или же травы — неважно. Из океана сразу в круговорот. Хосок здесь по чистой случайности. Так совпало. Он всего лишь написал Чонгуку впервые за неделю, спросил, как тот поживает, а парень ему в ответ: «Сгонять тусануться за компанию не хочешь?» и Чон решил из любопытства согласиться. Как выяснилось из разговора в машине, Чонгуку надо было найти некого Юнги, который перебрал с алкоголем и находится черт пойми где. Впрочем, особого волнения со стороны парня Хосок пока не чувствует, судя по его неторопливому передвижению по зданию. — Ты уверен, что Юнги здесь?! — повышает голос Чон, когда Чонгук останавливается рядом с журнальным столиком и изучает стаканчики с алкоголем, который разливают из бочки, находящейся у дивана. — Он редко набухивается до отказа ног, — парень наклоняется к уху Хосока, чтобы не растрачиваться на крики. — Где-нибудь сидит на заднице и не встает, — произносит, будучи в этом полностью уверенным. Юнги крайне редко можно сильно споить — вероятно, паленый алкоголь — корень зла. Чонгук зажимает сигарету зубами, начав поднимать каждый стакан к лицу, чтобы понять, что в них налито, и Хосок приветствует подобную процедуру. Но мысленно он до сих пор себя мучает одним вопросом: «Каким ветром его сюда занесло?», потому что парень не является тем, кто ходит в подобные места и с подобными людьми тоже не общается. А под выражением «подобными людьми» он имеет самого Чонгука и ему подобных, ведь назвать его хорошим примером для подражания язык не поворачивается. Наоборот, таких, как он, надо держать на расстоянии ста километров от себя, потому что в ином случае проблемы будут сыпаться на голову подобно конфетти. Они познакомились в баре. Весьма типичное и хаотичное было знакомство. Хосок был в заведении впервые, в то время как Чонгук был постоянным посетителем, из-за чего многие из обслуживающего персонала его знали. Он рассказал, как работал в этом баре какое-то время, так что продолжает в него захаживать. Впрочем, отчего-то впечатление о нем осталось не самым положительным, хоть парень и был довольно дружелюбным. Дело было в его выражении лица? Чонгук частенько улыбался, но улыбка эта напоминала скорее ухмылку, а брови, постоянно находящиеся в состоянии напряжения, бросали тень хмурости. Или дело было в татуировках, в частности, на лице? Может, в манере речи? Парень мог колко пошутить, и, несмотря на то, что являлся неплохим слушателем, уколы опасности поступали Хосоку в мозг через каждые пять минут. Существует тип людей, не внушающих доверия. К таким Чонгук и относится. Они знакомы пару месяцев — долгое время пересекались в одном и том же баре по вечерам, разговаривая ни о чем. Хосок много рассказывал, а новоиспеченный приятель много слушал, потихоньку глотая алкоголь. Так они контактами и обменялись. Известно, что Чонгук живет не в самой идеальной части города, о чем уже стоило бы задуматься, но ведь пока все в порядке? К Хосоку часто закрадываются мысли о том, что знакомый ведет грязный образ жизни, и, хоть сейчас тот и спокойный, но, если верить словам некоторых… Ладно — многих, работающих в баре, людей, — он отличается буйным характером. Подозрения сами возникают в голове Хосока касаемо чужой честности и искренности поведения, ведь достаточно часто Чонгук пропадает, а возвращается не в самом лучшем состоянии. Где он шляется и чем занимается — неизвестно. — Может, Юнги наверху? — предполагает Хосок, оглядывая одну из квартир. На огромных окнах развешаны сверкающие фонарики, горшки с цветами опрокинуты, местами разлит алкоголь. Накуренные ребята и девушки дико смеются, сидя на полу, другие только принимаются употреблять, затягивая косяк. Всем весело, все улыбаются. Находиться в обществе сюрреализма, будучи приверженцем реализма, — странное явление. Находиться среди пьяных, будучи трезвым, — худшее решение из всевозможных. — Юнги может быть вообще где угодно, — отвечает Чонгук, сжав губы в полоску. Поворачивается к парню лицом, но взглядом исследует помещение. — В любой комнате, любой квартире, на любом этаже. На крыше тоже. На телефонные звонки этот ублюдок не отвечает. — Мы здесь надолго, — доходит до Хосока. Следит за парнем, чей взгляд останавливается на курящих в углу комнаты ребятах. — Как он хоть выглядит? — все-таки спрашивает, роняя тяжкий вздох. — Собираешься разделиться? — догадывается Чонгук, вернув внимание на парня. — Типа того, — жмет плечами. — Мы иначе здесь проторчим пару часов. Будь Чонгук в ином настроении, то против такого варианта ничего не имел, но сегодня вечером он не в самом хорошем расположении духа. Достаточно для того, чтобы кружиться вокруг обдолбанных разными видами психоактивных веществ людей, но недостаточно для того, чтобы хотеть к ним присоединиться. — Он в кепке или шапке обычно, тихий, но может уебать. Выглядит обычно равнодушно, — Чонгук говорит это, параллельно открывая галерею телефона, — она у него не заполнена, так как парень фотографичными порывами не страдает от слова совсем. Лишь изредка, при положительном расположении духа он может сфоткать друга, если посчитает того забавным. Ну, или же если застанет его в компрометирующей позе. — Вот, — Чон поворачивает телефон, показывая более-менее нормальную фотографию. На экране черно-белое изображение парня, смотрящего чуть вверх, — объектив находится где-то сверху. Кажется, он сидит на стуле. Обычное, ни о чем не говорящее, выражение лица, отсутствие положительных или негативных эмоций, совершенно непримечательная внешность. Писаным красавцем, короче, не назовешь — даже глаза какие-то маленькие. — Он не выглядит злым, — заявляет Хосок, переместив взгляд обратно на Чонгука, который убирает телефон в карман. — Когда он бухой, то никогда не злой. Я наверх, а ты тут тусуйся. Если что — звони, — Чон оттопыривает большой палец и мизинец, приложив к уху. Выражается кратко, по делу, после чего обходит Хосока стороной, чтобы исчезнуть в одной из квартир. Уверенность, походу, вылетает вслед за ним на реактивном двигателе. Хосок теряется тут же. Внутри него сердце кувыркается, а его обладатель держит себя в руках, никак не выдавая легкий накат паники. Он сюда не вписывается — слишком солидный для такого места. Стоит в обычных широких джинсах, собирающих всю пыль по дороге, и белой просторной рубашке, оглядывая небольшую гостиную квартиры повторно. Что ж. Ладно. В этом свете будет крайне трудно кого-то найти, особенно, когда ориентируешься по одной только фотке, но он попытается — сам вызывался помочь все же. Хосок двигается с места, первым делом решаясь осмотреть комнату. Чонгук уже забыл, каково находиться в притоне без качающихся стен. Эта ночь обещает быть громкой, наполненной танцами, возможно, драками и вонью сигарет. Стонами и смехом, которые Чон слышит, когда хочет зайти в очередную ванную комнату. Разговорами и криками. Неоновые огни лишают нормального зрения, но парень привык ориентироваться в такой неформальной обстановке, лишенной здравого смысла. Музыка орет в уши из колонок по всему второму этажу, вторая сигарета дотлевает меж губ, потому что на трезвую голову повышается раздражение, изводя нервы парня. Он нетерпеливый человек. Совершенно. Беспокойный и неустойчивый, поэтому поиски Юнги потихоньку вливают резкость в действия, но есть ряд причин, по которым Чонгук отсюда не уйдет без друга. То, что это его друг, причина самая первая. Как бы Чон ни был сейчас раздражен, до какой точки кипения его это место на трезвую сейчас ни доведет, этого придурка найти необходимо. Он никогда не успевает проследить за этим. Тихий щелчок в голове приравнивается к обратному отсчету до точки невозврата, и конечности потихоньку заполняются жжением. Будто черви копошатся под каждым слоем кожи, хочется разодрать ее до крови, до мяса, до костей, оторвать плоть к чертовой матери. Это всегда происходит быстро и может так же быстро испариться. Чонгук — раздражитель. Чонгук — бешенство. — Блять, глаза открой шире, уебок! — грубый пьяный голос издает тело, которое Чонгук случайно бьет дверью при открытии. Чон хмурится, делает один шаг назад, чтобы взглянуть на того, кому только что прилетело. Какой-то молодой парень в майке-алкоголичке держит в руках стакан, из которого секундой ранее содержимое вылилось прямо на его одежду. Контур громадного пятна даже в столь дерьмовом освещении можно разглядеть. — Ты охренел, блять?! Он орет. Чонгука бесит, что он орет. Незнакомец резко отбрасывает стакан в сторону, в ноги тусующимся рядом людям, которым абсолютно все равно на происходящее, и со всей дури захлопывает только что открытую Чонгуком дверь. Прямо перед носом, чуть не припечатав лицо Чона вместе с ней. Алкоголем разит за версту, но не только от тошнотворного запаха губы Чонгука едва заметно кривятся, а от целого ряда всплывших факторов: худощавое телосложение, узкие глаза, какие-то растрепанные, на вид сухие волосы, искривленное пьяное выражение лица, сутулая поза и надменность. Все это — вот, что бесит. — Че молчишь, блять?! Чонгук отнюдь не терпеливый человек. Чонгук также отнюдь не альтруист. Три быстрых, отточенных движения, вынуждающие танцующих рядом людей отступить на несколько шагов от закрытой двери, ведущей в спальню. Чон одной рукой хватается за сухие ломкие волосы незнакомца, насильно потянув его вниз, после чего коленом наносит удар под дых. Парень издает булькающий звук, и с хрипом его отбрасывает толчком ноги Чонгука назад, прямо к людям у окна. Кто-то из девушек взвизгивает, кто-то ржет, кто-то отступает, чтобы на него не грохнулась пьяная потная туша, но реакция окружающих не долгосрочная и неважная. Точно не та вещь, которая Чона заботит, поэтому он просто разворачивается, пробираясь через толпу обратно вглубь гостиной, дабы выбраться из квартиры. Колено слегка пульсирует. Быстрые шаги вдоль коридора, очередная квартира все с такими же смытыми заблюренными лицами, среди которых Чонгук пытается разглядеть своего друга. Ванная. Гостиная. Спальня. Кухня. Юнги нет. Другая ванная, гостиная, две спальни, и опять нет того, кто нужен. Чон направляется в последнюю квартиру на этом этаже, расталкивает людей руками, полностью игнорирует недовольные возгласы, останавливается у закрытой двери в спальню. Дергает ручку. Заперто. Здорово. Впрочем, он не привык сдаваться, поэтому с большим удовольствием дубасит по двери кулаком настолько сильно, что волна дрожи проходится по деревянной поверхности. Чонгук без остановки стучит в ожидании того момента, когда ему откроют с желанием тут же огреть парня арматурой по голове и размозжить кости. С той стороны раздается стук каблуков, который можно уловить даже сквозь громкие биты, после чего следует щелчок. Дверь открывается. Женский голос начинает недовольно: — Какого черт… — и сразу же заканчивается. Выражение лица меняется, складки на нахмуренных от недовольства бровях разглаживаются, а сверкающие от блесток на веках глаза округляются в пьяном удивлении. — Чонгук? — неуверенно, с недоверием, словно парень перед ней — галлюцинация. Высокая стройная девушка, локоны волос которой оглаживают обнаженные коротким синим платьем плечи, первые секунды пытается сфокусировать взгляд на человеке перед собой, и, наконец, когда мозгу удается по обрывкам установить связь, красные губы растягиваются в улыбке. Широкой. Радостной. Обворожительной. Обольстительной. Да, Сора красивая. — Чонгук, — мурлычет знакомая, тонкими пальцами обеих рук обхватив запястье парня. — Я рада видеть тебя, — она смеется, являя ряд белых ровных зубов. От нее разит спиртным и чем-то травяным, словно никотин смешали с чайными листьями. Значит, курила. Чон неизменно сдерживает жжение в конечностях, едва воздерживаясь от грубого обращения с девушкой, которая этой ночью просто развлекается, — она не виновна в эмоциональном состоянии Чонгука, поэтому, из уважения к общей знакомой, он старается сдержать себя хотя бы на время. — Я Юнги ищу. Не видела его? — произносит парень ровно за секунду до момента, когда Сора тянет его настойчиво за собой, назад. Нет, она не вынуждает зайти в комнату вместе с ней, но Чонгук все равно переступает порог, оказываясь в темном помещении с синей подсветкой над кроватью. Каждый миллиметр помещения окутан дымом, душным пьянящим запахом, въедающимся в диафрагму. Только терпение. Главное, чтобы она не выбесила парня еще сильнее, — он не в духе каждый день, когда нужно посещать психотерапевта, и вероятность того, что ему станет лучше под вечер, крайне мала. Еще это кафе… Чонгук только успевает закрыть дверь комнаты, и уже чувствует, как женские руки проникают под ткань его майки, потянув на себя. Ее ладони влажные, прохладные, некомфортные, и Чон заметно хмурится, откинув голову назад, когда она тянется поцеловать его. — Ты нажралась, — напоминает, на что Сора глупо хихикает, опустив взгляд ниже и дернув пуговицу джинсов ноготками. — Я знаю, — активно кивает, выглядя даже слегка мило со столь яркой глупой улыбкой на лице. — Я очень рада, что ты оказался здесь, — да, Чонгук уже успел заметить. Он прикрывает веки, медленно набирая спертого воздуха в легкие, чтобы запастись силами. Игнорирует чужие пальцы под тканью майки, сжимает и разжимает ладони, запрокинув голову к мутному потолку. Ей удается чмокнуть его в подбородок накрашенными губами, и только когда он чувствует липкость на коже от помады, меняется в лице, выражая сердитость и недовольство. Брови сходятся к переносице. Губы сжимаются от злости. — Все, не беси меня, — качнув головой, Чонгук хватает руками предплечья Соры, отдернув от себя пока не грубо, но достаточно показательно. — Я не в духе, — сразу же говорит, пытаясь установить с девушкой зрительный контакт, но, мотаясь от одного ее расширенного зрачка к другому, не видит в глазах и капли осознанности. Она улыбается. Покачивается на каблуках, делая шаги назад, и Чон автоматически, не выпуская из хватки мягкой кожи, наступает на нее до того момента, пока они не оказываются рядом с кроватью. Ей это нравится, ей хочется, чтобы Чонгук сдался, повелся, но у того проблемы с агрессивностью, а не с похотью, поэтому с ним лисьи трюки не работают. Сора — привлекательная девушка со своей харизмой, глупого, но открытого характера, и лишь из уважения к ней, как к бывшей Юнги, с которой они по сей день в нормальных отношениях, Чон терпит. Старается. И все равно грубо — он хотел со всей дури, если честным быть от начала до гроба, — отбрасывает ее на кровать. Девушка плюхается на скомканное смятое одеяло, принимаясь громко смеяться; пальцами хватается за подол платья, потянув его вниз. Смотрит на Чонгука в надежде, что он что-то предпримет, но парню хочется выйти и проблеваться, потому как терпеть все это ебаное дерьмо на трезвую ему становится невыносимо — почему это выглядит так глупо и мерзко? Кажется, даже если бы его настроение было в норме, он бы все равно сжал скулы, вдобавок прокусив щеку. Вся эта напыщенная пошлятина не его тема. Или же он просто не пьян. — Сколько ты выкурила? — мрачность от Чона не уходит. — Ты мне кто, папа? — тянет, пуская смешок. — Твою… — щурится, не договорив. — Ты можешь просто трахнуть меня без этой напутственной херни? — смеется, находя свое замечание забавным. Да, на данный момент ей все кажется таковым. И Чонгук ей подыгрывает на мгновение. Руки тянутся к пачке сигарет в кармане, закуривая, чтобы надымить в комнате еще сильнее. Сора приподнимается на локтях, следит за тем, как Чонгук очерчивает взглядом ее грудь, ее талию, ее виднеющееся из-под задравшегося платья черное белье. Ожидает. Чего ожидает — непонятно. Чон зажимает зубами сигарету, криво неприятно улыбнувшись вместе с ней, и параллельно с этим показывает девушке средний палец на обеих руках. Она закатывает глаза, уже без радости глядя на возвышающегося над ней парня. — Трахай себя сама, — выплевывает Чонгук после того, как отбирает у рта сигарету. — Пошел ты, мудак. В чем твоя проблема? — не понимает девушка, ощущая себя оскорбленной. — В тебе совесть проснулась? — поддразнивает парня, скривив губы намеренно в знак неодобрения. — Какая, нахуй, совесть? — не врубается Чонгук, выдохнув через ноздри густые струи дыма. — Ты трахаешь бывшую своего лучшего друга, бла-бла, — ее глаза закатываются. — Не неси дерьма, мне насрать, — Чон смотрит на нее, как на тупую курицу, потому что само это предположение звучит бредовей антропоморфных котов Луиса Уэйна. — Пьяными мы все втроем ебались, прекрати вести себя так, словно это не ты даешь всем подряд. Не пизди тут про совесть, — грубо обрывает Сору, повысив тон голоса. Чонгуку все равно, со сколькими людьми она спит, скольким дает без разбору, — это ее тело, ее жизнь, и ей с этим крутиться, но такое поведение раздражает. — Меня задевает такое отношение. В чем дело? — кто-то должен начать — и это Сора. Девушка чувствует тяжесть в голове, но приседает, опираясь руками на матрас. С беспокойством смотрит на парня. — Ты больше не хочешь меня? — Не хотеть обдолбанную шлюху — это не то, чему тебе стоит удивляться, — вдруг заявляет Чонгук беззастенчиво, хоть и знает, как эти слова могут повлиять на самооценку девушки. — Я задал тебе прямой вопрос: видела ли ты Юнги? — вновь повторяет, давя знакомую своим негативом, чтобы та перестала ерничать и пытаться затащить Чонгука в постель сегодня. — Да, видела, но минут сорок назад. Не знаю, куда он пошел, — наконец-то девушка отвечает, больше не испытывая положительных эмоций от принятых веществ и алкоголя. Ей неприятно, но это мнение Чонгука. Не хотеть ее — его желание, порядком задевающее. Она действительно вызывает в нем такое сильное отторжение, когда он трезв? — Если останешься здесь, я подкину тебя до дома, когда найду его, — объявляет Чон ровно, затянувшись сигаретой. Сора поднимает на него потускневшие глаза, на которые норовят навернуться слезы, хочет начать спорить, но не делает этого. Глядит на Чонгука секунду-вторую, пока тот разворачивается, спешно покидая комнату, чтобы вернуться к поимке Мина. Громкий хлопок двери. Музыка за стеной. Чонгук колок. Он не выбирает слова, говоря все прямо, неприятно, жестко. И, хоть такое происходит нечасто, задевает все равно порезами, пулями, ранами. Сегодня у него охерительно плохой день, раз он даже не разбрасывался шутками. Черт. С ним тяжело. Почему Юнги вообще с ним продолжает дружить? Это же невозможно. Сора не понимает, в чем вообще смысл. Да, у нее присутствует симпатия к Чону, но отнюдь не как к личности — ей приятна его уверенность, его внешность, его тело, его неаккуратность, секс с ним, но он сам — ни за что. Этот человек превращает в Колизей все, к чему коснется. Характер — все равно что театр сражений. Наверняка невыносимо с ним уживаться. Чонгук — это извечный сарказм, грязная ругань и ссоры на повышенных тонах, грубо, плюя под ноги. Ему только исполнилось двадцать один, и когда его избивают, он не кричит, а только сплевывает сгусток крови в лицо агрессора, средний палец повыше поднимает, дышит тяжело. Чонгук — это потрепанная гитара, на которой Юнги играет гораздо лучше него, дешевая марка сигарет и крайне херовое общее состояние, о чем говорят изредка проходящие темные круги под глазами, осунувшиеся скулы и сухие, словно сожранные кислотой губы от сильного недосыпа и плохого питания. У него костяшки всегда содраны, на губе подсыхающая рана и скуренная до фильтра сигарета меж грубых татуированных пальцев. Родители, отличные оценки в табеле успеваемости, престижный университет, хорошая позитивная компания, свидания, ради которых ты жертвуешь своим временем, — все это уже давно приравнивается к отрицательным числам. Похерено. Обрублено. Изведено лазером. Уносится диким течением. Чонгук в толпе пьяных, забытых, как он сам, людей, пытается отыскать то, что не должен потерять окончательно. Сигаретный дым растворяется в антрацитовой темноте. Чонгуку всего лишь от силы двадцать один год — только жизнь где-то сбой дала. Кажется, это оно. Сидит на грязном, липком от пролитых алкогольных напитков, полу, забившись в угол к батарее, — между стеной и подоконником. Серая занавеска, собирающая пыль, делает парня похожим на нее, а от отсутствия энергичности он и правда напоминает часть интерьера. Мешок. Как будто мешок с картошкой сидит в углу — вот как можно описать нового знакомого. Черная кофта, капюшон которой накинут на голову, прямо на кепку, челка чуть спадает на глаза, рука, выглядывающая из-за рукава, держит бутылку спиртного. Хосок не знает, что это, но одно понимает — стоит стеклышко у парня отобрать. Мин Юнги в своем мире, никак не граничащем с реальностью прямо сейчас. Узкие маленькие глаза темные, тени от переключающихся огней отбрасывают на лицо блики, выставляя напоказ синяки под ним. Да уж. Удручающе. И как с ним стоит заговорить вообще? — Привет, — довольно громко произносит Хосок, осторожно приседая на корточки рядом с парнем. — Как поживаешь? — браво, это лучшее, что можно было придумать для первого знакомства. Чон старается улыбаться, как он умеет, — позитивно. — Ты, блять, кто? Юнги отвечает, как он умеет, — негативно. — Эм, — Хосок заминается на секунду, когда темные глаза вколачиваются прямо в него. Речь у Мина медленная, ленивая, но претензия читается в ней замечательно. — Я приятель Чонгука. Мы приехали тебя забрать, — Чон поднимает ладони в сдающемся жесте. Мало ли, Юнги угрозу почувствует. Хотя да, в таком состоянии, даже при угрозе он вряд ли что-то дельное провернуть сможет. Не так страшно, как ожидал Хосок. — А, — безэмоционально тянет Мин, вдруг потеряв интерес. Подносит бутылку ко рту, но Чон действует на опережение. — Воу-воу, слушай, не стоит, — хватается за горлышко, большим пальцем накрыв дырку, чтобы Юнги не смог отпить. Последний теряется от такой наглости, затормозив. Позволяет остановить себя, но, с прищуром глянув на парня рядом, ощетинивается: — Ты че, малой? Охренел? — все так же медленно. Должно звучать угрожающе, наверное, вот только Хосок не чувствует никакой агрессии со стороны Юнги. Скорее, он выглядит даже забавно. Он явно не ориентируется в пространстве, но при этом то, что вторгается в его выстроенный домик, пытается оттолкнуть с опаской, да сил в убытке. Про таких говорят: «Лает, но не кусает». — Тебе не плохо? — вопросом на вопрос отвечает Хосок, звуча спокойно и при этом уверенно. Не отпускает бутылку. — Плохо, — кивает пьяно Юнги, едва не роняя голову себе на грудь. — Значит, надо перестать пить. — Стоит, — повторный кивок, за которым следует попытка убрать чужую руку второй. Мин хватается свободной рукой за запястье незнакомца, попытавшись расцепить пальцы. Чон крепче сдавливает горлышко, удивляясь силе Юнги, которой даже в этом состоянии достаточно много. Хотя не настолько, чтобы избавить от тюрьмы пальцев на спиртном. — Ты вставал в последний час? — еще один вопрос в попытке расшевелить Мина. — Нет. Кажется, — мутный взгляд направлен на алкоголь. Взгляд Хосока же направлен на парня, кажущегося ему чересчур уж забавным. — Плохо будет. Блевать тоже будешь, сто процентов, — следит за изменениями в реакции. Хватка на запястье ослабевает. Юнги задумывается, через несколько секунд согласившись протяжным: — Аргументированно. Чон коротко смеется, на этот раз не вкладывая фальши в свою улыбку. Мин с прищуром переводит внимание на него, первым делом глянув на улыбающиеся губы незнакомца и только после этого заторможенно плывя к сверкающим глазам. Молчание между ними затягивается ненадолго. Юнги наблюдает без шибкой осознанности за Хосоком, чуть приоткрыв рот. — Че тыржешь? — парень проглатывает половину интонаций, не в силах развязать свой язык и сплести цельный вопрос. Выходит что-то пережеванное. Чон не отвечает. — Как насчет улицы? — предлагает вместо этого. — Не, — качнув головой, Мин добавляет: — Дурно станет. При незнакомцах не блюю. — Чон Хосок, — парень протягивает свободную руку парню, дружелюбно улыбнувшись. Встречает в ответ скептицизм вкупе с недоверием, но то ли вежливость, то ли искренность берут верх. Пожимая чужую теплую ладонь в ответ, Хосок слышит тихое и неразборчивое: — Мин Юнги.

***

«Абонент временно недоступен, перезвоните позже». Тэхен, сжав с досадой губы, опускает телефон на столешницу, норовя зарыться руками в волосы. В небольшой подвальной забегаловке стоит приятный комфортный полумрак, тем более народа в такое время суток очень мало, поэтому ничего не мешает углубиться в свои мысли. Парень постукивает пальцем по белой кружке чая, поглядывая за двумя поварами за барной стойкой, которые готовят блюда для посетителей. Рядом с Тэхеном лежит камера — недавно он искал хороший кадр для того, чтобы сфотографировать пару раз заведение, и около получаса назад фотографировал Чимина на фоне забегаловки. На кадрах запечатлена его смущенная улыбка. Ким дорожит подобными моментами, поэтому обязательно распечатает их, чтобы постараться никогда не потерять. Они с Паком просидели около тридцати минут, к сожалению, — Тэхен хотел бы побольше времени провести с другом в неформальной обстановке, но тот сослался на дела и усталость, уйдя пораньше. Ким его понимает. Порой он ощущает себя ребенком. Будучи младше на пять лет, существует заметная разница между их возрастами, вырывающаяся из контекста в виде жизненного опыта и позиций. Чимин уже принял для себя все стратегические решения, а Тэхен о них еще даже не задумывался. Ощущение, будто Паку все тридцать пять, если не больше, и Ким не хочет придавать этим словам негативную окраску, но видно, что друг сильно устает по разным причинам. Тэхен это называет «проблемами возраста». Ему кажется, что он недостаточно взрослый и не способен пока понять Чимина полностью, будучи ребенком. Наверное, он просто застрял в подростковом периоде, потому как его главная проблема — его семья. Разветвленная, большая, будто тысячелетний дуб, в котором на праздники собирается свыше сорока родственников. Без преувеличений. Тэхен, похоже, один из немногих героев, вырвавшихся из тисков. Съехав на другой конец города, контакта с родителями и братьями с сестрами стало гораздо меньше, хоть парень и старается навещать их по возможности. Тэхен — не главный ребенок в семье. Помимо него их еще двое, но учитывая то, насколько много контактов с двоюродными и троюродными детьми, Ким забывает, что их в семье не все десять. Родители больше озабочены престижем и общественным мнением. Поэтому Тэхен снял маленькую квартирку. Полной ставки баристы хватает на проживание, а фриланс в свободное время позволяет жить весьма даже неплохо. У него есть поддержка, но все чаще Ким задумывается о своей семье. Не то чтобы ему даже часто звонили… — Простите, можете дать мне счет? — Тэхен успевает словить официантку у барной стойки. — Да, конечно, одну секунду. Картой или наличными? — девушка приятно улыбается в ответ на милую улыбку Кима. — Картой, — отвечает парень, после чего с кивком работница уходит. Часы показывают двенадцать ночи, а счет не будет превышать и стоимость двух мороженых. Чимин поел немного — один суп, — уверяя друга, что этим самым наелся. Порция была неплохая, да и закуски были, так что Тэхен поверил, но он был бы рад, если бы Пак предпочел объесться как в последний раз, чтобы они провели побольше времени вместе. У Тэхена больше нет столь близких друзей. Ему крайне тяжело сближаться с новыми людьми, особенно, если они не вызывают в нем комфорт или не внушают доверия, поэтому ему порой не хватает внимания. Да, наверное, это можно назвать вниманием. У него есть всего два человека в этом городе: Чимин крайне занят — его нельзя в этом упрекать, ведь он является состоятельной полноценной ячейкой общества. Второй человек не отвечает. Тэхен решает повторить попытку. Прижимает телефон к уху, ждет, слушает продолжительные гудки, заканчивающиеся очередным: «Абонент временно недоступен…». Сбрасывает. Это была одиннадцатая попытка. Мин Юнги по-прежнему молчит.

***

Голова. Она разрывается. Пульсирует. Виски сжимает клешнями так, что Чимин чувствует отдающееся в них сердцебиение. На кухне горит свет под столешницами, потому что от потолочной лампы ему станет еще хуже, ведь он не приверженец полностью освещенного помещения. Свет от ноутбука слепит, Пак растирает горящие глаза, часто моргает, сжимает до ярких бликов веки, после чего резко их распахивает, дабы не заснуть. Хочется спать. Идет второй час ночи. Но завтра опять рабочий день, и ему просто необходимо составить, наконец, финансовую отчетность, иначе он никогда с ней не разберется, ведь каждый день возвращается поздно с одним желанием — заснуть к черту прямо на пороге дома. Рядом с ноутбуком валяются бумажки, с которыми парень периодически сверяется. Ночная тишина. Открытое на кухне окно загоняет внутрь прохладный воздух, а на улице отдаленно слышны звуки цикад. Чимин вряд ли сегодня даже душ примет — наверняка, уснет прямо на столе — холодном, каменном, светлом. Цифры перед глазами плывут. Усердие. Усердие и ничего более... — Почему ты не спишь? Пак не вздрагивает, но покрывается мурашками от неожиданности. Поворачивает голову вбок, взглянув на парня, замершего у открытого проема кухни, через который попадаешь в весьма просторную и уютную гостиную. Сложив руки на груди, молодой человек сонно, чуть хмуро глядит на Чимина. Спал. Оно и ясно, ведь он возвращается раньше домой, задерживаясь не столь часто, поэтому Пак никогда не шумит, боясь парня разбудить. Да и к тому же спальня находится на втором этаже — порой они могут даже не знать, что находятся дома одновременно. — Когда ты вернулся? — следующий вопрос. Эмоций в голосе мало из-за сонливости. Стоит в просторной мятой майке, взъерошенными волосами. — Почти час назад, — тихо отвечает Чимин, потому как громкий голос нарушит хрупкое ночное равновесие усталости. Никакой активности. Пак на нее не способен. — Мне нужно сделать отчет, — решает сразу пояснить причину, по которой до сих пор находится на кухне. Голос немного охрипший — Пак пытается выжевать из себя каждое слово. Он не хочет коммуницировать еще с кем-то, но все равно заставляет себя выдавить: — Как день прошел? — Хорошо. Мы готовимся к отчетному концерту, — рассказывает парень, решая пока в подробности не вдаваться, потому что слишком хочет спать. Хотя бы вставать рано не нужно, уже радует. Чимин кивает, после чего возвращает внимание на открытый файл в ноутбуке, настойчиво требующий завершения. — Ты не можешь заняться этим потом? Тебе ведь не горит, — парень подходит к Паку, остановившись за его спиной, чтобы глянуть, что тот пишет. Чимин вздыхает, ладонями накрывает горящее лицо, растирая щеки, и качает головой. — Нет, Юль, не могу, я запутался и не распутаюсь, пока не рассортирую все, — Пак поднимается из-за стола, шагнув в противоположную от Квон Юля сторону, к темным столешницам. Достает с верхней полки стакан. — Я даже не понимаю, работаю в убыток или нет, — наполняет его водой, после чего открывает ящик с коробкой лекарств в надежде, что обезболивающее у них осталось. — В голове каша, это какой-то кошмар, — Чимину становится дурно, когда он произносит это вслух. Ему требуется активировать свой мозг, выжать его, избить, как виноград, но крайне тяжело сделать это в таком состоянии. Все только хуже. Пак путается в цифрах. Пульсация усиливается. Чимин жмурится, остановившись на секунду. Боль пронзает так внезапно, что чуть не сваливает с ног. Черт. Даже если свернуть работу вновь, Пак не сможет уснуть, пока боль не исчезнет, — будет в муках ворочаться на кровати, стараясь не зарыдать от этого чувства беспомощности. Может, посмотреть глупое видео с котами для отвлечения? Чимин находит таблетки, выдавливая одну из блистера. Проглатывает, запивая водой. — Ладно, скоро выходные. В этот раз возьми субботу отдохнуть, а не одно лишь воскресенье, — предлагает Юль, и с ним Чимин решает не спорить, ведь очередной раз говорить, что какое-то время находится в жестком режиме экономии, — бесполезно. Они уже ссорились из-за этого, а на повторную полемику нет порывов. — Я свожу тебя отдохнуть, в кино, потом в бар, м? — предлагает парень, приятно улыбнувшись. Пак разворачивается лицом к Квону, кротко приподняв губы в ответ, но ничего не сказав. Он не хочет в кино и бар. Он хочет зарыться в одеяло. И в этом тоже есть своя проблема. Надо бы составить список по отчетам тоже, потому что пунктов становится так много, что Чимин их начинает забывать. — Я посижу еще немного, а потом поднимусь, — уверяет Пак больше себя, чем парня, который устает в разы меньше него. Не хочется обесценивать его проблемы, конечно же, но заниматься любимым делом, вставать не в семь утра, а в десять, иметь много сил и прекрасный коллектив будет поприятнее. Юль хореограф, причем достаточно хороший, поэтому на него полно спроса — в финансовом плане жаловаться не приходится. Они часто затрагивают тему материальных благ, Чимину говорят не загружать себя так сильно, взять выходные, и порой Пак правда так делает, но довольно редко, потому что на нем много ответственности. Квону бывает трудно понять его полноценно, так что Чимин раз за разом повторяет, что является сраным директором, основателем, первопричиной, созидателем и создателем кафе, и на нем гораздо больше возложено дел, чем парень думает. Чимин садится обратно за стол, а над его головой звучит приятный сонный голос: — Я по дороге тебе мороженое купил, оно в первом ящике, если что. — С тапиокой? — Пак устало растягивает губы, подперев подбородок костяшками. — С тапиокой, — подтверждает Юль, прислонившись телом к спине парня. Надавливает на нее, чтобы почувствовать своей кожей чужой позвоночник. — Спасибо, — Чимину очень приятно, что Квон подумал о нем по пути домой и не поленился зайти в магазин, потому что Пак уже и забыл, когда в последний раз ел мороженое. — Заканчивай с делами, я жду, — Юль с затяжкой целует парня в макушку светлых волос и шаркает ногами обратно к проему, исчезая в темноте гостиной. Чимин слышит, как тот поднимается по лестнице на второй этаж. Тяжкий выдох падает на стол гирей. Скорее всего, Пак уснет за ним вновь — это не редкая практика по многочисленным причинам, и не только рабочим, поэтому с огромной вероятностью Квон специально спустится через время, чтобы застать парня спящим на бумагах. Чимин поворачивает голову вбок, в сторону окон, глянув на картину на стене. Она прекрасна. Туманное небо сливается с морем, а солнце пытается прорваться через облака — ее нарисовал Тэхен, и с тех самых пор Пак постоянно на нее смотрит, но, засыпая на кухне, никогда не видит ее, открывая глаза. Юль всегда перетаскивает его на диван в гостиной, поэтому первым, что видит Чимин, — журнальный столик и еще один диван напротив. Никогда — картину. Никогда. Это Пака несомненно радует. Так что сегодня он уснет, глядя на океан, а проснется, глядя на ароматическую свечу на стеклянном столике. Пак отворачивается, вернув свое шаткое внимание на файл с отчетом, но пальцы словно отказываются надавливать на клавиши, противясь сигналам мозга. Он больше не может. Черт. Почему он такой? Почему у него не получается? Откуда все люди берут силы на работу, семью, хозяйство? Откуда такой запас? Почему у них получается, а у него нет? Как можно закончить с делами, если у Пака не хватает сил их даже начать?