Там, за холодными песками

      Невесть отчего армия Великой Янь не торопится штурмовать Южный перевал. По крайней мере, раны мои успели окончательно затянуться, я уже встаю с постели, а яньское войско пока что так и не двинулось в наступление. Исцелился я на редкость быстро — что верно, то верно, — а всё потому, что Мужун Юй, по его же словам, давал мне отборные лекарства, предназначенные для него самого.       Как бы то ни было, он действительно спас мне жизнь, проявил участие и заботу, и теперь ничего не попишешь — я у него в долгу.       Встряхиваю головой, пытаясь разом выбросить из нее беспорядочную кучу мыслей. Потом кладу на письменный стол Мужун Юя стопку книг и поворачиваюсь, чтобы уйти.       — Хань Синь! — Не удостоив меня даже взглядом, он указывает пальцем на чайник: — Там чай закончился, приготовь-ка еще. И не забудь: я люблю не теплый, а горячий.       Молча негодую.       Мужун Юй, ты меня что, за прислугу держишь?! Неужто у тебя мальчиков на побегушках не хватает?       Ругаясь про себя, всё же подхожу к столу и послушно беру чайник. Мужун Юй поднимает взгляд и улыбается, прищурив свои темные, глубокие, как ночь, глаза. Похоже, он очень доволен.       В ответ изображаю глупую ухмылку и выхожу из комнаты во двор.       Яркие солнечные лучи струятся потоками сквозь тонкие гряды облаков, ложатся на землю крупными и мелкими золотистыми пятнами. Прохожу мимо просторной тренировочной площадки — на ней ни души, только несколько солдат молча стоят в карауле.       Пока вода закипает, присаживаюсь на корточки у очага на пустой кухне. Рассеянно смотрю в огонь, а мысли снова уплывают вдаль...       Поскольку я теперь у Мужун Юя в долгу, он помыкает мной без всякого зазрения совести. И дня не прошло с тех пор, как я встал с постели, а уже превратился в личную прислугу. Он идет на тренировочную площадку — приходится следовать за ним хвостом. Садится обедать — подношу ему кушанья; просматривает донесения — готовлю тушь; ложится спать — расстилаю для него постель. Стоит хоть намеком проявить недовольство, он тут же бросает в мою сторону неодобрительный взгляд и грозно вопрошает:       — Что, обратно в тюрьму захотел?       Зачарованно глядя, как пляшут в очаге языки пламени, невольно качаю головой.       Нет уж, спасибо. Пусть себе гоняет меня в хвост и в гриву, но лучше такая свобода, чем совсем никакой. Как говорится, раз попал в мышеловку, так хоть сыра наемся… В мышеловку-то мне попадать не впервой... А случай сбежать, может, еще и представится…       Тихо вздыхаю. На днях подходящий случай как раз и подвернулся. Приметил я, что один из солдат то и дело тайком удирает с поста на свидание с подружкой. Несколько дней наблюдал за ним в оба глаза, всё тщательно рассчитал — и в одну темную ветреную ночь наконец решился на побег. Но тут как назло появился Мужун Юй и своими странными разговорами спутал мне все планы.       — Что-то не спится. Садись, составь мне компанию.       В небе сияла луна, но лицо яньского принца скрывалось в густой тени. Я не мог разгадать, что он чувствует, — ни по глазам, ни по бесстрастному голосу. Что мне еще оставалось? Я нехотя опустился рядом с ним на траву. Одетый в белый домашний халат, Мужун Юй низко склонил голову. В лунном свете я увидел, что привычный лед в его глазах растаял, а на смену ему пришли горькое одиночество и тоска.       Он молчал, да и я не решался произнести ни слова. Так мы и сидели в саду прямо на земле, и в стылой тишине меня пробирал озноб.       Ночной ветер проносился низко над лугом, взметая в воздух сухую траву, и посеребренные луной тонкие былинки тихо кружили в печальном, лишенном жизни танце.       Я не мог понять, что заставило этого благородного принца, старшего сына императора, погрузиться в такую бездну одиночества. Он был первенцем яньского государя, и, хотя его матушка-наложница рано покинула этот мир, отец всегда души в нем не чаял: еще в ранней юности милостиво пожаловал ему титул циньвана — принца крови, первого после самого императора. Мужун Юй уже давно командует армиями и успел прославиться множеством ратных подвигов. Весьма вероятно, он скоро унаследует трон, станет обладать несметными богатствами, а его власть и могущество достигнут небес.       Разве не должен он с воодушевлением смотреть в будущее? Разве с каждой новой битвой его отвага и боевой дух не должны пылать всё ярче и ярче?       Откуда же в его глазах такая тоска?       — Что это ты… так на меня смотришь?       Я вздрогнул и только тогда заметил, что он поднял взгляд. Я поспешно отвернулся и уставился в траву.       — И с чего вдруг тебе не спится?       Краем глаза я заметил, как он покачал головой:       — Сам не знаю. Не спится — и всё тут. Странно… Когда кругом кипит сражение и звенят мечи, я падаю после битвы на ложе и засыпаю мгновенно. А сейчас слишком тихо, покойно… К такому я не привык.       С этими словами Мужун Юй усмехнулся, и резкие черты его лица внезапно смягчились. Он мимоходом поправил рукой непослушную прядь волос. Я промолчал, лишь выдавил слабую улыбку.       Мы долго сидели в полной тишине, глядя, как луна неспешно взбирается по небосклону. Наконец он прошептал:       — Уже совсем поздно. Идем спать.       Мои воспоминания прерывает бульканье кипящей воды. Вздрогнув, поспешно встаю, чтобы заварить чай, но вдруг за спиной раздается резкий хлопок. Не думая, уклоняюсь — и тут что-то со свистом пролетает мимо щеки.       У них ловушки даже на кухне? И как я раньше не заметил?       Прячусь в укрытии целую вечность, но больше не слышно ни звука, ни шороха. Осторожно высовываюсь из-за угла, потом еще и еще раз — пока не решаюсь, наконец, выбраться на открытое место. Подхожу к окну и замечаю в оконной бумаге круглую дырочку размером с ноготь, сквозь которую бьет ослепительно яркий солнечный свет.       Долго, внимательно изучаю отверстие…       И прихожу в тихое бешенство.       Оборачиваюсь к противоположной стене и, конечно, обнаруживаю там вмятинку таких же размеров. Приходится попотеть, чтобы осторожно вытащить тонкую серебряную иглу, которая прочно пришпилила крошечный плотный шарик из бумаги.       Что за дела?.. Опять…       Меня всего передергивает. Ох уж этот Старикан, мог бы придумать и что попроще — так нет же, непременно надо напустить вокруг всякой таинственной мути…       Прочитав записку, обливаюсь в душе горючими слезами.       Раз уж вы, почтенный, исхитрились доставить сюда послание, неужто не знаете, что Мужун Юй всякий день таскает меня за собой, словно на привязи, так что я и шагу от него ступить не могу?       С досадой бросаю записку в очаг; пламя ярко вспыхивает, но тут же снова пригасает. Покорясь судьбе, подхватываю чайник и покидаю кухню, горестно вздыхая.       Прохожу мимо кучки младших командиров, которые вполголоса делятся друг с другом свежими слухами.       — Стало быть, его высочество получит от императора очередную щедрую награду?       — Скорее всего. На этот раз старший принц особенно отличился: нам наконец-то удалось пробиться к Южному перевалу. Разве это не огромная заслуга?       — Говорят, императорский посланник прибудет со дня на день. Хе-хе, интересно, какую награду он доставит его высочеству… Может, парочку юных красоток?       Разговор постепенно затихает у меня за спиной. Сворачиваю за угол и направляюсь прямиком в комнату Мужун Юя, по пути обдумывая всё, что услышал.       Надо же! Похоже, император Великой Янь и впрямь в своем отпрыске души не чает… Торопится, особого посланника отправляет: беспокоится, как тут сынок на войне… Да и красавиц в подарок присылать — дело обычное…       Правда, в последнее время яньского принца что-то не видно в женском обществе… Ну-ну… Блюдет, стало быть, моральную чистоту…       Поток моих мыслей безжалостно обрывает ледяной голос Мужун Юя:       — Эй! Тебя не за чаем, а за смертью посылать!       — М-м?..       Застыв столбом, соображаю, что происходит. Потом с самой искренней физиономией пускаюсь в объяснения:       — Огонь горел очень уж медленно, так что я…       Мужун Юй отрывается от донесений, вскидывает взгляд и смотрит на меня в упор. Кажется, высочество изволит гневаться. В ответ напускаю на себя невинный вид и протягиваю ему дымящуюся чашку чая. Он презрительно кривит губы, берет чашку, делает маленький глоток — и тут же снова утыкается носом в свои бумаги.       Не зная, куда себя девать от скуки, беру первую попавшуюся книгу и присаживаюсь в уголке. Пробегаю глазами пару строчек, и всё тело охватывает неодолимая усталость. Однако, как бы меня ни разморило, дремать в присутствии Мужун Юя не решаюсь. Быстро окидываю взглядом комнату и, сам не зная почему, снова принимаюсь глазеть на яньского принца.       Обычно он то и дело вступает со мной в перебранки, но, если занят важным делом, отдается ему весь без остатка. Вот и сейчас: ни на миг не отрывается от своих донесений, внимательно просматривает одно за другим, набрасывает какие-то заметки. Голова его низко опущена, он полностью погрузился в работу, и для него не существует ничего, кроме кипы исписанных бумаг.       Мужун Юй сидит за столом, боком ко мне, и я вижу лишь его силуэт. Мягкий солнечный свет проникает через окно и окутывает его фигуру бледной дымкой, подчеркивая резкий профиль — прямой нос, тонкие, плотно сжатые губы. Брови слегка сошлись к переносице, словно он предается глубоким раздумьям. Нет ни следа его обычной властности и холодной враждебности, да и зубоскалить он сейчас совсем не расположен. Я слегка киваю собственным мыслям. Невозможно отрицать… он и в самом деле выдающийся муж.       Я уже не первый день нахожусь рядом с Мужун Юем и успел его неплохо узнать. Из всех императорских сыновей он, по-видимому, командует самым многочисленным войском. Правда, натура у него холодноватая: когда мы с ним пререкаемся, он хоть на живого человека похож, а на людях это просто-таки глыба льда, которая уже тысячу лет не тает и впредь не собирается… Впрочем, если вспомнить, как рано его мать покинула этот мир, можно понять, почему он вырос таким холодным и бесстрастным — настолько, что это отдает чем-то нездоровым…       От скуки клюю носом и, наконец, окончательно разморенный духотой, так и засыпаю с книжкой в руках.       Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг смутно ощущаю на своем лице влажное дыхание. Чья-то теплая рука гладит меня по щеке. Уверенный, что это сон, вяло отмахиваюсь, и странное чувство пропадает. Устраиваюсь поудобнее и снова отправляюсь составить компанию Чжоу-гуну*. Однако, против ожидания, вскоре смутное ощущение возвращается вновь. Кто-то упорно продолжает гладить меня по щеке и на этот раз прекращать не намерен.       — Что за… — невнятно бормочу себе под нос и отворачиваюсь.       Странная рука настойчиво преследует меня, как будто намертво приклеилась к моему лицу. Тут уже не выдерживаю и с негодованием открываю глаза. В каком-то шаге от меня стоит Мужун Юй с таким видом, словно только что спрятал руки за спину и отвел взгляд. Сжав губы, он невозмутимо отворачивается.       Протираю глаза, на всякий случай ощупываю лицо и зеваю:       — Что это ты здесь делаешь? Ты же за столом донесения просматривал.       Вижу, как его губы дрогнули, но он по-прежнему хранит молчание. Взгляд его ускользает, а лицо кажется слегка растерянным — но тут же снова застывает привычной ледяной маской. Не удостоив меня ответом, Мужун Юй презрительно закатывает глаза.       Я в полном недоумении.       Никогда прежде не видел, чтобы яньский принц испытывал неловкость.       Мой пристальный взгляд выводит его из себя, и он негромко, но яростно рычит:       — Что уставился? Мозги во сне вытекли?       Пожимаю плечами:       — Да нет, все в голове. Просто еще толком не проснулся.       Он слегка поводит глазами, снова садится за стол и указывает на кучу донесений:       — С этими я закончил. Верни на место.       Киваю, складываю бумаги аккуратной стопкой и собираюсь унести. Вдруг Мужун Юй вскакивает на ноги и преграждает мне путь. Слегка подается вперед и вкрадчиво спрашивает:       — Хань Синь, неужели тебе не хочется посмотреть, что в этих бумагах?       На миг застываю в изумлении, но тотчас понимаю: этот Мужун Юй завлекает меня в коварную западню. Вот хитрец! Так я и попался на его удочку! Бывало, мои двоюродные братцы проделывали подобные трюки: сначала заманят в ловушку, а потом я же у них и виноват.       Нет, на такое я не куплюсь!       Равнодушно усмехаюсь:       — Уж извини, твои бумаги меня не касаются и ни капли не интересуют.       Он сверлит меня недоверчивым взглядом, будто собирается проделать в моем теле две сквозные дыры.       Я снова лениво зеваю:       — Если у вашего высочества больше нет поручений, прошу разрешения удалиться.       Лицо Мужун Юя то бледнеет, то краснеет. Не обращая на него ни малейшего внимания, беру стопку донесений, спокойно разворачиваюсь и не спеша выхожу за дверь.       В записке Старикан предложил встретиться через пару дней, ветреным безлунным вечером, да еще в такой забытой всеми богами дыре, где даже птицы не гадят.       Зовут его, конечно, вовсе не Старикан — это я его так про себя называю. Его настоящее имя — Ляо Тяньи, и он служил детским наставником в доме моего дяди. Помнится, дядя сразу сказал, что этот человек отличается выдающимися способностями и обширными знаниями, да к тому же знаменит своим литературным талантом. Но при этом слегка чудаковат: не желает сдавать императорский экзамен, чтобы достичь высокого положения, а довольствуется должностью скромного учителя в особняке министра.       Если уж говорить о моей жизни в этом особняке, то Старикан в ней — единственное теплое воспоминание.       Он учил нас читать и писать, рассуждать о делах государства, а кроме того рассказывал множество увлекательных историй о благородных героях. Мальчишки — даже самые отпетые озорники — смотрели на него во все глаза и слушали разинув рот, боясь упустить хоть слово.       Частенько, застукав меня в дядиной библиотеке, где я прятался и тайком читал книги, Старикан не бранился, а мягко улыбаясь, трепал меня по макушке. Потом пускался в пространные рассуждения об управлении государством, дворцовых интригах и заговорах, хитроумных стратегиях и всякой всячине, которая, по моему мнению, никогда мне в жизни не пригодится. Я много раз задавал ему вопрос, зачем он всё это рассказывает; он же вечно напускал на себя многозначительный вид и отделывался туманным объяснением:       — Придет день, Хань Синь, и эти знания сослужат тебе добрую службу.       Пускай я до сих пор и половины его речей не понял, но всё же очень рад, что у меня был такой наставник. Когда был нужен, он всегда оказывался рядом, исцелял мои раны после стычек с двоюродными братцами, читал вслух интересные книги, видел во мне человека, заботился…       И вот теперь я ломаю голову, как бы ускользнуть из-под бдительного надзора Мужун Юя, чтобы отправиться на условленную встречу. И тут принц неожиданно заявляет, что вечером прибудет посланник императора Великой Янь, так что сам он займется приемом гостей, а мои услуги ему не потребуются.       Хвала Небесам!       В глубине души предаюсь ликованию — и что мне за дело до его угрюмого взгляда и ледяной физиономии!       Он же поворачивается ко мне и грозит:       — Смотри, не болтайся где попало. Надумаешь сбежать, я тебе устрою!       В назначенный срок являюсь в условленное место. Битый час мерзну на холодном ветру и, отчаявшись, начинаю подозревать, что Старикан меня попросту прокатил.       Стоит глухая ночь, нигде ни шороха, ни стука.       Как могу кутаюсь в одежду, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Вскоре окончательно теряю счет времени. Луна уже скрылась за облаками, я одиноко зябну в потемках, и лишь вдалеке мерцает крошечный огонек костра.       Скрючиваюсь за углом какой-то постройки. Откуда-то смутно доносятся шаги ночного патруля, ритмичное звяканье доспехов и оружия. Безуспешно пытаюсь согреть дыханием закоченевшие пальцы и бормочу под нос ругательства:       — Проклятый Старикан, чтоб ему пусто было, и где там его носит…       — Эй, мелкий негодник, о ком это ты?       Получив крепкий подзатыльник, вскидываю голову. Передо мной стоит человек с хлыстом в руках и смотрит невозмутимым взглядом. Изучаю его, прищурив глаза, а узнав, поднимаюсь на ноги.       — Старикан…       Он едва заметно улыбается, и я получаю вторую затрещину.       — Ах ты, поганец, как ты смеешь так называть своего наставника?!       Спешу сменить тон:       — Прошу прощения, оговорился, почтенный старейшина Ляо!       Старикан известен всем как выдающийся ученый муж, я же знаю, что он еще и боевыми искусствами владеет, хотя эти свои таланты никогда не демонстрирует публике. Поэтому меня не удивляет, что он сумел беспрепятственно проникнуть во вражеский военный лагерь: у него в запасе немало всяких хитрых штук вроде давешней серебряной иглы.       Мы садимся на корточки и жмемся друг к другу, как два солдата, которые стараются хоть немного согреться на посту.       На самом деле Старикану всего-то лет сорок, и глаз у него по-прежнему острый. Подбородок зарос черной щетиной, на плечах — темное платье, в котором он выглядит тощим, как бамбуковый шест.       — Наставник, раз уж вы с такой легкостью пробрались сюда, почему бы вам не прихватить меня с собой, пока я и сам здесь не состарился?       Он сердито косится на меня:       — Как у тебя только язык поворачивается? Стыдись! Что за речи?       Не удержавшись, вздыхаю:       — Вообще-то, я по собственной воле в плен не рвался. И как мне теперь отсюда выбраться? Если желаете, чтоб я тут умер, зачем тогда явились?       Он слегка улыбается:       — Ну, похоже, в плену тебе не так уж и плохо. Во всяком случае, на мой взгляд, чай ты подаешь безупречно.       Задыхаюсь от возмущения:       — А куда деваться? Откажусь — и меня ждет долгая мучительная смерть!       Старикан поворачивает ко мне лицо и усмехается:       — Сегодня я пришел не для того, чтобы развлекать тебя своей старческой болтовней. Хочу сказать тебе кое-что важное.       Я еще не слышал, чтобы он вещал таким многозначительным тоном, и меня сразу охватывают дурные предчувствия.       — Хань Синь, ты уже давно играешь роль легкомысленного бездельника, никчемного молодого повесы. Настало время сбросить маску — или ты намерен рядиться в чужие одежды всю жизнь?       Сердце пропускает удар, я сжимаю зубы и решаю, что пора развернуться и сбежать. Не собираюсь выслушивать подобные речи!       Рука наставника клещами сжимает мое запястье.       — Знаю, с самого детства тобой помыкали, тебя презирали и ни во что не ставили, — суровым голосом говорит он. — И ты научился ничего не принимать близко к сердцу. Но теперь взгляни: жизнь меняется. Продолжишь носить личину и дальше?       Ну вот меня и раскусили… Отворачиваюсь, не желая продолжать этот разговор.       — Возможно, ты неплохо устроился в своем уютном маленьком мире, — добавляет Старикан. — Но знаешь ли ты, что происходит там, за его пределами?       — Ну разумеется, знаю, — отвечаю без тени интереса. — Все как один властительные князья Великой Жуи двинули войска на защиту императорского трона, но мощная армия Великой Янь разбила их в пух и прах. Выражаясь поэтически, опадают по осени цветы, утекает вода, и всё приходит в упадок и запустение. Итак, войско Великой Жуи разгромлено, не избежали смерти ни князья, ни простые солдаты. Главнокомандующий Южной армией Хэн сосредоточил в своих руках крупные военные силы, однако выдвигаться на север не спешит, а яньцы тем временем захватили укрепления у реки Со, и столица оказалась на краю гибели.       Наставник кивает и бросает на меня взгляд, от которого кровь стынет в жилах:       — Да, вижу, кое-что ты понимаешь.       — И какое отношение всё это имеет ко мне? — Я резко вырываю свое запястье. — Всё, что я хочу — жить обычной жизнью простого человека. Положение императорского родича — колодки на шее, к тому же никто и не считает меня за человека благородного. Никому до меня дела нет. Я попал в плен, но под пыткой не сказал ни слова, ничем не запятнал их высокое имя. Я ничего им не должен: живы они, мертвы — до их судьбы мне тоже нет никакого дела!       Старикан мгновенно вспыхивает гневом:       — Хватит нести вздор! Ты не просто какой-то там императорский родич… Ты…       Поднимаю глаза, смотрю на него в упор и чувствую: здесь что-то не сходится.       — Я?..       Он вздрагивает всем телом и долго глядит на меня в замешательстве, потом резко отворачивается. Кажется, на этот раз я всё-таки перегнул палку и рассердил его всерьез. Осторожно тяну его за рукав:       — Это… в общем… прошу прощения, наставник Ляо.       — Как ты можешь говорить, что до судьбы Великой Жуи тебе нет дела?.. — едва слышно произносит он — так, словно не мне вопрос задает, а беседует сам с собой.       Замираю и смотрю на него, не зная, что сказать. Тишина стоит такая, как будто всё живое вымерло на много ли вокруг. В голове роятся бесчисленные мысли, на душе неспокойно. Наконец наставник снова оборачивается ко мне, и его глаза таинственно блестят.       — Не суждено тебе, Хань Синь, жить обычной жизнью.       Меня словно огромным молотом по макушке огрели. В ярости налетаю на него:       — Это моя жизнь, только моя! Никто не проживет ее за меня! Вся эта война и вся эта политика меня совершенно не касаются!       Разворачиваюсь и быстро ухожу прочь. В спину мне летит глухой голос:       — И ты будешь доволен, когда яньцы поставят твой народ на колени?       Снова поворачиваюсь к нему лицом, пристально смотрю в глаза, и мой голос упрямо звенит:       — Я здесь не задержусь! Ни здесь, ни в Великой Жуи!       В ответ — только посвист ледяного ветра.       Медленно бреду по узкой тропинке на онемелых от холода ногах. Печальная луна выглядывает из-за облаков, и я отбрасываю на землю унылую тень. Кругом — безмолвие и тишина. И ни единой живой души.       Сворачиваю за угол, поднимаю голову — и неожиданно застываю как вкопанный. На галерее, что тянется вокруг дома, сидит одинокая фигура.       Это же… ну конечно, кто как не Мужун Юй! Но он же сейчас должен принимать императорского посланника? С чего бы ему тут торчать в такой поздний час?       На яньском принце простая светлая одежда. Слегка склонив голову, он прикрыл глаза, словно погруженный в глубокие раздумья, но от него, как всегда, исходит властная сила. В руке он держит глиняную флягу, и резкий порыв ветра внезапно доносит до меня запах вина.       Похоже, высочество не в духе.       Не хватало еще нарваться на неприятности. Тихонько отступаю назад, собираясь развернуться и исчезнуть.       — Стоять!       Замираю, а Мужун Юй медленно поднимает голову и смотрит прямо на меня.       — Хань Синь, поди-ка сюда… Выпей со мной вина.       Недаром говорят: «При встрече с душевным другом и тысячи чарок покажется мало…» Впрочем, мне нужно гораздо меньше, чтобы захмелеть. Вскоре наши лица уже пылают жаром, а беседа становится всё более оживленной.       — Сегодня прибыл посланник от отца-императора… И вот что я думаю… — Мужун Юй поднимает чарку, приветствуя висящую в небе луну. — Он всё-таки мне не доверяет…       — Да ладно!.. С чего бы это отец — и не доверял… родному-то сыну?..       Глубокомысленно подпираю рукой лоб и разглядываю вино в чарке. Мужун Юй опрокидывает свою одним глотком и горько усмехается:       — Тебе не понять…       Гляжу на него, неторопливо потягивая хмельной напиток.       — Ага, и ты тут же помчался глушить горе вином?       Он кивает и наливает себе еще.       — Понимаю, тебе ужасно обидно. Давай, выскажи всё как есть, — советую, — сразу полегчает…       Получаю в ответ тяжелый взгляд и поспешно добавляю:       — Ладно, не хочешь говорить — и не надо… Не думай, я к тебе в душу не лезу… Дело твое, личное…       В его глазах мелькает какое-то незнакомое чувство. Печаль? Я теряюсь… Не-ет, что-то здесь не так… Где Мужун Юй — и где печаль…       А он не спеша, раздумчиво повествует:       — Я старший сын императора Великой Янь, но никто не знает… что во мне течет и кровь народа Великой Жуи. Матушка моя… была из знатной семьи, родом из здешних мест. Отец… захватил ее в плен во время войны… и полюбил всем сердцем… Он восхищался ее талантами… сделал любимой наложницей…— Мужун Юй низко опускает голову, и мне с трудом удается расслышать слова: — Но только… матушка ненавидела отца… ненавидела, даже когда подарила ему сына. Ну а я… рожденный от него ребенок… для нее как будто и вовсе не существовал…       Я вдруг вспоминаю собственных родителей, которых не видел никогда, и сердце сжимается от боли. Особенно не задумываясь, сочувственно похлопываю Мужун Юя по спине. Тот уже изрядно пьян и продолжает без остановки изливать душу:       — Матушка сильно тосковала по родному дому… Мне было шесть, когда она умерла. Может, отец меня и любит… Но у меня четыре младших брата, все они из знатных и богатых семей. Мне же негде искать поддержки… Я могу полагаться только на себя.       Я, видимо, тоже слегка перебрал: навалившись грудью на столик, смотрю на принца, а перед глазами висит легкая мутная пелена.       — И поэтому… — спрашиваю, — ты только тем и занят, что воюешь со всеми подряд?       — Мои братцы… пользуются поддержкой влиятельных родичей со стороны матери, а я… У меня за спиной никто не стоит… Ничем, кроме военных побед, не укрепить мое положение при дворе.       Теперь я понимаю его гораздо лучше и мрачно вздыхаю:       — А отец тебе всё равно не доверяет… поэтому ты и сидишь тут, убиваешься…       Мужун Юй кивает и резко вскидывает взгляд. Его длинный палец тычет мне прямо в лицо:       — В точку! — Он наливает себе очередную чарку и пристально меня изучает. — Хань Синь, а твои родители… что они за люди?       Крепко зажмуриваюсь. В голове — полный кавардак. После долгого молчания наконец выдавливаю из себя:       — Я… не знаю… никогда их не видел.       — Ну, хотя бы что-то… ты же наверняка помнишь?       Качаю головой и осушаю чарку до дна.       — Я… я правда не знаю… До девяти лет — ничего…       Мужун Юй широко распахивает глаза:       — Это как?       — Всякий раз, когда пытаюсь что-нибудь вспомнить, голова трещит и раскалывается… И я бросаю это безнадежное дело.       — Выходит… мы с тобой чем-то похожи…       Щеки его вспыхивают, черные глаза затягивает легкая поволока. У меня и самого в глазах стоит туман, а Мужун Юя и вовсе вижу довольно смутно.       Невесело усмехаюсь, запрокидываю голову и вливаю в себя остатки вина. Всё тело становится легким как перышко, а мир вокруг расплывается и тонет в зыбком мареве.       Проходит немало времени, и вдруг я чувствую, словно сквозь сон, что падаю на что-то теплое и мягкое. Тело всё сильнее охватывает жар, а мысли окончательно путаются. Покрутившись так и сяк, устраиваюсь поудобнее и проваливаюсь в сон.       Вдруг что-то сжимает меня так сильно, что едва не душит.       Проклятое вино… Одна головная боль от него… Веки слипаются — никак не разомкнуть… Раз за разом пытаюсь спихнуть с себя тяжеленное непонятно что, но с каждой попыткой оно лишь наваливается на меня с новой силой.       Кажется, кровь бурлит и вскипает в жилах… Да это вино и впрямь забористая штука!       И тут по коже пробегает озноб. Собираю все силы и наконец приподнимаю веки. И что же я вижу? Пару сверкающих черных глаз.       Мы смотрим друг на друга целую вечность, затем мой рассеянный взгляд уплывает, и я созерцаю собственную голую грудь.       Одежда… Куда подевалась одежда?.. Неудивительно, что такой жуткий холод…       Щеку мою обжигает жаркое дыхание — кто-то пытается мне что-то сказать. Голова кружится невыносимо, а в ушах стоит такой шум, что я всё равно не разбираю ни слова.       Да что, в конце концов, происходит?!       Мои щеки пылают, в рот проникает чей-то горячий язык, захватывает территорию и хозяйничает там вовсю, словно наконец-то дорвался до вожделенного лакомства.       Снова и снова напрягаю все силы, чтобы разглядеть лицо. Это удается не сразу.       Мужун Юй. Он навис надо мной черной тенью, его тяжелое, частое дыхание громко отдается в ушах. Лицо его всё сильнее наливается румянцем, а ясные живые глаза становятся мутными от похоти. Он пристально наблюдает, как отчаянно я трепыхаюсь в его руках, и с новым усилием втягивает в себя воздух.       Пытаюсь найти происходящему логическое объяснение, но мысли в полной тумана голове сплетаются в беспорядочный клубок. Вдруг Мужун Юй снова резко приникает ко мне. Инстинктивно уворачиваюсь и тут же чувствую, как он впивается поцелуями в мою шею, посасывает ее и кусает.       Он… да что ему нужно?!       Неужели…       Неужели он так надрался, что принял меня за женщину?.. Или же, стоит ему хлебнуть лишку, его сразу одолевают страстные порывы?       Ага, вот оно что! У него давно не было женщин…       А может… его и мужчины тоже привлекают?..       Я слабо дергаюсь под ним, и меня разбирает смех.       — Что тут смешного? — возмущенно шипит он мне в ухо, не прекращая лапать меня руками во всех местах, куда только может дотянуться.       Оказывается, у яньского принца весьма своеобразные пристрастия!       И почему только он не рассказал мне об этом раньше? Стыдиться тут нечего, я не из тех, кто станет тыкать в него пальцем.       — Мужун Юй!       — М-м?       С превеликим трудом вцепляюсь в лапы этого похотливого кота:       — Выйдешь из дома, поверни налево, иди до конца улицы… Там увидишь небольшой трехэтажный дом с красными фонарями. Вот тебе лучшее веселое заведение во всей округе. Проходи вперед, смелее — там тебе и мужчины найдутся. На любой вкус… Хошь — высокие, хошь — мелкие, хошь — красавцы, хошь — уродцы: знай выбирай! Не беспокойся, место надежное, проверенное… Я плачу, приятель, у меня там знатная скидка.       Говорю — а сам похлопываю его по плечу: пусть знает, какой я щедрый, надежный друг с хорошими связями!       Придавившая меня тяжесть вдруг отпускает.       А он малый не промах — сразу смекнул, о чем я речь веду.       Подумав, разжимаю руки. Пользуясь возможностью, поворачиваюсь на бок, натягиваю на себя одеяло и сонно бормочу:       — Тысяч слитков золота достойно лишь одно мгновенье в час ночной…** Извини, что не провожаю… И не забудь дверь за собой закрыть… Как же спать… охота…       Сладко зеваю во весь рот. И вдруг — бац! — оглушительный хлопок, голова моя дергается, щеку обжигает боль.       Резко вскидываюсь и вижу, что Мужун Юй уже стоит в полный рост, поправляя одежду, и не сводит с меня глаз, бледный как смерть.       Сон мигом улетучивается, я в растерянности зажимаю щеку ладонью. Лицо яньского принца темнеет, как грозовая туча, губы дергаются, а всё тело словно судорога сводит. Только грудь бурно вздымается — похоже, он всеми силами стремится подавить гнев.       Что… за дела?       Я всего лишь старался понять ход твоих мыслей, разделить заботы на двоих… Пусть я узнал твою маленькую тайну, но я же не собирался поднимать тебя на смех!.. Многие отпрыски императорских семей заводят мальчиков для утех, эка невидаль...       Что, прикрываешь стыд гневом? Зачем сразу драться-то, а?       Мужун Юй сверлит меня ледяным взглядом — и вдруг разворачивается и вылетает из комнаты, не забыв хлопнуть дверью.       Хрясь! — с потолочных балок сыплется пыль, огонь свечи мечется и едва не гаснет.       — И что это было?..       Долго сижу в полном недоумении, потом медленно опускаю руку и склоняюсь на мягкие подушки. _______ *Чжоу-гун - сын чжоусского правителя, один из основателей чжоусской династии (11 век до н. э. ). Он считается автором сонника, который весьма популярен в Китае до сих пор. Выражение "составить компанию Чжоу-гуну" означает "поспать", "вздремнуть". **"Тысяч слитков золота достойно лишь одно мгновенье в час ночной" - Строка из стихотворения великого китайского поэта Су Дун-по (Су Ши, 1037–1101) "Весенняя ночь" (перевод И.Голубева). Образ весенней ночи, понятное дело, намекает на любовные утехи: Тысяч слитков золота достойно Лишь одно мгновенье в час ночной. В воздухе — цветов благоуханье, Наземь пали тени под луной. Из покоев ласковой свирели Плавно льется-льется нежный звук, А во глубине палаты дальней Ночь собой накрыла все вокруг.