твоя история

Мое имя — Ким Сокджин. Мужчина, 25 лет. Я — психиатр, и я работаю с диссоциативным расстройством личности пациента по имени Мин Юнги. Мин Юнги — человек с тяжелыми эмоциональными травмами, полученными в разных возрастах, страдающий расстройством пищевого поведения и глубокой депрессией. Диссоциативное расстройство личности — это достаточно редкое психическое расстройство из группы диссоциативных расстройств, при котором личность человека не идентифицируется как одна, а делится на части. В теле человека, страдающего этим отклонением, уживается несколько разных личностей. Эго. Их потребности, привычки, характер, поведение, даже голос и особенности произношения меняются в зависимости от такого, какая личность активирована именно в данный момент. Так в теле моего юного пациента Мин Юнги собраны такие личности как Шуга, Огуст Ди, Юнджи и он сам — Юнги. Юнги — юноша с дикой склонностью к самокритике, и он единственный, кто знает о существовании остальных личностей в нем. Другие же не имеют понятия об общем своем состоянии, и часто жалуются мне на проблемы с памятью и восприятием, ведь во время отключения одной личности и активации другой, прежняя переставет полноценно функционировать и запоминать происходящее. Единственный, кто фиксирует все, что случается изо дня в день — Мин Юнги. Врачебной практикой мне запрещено вступать в любые тесные контакты с моими пациентами, но Мин Юнги — не просто пациент. Он тот, в кого я вложил не только душу, но и все свое сердце. Я — влюбленный идиот, жертвующий всем на свете ради безграничной любви лишенного будущего мальчика, страдающего расстройством личности и депрессией, ради мальчика, который не может нормально питаться, страдает от бессонницы и вечных перепалок самого себя с самим собой. Он доверяет мне больше, чем кому бы то ни было, потому что я — его единственное спасение и надежда на то, что когда-нибудь он сможет жить полноценной жизнью. Первой побочной личностью двадцатичетырехлетнего Мин Юнги стала Юнджи. В возрасте шести лет его изнасиловал собственный отец. Юнги не любит вспоминать об этом, но пару раз он вникал глубоко в это воспоминание, горстями глотая успокоительные, чтобы голос не дрожал на пару с конечностями. В такие моменты я всегда крепко обнимал его, и он успокаивался, чувствуя себя защищенным в моих руках. Защищенным в физическом плане. Отец насиловал его на протяжении двух дней, часто — перед зеркалом, чтобы ребенок мог видеть свое искаженное и залитое слезами лицо. Все это происходило во время отсутствия дома супруги. Весь процесс насилия сопровождался использованием посторонних предметов, убеждением жертвы в том, что он «хорошая девочка», «папочкина шлюшка» и «малышка». Пару раз мужчина даже одевал сына в юбки и детские розовые трусики для девочек. Травмированный больше морально, нежели физически (хотя, после случившегося, мальчик больше месяца лежал в стационаре под наблюдением), опустошенный ребенок поделился на двое. Его жизнь стала разделяться на две стороны именно с того самого переломного момента. Юнджи — дочка строгих родителей, потому что мать, после того, как узнала, что произошло, сразу забрала Юнги и сбежала от мужа. Она не стала подавать на него в суд, потому что он грозился расправой, а в случае тихого решения конфликта он был согласен отпустить благоверную с изнасилованным отпрыском на все четыре стороны. Брачный контракт был расторжен, спустя полгода она заново вышла замуж. Отчим Юнги был человеком строгих нравов, именно поэтому воспитывающиеся теперь Юнги и Юнджи, которую тот считал себе едва ли не сестрой, росли под уверенным контролем. Никаких поблажек и жалости. В моменты особенно сильного эмоционального напряжения или воспоминаний об ужасном прошлом, контроль над разумом малыша Юнги брала красавица Юнджи. Она могла часами таскаться по магазинам женского белья, вместо того, чтобы посещать школьные занятия. После этого Юнги часто отчитывали родители за прогулы. Мать скрывала произошедшее с ее сыном от нынешнего супруга, тем более, в стенах дома, Юнджи никогда не выдавала себя, потому она не могла давить и выпрашивать лояльности. Отчим Юнги был владельцем крупной фирмы по доставке и распространению цветов и цветочной продукции, он был бесплодным и искренне уверовал в то, что приемный сын в будущем займет его место. Однако, когда Юнги исполнилось пятнадцать лет, случился еще один переломный момент. Мальчик захотел стать музыкантом. Тяжелый семейный скандал отразился на нем очередным расколом. Печальный композитор собрал вещи и ушел из дома, даже не попрощавшись с теми, кого считал семьей. У новорожденного Шуги не было семьи, теперь нет, и у Мин Юнги не было, а спустя неделю безотчетного брождения вдоль улиц, на свет родился Огуст Ди. Наверное, если бы Огуст Ди знал, что он всего лишь защитное эго, он бы не упускал не единой возможности каждый раз напомнить Шуге и Юнги о том, кто их спас тогда, и чей именно рэп помог собирать на кусок хлеба, чьи ловкие ноги спасали от полиции, кто втирался милой улыбочкой в доверие, чтобы удушить в темной подворотне. О, да, Огуст Ди. Не, как он говорит, «голубой» Шуга или «нытик» Юнги. Хотя сам он без них ни за что не смог бы. Мин Юнги обратился ко мне второго октября 2014 года. Он жаловался на сильнейшие головные боли и кратковременную потерю памяти. — Я помню всего два дня из каждой недели… Остальные личности Юнги выделяли ему на бодрствование только два дня из семи. Понедельник и вторник. В среду и в четверг я общался лично с Огустом Ди. В пятницу — с Шугой. Суббота и воскресение — Юнджи. Я диагностировал ДРЛ у Юнги спустя два месяца прямого наблюдения на дневном стационаре. После же предложил ему поучаствовать в эксперименте, который поможет ему справиться со своей болезнью, а также поможет мне — чертовому эгоисту — оставить свой след в истории изучения диссоциативного расстройства личности. Он согласился, потому что у него просто не было выбора, потому что сам он, хоть и научился за это время следить за собой во время переключения, все равно поддавался контролю иных эго, из-за чего не мог контролировать свое поведение и эмоции, мыслительные процессы, чувства. А так он всегда был бы под моим прямым присмотром. — Я не хочу больше причинять вред обществу, не хочу аморальных связей с мужчинами, я просто хочу вылечиться. Юнги смотрел на меня своими равнодушными глазами потерянного ребенка, и мы просто, молча после его слов, пожали руки. Он переехал в мой дом на окраине Окленда спустя два с половиной месяца наблюдения. Это случилось два года назад. С того самого дня, когда небольшие ноги мальчика с обостренным чувством вины перед всем возможным — от собственного отца до незнакомцев, у которых он таскал хлеб из булочной — переступили порог моего дома, я понял, что теперь все как прежде не будет. Моя заинтересованность личностями Юнги, наверное, стала совсем безумной. Я, как сумасшедший, пытался докопаться до сути каждой из них. Спустя полгода с момента начала лечения, я смог разобраться в симптомах Юнги до конца. Я веду дневник с записями о каждом изменении его состояния. Несмотря на то, что личности меняются с каждым днем недели, не меняется главная суть — каждому из них не хватает банальной заботы и любви. Юнги просто разучился понимать это чувство. Еще в тот момент, когда в раннем возрасте папа остался с ним дома один на один. Мин Юнги боится закрытых пространств. Он вообще достаточно пуглив и хмур. Часто бурчит что-то себе под нос, смущается откровенных тем для разговоров, но всегда — ВСЕГДА — повторяет, что очень хочет вылечиться. Впервые мы поцеловались на заднем сидении моего авто, когда выехали за город на сеанс релаксации, посмотреть на звезды, и Юнги искусали комары. Это был вторник. Я обрабатывал охлаждающей мазью укусы на чувствительной коже его бледных рук, а он, в знак благодарности, просто потянулся вперед и поцеловал меня. Ничего особенного, всего лишь прикосновение губ, но именно в тот момент я понял, что сам падаю в пропасть его разрозненных душ. На следующее утро я бросил свою невесту, свадьба с которой должна была состояться через три месяца. В те дни Соен постоянно сетовала на то, что пациенту я уделяю куда больше времени, чем ей. Но Мин Юнги был особенным, в нем так и тянуло разобраться, ему безумно хотелось помочь. Его хотелось любить. И во время бесед с ним я нырял все глубже и глубже в его подсознание, пока однажды просто не взял и не растворился в нем. Одно прикосновение губ. Один поцелуй заставил меня нарушить сотни собственных табу одним днем. Но до сих пор я не жалею о своем решении. Особенно, когда ночами Мин Юнги приходит в мою комнату, залезает со своими заледеневшими от анемии конечностями (снова не ел два дня ничего, кроме горького кофе) под теплое одеяло и льнет ко мне в тщетной попытке отогреться. Я обнимаю его, зарываюсь носом в теплую макушку, вдыхая сладкий аромат, и понимаю, что ни на что не променял бы эти ночи. — С тобой я чувствую себя в безопасности. — Так и есть. Я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя. — Я вылечусь, Сокджин? Я очень хочу… — Я сделаю все возможное.