***
— Если бы ты только знал, насколько сильно я не хочу к ним ехать, — парень растирает лицо руками, сидя на полу за барной стойкой, так, что никто из посетителей его увидеть не может. Он прикрывает веки, чувствуя, как лучи солнца скользят по его смуглому лицу. — Особенно на два дня. Но в противном случае меня будут пилить этим до конца моей жизни. Боже, — повторно вздыхает. — Может быть, не зря мама в детстве говорила, что мне только в цирке работать. Может, это было моим призванием. Может, мама была права. Цирк — просто отличная отмазка от семьи, — он лениво поднимает руку, тыльной стороной ладони скрываясь от солнца. Снизу вверх наблюдает за тем, как Чимин протирает кофемашину, пользуясь возможностью передохнуть. Друг выглядит менее активным и более уставшим. Он плохо спал? Вроде бы Пак говорил, что должен еще разобраться с финансовой отчетностью, — наверное, поэтому он поздно лег. Тэхен искренне хотел бы чем-то помочь, но он сделает только хуже, а один Чимин с трудом со всем справляется. Его кафе пытается вылезти из задолженностей, поэтому Пак максимально экономит на сотрудниках, из-за чего их численность не превышает четырех. Двое на кухне, двое за барной стойкой, поочередно выполняя также функции официанта. Если честно, изматываешься просто до невозможности, потому как нет свободной минуты на то, чтобы перевести дух. Тэхен глубоко в дела кафе не лезет, конечно, ведь все равно ничего не поймет. Кажется, Чимин упоминал недавно образовавшиеся проблемы с поставщиками. — Тэхен, ты слишком озабочен своей матерью, — не смотря на парня, высказывается Пак. — Тебе, в конце концов, двадцать три, ты живешь в съемной квартире на свои честно заработанные деньги — ты не должен ее так бояться, — Чимин аккуратно ставит приборы на полку. Друг, похоже, уже окончательно сползает на пол, ворча: — Я сейчас маме своей позвоню, и ты ей скажешь это в профиль, — звучит, конечно, несерьезно, но ясно, что Тэхен крайне обеспокоен своей семьей. И уже давно. Они знакомы четыре года, и все это время у Кима была лишь одна главная проблема, крутящаяся вокруг родственников. Чимин с пониманием относился и продолжает относиться к его проблемам, вот только есть то, что не доходит до его разума окончательно. — Ты живешь самостоятельной взрослой жизнью, которая никак тебя не связывает с семьей. Почему ты не можешь оборвать с ними связь, если это настолько тебя угнетает? — Чимин не преследует цель друга задеть, но какой толк в том, чтобы страдать и усугублять свои страдания, когда можно их развернуть в обратную сторону? Проблема Тэхена исправима. — Потому что это моя семья? — произносит Ким с интонацией, будто это очевидно. — Я люблю свою маму, поэтому и пытаюсь поддерживать с ней связь, — поясняет, почувствовав небольшой укол в районе груди. Чимин поворачивает голову в сторону друга, рассматривает его лицо, и замечает едва надувшиеся губы — это непроизвольная реакция парня на то, что он считывает обидным. — Я понимаю тебя, но стоит ли растрачивать себя на то, чтобы долбиться в одну и ту же дверь вечно? Не боишься потратить всю жизнь на чужое признание? — очередной наводящий вопрос. Чимин достаточно прямолинейный человек, поэтому говорит все это не с целью друга задеть. Тэхен опускает взгляд куда-то вниз, ведь сам обо всем этом неоднократно думал. Проблема Тэхена в том, что семья пилит его за отсутствие достижений в жизни и полностью игнорирует его успехи. Сколько бы он ни пытался привлечь к себе внимание, сколько бы ни старался угодить, все равно внимание к нему было минимальным по сравнению с младшим братом, к примеру. Так сложилось, а вот как пересложить, Киму никто не рассказал, поэтому ему остается слепо тыкать в первые попавшиеся места в надежде получить признание, ведь признание для него все равно что любовь. Признан — достоин любви и похвалы. Всю жизнь Тэхен старается чего-то добиться. — Ты всегда можешь сменить фамилию и уехать торговать плюшевыми совами, — мягко улыбается Чимин, сводя все к шутке, дабы не нагнетать. Друг пускает смешок, растянув губы в квадратной улыбке, что Пака несомненно радует. Тэхен всегда был падок на заботу, и его нельзя в этом винить. — Давай, поднимайся, за работу, — легонько пихает парня ногой, призывая его встать, и тот, напыщенно кряхтя, как старик, поднимается. Сегодня Ким должен уйти в обед, чтобы съездить к родителям в честь дня рождения брата, потому как они собирают некоторых родственников. Тэхену этот день пропускать непозволительно, и Чимин ему искренне сочувствует. Крайне тяжело было расти в обстановке, переполненной голодными ртами. Десятки тысяч нервных клеток буквально исчезают при контакте с братьями и сестрами у Кима, который не может выдержать дома и нескольких часов до сих пор, потому что пока одни дети вырастают, у кого-то обязательно появляются новые. Пак же таких проблем не имеет и слава Богу. Однажды Чимину довелось побывать в гостях у друга, и вскоре он понял, что не надо ничего объяснять ни людям, ни кому-либо еще — просто семья Ким конченная. Это лишь тьма придурков, волей судьбы собранные в кучку и выпущенные в свет без предварительного лечения в психдиспансере для идиотов. — Чимин, — более серьезным тоном начинает Тэхен, когда твердо встает на ноги, отряхиваясь. — У меня есть к тебе просьба. Небольшая, — издалека начинает. — Какая? — Она растянется на два дня, — предупреждает Ким, и тогда уже друг не выдерживает, обратив на него непроницаемый взгляд, который вместо тысячи слов и претензий. Чимину не хватает только поджатых губ, чтобы выглядеть, как родитель с подростком. — Мне нужно за четыре дня передать посылки клиентам, но пока я буду у своих, с первыми двумя физически не разберусь. — Ты что-то продаешь? — уточняет Чимин, не особо понимая, о каких клиентах идет речь. Смотрит прямо на Тэхена, решившего извернуться и избежать прямого ответа на вопрос: — Да. Перепродаю — можно так сказать. — А давай-ка без твоего «можно и так сказать», — обрывает его Пак довольно резко. — Ни тебе, ни, в частности, мне, проблемы на голову не нужны, поэтому ты… — Я понял-понял-понял, — перебивает Тэхен, подняв руки, чтобы утихомирить напутственный порыв друга. Не то чтобы тот на Кима наезжал — он просто не хочет ввязываться в странные дела, о которых ничего не знает. Наверняка, его напрягает недосказанность со стороны Тэхена, который открыто темнит. Чимин задает много вопросов. — Это камеры. Обычные камеры. — Но? — изгибает бровь Пак в ожидании продолжения. — Юнги их приобретает по гораздо более низкой цене, а я перепродаю, — Тэхен надеется на то, что хотя бы его акт доверия друг расценит положительно. — Фактически это не паленые камеры, так что все остаются довольны… — Это мошенничество, — Чимин все-таки хмурится, звуча при этом твердо. Ким открывает рот, чтобы опротестовать данное заявление, но Пак ловит момент, продолжив: — Намеренное искажение истины, Тэхен. — Хорошо, — кивает парень. Предпринимает попытки убедить друга на его же языке: — Что мы должны сделать с едой, которая просрочена или которую не раскупили до конца дня? — смотрит в глаза Чимину. — Утилизировать. Правильно? Правильно. Немного обидно, правда, ее выкидывать, когда продукты можно съесть, забрать, раздать и тому подобное, ты это прекрасно знаешь, — утверждает то, на что у Пака не сможет найтись аргументов. — А почему? Потому что таков закон. Такая же «ситуевина» и с телефонами, камерами, телевизорами и прочей техникой, Чимин. Ты вообще знал, что если на мобилке будет хотя бы малюсенькая миллиметровая царапинка — даже не на экране, — то ее отправляют в мусор. Ну, грубо выражаясь… — Юнги достает «бракованные» камеры, — утверждает Пак, поняв, к чему ведется разговор. — Тот Юнги, который твой собутыльник? — припоминает, и на этот раз его хмурость вызвана попыткой вспомнить, кто этот парень. Чимин неоднократно о нем слышал, но информация об этой личности в голове плохо сохранилась — обрывками. — Он близкий мне человек, а не просто собутыльник, окей? — твердо исправляет Тэхен друга, щепетильно отнесясь к столь грубой формулировке. — Мы не так часто пьем вместе, чтобы называться собутыльниками. Напряжение Чимина потихоньку уходит. Ладно. Он ожидал чего похуже, если честно. Поэтому он кивает, согласившись на просьбу друга: — Хорошо, что нужно от меня? Тэхен расплывается в улыбке. — Спасибо большое, я отблагодарю тебя по возвращении. Сегодня надо будет сходить к Юнги и забрать коробку с камерой, потом, ближе к вечеру, встретиться с клиентом. Я пришлю тебе адреса, всю информацию, сумму и прочие мелочи, — говорит Тэхен. — А кот? — вспоминает Чимин о самом важном. Пушистая мирная животинка принадлежит Киму — тот забирает его домой после каждого рабочего дня. — У меня? — догадывается, на что друг кивает. Что ж. Неудивительно. Тэхену очень редко когда нужно уехать на пару дней, но если это и случается, то он оставляет кота на попечение Чимина, дома у которого на такие случаи запрятана маленькая упаковка с кормом и любезно предоставленный Кимом кошачий туалет — тоже спрятанный за ненадобностью. Чимин рассматривает объективно то, что ему придется провернуть за сегодня. У Пака нет на все это времени. Совершенно никакого. У него нет времени и сил даже на себя самого, так о чем мы говорим? Он не знает, что чувствует касаемо всего этого. Силы и время. Два шатких столба, на которых держится конструкция. Сегодня воскресенье, поэтому Чимин закрывает кафе днем, чтобы в оставшуюся часть дня отдохнуть, и он обещал вчера, что выберется с Юлем куда-нибудь сегодня, ведь они оба и не помнят уже, когда в последний раз проводили хорошо время вместе и устраивали свидания. Естественно Пак хочет провести время со своим молодым человеком, но, видимо, это «хочу» уступает по силе «хочу» Квона. Потому как «хочу» Чимина — это значит «я хотел бы хотеть». Жаль только, что ресурсов недостаточно. И, честно говоря, парень не знает уже, как донести это до Юля. Сначала они садились и обсуждали эту тему. Потом они повторяли беседу. Затем мусолили ее раз за разом. В конечном же итоге злились друг на друга. Юль — активный человек, танцор, творческая натура, он очень часто компенсирует недостаток внимания со стороны любимого человека встречами с друзьями, тусовками и просто хорошим времяпрепровождением, но одного среди этого не достает — Пак Чимина. Занятого, работающего, устающего Пак Чимина. Спокойного преимущественную часть времени, понимающего, взрослого Пак Чимина. Пак Чимина, которого Юль зовет знакомиться с друзьями, и тот, хоть с трудом, но приходит. Пак Чимина, который посещает каждый значимый для Юля концерт, ведь знает, как для того важна поддержка. Пак Чимина, который смотрит с горящими глазами на своего парня в движении, в танце, в эмоциях. Взгляд Чимина приобретает стеклянность при мысли о Квоне. Зрачки медленно смещаются к Тэхену, чье настроение повышается. Да. Пак это видит. Чувствует. Этот недостаток. Недостаток всего. Любви, внимания, общения, шуток, выпивки, хождения по паркам, музеям, кино и барам, звонкого искреннего смеха, застывающего в памяти на долгие годы, воспоминаний, душевных разговоров и танцев под музыку. Он не имеет права отказывать Тэхену в его просьбе, потому что и так ему недодает. Потому что Тэхен — его единственный близкий друг. Чимин должен ради него постараться.***
Он в ужасе. Как Чимин, так и этот чертов город. Пак ожидал увидеть любой адрес, но не тот, который приведет его в западную сторону. Их страна — океан контрастов, и на деле это не так красочно, как звучит. Основная часть города, являющаяся домом для Чимина, Тэхена и еще десяткам тысяч людей — сердце, пускающее жизнь по артериям, наполненное обыкновенной среднестатистической жизнью для всех. В нем отсутствует что-то фантастически прекрасное и ужасное. Стандарт качества. Но этому общепринятому городскому стандарту не соответствует западная сторона. Когда-то давно это был промышленный город, но в связи с перестройками он потерял столь престижную функцию, постепенно видоизменяясь и расширяясь. Хотя сказать «постепенно» очень невежливо по отношению к стараниям правительства, поэтому все происходило слишком стремительно. Даже чересчур. Все привело к расслоению населения на две категории, одна из которых, как выше упомянулось, ничем не отличается от типичного провинциального городка, в то время как вторая уперлась в булыжную стену, зависнув во времени. Когда-то длинные железнодорожные пути пересекали весь город, но в процессе расширения территории их забросили, и теперь они образуют некую черту «старого» и «нового» города, которую, разумеется, переходить можно, вот только не так уж и много людей согласны на такой подвиг. За это нужно давать почетную грамоту, ставить на пьедестал почета, кланяться и расцеловывать башмачки, не иначе. Старая часть, занимающая две пятых земли, оккупирована тем слоем населения, табличка на котором гласит: «низший». Бедняки, преступники, старики, наркоманы, детдомовцы, сумасшедшие — то, из чего контингент и состоит. Преимущественно те, у кого нет денег, или те, которые перебрались сюда из-за определенных проблем. Чимин не может утверждать точно, каково жить в западной части, потому что никогда в ней толком и не был. А зачем? Его в жизни ничего в такое место не приводило, а за экскурсией он туда наведываться не собирался. Причиной такого жуткого расслоения послужил ультра форсированный рост экономики. Общество настолько быстро развивалось, что не все его аспекты успели за этим прогрессом. Так что да, пересекая железнодорожные пути, идущие от заброшенного и ожидающего сноски вокзала, Пак Чимин впервые за все свои годы оказывается в старой части своего родного города — на западе, впритык к полям и лесам. Впритык к дарам цивилизации, из которых парень приходит. Чимин идет по навигатору и продолжает пребывать в страхе. Тело поддается натискам напряжения, потому что люди (а их немало) его пугают. Он шагает по одной из главных улиц, рассматривая все, что на них находится. Множество зданий кажутся заброшенными — некоторые исписаны граффити, хотя те можно обнаружить и на вполне себе жилых домах. Где-то разбиты окна. Город утопает в грязи. Он стопорится редкими машинами, скудно одетыми людьми, смехом, старостью и шумными громкими подростками. Чимину откровенно неприятно шагать здесь, потому что, будучи одетым в обычную белую майку и широкие голубые джинсы, Пак кажется себе слишком опрятным для подобного дерьма, ведь прохожие бросают на него косые взгляды, сразу же понимая, что парень тут не коренной житель. Город ему гудит, и в голове Чимина тоже гудит — он солидарен с ним, когда тот зябко выталкивает его из мрачных даже днем улиц, отторгает. Чимин не в праве кого-то осуждать. Особенно тех, кто здесь живет. Значит кому-то так легче, значит у кого-то на это есть свои причины, и не все здесь на голову отбитые — нельзя мыслить настолько поверхностно, Чимин, перестань, отгоняй от себя негативные мысли. Ты же идешь к Юнги, который дружит с Тэхеном, а, значит, есть в этом месте хороший человек, не так ли? Пак сверяется с телефоном. Поворачивает голову вбок, оценивая место, в которое он должен свернуть. Знаете же, что дома в Корее строятся друг на друге? Вот здесь ситуация идентичная. Казалось бы, два здания разделяет метра два точно, но обвивающие их провода, трубы, непонятные подобия малюсеньких балконов, каких-то ящиков загораживают все верхнее пространство. Рядом с двумя постройками растет высокое дерево, и Чимин, на свой же страх и риск, шагает внутрь, оказываясь фактически в арке, образованной конструкциями двух домов. Идет до тех пор, пока не выбирается на улочку, освещенную лучами солнца. Перебежками, поворотами, многочисленными лестницами Пак добирается до пункта назначения только еще минут через пятнадцать, потому что заблудился и плутал вокруг одних и тех же домов в поисках нужного. Чимин стоит посреди узкой уличной лестницы, ведущей вверх, рядом с одним из таких же отвратительных зданий. Два этажа бетонной коробки с парочкой окон, которые обычно в переносках проделывают, чтобы животные дышали. Только этому месту дышать уже поздно. Рядом с двухэтажкой заржавевший гараж, и неизвестно, которому из домов здесь он принадлежит. Дверь в подъезд гостеприимно распахнута — на ней висят листовки с объявлениями. Похоже, многие здесь принимают на дому. Даже объявление о стрижке есть, номер квартиры прилагается. Чимин с напряжением заходит внутрь, убирая телефон в карман и прокручивая в голове номер квартиры. Поднимается по ступенькам, думая о том, что эта лестница наверняка скоро грохнется вместе с жильцами. Пак преодолевает первый пролет, проходя мимо окон, одно из которых потрескавшееся, а на подоконнике стоит в горшке какое-то растение — его явно поливают, раз оно еще не сгнило. Поразительно то, что его еще никто не снес к черту. Походу, эта живность — единственная отрада для глаз, и трогать ее непозволительно. Чимина удивляет то, что его кафе и все дары цивилизации находятся не так далеко от этих заброшенных улиц, но при этом выглядят так, словно это самый богатый район. Структура общества не перестает шокировать. Пак знал о ней, но вживую не удавалось видеть никогда. Второй этаж. Одна квартира. Что ж, дверью ошибиться не удастся. Рядом с ней торчит вместе с парочкой проводов дверной звонок, но Чимин его игнорирует, опасаясь возможности быть шиндарахнутым током. Сейчас двести вольт бодрящего электричества ему бы не помешали, если честно, — порой Пак даже задумывается над тем, чтобы уронить подключенный к розетке фен в пенящуюся ванну. Сначала он просто смотрел на фен, лежа в теплой воде. Затем бросил фен в воду — разумеется, не подключенный. А после стоял голый и около десяти минут глядел на лопающуюся воздушную пенку с наэлектризованным феном в руках. Из всех самых тяжелых решений в его жизни Чимин припоминает только это. Всего лишь порывы слабости. Три настойчивых стука в дверь. Пак стоит в ожидании, слышит по ту сторону шаги, и приятный низковатый голос: — Кто? — Чимин, — спокойно отвечает парень, не удивившись вопросу. Живя в таком месте, одного глазка будет недостаточно, чтобы удостовериться в личности человека. Слышно, как замки на двери щелкают несколько раз, цепи спадают, и дверь с тихим скрипом открывается. Перед Паком предстает парень явно на несколько лет его младше. Первым, что бросается в глаза, — по-лисьи узкий разрез глаз и темно-карие, почти темные, радужки. На нем просторная застегнутая кофта, под которой ничего нет, судя по оголенным ключицам, и обычные спортивные штаны. У него весьма миловидная внешность, взгляд спокойный, но при этом достаточно равнодушный, а движения отдают ленью, словно парню тяжело перебирать конечностями. Юнги кажется Чимину приятным, поэтому последний приветливо улыбается, поздоровавшись: — Рад знакомству, — слегка кланяется перед тем, как пройти внутрь, и Мин кланяется в ответ из чистой формальности. — Взаимно, — звучит совершенно не взаимно, если честно. — Не снимай обувь, мы все равно убираться будем, — советует, пока проходит на кухню. — Чай? Кофе? — Я не планировал задержаться, — произносит Чимин, осторожно проходя внутрь. Он ожидал худшего, честно, но все оказывается достаточно прилично и приемлемо для жизни. Посреди кухни стоит овальный столик с одной кружкой и рулоном салфеток, а чуть дальше ряд столешниц, над которыми расположены окна. Получается, что верхние створки весьма высоко — прямо над самими окнами. Юнги становится прямо под ними, ставя кипятиться электрический чайник. — До встречи с покупателем еще время, так что на твоем месте я бы перекантовался где-то побезопасней, чем на улице, — говорит Мин, намекая на то, что по окраинам без посторонних лучше не бродить. — Садись, — парень кивает на деревянный стул. — Сорян, если условия жизни тебе не нравятся, придется потерпеть. — Я не жаловался, — спешит заверить его Чимин твердо, присаживаясь за стол. Ему не нравится то, в каком тоне с ним беседует Юнги, но говорить о формальностях с людьми, проживающими в подобном месте, — бесполезно. Вряд ли Мин считает это необходимым пунктом. — Мне чай, — добавляет, когда они сталкиваются с парнем взглядами. Тот отворачивается, берет с полки прозрачную кружку, доставая откуда-то из груды вещей чайный пакетик. Здесь нет особого беспорядка, но сама обстановка небрежности придает кухне не самый приятный вид: где-то обои оторваны, слезшие, на одной из столешниц нет ручки, а створка одной из них немного припущена — кажется, при попытки ее тронуть, она с суицидальным визгом отвалится прямо на кафельный пол. Рядом с кипятящимся чайником Чимин замечает прозрачную коробку с аптечкой. Пак пытается не делать лишних движений, потому как ощущает себя не особо уютно, но, в любом случае, лучше, чем на улице. Молчание начинает казаться напряженным, и Чимин решает включить свои коммуникационные функции, дабы разрядить обстановку. — Как вы с Тэхеном познакомились? — самый глупый вопрос, который можно было задать, но Пак правда не знает на него ответ. Он помнит лишь то, что знает Юнги, а вот в какой период он начал появляться в историях друга — это остается загадкой. — Он не рассказывал? — в голосе Мина мелькает удивление. — Он мало что конкретно про тебя рассказывал, — Чимин надеется, что не солгал, ведь подробностей особо не знает. Тэхен говорил о Юнги, но не о нем, как о личности. Не говорил о том, кто он, сколько ему лет, где он живет. Это даже пошло на пользу — Чимину есть, что обсудить с Мином. — А мне про тебя много, — с нечитаемым лицом озвучивает факт Юнги, тем самым Пака удивив, но, не позволив ему интересоваться подробностями, продолжив: — Мы как-то пересеклись в баре год назад, потусовались, я перебрал. Он предложил дотащить меня до дома. Так и встретились, — Мин излагает факты, поэтому Чимин сразу же приходит к выводу, что этот человек не относится к числу многословных, но, вопреки сухости, Юнги разговорчив. По крайней мере, он идет на контакт. — Это ты рисовал? — прямо решает спросить Пак, все это время осматривающий кухню. Его взгляд останавливается на двери позади него, что находится в прихожей, поэтому она была запримечена еще когда Чимин проходил мимо. Деревянная поверхность исписана разными узорами. В первую очередь, она небрежно измалевана бежевыми, розовыми, желтыми оттенками, и уже на них красуются сами изображения. Пак разглядывает нарисованные красками глаза без зрачков и белков, надписи на английском, черные подтеки, отдельный кусок с красно-белыми ромбиками, а в самом низу нарисована верхняя часть тела человека в пиджаке, но голова замалевана красной краской, на которой видны застывшие отпечатки пальцев. Выглядит творчески. Не тот вид искусства, что Чимин может оценить по достоинству, но смотреть приятно. — Нет. Пак поворачивает голову к Юнги. В смысле нет? А кто тогда? Мин кидает беглый взгляд на изрисованную дверь, щурится, будто впервые ее видит, и говорит: — Нам туда вход запрещен под угрозой кастрации. Пак приподнимает брови, буравя парня вопросительным взглядом. С парнем живет кто-то еще? — Мы снимаем эту квартиру с другом. Это его комната, — разъясняет Юнги, наливая в кружку кипяток. Чимин поджимает губы. — Съезжать вы будете вместе с дверью, да? — вырывается комментарий наружу, и Мин усмехается, оценив подъеб касаемо творчества сожителя. Если они правда соберутся переехать, то им придется снимать дверь с петель, обматывать подарочной ленточкой и продавать на аукционе, чтобы заработать денег на еще одну, но только не тронутую кисточками уличного художника. Юнги какое-то время доебывал друга этой темой. — Типа того, — кивает Мин, беря в руки кружку и ставя ее на стол перед гостем. — Я пообещал, что расшибу ее в щепки и сделаю из нее костер, если нам скажут проваливать только вместе с ней. — Объективно, — соглашается Чимин, дернув бровями. Никаких угроз искусству — только правда и ничего, кроме правды. Пак немного расслабляется, но ненадолго. Ему еще добираться в другую часть города для встречи, которая назначена на половину девятого вечера. Сейчас же почти восемь. Тем более после этого ему необходимо забрать кота из закрытого кафе — его нельзя оставлять в нем больше, чем на несколько часов. Черт. Он обещал, что освободится пораньше для того, чтобы провести время с Юлем, но в который раз срывает свое обещание. У Чимина не останется больше сил на то, чтобы выбраться на улицу вечером, когда завтра снова надо на работу впахивать за двоих, пока нет Тэхена. Может, Квон согласится заказать еду, выпить вина и глянуть фильм, в процессе которого Пак уснет на чужой груди, будто уставший заспанный котенок. Достаточно романтично? Дверь, которую Юнги с Чимином обсуждали, вдруг открывается. Пак вскидывает голову на сторону звука, мгновенно замирая. В помещение входит парень. Высокий, с вьющимися темными волосами, растатуированными руками и в помятой свободной одежде. А на его лице безрадостный смайлик. Бровь рассечена, губа у краешка кровоточит, на шее виднеются сквозь татуировки небольшие синяки, если придирчиво осмотреть его с головы до ног. Ему приходится поморщиться с непривычки встречать теплый закатный свет, будто он только что проснулся. Когда Чонгук переступает порог кухни, сунув холодные пальцы в карман спортивок, то сразу же зависает. Смотрит сквозь челку на сидящего за столом гостя, хмурясь. Ну, отлично. Просто класс. — Выглядишь… — Юнги оценивает внешность друга. — Как дерьмо, — бьет прямо в глаз. Опирается копчиком на столешницу, сложив руки на груди. Мин на самом деле даже не знал, что Чон дома, ведь тот не имеет привычки входить как обычные люди — в его комнате есть балконная дверь, ведущая к лестнице на улицу. Через нее можно попасть на крышу и спуститься вниз, чем парень постоянно злоупотребляет. Когда Юнги хочет покурить, ему приходится либо выходить из дома и открывать форточку в подъезде, либо, при особом желании, выходить из дома и подниматься на крышу через уличную лестницу за неимением возможности попасть в комнату Чонгука. Сначала Мин не воспринимал предупреждение всерьез, не осознавая того, насколько для друга важен его личный мир, который ему удалось создать спустя всю свою жизнь, поэтому однажды зашел в него без разрешения. Юнги помнит их драку так, будто она произошла вчера. — Таблетки пил? — интересуется Мин. Друг пребывает в состоянии тормоза от увиденной на кухне персоны, к удивлению, недолго. — От тошноты и головы, — уверенным шагом подходит ближе, игнорируя не только взгляд Пака, но и его самого. Кажется, Чонгук не спешит его замечать, продолжая разговор с другом: — Правда, не знаю, стоило ли вместе принимать их, — задается вопросом, притрагиваясь к чайнику, чтобы проверить его температуру. Горячий. Отлично. — А спросить не мог? — хмурит брови, не находя восторга от его безответственности, но парень лишь щурит веки: — Я рисковый мальчик, — Чон кривит губы в усмешке. Наклоняется, открывая створку столешницы в поисках какой-то еды, а то он не ел ничего с самого утра. Находит упаковку рамена, вытаскивая, и Юнги, вопросительно глянув на еду, произносит: — Тебе вряд ли сейчас это нужно есть, — намекает на то, что в его состоянии лучше поберечь организм, потому как этой ночью он блевал в туалете от боли и спазмов из-за отбитого желудка, хотя в душ пошел сам, наотрез отказавшись от помощи Мина. Чонгук открывает пачку рамена, высыпая в картонную коробочку с сухой лапшой специи, после чего берет чайник, заливая кипятком. — Голова прошла главное, — уверяет. — Остальное тебя не заботит? — подразумевает весь иной ущерб, полученный во время драки. Чонгук коротко объяснил, что пошло не по плану, а в подробности Мин уже и не вдавался — не первый и не последний раз для них обоих. Дело привычки. Чон театрально задумывается, после чего спокойно говорит: — Нет, — бросает взгляд на профиль друга, который тем временем заваривает второй чай, и выглядит при этом так, словно разряжает бомбу. Причем он такой всегда, даже когда ходит за покупками, убирается, что-то по мелочи готовит. Его серьезность забавляет, поэтому, когда Чонгук считает его особенно смешным, пытается сфоткать — как раз один из редких случаев надобности камеры телефона. Чон, закрыв крышкой лапшу, через плечо глядит на сидящего за столом парня. М-да уж. Встреча. Вот уж не ожидал Чонгук столкнуться с подобным дерьмом — мир, конечно, тесен, но не до такой же степени, верно? Чимин хочет, похоже, испариться. Мимикрировать под стул, на котором сидит, из-за чувства неловкости и даже напряжения по понятным причинам. Его ладони лежат вокруг кружки чая, палец с колечком постукивает бесшумно по стеклу, а взгляд упирается в стол. Лучи желто-оранжевого солнца касаются его тела, обвивая вплоть до губ своим теплом. Пак выглядит до бесячего опрятно: светлые волосы уложены по краям, создавая ощущение их мягкости, минималистичные гвоздики в ушах сочетаются с таким же свободным и простым выбором в одежде, говоря о том, что вкус в одежде у человека есть. Только выглядит он замотанно. Даже через консилер под глазами можно приметить тщательно скрытые синяки от плохого сна. Чем он занимается по ночам? Он работает обычным баристой, так какого хрена выглядит так, будто ебашит двадцать четыре часа в сутки? У него есть вторая работа? Начнем с того, почему он в принципе здесь находится? — Эй, ты. Пак сразу же поднимает на Чонгука взгляд исподлобья. Первичным чувством становится раздражение. Это звучало не только невежественно и грубо, но и чертовски высокомерно. Чимин не считает себя человеком, способным раздражаться от каждого встречного, — он привык находить точки соприкосновения с самыми разными людьми, включая полных неадекватов, врывающимися в его гавань на работе раз за разом. Но этот человек не его клиент, поэтому Пак поддается негативу. Чимин не сделал ничего плохого, чтобы к нему обращались настолько неформально, особенно, когда он старше этого разукрашенного типа на несколько лет уж точно — Пак сделал такой вывод по внешности — скрывать не будет. Парень выглядит достаточно молодо, но при этом факторы в виде роста, телосложения, татуировок заставляют Чимина думать, что ему года двадцать четыре. Ну, уж точно до двадцати шести — сто процентов. — Че ты тут забыл? — Чонгук отворачивает голову сразу после того, как кидается этим вопросом в парня, открывая крышку, чтобы палочками перемешать лапшу. От запаха еды начинает спирать желудок, напоминая о своем плачевном состоянии пятью восклицательными знаками. — Тэхен свалил к родителям на два дня, поэтому попросил Чимина встретиться с покупателями, — поясняет Юнги вместо Пака. Ага. Значит Чимин — это друг Тэхена, с которым уже водится друг Чонгука, — Юнги. Прикольная цепочка взаимосвязанных событий. Почему Чон только сейчас узнает о существовании этого блондина? Хотя логично, что он ничего не знает. Минимум из-за того, что не особо-то много с Кимом и разговаривает, а как максимум — даже если тот и упоминал Пака, то Чонгуку это совершенно ни о чем не говорило. Да и не то чтобы говорит прямо сейчас. — У него что, языка нет? — вдруг обрубает вежливый порыв Юнги Чон. — Почему ты молчишь? — звучит достаточно грубо. Мин косится на друга, не поняв, какого хрена тот разговаривает с Чимином так, будто тот грохнул его любимого хомяка. Что за черт? Чон, конечно, не блещет радушностью, но кидаться на человека, которого он видит пять секунд… Смысл? У Чонгука настроение дерьмо? По его диалогу с Юнги так не скажешь. Мин разъедает висок друга, но тот игнорирует взгляд, продолжая помешивать лапшу. Какое-то время за спиной стоит тишина, хотя взор гостя они чувствуют на себе оба. Действительно. А кто с добром отнесется к такому неуважению? Ясно, что Чимину неприятно такое слышать в свой адрес. Мин соврет, если скажет, что ему стыдно за друга, — нет, он привык к подобному, да и сам Юнги манерами не блещет, хоть и поприличней Чонгука будет, но Чон мог бы молчать. Честно говоря, проблем было бы меньше, если бы он тупо молчал, — Юнги предпочитает повторять это часто, и зазубренная мантра сработала со временем, так что теперь Чонгук действительно в важные моменты затыкает себе рот. Но вот о рукоприкладстве речи не было… — Пак Чимин, — неожиданно застывшую тишину ломает спокойный твердый голос, повторивший для менее понятливых: — Меня зовут Пак Чимин. Юнги решает себя не сдерживать и присвистывает. Качнув головой, усмехается краем губы на смелость гостя. Вау. Хах. Он труп. И недоразвитому ребенку понятно, что это был ответ на «манеры» Чонгука в очень грамотной форме. Чимин не повысил голос, не вложил в тон издевку или же надменность — он вложил в него уважение к самому себе. Надменность Чона ему по вкусу явно не пришлась. Забавно. В отличие от Тэхена, который предпочитает замолкать без лишних слов в виду ранимости, Пак находит в себе смелость что-то ответить, обойдя прямой агрессивный посыл стороной. Юнги такое уважает, потому что по Чонгуку порой стоит проехаться, но не стоит выбрасывать в мусорку тот факт, что, проезжаясь по нему, ты проезжаешься по агрессору. Мин не хочет называть друга безбашенным ублюдком, конструктивный диалог с которым невозможен, — это не так. Только фраза «это не так» не для всех людей работает. Защита Чонгука — агрессия в букете разнообразий — выбирай, что хочешь, как на базаре. Он не столь часто применяет силу к тем, кто не нападает открыто на него, но вот давления избежать будет тяжело. Чон любит помолчать, но, знаете, Юнги вам скажет на своем опыте — лучше бы Чонгук орал, а он, что поразительно, значительно редко проявляет пассивную агрессию. Ну, только если вывести его из себя с концами. Мин видит, как друг перестает помешивать лапшу после замечания Чимина, ткнувшись взглядом куда-то перед собой. Мысли в его голове прочесть нереально, а вот чувства — вполне себе. Чонгук ничего не отвечает. Теперь Юнги явно ощущает смену настроения друга. Чон начинает злиться. Только этого не хватало. Если Чимину взбредет в голову продолжить, считай, что нет у них больше Пака, ибо Чонгук ему просто башку откусит к чертям собачьим. — Я схожу за камерой, — нейтрально сообщает Юнги, оставляя готовый чай на столешнице и без резких движений разворачиваясь в сторону уже своей комнаты, находящейся чуть дальше изрисованной. Поговорили, познакомились, чаи погоняли и хватит для первого раза. Как только Мин покидает кухню, Пак недолго задерживает взгляд на спине Чонгука, после чего делает глоток чая. Боковым зрением видит, как парень плавно разворачивается лицом к Чимину, уткнувшись в столешницу. Рукой опирается на ее край, из-за чего от напряжения просвечиваются вены. Берет кружку с чаем, но не делает глотков. Буквально через несколько секунд Пак вновь смотрит на парня, практически тут же встретившись с ним взглядом. Чон равнодушно пялится в ответ. Они сталкиваются в немом, ничего не значащем, зрительном контакте. Пак стучит пальцем по полупустой кружке, и не дает Чонгуку нужной ответной реакции в виде закатанных глаз или отвода зрачков, или страха, или чего бы то ни было — Чимин просто глядит в ответ без контекста. Чувствует напряжение, разумеется, но поддаваться ему не позволяет. Десять. Десять секунд. Ровно столько они, не моргая, пилят друг друга, пока Пак не решает чуть склонить голову вбок, и, сощурив припухшие от недосыпа веки, моргает. Брови чуть дергаются. Теперь уже смотрит с хмурой озадаченностью, и Чонгук понимает, что происходящее сейчас, — ненормально. Зрительная война слишком затягивается и выглядит уже странно. Оранжевый свет продолжает подниматься по Чимину, доходя до носа с небольшой горбинкой. Пухлые губы расслаблены. Видна каждая неровность лица, каждая складочка, каждая выемка. Чон проглатывает отвратительно неясное ощущение першения в глотке, прикусив внутреннюю сторону щеки, и тихо, но тяжело выдыхает через нос, совсем прекратив контролировать выражение своего лица. Секунды идут. Лучи поднимаются все выше, норовя добраться до глаз Пака, и они обоюдно игнорируют солнечный свет, продолжая смотреть друг на друга. Чонгук не прослеживает за своими чувствами, но глядит уже без напряжения, без угрозы, какую вкладывал мгновением ранее. Просто смотрит. Со смешанными эмоциями. Чимин просто смотрит. Без смешанных эмоций — открыто, малость недоуменно и спокойно. Блять. Это слишком странно. Даже чересчур. Чон хмурит брови от злости и стискивает зубы до такой степени, что в челюсть отдает болью, и Пак принимает это на свой счет, еле шевеля губами: «Что?» Без голоса. Солнце, в конце концов, догоняет глаза. Быстро. Резко. Зрачки ослепляет ярко-желтым светом, и Чимин жмурится, отвернув голову. Активно моргает, пытаясь избавиться от мерцающих пятен, что становится моментом освобождения. Чонгук переводит взгляд перед собой, делая глоток чая, но морщится, понимая, что он слишком крепкий и к тому же без сахара. Чон забыл вытащить пакетик. Черт. Что за день сегодня? С самого начала до конца полная хуета. Дверь комнаты Юнги открывается, и парень выходит из нее с залепленной изолентой коробкой в руках, внутри которой хранится упакованная камера. Мин ставит продукт на стол, поэтому внимание Чимина переключается. — О, — Пак отодвигает стул, встав на ноги. — Спасибо. — Ага, — кивает Юнги, сунув руки в карманы кофты. — Задержишься еще или по… — Пойду, — не дослушивает его Чимин, перебив короткой улыбкой. — Рад был знакомству, — честно говорит, ведь Мин по-прежнему кажется ему приятным человеком, и шагает к коридору. Юнги провожает парня, открывая ему дверь, а после ухода Пака закрывает ее на все замки. Так сказать, бетонируется в крепости. Головная боль, мучащая Чонгука с самого утра, усиливается в разы. Он соврал, сказав, что прошло. Очередная ложь. Чон вытаскивает из чая пакетик, выкидывает его в мусорку под раковиной, после чего разбавляет еще раз кипятком. — И что это было? Да, ожидаемый вопрос, Юнги. Ты как всегда серьезен, апатичен и предсказуем, а Чонгук как всегда моргает, состроив из себя кретина: — Что? — берет ложку, чтобы размешать сахар, который насыпает в кружку. — Твое отношение, — закатывает глаза Мин лениво. — Что за дерьмо? Вы даже не знакомы, он нормальный чел. Это предвзятость? — наседает вопросами, не поняв, с чего вдруг Чонгук встал на дыбы. — Это «ничего», — короткий ответ. — Из-за того, что он живет на востоке? — подразумевает более высокий уровень жизни общества, к которому эти оба шибкого отношения не имеют. Да, Юнги тоже чувствует себя неуютно рядом с нормальными обычными людьми, да и прекрасным опытом в общении с ними похвастаться, увы, не может, если не приводить в пример Тэхена. Тэхен — исключение. — Да мне похуй, где он живет, — еще немного — и Чонгук зарычит от злости и желания сломать что-нибудь. Откуда столько вопросов? Зачем копать так глубоко? — Прекращай свои доебы, они совершенно ни к чему, — парень берет чай и обходит Юнги стороной, направившись к себе в комнату. Дверь хлопает. Замок на ней щелкает. Чонгук оказывается в своем личном пространстве. Единственном маленьком пространстве во всем гребаном мире, которое хотя и без бумаг и договоренностей, но принадлежит ему. Лучи солнца сюда не попадают. Чон обитает в коробке. Это сказано почти что в прямом смысле. Комнатка крайне небольшая — два на три метра, поэтому разойтись в ней не получится при всем желании. Чонгук одним большим шагом переступает через не заправленный матрас, являющийся его спальным местом, подойдя к двери, рядом с которой небольшое окно на улицу. На подоконнике стоит зеленая стеклянная бутылка — парень не помнит, из-под чего она вообще, — и пепельница. Чонгук снимает замки, дергает ручку, открывая дверь наружу, на лестничную клетку, чтобы комната проветрилась до захода. Солнце освещает всю грязь улицы. Сегодня был отвратительный день. И все предыдущие точно такие же. Чонгук теряет грань между утром и днем. Плутает в неизвестности. Он воспринимает трезво только ночное время суток, несмотря на мрачность, испытывая неподдельный комфорт от темноты за окном. Чон любит лежать на кровати, смотреть в потолок, не видя его толком, не видя ничего в комнате, потому что фонарь на улице не с его стороны. Лишь темная серость улицы делится с ним подобием света, позволяя не спотыкаться о предметы. Чонгук пытается вспомнить, какой сегодня день. Не выходит. Не помнит ни дату, ни день недели. Хотя одно ясно — он успел превратить комнату в нечто. Просто нечто: кровать вся скомкана, одеяло в непонятном состоянии — спасибо, что не валяется где-нибудь в углу, на столе пылятся кружки из-под кофе, которые ему необходимо, наконец, помыть, а рядом с ними пять или шесть банок энергетика, из-за которого сердце по ночам бьется так, что норовит пробить его грудную клетку и сбежать. Чонгук не шутил про риски. Однажды он залил быстрорастворимый кофе энергетиком вместо воды, через время улетев в астрал, — так сказал Юнги, когда Чон решил выйти на кухню. Он также добавил, что никогда друг не был настолько спокоен, как в тот момент, поэтому Мину показалось, что Чонгук раздобыл килограмм наркоты и решил передозирнуться. Кажется, везучесть Чона никогда не перестанет Юнги поражать. Рядом с кружками кофе и банками валяется распакованная марлевая повязка, которая этой ночью ему сильно пригодилась, а рядом с ней перекись водорода и иные физрастворы. Стоит вернуть их в аптечку. На спинке стула висят две майки, потому что Чонгуку было лень убирать их в комод, — все равно там тотальный беспорядок. Чон осматривает помещение с пустотой во взгляде. Он должен прибраться. Хотя бы немного. Иначе в скором времени хаос комнаты начнет его бесить. Но пока Чонгук находит иной способ справиться с раздражением. Парень подходит к месту между столом и кроватью, беря в руки лакированную черную акустическую гитару, которой больше десяти лет и которая так хорошо сохранилась благодаря своему высокому качеству. И стоимости, соответственно. Чонгук хотел бы ее разукрасить, но для этого нужно покупать акриловые краски, а это для него крайне затратное удовольствие. Чон открывает дверь, выходя на светлую кухню. Юнги прибирается по мелочи, чтобы чем-то себя занять. У него нет увлечений, поэтому Чонгук ему их любезно предоставляет. Мин оборачивается на друга, сразу же обратив внимание на гитару в руках. — Pixies или Sum 41? — предоставляет Чонгук исполнителей на выбор друга, немного выдвинув руку с музыкальным инструментом вперед, намекая, что блистать творческими навыками сегодня будет Юнги. — Опять я? — Мин вытирает мокрые руки полотенцем. — У тебя лапша готова, кстати, — добавляет, шагнув в сторону парня. Принимает в руки гитару не как эстафету, а как нечто большее, ведь факт того, что ему доверяют нечто подобное, — само по себе фантастическое явление. Чонгук дорожит этой вещью. — Я порву струны, — отвечает на первый вопрос Чон, остановившись у столешницы с лапшой, чтобы перемешать ее. Чонгук может легко взбеситься сейчас, поэтому играть не собирается, зная себя в состоянии раздражения, — он не первый раз струны новые покупает. Чонгук нечасто играет как раз по этой причине. Чон достает из гремящего холодильника сырое яйцо, разбивая его над раковиной, чтобы слить белок, а желток добавить в лапшу, пока Юнги присаживается на стул и настраивается на игру.***
Наше поведение во время ссоры определяет нас как человека. Такого мнения придерживался Чимин и, собственно говоря, придерживается до сих пор. Очень важно то, как мы себя ведем по отношению к дорогому для нас человеку, как мы реагируем на его слова, что предпочитаем на них ответить, контролируем ли эмоции, способны ли причинить ему боль. Ссора — это наша борьба за то, во что мы верим, и навязывание этой веры другому вместо того, чтобы услышать веру чужую. Сколько бы размышлений ни было по этому поводу, сколько бы умных мыслей мы не слышали со стороны, в житейском пути это неизменная постоянная вещь, ведь люди разные и темпераменты у всех разные. Любая коммуникация — это интерпретация. Чимин дает возможность другим брать ответственность за их решения, а, уж тем более, мысли. Он часто грешил тем, что додумывал за людей, накручивал себя мыслями, проецируя таким образом свое же отношение к себе. Пак старается работать над собой, разговаривать при недопониманиях, обсуждать возникшие проблемы, контролируя проявление своих эмоций. Ему не пятнадцать. Не восемнадцать. Не двадцать и даже не двадцать пять. Он не хочет всю жизнь волочить за собой непроработанные травмы, и Чимин старается улучшить себя, но рано или поздно в голове происходит сбой — потеря способности функционировать и выполнять требуемые задачи. Через месяц ему исполняется двадцать девять лет, в которые он привнесет запас снисходительности, терпения и спокойствия. В его возрасте люди понимают, чего хотят от этой жизни, у них есть какие-то цели, достижения — даже самые незначительные. Чимин знаком с людьми его возраста, у которых семья, дети, бытовые заботы, обычная среднестатистическая жизнь и обычные обязанности. Однажды он разговаривал с преподавательницей по английскому языку, что старше его чуть больше, чем на год, и она поражалась нынешнему поколению студентов. Кажется, периодически слушая их негодование, женщина спрашивала, как они собрались дальше заводить семью с таким маленьким запасом сил и жизненной энергии. Чимин бы спросил у себя то же самое. У преподавательницы было двое детей, и на момент диалога они оба лежали с высокой температурой, да и муж очень сильно отравился, поэтому ей приходилось заботиться обо всех сразу. Пак задал ей вопрос: «Откуда у Вас столько сил на все?». Она ответила: «Жизнь заставит». Чимин ее понимает. Лучше и не скажешь. Вот только дилемма — сколько бы жизнь его ни заставляла, сил у него не прибавляется. — …Ты издеваешься надо мной?.. — Юль зол. И его Пак тоже понимает. Так поглядеть, он априори всех в этом мире понимает, но Квон на его понимание сейчас срал, судя по выражению лица. — Я ждал до самого конца, вспомнишь ли ты обо мне вообще, — дерганный жест рукой в сторону стоящего на пороге Чимина. С котом. С белым пушистым котом, которого он забрал из кафе после встречи с покупателем. Пушистые лапки цепляются за плечо, прижимаясь к нему. В малюсеньком коридоре, который сразу же открывает вид на гостиную, темно — лишь сбоку от лестницы горит приятный светло-бежевый настенный светильник. Чимин бережно опускает кота на пол, произнося: — Я написал тебе сообщение, — это так. Он сообщил Юлю о внезапных планах сегодня и извинился перед ним, через пару часов после этого предложив провести приятный вечер дома за бутылкой вина и комедийным фильмом. Похоже, приятный вечер отменяется. — Очень рад, — кивает парень. Все его действия резки вплоть до поворотов головы. — Очень рад тому, что ты променял меня, — ничего себе заявление. Чимин хмурится, подняв взгляд на парня. — Ты счел Тэхена важнее меня. То есть одной просьбы друга было достаточно, чтобы ты сорвался черт знает куда, черт знает зачем, — Пак открывает рот, желая Квона перебить, но тот, заметив это, рывком поднимает указательный палец, давая понять, что говорит сейчас он. — А мои просьбы можно было игнорировать, так? Похоже, так. Сколько раз мы затрагивали эту тему? Дохуя, тебе не кажется? — разводит руками, открыто нападая на Чимина и вываливая на него скопившиеся чувства. — Мы с тобой разговаривали, ссорились, мирились, и так по кругу, просто для того, чтобы элементарно увидеться, потому что я вижу тебя в десять раз реже, чем все свое окружение. Чимин, я, блять, с соседом на улице чаще общаюсь! — повышает голос, и Пак сразу же абстрагируется, закрывается морально, зная, что Квона это взбесит еще сильнее, но при всем этом меньше, чем если бы Чимин решил кричать в ответ. Порядковая система давно изучена. — Я выбрал Тэхена не потому, что «променял» тебя на него, а потому, что у него была проблема, — Пак принимается разуваться, ровным голосом приводя аргументы, хоть и знает, что аргументами конфликт не решится — за это их Чимин и терпеть не может. — Мне надо было помочь ему из-за отъезда. Если бы вы поменялись местами, и проблема была бы у тебя, то я бы отложил прогулку с Тэхеном, чтобы тебе помочь, — добавляет в целях убедить Юля в том, что Пак не относится к тому пренебрежительно. 22:02. — Ты же понимаешь, что я бы не злился, будь это первый раз? — Юль настроен решительно. Только этого не хватало. — Каждый раз ты обещаешь провести со мной время и каждый раз эти обещания на ветер, — разведенные руки хлопаются о бедра. Чимин надевает тапочки с абсолютной пустотой на лице, и проходит мимо парня к кухонному проему. — Я работаю, Юль. И очень много, — тактично напоминает, заходя в помещение. Еле перебирает ногами. Давно Пак столько не ходил, как сегодня, — у него теперь ноют икры. — А я, по-твоему, нет, — едкая усмешка на лице. Чимин ее слышит в интонации проследовавшего за ним Квона, пропуская слова мимо себя, чтобы не ответить ему обесценивающее чужие труды «нет». По сравнению с Паком — нет, нихера он не работает, мать его. — Я ебашу каждый день в студии, Чимин, рву себе мышцы и тело, пятьсот раз объясняя ученикам, что от них требуется, а потом прусь с командой готовить концертный танец вплоть до самого вечера. Я тоже устаю, я тоже хочу разлечься пластом на кровати, но нужно еще заставить себя встать, приготовить пожрать, потому что я за целый день успел съесть только яблоко, я должен в выходные хотя бы прибраться в доме, — на эмоциях проговаривает Квон, задетый замечанием Чимина. Почему тот считает, что один он в заебе? И почему только Юль должен заботиться об их отношениях? — Почему постоянно один я нахожу время для совместного отдыха? — вырывается вслух. — В этом и разница, Юль, — тон Пака по-прежнему не меняется, голос не повышается ни на децибел. — Ты пытаешься найти время для отдыха, а я пытаюсь найти время для того, чтобы выполнить все поставленные задачи, — парень приседает рядом с кухонной столешницей, открывая ее створку. Чимин не планировал бить по больному, но только и делает, что долбит с новой силой. — И ни в одну твою задачу не вхожу я, — констатация факта. Квон и не ждет, что парень начнет оправдываться, потому что ни в одно слово все равно не поверит. — Проблема не в задачах и не в Тэхене, а в том, что ты умудряешься задумываться обо всем, кроме меня. Я прошу тебя о минимуме, который мне необходим, потому что с каждым днем я чувствую себя еще более угнетенно, тебе будто абсолютно насрать, здесь я или нет, видишь ли ты меня, говоришь ли ты со мной. Я один по тебе скучаю? — череда внутренних коллизий, скопившихся внутри Квона, вылезают наружу в попытке достучаться до Чимина, и у него получается. Чимин открыт — стучать даже не по чему. И ему больно все это слышать, осознавать, в каком состоянии пребывает его парень, пока он пропадает круглыми сутками на работе, приходя домой поздно. Наверное, Юль даже не помнит, когда они просто спали вместе, потому что Пак всегда ложится позднее на несколько часов, — они видятся лишь по утрам, если Квон откроет глаза раньше положенного времени. Они живут в одном доме, но их жизни совершенно не пересекаются — это угнетало бы любого обычного человека. У Юля множество своих потребностей, он любвеобильный тактильный человек, он многим делится, рассказывает в подробностях, как прошел день, кто как пошутил, кто как станцевал и какой прогресс. Он любит выпить с друзьями, сходить развеяться в клуб, он любит тихо целоваться на заднем ряду кинотеатра, и видеть Пака на своих выступлениях. А Чимин не может дать ему всего этого. Не сейчас, не в ближайшее время точно. Все зависит сугубо от его моральных сил и желаний, но слишком часто в его жизни случаются моменты, когда у него нет ничего, — он пуст. Жизнь с Паком не самая простая, не самая спокойная, и на первых порах отношений Чимин предупредил Квона, что будет происходить, и тот принял слова парня без должной серьезности. «Мы разберемся с этим, я уверен» — его фраза. Не переоценил ли он свои способности? Чимину все чаще начинает казаться, что рано или поздно Юль не выдержит, и Пак опасается этого настолько сильно, что прибегает к сокрытию правды. Ко лжи. Он не хочет взваливать на напряженного парня целый груз, но в конечном итоге все так и выходит. Чимин боится рассказывать Квону обо всем, потому что с каждым разом его реакция все хуже и хуже. — Я тоже скучаю, — Пак достает небольшую упаковку кошачьего корма и миску, припрятанные на подобные случаи. — Я тоже хочу проводить с тобой время, — поворачивает на несколько секунд голову в сторону парня, едва заметно растянув губы, чтобы снизить уровень его агрессии своей мягкостью. Чимин не против проводить время вместе, но зачастую не так, как хочет сам Квон. — Прости, если тебе тяжело это слышать, но у меня сейчас не в приоритете кино, пикники и прочие места. Я знаю, что тебе хочется со мной куда-то выбраться, но… — качает головой. Опять «но». Пак сейчас может расписать хоть целую поэму, вот только все равно в конце нее будет короткое «но», обрывающее все сказанное. — Не сейчас. Я не справляюсь со всей работой, — решает сказать честно. — И мне нужна помощь с ней. — Я знаю, Чимин, я вижу, и хочу тебе хоть как-нибудь помочь, ты только скажи, что мне сделать нужно, — идет навстречу Квон, а Чимин на его слова внутренне усмехается. Нервно. Чем он может помочь? Он поможет, только если бросит танцы и будет впахивать в кафе за бесплатно, что смахивает на самоубийство вкупе с самопожертвованием. Пак знает — такого не случится, они это уже обсуждали. Их диалог сейчас является лишь очередным повторением сказанного ранее. — Я могу помочь тебе с деньгами, — выдает Юль, и вот тут же смешок из Чимина вырывается молниеносно. — Какими деньгами? Дашь мне два миллиона на бариста, который будет впахивать десять часов в сутки и шесть дней в неделю один месяц?.. — Я тебе предлагаю хоть какую-то помощь! — взрывается Юль на столь небрежное отношение к себе, и тут Чимин неожиданно поднимает голос в ответ: — Я знаю! — делает длинную паузу на то, чтобы вздохнуть и успокоиться. — Я благодарен тебе за это, но это чуть ли не вся твоя зарплата! Лучше не станет! Чимину кажется, что его не спасет уже абсолютно ничего. — Юль, я не хочу брать очередной кредит, чтобы потом годы выплачивать его, но и не хочу сворачивать бизнес, в который вложил настолько много. Я всегда хотел кафе. Это… — сглатывает ком в горле, отводя взгляд в сторону. Набирается побольше сил. — Это единственное, чего я хотел, — тихо произносит вслух, вновь сглотнув. Боится, что голос задрожит, поэтому отвлекает себя, ставя миску на пол, у стены, и насыпая в нее корм. — Я очень за тебя рад, — Квон говорит это без должного осознания того, что вкладывает в это Чимин. — Но вечно так продолжаться не может. Ты не справляешься. Тебе придется свернуть все это, если лучше не станет, — звучит, как условие, и Пак его моментально принимает, хватаясь, как за соломинку. — Хорошо. Ладно. Давай мне деньги, — поворачивается на Юля, сделав твердый шаг в его сторону. Лицо напряжено, а вместе с ним и все мышцы тела. — Август на то, чтобы сдвинуться с мертвой точки, и если я провалюсь, то закрою кафе, — он не слышит того, что говорит и на что соглашается, не хочет слышать, не хочет принимать, верить. — Отлично, — соглашается Квон. — По рукам, — но Чимина не касается. Они лишь стоят и смотрят друг на друга, борясь за свою правду и желания. Нет среди них двоих общего «мы». Юль говорит, как сильно он устает, не понимая, как сильно устает Пак, и тому нет смысла даже расписывать весь список своих обязанностей, у него нет ни сил, ни желания. А мысленно именно этим Чимин парня и забрасывает до смерти, высказываясь на весь этот счет. Юль говорит: «Я тоже сильно устаю», а по ощущениям вонзает Паку в спину нож. Отвратительно мериться проблемами, но есть ситуации, при которых просто необходимо принять, что чья-то проблема перевешивает твою, и заткнуться нахер. Легко поддерживать человека, когда у тебя хорошее настроение, и легко радоваться каждой мелочи, когда есть повод. Легко смеяться, улыбаться, звать гулять, предлагать способы развлечения, но крайне тяжело отвечать на это, будучи в состоянии подавленности. Чимин ебашит, дабы выбраться из ямы. Он ебашит, чтобы иметь деньги на свободный поиск того, что будет приносить ему удовольствие, чтобы избавиться от своего состояния, путешествовать, радовать себя и близких, продолжать жить в своем доме, и наладить себя. Починить. Пак обязательно наймет управляющего, который будет разбираться со всей невозможной кипой бумаг, но нет у него пока такой возможности. Чимин не просто «бариста». Он гребаный многофункционал. Чимин занимается абсолютно всей макулатурой преимущественную часть времени, составляет и заполняет договоры, ежедневные отчеты о расходах, амортизации, храня абсолютно все документы до истечения их срока действия. Финансовый отчет — хуйня в сравнении с тем, что он делает каждый день. Так было не всегда, но сейчас Чимин не будет лгать, ведь ему реально нужна помощь, причем тотальная, полнейшая, глобальная. Ему остро необходимо заняться социальными сетями для продвижения кафе, чтобы быть на плаву, но как и когда? Нужно время на это. Нужно тогда не спать вообще. При всем этом у него нет лишних финансов для еще одного баристы, который помог бы ему освободить время. Да. Дадададада. Да. Он не справляется. И ему крайне дерьмово все это осознавать, но куда хуже слышать это от человека, с которым он живет. Чимин рад бы сесть и разреветься, выпустить пар, пожаловаться открыто, услышать поддержку, решение проблемы, помощь с работой хотя бы частично, по выходным — у Юля явно есть такая возможность, но то, что Пак услышит в итоге в ответ: «Ты не справляешься». Чимин знает, уж поверьте. Никто не осведомлен об этом так хорошо, как он сам. Он не справляется ни со своей работой, ни со своей личной жизнью, ни со своими друзьями, ни с самим собой. — Так что, родной мой, фильм? — Квон первым прерывает столь напряженную паузу, усмехнувшись не с ехидством, а с намеком на то, что этот непонятный срач стоит закрыть и не трепать нервы. — Вино и мороженое с тапиокой, — сощуривается, глядя в глаза Чимина. — Ладно, хрен с тобой, — ответная ухмылка, получающаяся, как всегда, более нежной, чем у Юля. Последний теперь уже улыбается шире, подыграв парню. — О, как мы заговорили. Он провинился, а говорит так, будто я во всем виноват. Если бы не моя снисходительность… — не продолжает фразу, намекнув на продолжение ссоры, но шутливо. Обида друг на друга сходит на «нет», и Чимин наигранно пихает его рукой, обходя стороной с фырканьем. Обидa сходит. Проблема не решается. Пак проведет этот вечер с дрожащими от нервов руками, чтобы в конце фильма и выпивки быть в состоянии разобраться с недоделанными отчетами.