Там, за холодными песками

      Кручусь туда-сюда, путаясь в теплом одеяле. В окно пробивается тусклый свет, и я, еще толком не проснувшись, натягиваю одеяло на голову. Интересно, как долго я спал? Поворачиваюсь на бок, потом сажусь на постели.       Высовываюсь из своего кокона и тотчас начинаю дрожать от холода, который быстро прогоняет остатки сна.       Виски сверлит тупая боль, и я снова закрываю глаза. Вот уж правда: в возлияниях следует знать меру, голова после них просто раскалывается.       Приглаживаю пальцами спутанные волосы, открываю глаза еще раз — и тут обнаруживаю, что до пояса я совершенно голый. Застываю в изумлении.       Что-то не припомню за собой странной привычки ложиться спать без одежды…       Прошлой ночью… Да что такое случилось прошлой ночью?       Изо всех сил напрягаю память, но в голове клубится густой туман, и ясная картина никак не складывается.       Помню, как вечером явился Старикан… Мы поговорили и ни к чему не пришли… Потом с Мужун Юем напились вина…       Опускаю взгляд и замечаю на собственном теле какие-то багровые пятна. Теряюсь в догадках: вроде бы никто меня вчера не бил, откуда же взялись эти следы?       Долго предаюсь мрачным размышлениям, но, так и не раскрыв эту тайну, решаю выкинуть всё из головы. Умывшись и одевшись, выхожу во двор.       Утро стоит ясное, золотистые солнечные блики играют на мощенных камнем дорожках. Влажный прохладный ветерок приятно обдувает лицо. Поднимаю голову и смотрю на небо: погода отличная, ни облачка, надо мной простирается чистая, глубокая синева.       Из-за стены неясно доносится журчание ручейка и тихий шелест — это ветер играет с травами на лугу.       Как бежит время! Когда я прибыл сюда с генералом Чжоу, стояла весна, а сейчас уже близится осень.       Вдруг перед глазами всплывает гневное лицо Старикана, и я чувствую себя слегка виноватым. С тех пор как я оказался в армии, мы еще ни разу не виделись — и при первой же встрече я так сильно его рассердил. Искренне сожалею и глубоко раскаиваюсь. Сумей я сдержаться, может, он и согласился бы вытащить меня отсюда… Но ничего не поделаешь: Старикан уже ушел, и теперь остается только сокрушенно вздыхать.       Направляюсь к покоям Мужун Юя. Сегодня я безнадежно проспал — интересно, какая взбучка мне за это грозит? Прохожу по галерее и вижу, как из-за угла появляются личные слуги яньского принца. В руках у них чай и какие-то закуски, на лицах — тревога и страх. Вся компания шушукается между собой, и тут один из них замечает меня. Все тревоги как ветром сдувает.       — Братец Хань! — расплывается он в широкой улыбке и дружески похлопывает меня по плечу. — Сделай милость, отнеси это всё в комнату его высочества!       На миг озадаченно застываю, потом задаю резонный вопрос:       — Зачем это? Вы же как раз оттуда идете!       Не успеваю договорить, а мне в руки уже всовывают поднос со всяческой снедью.       — Не знаю, что сегодня случилось с его высочеством, — объясняет другой слуга, — только он как встал с утра, так давай метать громы и молнии. Братец, мы все ужасно боимся, даже войти к нему в кабинет не смеем. У его высочества разговор короткий: р-раз — и голова с плеч!       Какое-то время стою столбом, потом начинаю возмущаться:       — Вы боитесь — а я, выходит, не боюсь? Мне, по правде говоря, тоже как-то не хочется, чтобы «р-раз — и голова с плеч».       — Нет-нет, что ты! Тебе это не грозит! Напротив, его высочество к тебе относится по-особому, мы все это заметили. Не беспокойся, братец Хань!       Переспорить целую компанию слуг мне, конечно, не под силу. Делать нечего, направляюсь к комнате Мужун Юя. Заглядываю в окно и вижу, что он стоит ко мне спиной. Доспехов на нем нет, только просторный длинный халат с широкими рукавами, а волосы небрежно собраны в простой узел. На письменном столе разложены чистые листы бумаги — похоже, принц собирался написать военный доклад, но больше чем на пару корявых строк его не хватило. Тут же высится гора смятых бумажек, заляпанных чернильными кляксами.       Он до сих пор не в духе?       Опускаю взгляд на поднос со снедью. Чаша уже остывшего риса, разные сласти… Завтрак, ясное дело. Выходит, принц еще ничего не ел, а солнце-то вон как высоко!       После долгих колебаний всё же решаюсь заговорить:       — Я… завтрак тебе принес.       Спина Мужун Юя вздрагивает. Яркий солнечный свет, пробиваясь сквозь узорные рамы, пятнами ложится ему на плечи, и его стройный силуэт отбрасывает на серые плиты пола длинную одинокую тень.       — Ты… просто поставь всё на стол.       Принц слегка поворачивает голову, словно в нерешительности, и искоса бросает на меня быстрый взгляд.       Осторожно опускаю поднос на стол и собираюсь уйти, но, дойдя до двери, оборачиваюсь и тихо говорю:       — Вот что… Знаешь, даже если на душе паршиво, всё равно нужно хоть немного поесть.       Он вроде бы издает какой-то невнятный звук, но я не уверен. Возвращаюсь и молча прибираюсь на столе. Потом снова направляюсь к двери, но неожиданно яньский принц меня останавливает. Он поворачивается, и теперь я вижу его мрачное изможденное лицо — словно он всю ночь напролет глаз не сомкнул. Мужун Юй хмурит брови, взгляд его блуждает. После долгого молчания принц тихо спрашивает:       — Этой ночью… ты хорошо спал?       Что-то я не пойму, к чему вдруг такие странные вопросы. Но всё же, подумав, киваю:       — Вчера вечером выпил лишнего, потом крепко уснул, а с утра голова немного болит.       На его лице появляется странное выражение, а взгляд снова куда-то убегает. Потом Мужун Юй тоже кивает:       — Видимо, не стоит тебе много пить. Быстро пьянеешь…       Да что с ним сегодня такое? Вместо того, чтобы писать свой доклад, со мной выпивку обсуждает…       Мужун Юй пристально смотрит на меня. Между бровей у него залегла морщинка — глубокая, словно ножом вырезанная. Кажется, к щекам его приливает кровь, и они слегка розовеют, но при таком освещении видно не слишком хорошо, так что ручаться не стану.       Может, у него жар?       — Мужун Юй! — Я тыкаю в него пальцем. — Не позвать ли тебе лекаря? Только взгляни на свое лицо: всё красное, так и горит. Может, ты болен чем, а?       Благородный принц, оказывается, даже не способен сам о себе позаботиться. Посмеиваясь над ним в глубине души, подхожу к столу, наливаю чашку чая и протягиваю ему. Он молча, с улыбкой, берет чашку из моих рук, тихонько гладит ее пальцами, но пить не спешит.       — Пойду приглашу лекаря, — говорю, не глядя на него, и направляюсь к двери. — Болезнь запускать не стоит. Да заодно и меня пусть осмотрит.       Он резко оборачивается и сверлит меня взглядом.       — А… а что с тобой?       Пожимаю плечами и указываю пальцем на шею:       — Да сам не знаю. Странные пятна вот здесь — то синие, то красные. Понятия не имею, откуда взялись. Уродство какое-то.       Мужун Юй долго стоит столбом, потом вдруг ставит чашку на стол, и его лицо снова застывает невозмутимой маской.       — Где? Дай мне взглянуть.       Он быстро подходит, но я хмурю брови и отмахиваюсь:       — Нет-нет, не стоит. Благодарю за заботу, ваше высочество. Лучше я сам схожу и отыщу лекаря.       Не дожидаясь, когда он приблизится, хватаю ноги в руки — и был таков.       У Мужун Юя сегодня точно день с утра не задался. Прежде, когда я ему прислуживал и у него выдавалась свободная минутка, он непременно устраивал со мной ехидные перебранки. Мы только и делали, что подтрунивали друг над другом — и, надо признать, отлично проводили время. Но сегодня он ведет себя очень странно. Я бы даже сказал, загадочно.       За обедом яньский принц всё так же напряжен, цедит слова, бросает исподлобья быстрые взгляды, да и вообще, на редкость молчалив: едва ли перекидывается со мной парой фраз. Когда я подаю кушанья, съедает заметно больше, чем обычно. Потом тихо бормочет себе под нос: «Ну почему? Почему?» — и углубляется в собственные мысли с таким серьезным видом, словно решает судьбы Поднебесной.       Наконец он немного приходит в себя и садится за работу. Смахнув со стола кучу мятых и перепачканных бумажек, раскладывает чистые листы и принимается за донесение императору: берет кисть и начинает выводить тонкие аккуратные линии. Приготовив для него тушь и заварив чай, разворачиваюсь, чтобы покинуть комнату.       Эх, хорошо-то как после обеда! Вот бы сейчас на сытый желудок немного вздрем…       — Куда это ты?       Замираю на ходу и спокойно встречаю его пристальный взгляд.       — Да вот, собираюсь вздремнуть после обеда, — отвечаю как бы между прочим. — Не знаю, что там случилось этой ночью, только голова до сих пор трещит.       Услышав мои слова, Мужун Юй замирает на месте с таким видом, будто подавился. Потом обводит глазами комнату и указывает на кресло позади себя:       — Не уходи. Садись там. Ты должен всегда находиться рядом со мной.       Сердито скрипнув зубами, с неохотой устраиваюсь в кресле за его спиной. Мужун Юй поджимает губы, отворачивается и больше не удостаивает меня вниманием.       Какое-то время слышу только, как тихо скользит кисть по дорогой сюаньчэнской бумаге*. В воздухе витает легкий аромат туши, яркие лучи солнца проникают в комнату и приносят с собой тепло.       Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем книга выпадает у меня из рук, голова откидывается на спинку кресла, а веки смыкаются. Никак не могу удержаться, принимаю любезное приглашение Чжоу-гуна и отправляюсь попить с почтенным старцем чайку.       Сплю, как обычно, чутко и слышу сквозь дрему, как тихо шуршат — ш-ш-ш! — тонкие бумажные листы. Потом до меня доносятся тяжелые шаги — чеканная воинская поступь. Ей вторит ритмичное бряцание доспехов, и, наконец, раздается гулкий удар древка об пол.       — Ваше высо…       Похоже, пришедшего с докладом командира прервали на полуслове. Слышится шорох ткани.       — Выйдем за дверь и поговорим.       Снова наступает тишина, и я неосознанно пытаюсь устроиться поудобнее. Но подлокотник кресла больно впивается в бок, и через мгновение я открываю глаза.       Комната по-прежнему нежится в теплых солнечных лучах, на стенах и на полу — россыпь мелких золотистых пятнышек. Беззвучно зеваю и выпрямляюсь в кресле.       — Ты уверен? — доносится из-за двери.       — Ваш подчиненный совершенно уверен. Пленника опознали как князя Юй Цина из Великой Жуи.       Слышится довольный смех Мужун Юя:       — Ну вот, теперь все великие князья империи Жуи либо погибли, либо в плену. Интересно, что еще у них осталось в запасе?       Сердце резко сжимается в груди. Князь Юй Цин, такой гордый и благородный!       Он единственный в императорской семье, кому безразличны богатство и слава. Он один никогда не рвался к трону, никогда не боролся за власть. Князь далек от двора, все свои силы и таланты он использовал на то, чтобы собрать огромную коллекцию книг выдающихся поэтов и мудрецов. Неужели дела империи настолько плохи, что даже такой человек надел доспехи и вызвался идти в бой?       В мыслях моих — полное смятение, а пальцы вцепились в подлокотники кресла так сильно, что костяшки побелели.       Неужели даже князь Юй Цин попал в плен?       — После восстания, которое поднял князь Чжао двенадцать лет назад, мощь империи Жуи непрерывно слабела. Императорский дом мало-помалу пришел в упадок. Теперь даже князю Книгоеду пришлось взяться за оружие. — Мужун Юй пренебрежительно усмехнулся. — Всем известно: нынешний император Вэнь слаб и измучен хворью. Он круглый год не покидает внутренних покоев дворца. Правящая семья полностью истощена. Если император Вэнь не вынесет горестей войны и умрет, кто знает, кому достанется трон!       — Мудрые речи, ваше высочество! — негромко замечает командир, явно сдерживая бурную радость. — Сейчас боевой дух нашей армии высок как никогда. Если нанести мощный удар, можно одним махом захватить Южный перевал, а там и до столицы Великой Жуи рукой подать!       — Нет, Южный перевал защищать легко, а захватить трудно. К тому же Чжоу Чжэньлуань самолично командует обороной. Если хотим достичь успеха, нужно тщательно продумать и стратегию, и тактику.       — По донесениям наших лазутчиков, у Чжоу Чжэньлуаня сейчас забот полон рот. Военный министр Се Юнь внедрил в его армию немало своих людей, чтобы ограничить его влияние. Эти двое давно ведут между собой скрытую и явную борьбу, не гнушаясь никакими средствами, и день ото дня обстановка только накаляется.       — Тц-тц, подумать только: в такие трудные времена Великую Жуи раздирают внутренние распри! Что ж, нам же лучше: время идет, а наши шансы на победу растут. Сейчас только Южный перевал и держится — но и тому уже осталось недолго!       — Ваше высочество, стоит овладеть Южным перевалом, и ваши боевые заслуги уже никто не сможет превзойти! С такой огромной военной мощью за плечами вы смело сможете вступить в борьбу за титул наследника престола. И наверняка добьетесь успеха!       — Замолчи! — сурово обрывает его Мужун Юй.       Военачальник тут же закрывает рот на три замка.       — Не желаю больше слушать подобные речи! — продолжает яньский принц. — А если станешь при других давать волю языку, не смей даже надеяться на мою защиту. — Немного помолчав и справившись с гневом, он добавляет уже спокойнее: — Сейчас наша единственная забота — думать, как захватить Южный перевал.       — Ваше высочество, вы здесь совсем одни, вдалеке от двора, — после недолгих колебаний отвечает командир. — Между тем наши люди в столице сообщают, что кое-кто из ваших братьев уже начал действовать… а здоровье государя-императора в последнее время заметно пошатнулось. Вы…       Во внутреннем дворике стоит тишина, только ветер еле слышно шелестит листвой, тревожа безмятежный покой ясного дня.       — Я… Твои слова не останутся без внимания. Можешь идти.       — Слушаюсь! Ваш подчиненный удаляется.       От их разговора на душе становится совсем тоскливо — сам не знаю, то ли из-за неизбежной вражды братьев, то ли из-за тревоги за судьбу Великой Жуи, то ли из-за того, что мой собственный путь теряется во мгле неизвестности.       В тот день Мужун Юй больше не говорит мне ни слова. Облачившись в доспехи, он отправляется на площадку для учений.       Издалека наблюдаю за его войском.       Волна за волной яньская армия разливается перед глазами, как темный безбрежный океан. Холодные блики солнца играют на доспехах и оружии, слепят глаза. Черный расшитый золотом стяг главнокомандующего реет, бьется на ветру; на полотнище сверкает серебром единственный иероглиф «янь»**. Военачальники и солдаты в черных шлемах и черных доспехах, плотно сомкнув ряды, застыли навытяжку перед принцем.       Мужун Юй стоит в своих тяжелых посеребренных латах, прямой, как обоюдоострый меч. Шлем его, украшенный белоснежным орлиным пером,*** сверкает яростным льдистым блеском. Вся фигура его пылает ярче солнца, и ничьи глаза не смеют смотреть на него в упор.       Избранный сын Неба.       Поистине, такой человек — удача для Великой Янь, но бедствие для Великой Жуи. В жилах его течет благородная кровь, он не станет покорно сносить презрение и насмешки придворных, потому и стремится на поле битвы — доказать, чего стоит на самом деле. Там, в бою, он воин и полководец: ведет армию на врага, машет мечом, льет кровь, сеет смерть. А в недалеком будущем поднимется к вершинам власти, чтобы взять в свои руки бразды правления великой яньской империей.       Печально улыбаюсь.       Нет в этом мире равенства меж людьми. Кто он — и кто я? Облако в небе — и грязь под ногами.       Что ж, своей участью я вполне доволен, знаю пределы возможного и не стану мечтать о том, чего получить нельзя.       После ужина Мужун Юй созывает военачальников в свой кабинет — похоже, им нужно обсудить всякие важные вопросы.       Я же потихоньку пробираюсь к тюремным камерам.       Стража знает, что я повсюду сопровождаю его высочество, и не осмеливается чинить препятствия. Темными мрачными коридорами прохожу вглубь тюрьмы. В нос ударяет затхлая вонь, и я невольно задерживаю дыхание. Факелы на стенах тихонько потрескивают, вокруг меня, словно сонмы адских чудищ, извиваются зловещие тени. Не останавливаясь, иду вперед, пока не добираюсь до самой последней камеры.       Неужели блестящему ученому мужу, члену императорской фамилии место в такой дыре?       В тусклом свете факелов замечаю смутный силуэт человека, недвижно сидящего в углу. Высокая худая фигура кажется изможденной и осунувшейся. Отблески света мерцают на скорбном лице, мертвенно-бледном, почти прозрачном. Глаза закрыты, и кажется, что узник крепко спит, но я вижу, как едва заметно дрожат его длинные худые руки.       Тихо присаживаюсь на корточки — мне совсем не хочется беспокоить несчастного пленника.       Это действительно он — князь Юй Цин.       Вдруг его скручивает приступ надрывного кашля. Сердце мое сжимается, я торопливо шепчу:       — Ваша светлость, с вами всё хорошо?       Он медленно открывает глаза и смотрит на меня в замешательстве, словно не узнает. Проходит немало времени, прежде чем он четко, уверенно произносит мое имя:       — Хань Синь.       Потом добавляет:       — Выходит, ты всё-таки жив.       Он с трудом поднимается и медленно подползает ко мне. На губах его — бледная тень улыбки. Я виновато киваю.       — В эти смутные времена выжить не так-то легко, — усмехается он.       — Ваша светлость, вас здесь пытали?       Он качает головой, лицо его застывает каменной маской.       — Нет. Я же не кто-нибудь, а великий князь, член императорской фамилии. Разве они осмелятся? — Он поднимает взгляд: — А вот тебе, думаю, досталось, верно?       Опускаю глаза:       — Да так, ничего особенного. Пара ударов кнута, только и всего.       Наступает тишина. После затянувшейся паузы решаюсь спросить:       — Ваша светлость, неужели положение настолько тяжелое, что даже вам в итоге пришлось…       Он долго, бесконечно долго молчит, потом отвечает тусклым, равнодушным тоном — так, будто и не о себе говорит:       — Да, так и есть. — Князь тяжело вздыхает, живой огонек в его глазах гаснет. — Я всегда был ученым, книжным червем, дни свои посвятил бумаге и кисти. Ныне, потерпев поражение как воин, я жду лишь одного — смерти.       Смотрю на него, закусив губу. Лицо его спокойно, а взгляд глубок и кристально чист — кажется, он уже постиг вечную истину, что уходит за грань бытия.       И я внезапно не нахожу слов.       Он искоса бросает на меня изучающие взгляды, потом задумчиво произносит:       — Давно мы не виделись. Ты теперь еще больше похож на него.       Вздрагиваю всем телом и удивленно поднимаю глаза.       — Что?!       Он же словно меня и не слышит. Устремив неподвижный взгляд в окно и как будто позабыв о моем присутствии, беседует сам с собой:       — Двенадцать лет прошло… Тогда, двенадцать лет назад, если бы мятеж удался, если бы он одержал победу, сегодня империя не оказалась бы в столь плачевном положении…       Он?       Кто?       — Великая Жуи издревле стояла на знании и науках. Вся императорская семья — сплошь ученые мужи, выдающиеся, просвещенные умы, но только один… Только он, искусный воин и стратег… Если бы ныне он восседал на троне… Всё было бы иначе…       Тут я не выдерживаю. Просунув руку сквозь прутья решетки, хватаю его за плечо:       — О ком это вы? Кто он, ваша светлость? И какое отношение имеет ко мне?       Князь Юй Цин пристально смотрит на меня, словно пытается отыскать в моем лице нечто неведомое. Потом вдруг хватает меня за руку с такой силой, что я боюсь, как бы он мне запястье не сломал.       — Обещай мне, Хань Синь!       Усилием воли стараюсь подавить страх и киваю:       — Говорите, клянусь сделать всё, что в моих силах.       — Вернись, ты должен вернуться!       Я вздрагиваю и поднимаю на него растерянный взгляд. Князь неотрывно смотрит мне в глаза, его безнадежное лицо освещает печальная улыбка.       — Моему сыну еще не исполнилось и года. Прошу, позаботься о нем, когда меня не станет!       — Ваша светлость, к чему такие речи? Вы тоже можете вернуться!       Ничего не понимаю. Он, владетельный князь Юй Цин из императорского дома, ни с того ни с сего поручает мне — мне! — заботу о своем сыне?       Снова смотрю на него, и от этой улыбки меня вдруг до костей пробирает холодная дрожь.       — Ты и впрямь на него похож, — говорит князь. — Может быть… ты сумеешь воплотить его чаяния...       Он разжимает пальцы и вздыхает всей грудью. Затем мягко гладит меня по щеке, и взгляд его наполняется такой нежностью, словно он смотрит на родного сына. Я долго размышляю, потом осторожно спрашиваю:       — Ваша светлость, не могли бы вы мне всё-таки сказать, кто такой этот «он»? И что у нас с ним общего?       Он стоит неподвижно, прислонясь к дверной решетке, и со слабой улыбкой смотрит на меня.       — Ты действительно хочешь знать?       — Нечего тут знать! — словно гром с ясного неба раздается голос.       Испуганно оборачиваюсь и вижу в нескольких шагах освещенный факелом силуэт.       Мужун Юй!       Он кажется статуей, отлитой из металла. Ничего не могу прочесть на этом застывшем лице, лишь черные глаза смотрят на меня, бездонные, как ночное небо. Он бросается вперед, хватает меня за запястье и вздергивает на ноги. Не успеваю открыть рот, чтобы возмутиться или возразить, а он уже тащит меня за собой по коридору.       Спотыкаясь, спешу за ним, а запястье терзает боль.       — Отпусти, Мужун Юй!       Он и ухом не ведет, знай шагает себе и шагает. Пара минут — и мы покидаем здание тюрьмы. Всё вокруг заливает призрачный серебристый свет холодной луны.       С усилием вырываю руку, резко останавливаюсь и кричу:       — Ты что, совсем ума лишился? Я всего лишь беседовал со старым знакомым, с чего тебе взбрело в голову лезть в разговор?..       Мужун Юй резко оборачивается, и я вижу на его лице странную улыбку. Он делает шаг вперед, я же поневоле отступаю и чувствую, как от его взгляда стынет в жилах кровь.       — Да, я сошел с ума, — заявляет он, приближаясь ко мне.       Продолжаю пятиться — шаг за шагом. Кажется, что передо мной сейчас другой, совсем чужой человек.       И тут спина упирается в стену. Внутри у меня дикий переполох — вторжение пса в курятник, иначе не скажешь. Отступать больше некуда, прятаться негде. Что ж, остается лишь гордо смотреть противнику в глаза.       — Ты правда не помнишь, что было прошлой ночью? — спрашивает Мужун Юй.       Воздух сгущается, тяжким грузом ложится на плечи и грудь. С усилием разжимаю губы и выдавливаю:       — Говорю же: я так напился, что забыл всё напрочь.       — Врешь. Всё ты помнишь.       От такой наглости перехватывает дыхание. Ты еще будешь мне рассказывать, что в моей собственной голове?!       — Вконец спятил! Сходи в холодную воду окунись!       Не желаю больше разговаривать с этим полоумным. Протягиваю руку, чтобы оттолкнуть его и уйти.       — Ни с места!       Его голос звучит совсем близко. Безотчетно закрываюсь рукой, но, как только пальцы касаются его груди, мое запястье тут же попадает в тиски. От Мужун Юя веет таким холодом, словно весь он — огромная тысячелетняя глыба льда. Пытаюсь вывернуться из его хватки, но тиски сжимаются крепче.       — Хань Синь, я сказал: ни с места! — шепчут его губы прямо в ухо.       — Тогда… говори давай… чего тебе от меня нужно?       Мы молча застываем, глаза в глаза, и время как будто застывает вместе с нами. Не отвечая на вопрос, Мужун Юй вдруг делает еще шаг вперед, намертво прижимает меня к стене, обвивает руками и склоняется ниже. Рвусь изо всех сил, но даже шевельнуться не могу.       — Мужун Юй! — хриплю возмущенно. — Что ты делаешь?!       Струйка горячего воздуха щекочет кожу. Мужун Юй приподнимает мой подбородок и долго, горящими глазами, вглядывается мне в лицо. Не успеваю прийти в себя, как его ледяные губы накрывают мои, обжигая холодом. Тело вмиг деревенеет, и я даже не сопротивляюсь, позволяя яньскому принцу творить всё, что заблагорассудится.       Голова плывет, руки-ноги отнимаются, дышать нечем — но стылый холод резко сменяется жаром, который охватывает всё тело, лишая воли к сопротивлению.       После долгого, бесконечно долгого поцелуя меня, наконец, отпускают. Отчаянно хватаю ртом воздух.       — Вот что мне нужно! — голос Мужун Юя звучит хрипловато, но твердо.       Немного придя в себя, вскидываю голову и смотрю на него в упор, возмущенно скрипя зубами.       Мужун Юй, думаешь, раз я пленник, то со мной можно позволить себе любые вольности?       — Я уже сказал: если ты по юношам, так ступай себе в веселый дом! Хоть я и в плену, не смей меня так унижать!       Он ошеломленно застывает, потом крепко сжимает мои руки и с глубокой обидой восклицает:       — Хань Синь, ты что же, думаешь, я хочу тебя унизить?!       — Если нет, то чем ты сейчас занят? — задаю встречный вопрос.       Бросаю на Мужун Юя гневные взгляды, пытаясь высвободить запястья. Из его горла вдруг вырывается смешок.       — Хань Синь, ты что, и правда так думаешь?       В бешенстве сверлю его глазами. Он тихо смеется мне в ухо и, кажется, еле слышно скрежещет зубами. Затем склоняется еще ниже, и я чувствую на шее его теплое дыхание.       — Хань Синь, на самом деле я хочу расколоть твою тупую башку и прочистить твои слипшиеся мозги!       Хмурю брови. Что за бред несет этот тип?       Уму непостижимо.       Не успеваю отыскать во всем этом хоть какой-то смысл, а его губы уже снова льнут к моим. Язык нагло вторгается, заставляя разомкнуть стиснутые зубы, и начинает исследовать во рту каждый закоулок. Такому напору невозможно противиться, и тело само начинает отвечать…       — М-м-м…       Голова кружится от злости, и я собираю все силы, чтобы наконец оттолкнуть Мужун Юя от себя. Но вдруг тишину мирной ночи разрывает перепуганный вопль:       — Братец Юй! Чем это вы двое тут заняты?! _____ *Сюаньчэнская бумага получила название по месту происхождения — городу Сюаньчэн. Именно в этой живописной местности с глубокой древности и до сих пор делают прекрасную бумагу, предназначенную для каллиграфии и живописи. Она никогда не выцветает и не меняет свои свойства. За это ее иногда называют «тысячелетняя бумага». В качестве сырья для изготовления этой бумаги используется кора сандалового дерева и рисовая солома.Она не боится насекомых и плесени, сохраняет яркость туши и красок и никогда не желтеет. ** Иероглиф «янь» означает ласточку, эта же птичка фигурирует и в названии империи Великая Янь (как и в названии реально существовавшего царства Янь). В Китае ласточка кроме банального прихода весны символизирует смелость, опасность, верность и позитивную перемену в судьбе. В общем, Мужун Юй своим походом на Великую Жуи как бы намекает, что несет древней замшелой империи исключительно позитивные веяния:). ***Мужун Юй украсил свой шлем белым орлиным пером, конечно, не от избытка скромности. Иероглиф «юй» в его имени как раз и означает «перо». Орел же, как мы помним из главы 2, украшает и нагрудник доспехов Мужун Юя, и мы убеждаемся, что яньский принц избрал орла своим талисманом. В Китае эта птица символизирует Солнце, мужское начало ян, власть, воителя, храбрость, упорство, острое зрение, бесстрашие, силу. Эта птица — олицетворение силы, победы и отваги. Впрочем, здесь китайцы не слишком оригинальны.Однако китайцы очень любят еще и игру слов и всяческие созвучия. Дополнительный штрих: слово ying — «орел» звучит так же, как ying — «герой, выдающийся человек, талант, гений». В общем, наш орел Мужун Юй вполне укомплектован по фэн-шую и во главе боевых ласточек к подвигам готов:).