Там, за холодными песками

      Вот это меч!       Как только он вылетает из ножен, в лицо мне веет стальным холодом. Спокойно приставляю лезвие к шее. Оно случайно срезает прядь волос возле уха, и та плавно падает вниз.       Не могу сдержать грустную улыбку.       Только такой меч достоин старшего сына императора Великой Янь. А сегодня я намерен напоить клинок кровью Хань Синя. Лучшей смерти и желать нельзя!       Слышен звон оружия и крики. Но подойти ближе никто из стражи не решается — должно быть, хорошо знают, насколько остер меч, что сейчас в моих руках. Собираю волю в кулак, успокаиваюсь и твердо встречаю ошеломленный взгляд Мужун Юя.       — Что это ты надумал? — рявкает он, выбрасывая вперед руку.       — Не шевелись! — кричу в ответ.       Слышу собственный хриплый голос будто со стороны. Смотрю на Мужун Юя и стараюсь проникнуть взглядом прямо в его сердце. Потом обращаю лицо к небу и говорю, чеканя каждое слово:       — Я, Хань Синь, — всего лишь обычный человек. Не думал, что придется сойтись с вами, яньскими воинами, в смертельной схватке. Великих замыслов я не строил, подвиги вершить не хотел. Будь у меня выбор, я предпочел бы никогда не входить в число императорской родни.       Мужун Юй смотрит на меня в упор и не говорит ни слова.       — Слушай внимательно, Мужун Юй: я свою страну не предам! Даже не мечтай, ничего ты от меня не добьешься!       Солнце палит так сильно, что его жар опьяняет, но на сердце такой же холод, как и на лезвии меча, что прильнуло к горлу.       — Хань Синь, — вкрадчивым шепотом произносит яньский принц, — просто опусти меч.       Прищуриваю глаза:       — Мужун Юй! Я, Хань Синь, — вовсе не безвольная тряпка. Но еще одну пытку мне, скорее всего, просто не вынести. Разорвать меня пятью лошадьми или протащить по пустыне… Не хотелось бы такое испытать…       Голос мой постепенно слабеет, руки начинают дрожать, но я не колеблясь прижимаю к горлу меч.       Закусив губу, Мужун Юй с ледяной усмешкой смотрит на меня сверху вниз. Острая сталь холодит шею, но страха почти нет.       Глаза принца так близко; они глядят на меня в упор и всё больше мрачнеют. С вызовом бросаю ему в лицо последние слова:       — Я всего лишь хочу… умереть достойно!       Помыслы мои чисты: я намерен отдать жизнь за свою страну. Надеюсь, род мой такая смерть не опозорит. Чувствую резкий укол боли и презрительно усмехаюсь. Нажимаю сильнее, и теплые густые капли начинают медленно сочиться вниз.       Копье с алой кистью на древке стремительно режет воздух. Мужун Юй вскидывает руку, ловит его и со звоном ударяет по мечу. Наконечник копья целит мне в горло, я, не думая, уворачиваюсь, а меч падает наземь. И тут алебарды стражников пришпиливают меня древками к земле.       Мужун Юй отбрасывает копье в сторону и крепко хватает меня за подбородок. Напряженная улыбка застывает на его лице.       — Хань Синь, здесь никто не смеет идти против моей воли, и ты — не исключение. Без моего разрешения никому не дозволено умирать!       С силой сжимаю губы, стараясь подавить ярость.       — Если я так и не сумею покорить какого-то мальчишку — пусть и вражеского генерала, — то что я тогда здесь делаю? — его улыбка покрывается коркой льда, а глаза сверкают мрачным холодным блеском.       О чем это он?..       Глубокие, как ночь, глаза Мужун Юя откровенно насмехаются.       Сердце мое сжимается в комок.       Терпеть не могу этот взгляд…       Помню такие с самого детства…       Так свысока смотрят на жалких букашек…       Меня снова бросают в тюремную камеру, но обращаются намного лучше, чем прежде. Приходит военный лекарь, осматривает и перевязывает раны, дает какие-то снадобья. И кормят теперь сытнее — во всяком случае, прокисшего риса не подают.       Делаю глубокий вдох и с головой погружаюсь в воду, не пытаясь гадать, что там еще припасено для меня у этого Мужун Юя. После многодневных пыток тело покрыто запекшейся кровью и грязью, и как же приятно получить возможность смыть всё это чистой водой! Хотя, если уж на то пошло, воду могли бы и подогреть, не развалились бы.       Скряги проклятые.       Переодеваюсь в чистое платье и смотрюсь в воду как в зеркало, чтобы собрать влажные волосы в узел на макушке. Улыбаюсь парочке стражников, которые явились за мной, и тут же, довольный и бодрый, покидаю двери тюрьмы.       В большом шатре принца слегка дрожит пламя свечей. Кругом витает аромат женских притираний, смешиваясь с запахом вина и дыханием пустыни. Сам Мужун Юй, похоже, слегка захмелевший, прикрыв глаза, развалился на плетеной лежанке. Несколько прядей волос выбились из небрежной прически и свободно свисают вниз. Из слегка приоткрытого ворота светлого халата выглядывает белая, как нефрит, кожа. Полуобнаженная женщина легонько постукивает кулаками ему по спине и соблазнительно улыбается.       Ого! Вот уж правда: императорские сынки имеют всё и не брезгуют ничем. Очарование куртизанки даже в сравнение не идет с его собственным привлекательным обликом. Тц-тц, надо же, такой красавчик… Родись он на свет простолюдином, боюсь, его уже давно бы… Хе-хе!..       А ведь, судя по виду, они тут как раз только что любовным утехам предавались…       Собираю загулявшие мысли и вижу, что Мужун Юй открыл глаза и приподнял уголки губ в тонкой ироничной улыбке:       — Второй генерал Хань, я заметил, ты большой любитель витать в облаках.       Куртизанка подает ему зеленую нефритовую чашу, и он отпивает глоток.       Хочется дать достойный ответ, но ничего умного в голову не приходит. Поэтому молчу.       Мужун Юй бросает на женщину многозначительный взгляд, и ее лицо разочарованно вытягивается. Неторопливо поднявшись с лежанки, она с недовольным видом покидает шатер.       Принц отставляет чашку в сторону и снова улыбается:       — Что такое, второй генерал Хань? Сегодня ты как-то немногословен.       — Боюсь, у нас не найдется общих тем, — бросаю ему холодно.       В ответ он усмехается, делает еще глоток вина и скользит по мне рассеянным взглядом.       — Вот это верноподданный! Увы, не все жители Великой Жуи настолько преданы своей стране.       Медленно поднимаю глаза. Мужун Юй выглядит весьма довольным собой. Ставит чашку на столик, но по-прежнему остается на лежанке.       — Сегодня захватили еще одного. В отличие от тебя, он парнишка весьма разговорчивый: получил кнутом раз-другой — тут же всё и выложил.       Еще один? На миг всё внутри сжимается. Кто?!       — И ни к чему прожигать меня взглядом, — ехидно посмеивается Мужун Юй. — Я лишь хотел тебе сообщить, что укрепления у реки Со обречены.       Он поправляет халат и не спеша поднимается с лежанки. Подходит и останавливается прямо передо мной. Рассматривает меня в упор, и не поймешь — то ли улыбается, то ли нет.       — Надо же: отмыли дочиста да приодели — вот уже и на человека стал похож.       Отворачиваюсь, чтобы не смотреть в его глубокие блестящие глаза.       — Ты же всегда давал волю своему бойкому языку. Что ж сегодня такая тишина? Даже непривычно.       — Что тебе от меня нужно, в конце-то концов?!       Он на миг застывает — и вдруг хохочет во весь голос. Спокойно смотрю на него и продолжаю:       — Разве не добился ты того, чего хотел? Раз уж твое желание исполнилось, почему бы тебе не выполнить мое? Мне много не нужно — всего один быстрый удар.       Он тонко улыбается:       — Хань Синь! Я, Мужун Юй, скажу тебе кое-что, а ты слушай внимательно и запоминай. Потому что я не люблю повторять дважды. — Он наклоняется ко мне и переходит на шепот: — Завтра вечером, не позднее, укрепления у реки Со падут. Почему бы тебе, Хань Синь, не отправиться со мной и не увидеть всё своими глазами?       Он не сводит с меня горящего взгляда, а мне остается только зубами скрипеть. Довольно ухмыляясь, принц собирается уйти, но я хватаю его за рукав. Как могу стараюсь не выдать свою тревогу:       — Скажи, кто проболтался?       Его губы насмешливо изгибаются:       — Узнаешь. В свое время.       — Мужун Юй, ты ублюдок!       Он поворачивает лицо ко мне, и усмешка становится презрительной:       — Хань Синь, прибереги это крепкое словцо для командиров своей Великой Жуи.       Во мраке едва теплится тусклый огонек свечи, и с ним тюремная камера кажется еще более унылой и холодной.       Чтобы хоть немного согреться, сворачиваюсь калачиком на соломенной подстилке. В окно едва пробивается мутный свет. Дрожащие тени обычно навевают сон, но сейчас голова на удивление ясная.       Мужун Юй сказал: «Завтра вечером, не позднее…». Но, если главнокомандующий Чжоу Чжэньлуань будет на месте, сомневаюсь, что укрепления падут так скоро. Да, наши основные войска сосредоточены у Южного перевала, но и крепость на холме у реки Со тоже тщательно охраняется уже много лет.       Насколько я понимаю нынешнее положение, если…       Голова сама опускается на грудь. Даже если я, сидя здесь, что-то понимаю, какой в этом прок?       Лучше бы я уехал далеко-далеко и прожил вольную жизнь…       В глубине души даю себе зарок непременно выжить. Живым выбраться из этой тюрьмы, живым покинуть Великую Жуи — и жить дальше, жить на свободе…       Из камеры напротив доносится тихое шуршание. До боли таращусь в темноту, и в тусклом свете свечи мало-помалу проявляется черный силуэт человека, лежащего на копне соломы.       Не может быть! Это же…       Человек трясется с головы до пят — и вдруг одним рывком приникает к дверной решетке:       — Хань Синь…       — Это ты!       В голове словно что-то щелкает.       Долго жду, пока мой бесценный друг вдоволь нарыдается и вытрет слезы и сопли. Наконец, терпение мое лопается, и я рявкаю на него:       — Ты, мать твою, хватит уже ныть! Давай, говори по делу!       Он криво улыбается и торопливо бормочет:       — Ладно, ладно.       Итак, передо мной Се Чжэнь, единственный сын военного министра Се Юня. Если обо мне идет слава богатенького бездельника, то этот господин на деле является таковым. Пьянство, обжорство, разврат, азартные игры — всему этому он предается без удержу; он поистине знает толк в сомнительных развлечениях — вот какими должны быть настоящие «шелковые штаны». Сановный папаша покрывает его темные делишки, а сынок вовсю творит произвол и чинит беззакония. Было дело, он взял силой красивую девушку, да перестарался, и бедняжка умерла. Позже выяснилось, что она была из знатной и влиятельной семьи. Чтобы оградить бестолкового отпрыска от беды, отец второпях спровадил его на войну. И вот — кто бы мог подумать? — вырвавшись от волка, непутевый сын угодил к тигру! Се Чжэня, похоже, тоже пытали. Правда, нельзя сказать, что на нем живого места не осталось, но зрелище не для слабых сердцем. Волосы сбились в колтун — словно птичье гнездо на голове, — точеное лицо пересекает шрам от хлыста, одежда висит лохмотьями, из-под которых выглядывают алые и багровые рубцы.       Запрокидываю голову и молча пялюсь в потолок. Внезапно меня охватывает приступ невыразимой тоски. Небеса, и за что этот малый свалился на мою голову?.. Видно, вы и впрямь моей смерти желаете…       А он всё шмыгает носом и жалобно смотрит на меня:       — Хань Синь, значит, и ты здесь…       Пожимаю плечами — для него сойдет за ответ. Подбираюсь поближе к двери и интересуюсь:       — Тебя одного захватили?       Он качает головой:       — Здесь еще несколько человек, но так крепко досталось только мне.       — Чему ж тут удивляться? В таких-то богатых доспехах…— сокрушенно качаю головой. — А где остальные?       Се Чжэнь показывает куда-то за спину:       — Нас взяли в плен совсем недавно. Они здесь, все здесь. — Смотрит на меня и что-то прикидывает в уме. — Хань Синь, ты разве совсем ничего им не сказал?.. Почему же тебя не тронули? Только посмотри на меня… Видишь, как мне досталось?..       Едва не взрываюсь от ярости.       Да когда меня тут смертным боем били, ты, мелкий пройдоха, небось, по армейским куртизанкам скакал!       Погодите-ка… Гляжу на скорбную физиономию Се Чжэня, и меня внезапно осеняет.       — Се Чжэнь, это же ты всё выболтал про холм у реки Со?       Какая досада, что нельзя схватить его за шиворот и тряхануть изо всех сил!       Се Чжэнь весь дрожит от страха, лицо его становится пепельно-серым. Он опускает голову и не издает ни звука.       — Се Чжэнь, ты не выдержал пытки? Давай, говори!       Он поднимает голову. Лицо его превратилось в жуткую мертвенно-бледную маску, губы трясутся.       — Они избили меня до полусмерти, я не смог этого вынести… Хань Синь, ты же знаешь, у отца я единственный сын. Если я умру, кто позаботится о моих стариках-родителях, кто проводит их в последний путь?..       — Твою мать, что за вздор ты несешь?       Жаль, что между нами две решетки — уж я бы надавал ему затрещин, а потом еще и ногами добавил!       — Если проклятые яньцы прорвутся к столице, тебе только и останется, что на могиле отца благовония жечь!       Задохнувшись от возмущения, резко отворачиваюсь. Сердце погружается в глубокую черную бездну.       — Я ведь им ничего такого не сказал, — оправдывается он. — Только то, что в двухстах ли выше по течению Со есть тропа, а у нас недостает воинов, чтобы ее защищать…       — Что ж ты не упомянул о том, что скоро и в столице живой души не останется?       Се Чжэнь закрывает рот и снова опускает голову. Стоит тишина, только слышно, как слабо потрескивают смоляные факелы. Он долго молчит, потом робко, дрожащим голосом задает вопрос:       — Хань Синь… ч-что же… теперь д-делать?       Снова прихожу в бешенство и ору во всё горло:       — Снимать халат и бегать!       В ответ раздается окрик тюремщика:       — Чего глотки дерем посреди ночи? Жить надоело?       Снова наступает гробовая тишина. В голову не приходит ни одной толковой мысли. Накатывает вязкая дремота, я оседаю на солому и медленно погружаюсь в сон. Но сплю неглубоко, тревожно, и всё мне кажется, что откуда-то смутно доносятся голоса и топот ног. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем звуки становятся громче, и я просыпаюсь.       Вздрагиваю, с трудом поднимаюсь на ноги и приникаю к дверной решетке, стараясь разглядеть в коридоре хоть что-нибудь. Факел догорает, и вдали всё черным-черно, даже фигуры тюремщиков скрывает непроглядный мрак.       Падаю ниц, прикладываю ухо к земле и, затаив дыхание, сосредоточенно прислушиваюсь. Похоже на беспорядочный конский топот, звон оружия, крики. Поворачиваю голову и смотрю на маленькое окошко. В небе пылает зловещее багровое зарево.       И тут я захлебываюсь холодным ночным воздухом.       Мужун Юй готов вести свое войско в атаку!       Начинаю метаться, как муравей на раскаленной сковороде. Что же делать? Что делать?       Гляжу на железный дверной замок — и в голове вдруг рождается идея. Давно я, конечно, таким не занимался…       В дядином особняке есть большая библиотека. Когда двоюродные братцы слишком уж сильно меня допекали, я часто прятался там и целый день проводил с книгами. Ключа у меня, понятное дело, не было, но уличные мальчишки научили меня вскрывать замки. В моем безрадостном детстве эти книги всегда составляли мне добрую компанию.       Вытираю со лба пот и смотрю, где там тюремщики. В коридоре не слышно ни звука, ни шороха. Не теряя времени приступаю к делу. Тихий щелчок — и замок открыт.       Перевожу дыхание и крадучись выбираюсь из камеры. Тюремщик куда-то запропастился: ни следа, ни тени.       — Хань Синь…       Ну вот, опять! Не было печали… Ничего не поделаешь, поворачиваю назад. Из-за решетки преданно смотрят горящие отчаянной надеждой глаза.       Резко падаю духом…И впрямь, Небеса моей погибели желают…       Открываю для Се Чжэня дверь, и он угрем выскальзывает в коридор. Пробираюсь в глубину камеры и выпускаю еще с десяток пленных.       Факел на стене мерцает едва-едва, и ворота тюрьмы тонут во мраке. Как только добираемся до выхода, откуда ни возьмись появляется тюремщик. Мы не ждем, пока он поднимет тревогу, бросаемся на него всей толпой и быстро усмиряем. Я хватаю догорающий факел и швыряю в кучу рисовой соломы, сваленной в углу. Следом отправляется бутылка вина со стола тюремщика.       Пламя разгорается и с веселым гулом начинает пожирать сухую солому.       Сегодня вечером Мужун Юй вознамерился начать большое наступление. Если судьба нам улыбнется, возможно, мы сумеем воспользоваться суматохой и бежать. Более удачного момента, скорее всего, не представится, так что сейчас — или никогда!       За воротами — ни души. Тюрьма расположена на окраине военного лагеря яньской армии, и мы под прикрытием темноты спешим убраться подальше.       За спиной кто-то истошно голосит: «Пожар!»       Тотчас вокруг тюрьмы возникает всеобщий переполох, толпы людей мчатся во весь дух с ведрами, полными воды. Хотелось бы надеяться, что нам удалось выиграть достаточно времени для побега.       Кругом темнота — хоть глаз коли. Клубится густой туман. Звуки за спиной постепенно удаляются и стихают. Впереди слышно журчание воды, и я вздыхаю с облегчением. Нужно скорее спуститься к реке, пройти вверх по течению и добраться до расположения войск Великой Жуи.       Мы бежим уже довольно долго, так что командую остановиться и сделать передышку.       — Хань… Синь… Ну ты и ловкач! Оказывается, ты умеешь вскрывать замки! — пыхтит Се Чжэнь, рассевшись на земле и с трудом переводя дух.       Я слишком устал, поэтому только отмахиваюсь от него, а сам прислоняюсь к толстому дереву и жадно хватаю ртом воздух. Продышавшись, оборачиваюсь к остальным:       — Пошли! Одним махом доберемся до своего лагеря, там и отдохнем вволю.       Дружно продвигаемся по берегу реки, сквозь густую поросль деревьев. Развесистые ветви сплелись так тесно, что почти закрывают лунный свет. Под ногами кромешная темнота, и это сильно осложняет путь.       — Слушай, Хань Синь… Когда вернемся, не мог бы ты… те слова, что я тебе сказал там, в тюрьме… в общем, считай, что ты их не слышал, — осторожно намекает Се Чжэнь, подобравшись поближе и косясь на меня с опаской.       Фыркаю:       — Само собой. Я не болтун, очень надо!       Сияет, словно императорское помилование получил. И тут я добавляю:       — Вернешься — отправляйся к генералу Чжоу и признайся во всем сам. С таким влиятельным отцом чего тебе бояться?       Он кривится:       — Да всем известно, что генерал Чжоу — настоящий тиран среди командиров! Может, он и не казнит меня по военным законам, но под палками я точно умру!       Слушать бесконечное нытье нет особого желания, и я ускоряю шаг, оставляя Се Чжэня далеко за спиной. Мы идем и идем, пока темное небо не начинает бледнеть. Месяц потихоньку растворяется в небе. Я поднимаю глаза и оглядываюсь по сторонам: здесь река разделяется на два притока.       Я озадачен.       Прежде мне в этих местах бывать не приходилось. Знаю лишь то, что, если хочешь попасть в военный лагерь у холма на реке Со, нужно подняться вверх по реке.       Но здесь…       — Се Чжэнь! — Оглядев всю нашу компанию, вытаскиваю его вперед. — Ты знаешь, куда идти дальше?       Он делает несколько шагов, озирая окрестности. Потом оборачивается и сообщает:       — Нам нужен тот, который течет на восток. Ты знаешь, где тут восток, Хань Синь?       Призадумываюсь, потом медленно качаю головой. Месяц уже не виден, солнце еще не взошло, как тут определишь, где восток?       Оглядываюсь и вижу: на меня смотрят десять изможденных лиц. Молча, медленно подхожу к Се Чжэню, наблюдаю, как течет и журчит поток, убегая в далекие неведомые края.       Жизнь и смерть разделяет всего одно мгновение, один выбор.       После долгого молчания Се Чжэнь тихо шепчет:       — Хань Синь, решение за тобой.       Не успевает он договорить, как за спиной раздается дробный стук копыт. Среди всеобщей паники слышен резкий свист. Поворачиваю голову и вижу стрелу с наконечником из волчьего клыка и белым оперением.