Там, за холодными песками

      — Эй, ты! Вернись и отвечай мне! Я запрещаю тебе молчать!       Шагаю вперед, руки заняты всякой всячиной, а за мной бежит эта — как бы ее назвать? — бойкая девица и возмущенно голосит на всю округу.       — Щелк! — рядом ударяет кнут.       Уворачиваюсь и прячусь за ближайшую колонну.       — Я тебя совсем загоняла, а ты знай терпишь и молчишь! И это называется мужчина?! — яростно вопит она во всю силу своих легких.       Невольно качаю головой и осторожно выглядываю из укрытия. Громко, с выражением излагаю:       — Трудно иметь дело только с женщинами и низкими людьми.(1)       — Ты еще и дерзишь! Ну, погоди у меня!       Раздается резкий свист. Девчонка машет кнутом, удары сыплются градом, но я снова уворачиваюсь и прячусь. На удивление, даже краешек одежды не пострадал!       Видимо, утомившись, девица опирается о колонну, чтобы перевести дух. Утирает пот со лба и сверлит меня сердитым взглядом. Пожимаю плечами и прислоняюсь к другой колонне, лениво рассматривая противницу с безопасного расстояния.       — Послушайте, великая княжна Сяо, что-то вы сегодня разбушевались ни свет ни заря. Может, хватит? У меня еще важных дел выше головы. Не управлюсь вовремя — вернется его высочество, и тогда наказания не избежать.       Девчонке лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Настоящая красавица: ясные очи, белоснежные зубки, нежная сияющая кожа. Вся она изящна и чиста, как нефритовая статуэтка, только что омытая теплой водой, а огненно-алое платье лишь подчеркивает ее утонченную прелесть.       Зовут девушку Сяо Циньюнь, она внучатая племянница вдовствующей императрицы Великой Янь. С самого рождения ей было пожаловано княжество Чжаопэн, и она росла, окруженная всеобщим обожанием, а потому не только высокомерна и горда, но также избалована и легкомысленна сверх меры. Однако столь живой и пылкий нрав нечасто встретишь среди дочерей благородных фамилий!       Рассерженная девица усаживается на парапет, высоко поднимает тонкие, как ниточки, брови и пожирает меня огромными глазищами. Голос ее гневно звенит:       — Не пытайся меня запугать! Думаешь, я боюсь моего братца Юя? А ты сам — никто, какой-то жалкий пленник. Как ты смеешь так со мной разговаривать?       — Да-да, конечно! — смиренно киваю головой, а уголки губ сами ползут вверх. — Великая княжна, ваше происхождение, несомненно, позволяет вам смотреть свысока на всех, даже на его императорское высочество.       По ее собственным словам, княжна приходится Мужун Юю невестой. Услышав, что он одержал крупную военную победу, она не мешкая примчалась сюда, чтобы встретиться с женихом, да еще прихватила с собой служанок, слуг и стражу — целую свиту, больше сотни человек. Похоже, в резиденции его императорского высочества теперь будет не протолкнуться. Шум, гам, пыль столбом — какой же это военный лагерь?       Мужун Юй — командир строгий и не стал бы долго терпеть подобное безобразие. Однако вдовствующая императрица — фигура, с которой нельзя не считаться, так что хочешь не хочешь, а приходится смириться. Только и остается, что махнуть рукой и позволить глупой девчонке куролесить в свое удовольствие.       — Ты!.. — Лицо княжны вспыхивает. Вскочив на ноги одним прыжком, она обеими руками хватается за кнутовище.       Я снова прячусь за колонну.       — Ни к чему так бушевать, — говорю. — А надумаешь снова устроить скандал, берегись, как бы его императорское высочество не отослал тебя обратно в столицу. Сама знаешь, какой он, когда рассердится: скажет — как отрежет.       Взгляд ее тут же гаснет и утыкается в землю, алые губки дрожат. На глаза в один миг наворачиваются слезы, и, повесив голову, княжна принимается утирать лицо широким рукавом.       Ее убитый вид пробуждает во мне угрызения совести.       Мужун Юй плевать хотел на свою так называемую невесту — это яснее ясного. В тот вечер, когда девчонка свалилась на него как снег на голову, он с ней и парой слов не перемолвился, только кликнул слуг, велел приготовить для нее комнату и отправил отдыхать. Ни нежностей, ни сладких словечек, какие мужчины обыкновенно расточают красивым женщинам.       — Мне до нее и дела нет, — заявил он, как только нежданная гостья ушла. И, подняв на меня глаза, равнодушно пояснил: — Ее отец — самый влиятельный в государстве чиновник, левый министр (2). Но мы с ней не заключали никакой помолвки, просто девчонка через слово твердит, как сильно меня любит. Не обращай внимания.       Слышу, как тихие всхлипы прорываются наружу. Хрупкие плечики сотрясаются от рыданий. Сейчас передо мной не избалованная гордая княжна, а всего лишь несчастная девчонка, чье сердце рвется от боли.       Ну вот! Обреченно вздыхаю. Чего не выношу, так это вида женских слез. Подхожу, вынимаю из-за пазухи платок и протягиваю ей:       — Держи.       Продолжая всхлипывать, княжна молча отворачивается. Снова предлагаю ей платок и мягко заверяю:       — Не беспокойся, он чистый. Как раз постирал.       — Нет! Великая княжна ничего не возьмет у такого низкого человека…       — Не хочешь, ну и ладно. Верну тогда этот платок его высочеству. В конце концов, это его…— говорю, а сам поглядываю на нее, делая вид, что собираюсь засунуть кусочек ткани обратно за пазуху.       Но тут Сяо Циньюнь в мгновение ока выхватывает у меня платок и вытирает им слезы. Потом зажимает его в кулак и наотрез отказывается возвращать.       В душе посмеиваюсь над наивной девчонкой. Бедняжка совсем потеряла голову из-за Мужун Юя, но не знаю, сумеет ли она когда-нибудь заполучить его в мужья.       — Ладно, ладно, хватит уже слезы лить, — говорю. — А то под глазами будут круги, словно у кошки (3). Вернется твой жених, как ты ему покажешься в таком виде?       Она вроде бы издает какой-то тихий звук, но потом снова замолкает. Я прислоняюсь к парапету спиной, и мысли тут же убегают на волю. Здесь, в пограничной крепости, сентябрьский ветер уже несет осеннюю прохладу, и я чувствую на лице его освежающее дыхание. Он играет с сухой листвой, прямо передо мной срывает с ветки одинокий лист и, кружа, легко опускает на землю.       Княжна кусает губы, открывает рот, потом закрывает снова, словно желает что-то сказать, но никак не решится.       Наконец не выдерживаю:       — Хочешь задать вопрос? Давай, спрашивай.       — Я… интересно… что больше всего любит братец Юй?       Я задумываюсь.       — Хм-м… С тех пор, как я у него в свите, вроде бы не замечал, чтобы он питал особые… Вечно ходит с постной физиономией, словно все кругом ему денег должны.       — Братец Юй с самого детства такой… холодный и безразличный. Слышала, как дворцовые служанки говорили: ему было всего шесть, когда скончалась его матушка, императорская наложница. Он, совсем один, простоял у ее гроба всю ночь, и всю ночь из его глаз текли слезы.       Тихо вздыхаю, невольно проникаясь к нему сочувствием.       Сам я не принадлежу к императорской семье, но прекрасно понимаю: при дворе без материнской поддержки и покровительства юному принцу совсем не на кого опереться.       Словно воочию вижу упрямого мальчишку, который в одиночестве изливает свою скорбь. Сколько же лет ему пришлось страдать, сколько невзгод вынести, чтобы добиться нынешнего высокого положения!       Княжна поднимает голову и смотрит на меня. Щеки ее зарумянились, в глазах застыла мольба.       — Скажи мне, что же всё-таки любит братец Юй? Хочу его порадовать, хочу, чтобы меня он тоже полюбил.       Гляжу на нее, мрачно насупив брови, и всё же у меня язык не поворачивается развеять ее розовые мечты — да и что дурного в том, что эта девушка способна любить так искренне, без всякого расчета? Даже если их с Мужун Юем соединит всего лишь политический брак.       Пораскинув мозгами, предлагаю:       — Слыхал я, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Почему бы не пойти этим путем? В твоей свите наверняка найдется искусный повар.       Княжна, подперев ладонью подбородок, погружается в размышления. Потом говорит:       — Сдается мне, что-то в этом есть… Я знаю, любимое блюдо братца Юя — рулетики из слоеного теста. Мои повара умеют их готовить.       С воодушевлением киваю:       — Вот-вот! И тебе тоже нужно научиться. Приготовишь собственными руками этакую вкуснятину, поднесешь ему с почтительным поклоном… Уж конечно, он обрадуется и сразу поймет, что невеста его — настоящая искусница.       Довод никудышный, что уж там. Сам удивляюсь: только такая наивная девчонка, как Сяо Циньюнь, и может принять мои слова на веру.       Она же с довольным видом встает, хлопает в ладоши и звонко смеется:       — Так я и сделаю! Тотчас же пойду отыщу своего повара.       Не могу удержаться, с облегчением вздыхаю. С самого утра девчонка таскалась за мной как на привязи, всё допекала вопросами: чем это мы с Мужун Юем занимались в тот вечер, когда она приехала? Не хватало еще взять да и выложить ей в лицо — мол, жених твой за мужчинами ухлестывает. Вот уж будет удар так удар!       Снова собираю свои вещички, но не успеваю и шагу ступить, как княжна решительно преграждает мне путь. Вскинув голову, величественно молвит:       — Хань Синь, только не думай, что легко от меня избавился! Давай, рассказывай как на духу, что за дела у вас с братцем Юем были в тот вечер!       Улыбка застывает на моем лице. Последними словами кляну про себя злодейку-судьбу. Гляжу на эту юную девушку в самом расцвете красоты и не могу выдавить ни слова. Она изгибает изящные брови и, похоже, отступать не собирается. И всё же не могу не отдать должное собственной выдержке: щеки мои не краснеют от стыда, сердце бьется спокойно, и я невозмутимо встречаю ее взгляд.       — Чем это вы двое тут заняты?       В душе издаю торжествующий вопль: как же вовремя подоспела подмога!       Слегка поворачиваю голову и вижу, что посреди дворика стоит Мужун Юй, и лицо его кажется еще мрачнее, чем обычно. Он долго сверлит недовольным взглядом нас обоих, на губах его не видно и тени улыбки.       — Хань Синь, утром я дал тебе поручение. Ты его еще не выполнил, однако находишь время развлекать княжну болтовней?       Не успевает он договорить, как Сяо Циньюнь, подобрав юбки, стремительно бросается к нему:       — Братец Юй!..       Она хватает Мужун Юя за руку, улыбается — ах, как улыбки ее хороши и тонки!(4) — и щебечет:       — Братец Юй! Где это ты пропадал? Уже так поздно, сестричка Юнь совсем тебя заждалась!       Вообще-то, в присутствии такой очаровательной девушки любой мужчина непременно должен растаять как воск, однако грозный лик Мужун Юя всего лишь становится чуточку менее грозным.       — Великая княжна Чжаопэн, здесь всё же военный лагерь, а не резиденция вашего батюшки министра. Будьте добры, ведите себя более сдержанно.       — Братец Юй, почему бы тебе хоть немного не посмеяться? И так целыми днями ходишь с каменным лицом!       С этими словами Сяо Циньюнь показывает Мужун Юю язык, бросая на него игривые взгляды, а ее черные глаза так и сверкают. Он же строго смотрит на меня, и я чувствую, что, похоже, впал в немилость. Не говоря ни слова, собираю в охапку всё, что нес, и собираюсь потихоньку исчезнуть.       — Хань Синь, следуй за мной! — велит яньский принц.       Оборачиваюсь и вижу, что он как-то сумел отделаться от прилипчивой княжны и уже двинулся прочь. Девушка же, покраснев до ушей, притопывает ногой, кусает свои ярко-алые губки и, похоже, из последних сил сдерживает гнев.       Проходя мимо, подаю ей знак, чтобы она не забыла мой совет.       — Что ты там еле плетешься?! – раздается окрик Мужун Юя.       Чтобы догнать его, приходится ускорить шаг.       — Конечно, вместо того чтобы делом заниматься, гораздо приятнее болтать с великой княжной, — ледяным тоном язвит он и бросает на меня косой взгляд.       Тихонько фыркаю и отвечаю как ни в чем не бывало:       — Да как бы я посмел! Княжна сама завела разговор: всё допытывается, что у нас произошло в тот вечер. А я кто — всего лишь жалкий пленник, разве могу я ослушаться ее прямого приказа?       Мужун Юй резко останавливается и поворачивает голову:       — Я уже сказал: ты мой… в моей свите, так что лучше вообще не связывайся с ней.       Хех.       Ты просто не желаешь, чтобы твоя невеста разговаривала с другим мужчиной.       Мелкая душонка.       Подумав, отвечаю, небрежно растягивая слова:       — Слушаюсь, ваше высочество! Чтоб я еще раз связался с княжной — да ни в жизнь! — Потом смотрю на него в упор и добавляю, понизив голос, но четко: — Однако уповаю на то, что ваше высочество найдет возможность предоставить великой княжне исчерпывающие объяснения относительно того самого вечера. Чтобы у нее не осталось причин связываться со мной.       Мужун Юй на миг замирает, но тут же его губы трогает легкая усмешка.       — Тот вечер? Рад, что ты еще не забыл, что произошло в тот вечер.       Потихоньку отступаю назад, а он больше не улыбается, лишь молча смотрит на меня глубоким выразительным взглядом.       После обеда Сяо Циньюнь отправляется вместе с поварами на кухню и долго оттуда не выходит. В конце концов, она всего лишь избалованная дочка министра, и такие женские занятия, как рукоделие и стряпня, ее нежным ручкам совершенно чужды. Теперь же она неожиданно спохватилась — но когда беда нагрянет, поздно припадать к стопам Будды. Поэтому с непривычки всё у нее получается кое-как.       И вот передо мной лежат и дымятся свежеприготовленные рулетики — прямо-таки с пылу с жару. Смотрю на них и внутренне содрогаюсь. Поднимаю глаза и вижу, как светится надеждой лицо княжны. В глубине души проклинаю собственную доброту, но ничего не поделаешь, приходится взять кусочек и засунуть в рот. «Если мы сами причиняем себе несчастье, то его невозможно избежать» (5) — мудрая древняя истина.       От безвкусной гадости, что приготовили ручки княжны, едва не отправляюсь прямиком на тот свет. Поэтому всё, что могу из себя выдавить — мучительное «кха-кха-кха!»       Мужун Юй бросает на меня удивленный взгляд, протягивает мне чашечку чая и снова опускает глаза на игральную доску. Только сделав пару глотков, чувствую себя немного лучше.       — Да что с тобой такое? Целый день сегодня кашель бьет. — Яньский принц берет двумя пальцами белый камень, и рука его замирает над доской.       «Невеста твоя — девушка исключительная. И выпечка ей под стать. В смысле, тоже исключительная. Гадость. Армейские сухари и рядом не лежали», — эти слова так и вертятся на языке, а к горлу снова подкатывает кашель. Но я обещал княжне хранить ее маленькую тайну, и от своих слов не отступлюсь.       Пробормотав что-то невнятное, поднимаю черный камень и жду, пока Мужун Юй сделает ход.       Ближе к вечеру яньский принц закончил свои дела и пригласил меня сыграть в вэйци(6). Я тоже маялся от безделья, а потому с готовностью согласился.       Мужун Юй играет белыми, я — черными. Поначалу партия развивалась стремительно, мы оба азартно захватывали камни противника один за другим. Но ходу на сороковом темп игры начал мало-помалу замедляться. Когда Старикан учил меня играть в вэйци, он всегда советовал сначала отступить, чтобы потом перейти в атаку. Яньский принц прибегает к противоположной тактике: он лихо бросается вперед, рассчитывая одним ударом смять позиции противника.       «Хлоп!» — он делает ход и поднимает на меня взгляд. Пошевелив мозгами, кладу свой камень. Улыбка тотчас сползает с лица Мужун Юя, брови сходятся к переносице, спина напряженно застывает.       Мой противник с наскока захватил обширную территорию и, раз за разом атакуя всё новые пункты, неуклонно рвался к победе. Я же делал вид, что отступаю, а сам исподтишка продвигался вперед, взвешивая каждый шаг и постепенно закрепляясь на позициях.       После множества ходов группы черных и белых расположились на доске в причудливом беспорядке.       Мужун Юй приподнимает брови, отчего его лицо выглядит особенно глубокомысленным, и тихонько постукивает пальцами по столу. Я же тем временем невозмутимо обдумываю свои дальнейшие шаги.       В детстве я был тем еще озорником и непоседой, поэтому Старикан и учил меня играть в вэйци — терпение прививал. Он всегда говорил: просчитай свои действия на семь ходов вперед, и только потом клади на доску камень. В этом и заключается суть игры. Лишь проиграв тьму тьмущую партий, я начал избавляться от дурной привычки действовать впопыхах, и тогда во мне проснулся вкус к филигранным стратегическим расчетам.       Как только Мужун Юй кладет белый камень и отнимает руку, я сразу же делаю ход. Тотчас на доске обнаруживается явная брешь в позиции черных. Мужун Юй изгибает уголок губ — и бросается в атаку. Я отступаю и отступаю, он же безрассудно ломится вперед и захватывает пункты один за другим. Наконец, улучив нужный момент, я без колебаний опускаю черный камень.       Яньский принц смотрит на доску, широко распахнув глаза и плотно сжав губы. Рука его зависает в воздухе, а белый камень так и не ложится на место. Наконец мой противник отбрасывает камень в сторону и выдыхает:       — Я проиграл.       Учтиво улыбаюсь:       — Ваше высочество, вы любезно позволили мне победить.       Он слегка кивает и откидывается на спинку стула.       — Понимаю. Твои ходы кажутся слабыми и медлительными, но на деле они сильны и коварны. Стоит противнику допустить малейшую ошибку, и ты без колебаний загоняешь его в тупик.       — Ваше высочество стремительно наступали, шли к цели смело и уверенно, как и подобает монаршей особе.       Я кручу в пальцах камень, на ощупь он кажется теплым и мягким, словно живой.       Мужун Юй слабо улыбается и качает головой:       — Вот еще! Скажи это кому другому. Я и впрямь впечатлен.       Собираю камни с доски, и тут он задает вопрос:       — Хань Синь, знаешь ли ты, что лежит в основе военной стратегии?       Не задумываясь, выдаю первое, что приходит на ум:       — Оцени обстановку, знай противника и знай себя, и тогда будешь непобедим.       Мужун Юй снова едва заметно кивает, в глазах его светится одобрение.       — Играть в вэйци — всё равно что вести войну. Собираешься сделать шаг — продумай наперед еще десять, да не забывай просчитывать намерения противника. Только тогда он не застигнет тебя врасплох, и ты сумеешь вовремя принять ответные меры. — Он останавливает мою руку. — Искусство вэйци — это искусство войны. Ты же второй генерал Великой Жуи, как так случилось, что я никогда не встречался на поле брани с плодами твоего стратегического ума?       Собираюсь с мыслями и разъясняю:       — А что здесь странного? Я же просто столичный бездельник, ветер в голове. Такие, как я, всем вокруг только хлопоты доставляют. Так что лучше не испытывать терпение Небес и держаться подальше от плодов моего, как ты выразился, стратегического ума.       Глаза Мужун Юя сверкают, словно в голову ему приходит какая-то новая мысль.       — Позволь с тобой не согласиться. С тех пор, как оказался в плену, ты ведешь себя точно так же, как в этой партии в вэйци. Ты попал в руки врага, жизнь твоя висит на волоске — но ты не выказываешь ни малейшего страха. Скрываешься в тени, прячешь свои таланты и выжидаешь удобного случая. Пытаешься покончить с собой, поджигаешь тюрьму, совершаешь побег, падаешь в реку, остаешься жив после ранения… Я уверен: тот, кто способен на такое, — человек весьма незаурядный.       Я слегка улыбаюсь:       — Ты мне льстишь. Я очень боюсь смерти, только и всего, а потому изо всех сил стараюсь ее избежать.       Сузив глаза, Мужун Юй подается вперед:       — Ничего подобного. Когда ты выхватил у меня меч, ты всем сердцем стремился умереть. Теперь ты живешь в неприятельском лагере, состоишь в моей свите, безропотно выполняешь приказы. Могу побиться об заклад: ты затаился и копишь силы.       — Затаился и коплю силы? Ваше высочество, верно, шутить изволит. У меня нет ни войск, ни оружия, к чему мне таиться и какие силы копить?       — Опять же, не могу с тобой согласиться. Со стороны виднее. Не знаю, кто обучил тебя игре в вэйци, однако в твоей стратегии виден глубокий смысл, и ты способен на непредсказуемые ходы. — Мужун Юй с усмешкой барабанит пальцами по игральной доске. — Что военная кампания, что управление государством — по сути они имеют много общего.       Это всего лишь вэйци. К чему приплетать сюда всё что ни попадя?       — Ты делаешь вид, что тебе безразлична судьба родной страны, но это совсем не так, — говорит Мужун Юй тихим голосом, загадочно глядя на меня.       После минутного колебания медленно отвечаю:       — Если ты намекаешь на князя Юй Цина, это ничего не значит. Он всего лишь старый знакомый…       Невольно вздохнув, замолкаю.       Пусть князь Юй Цин и ученый муж, но ему присущи гордость и величие члена императорской фамилии. Он не склонил головы, не согласился сотрудничать с неприятелем, а сделал выбор трудный и жестокий — предпочел уморить себя голодом и принял мученическую смерть во имя родной страны. Уважая достоинство императорского рода, Мужун Юй не стал чинить ему препятствий.       У меня же не хватило духу во второй раз встретиться с князем. Какое-то время я в сомнениях топтался у дверей тюрьмы, но войти так и не решился.       Спустя три дня князь Юй Цин скончался.       Он тихо, медленно истаял, лежа на смертном одре, и рядом не нашлось никого из близких, кто проводил бы его в последний путь. Опрятно одетый, он с безмятежной улыбкой навеки закрыл глаза. Этот верный и достойный человек собственной жизнью и смертью защищал честь императорского дома Великой Жуи.       Мужун Юй распорядился положить тело князя Юй Цина в гроб и приказал пленным военачальникам Великой Жуи бодрствовать у тела покойного.       Я, как человек военный, хорошо понимаю, что тот, кто оказывает почести вражеским воинам, непременно добьется уважения и собственного народа.       Солнечный свет постепенно меркнет, земля погружается в сумерки. Толпа редеет, и вот уже я один стою у гроба князя Юй Цина. И тут меня внезапно озаряет.       Нищие и убогие, богатые и просвещенные — все мы равны перед лицом смерти. В лихую годину каждый мечтает лишь об одном — выжить. И я не исключение. Не знаю, почему родители так рано покинули меня, но одно знаю точно: они хотели бы, чтобы я каждый день встречал за них рассвет и радовался, глядя, как загораются в небе первые лучи солнца.       Сижу на парапете у склепа и рассеянно наблюдаю, как светило медленно уползает за горизонт, а над землей пылает яркое зарево заката.       — О чем думаешь в одиночестве?       Скосив глаза, смотрю, как неспешно приближается Мужун Юй. Хлопает меня по плечу.       Снова опускаю взгляд и тихо говорю:       — Спасибо за всё, что ты сделал для князя.       Он качает головой:       — Не за что. Я не забыл наставления моей матушки. — Он вздыхает и, понизив голос, добавляет: — Не припомню, чтобы когда-нибудь видел тебя таким подавленным. Тоскуешь по родным краям?       Я молчу — как молчит истекающее кровью небо.       Сам не знаю, тоскую я по дому или нет. Если говорить начистоту, то здесь мне, пожалуй, живется привольнее. В богатой и процветающей столице, в огромном императорском дворце, в величественном и роскошном особняке министра — нигде мне не доставалось особого тепла.       Вечерний сентябрьский ветер холодит щеки. Кажется, этот холод пробирается прямо под кожу, а всё вокруг — деревья, трава, камни — сковано ледяным унынием.       — Я восхищаюсь князем, — признается Мужун Юй, усаживаясь рядом со мной. Только блестящие глаза и выдают его чувства. — Но это не остановит мой завоевательный поход на юг.       Вздрогнув всем телом, поворачиваюсь к нему. Он тоже поворачивает голову, и наши взгляды встречаются. В глазах Мужун Юя застыла непреклонная решимость, они сверкают так яростно, что, кажется, способны сжечь всё вокруг дотла.       — Главнокомандующий Южной армией Хэн наконец выдвинулся на север. По расчетам, он достигнет столицы Великой Жуи через два месяца, — сообщает Мужун Юй так безмятежно, словно мы болтаем о светских пустяках. — С этим военачальником ты наверняка хоть немного знаком.       Отвожу взгляд и тихо хмыкаю в ответ.       Главнокомандующий Хэн уже давно стремится прибрать под свою руку императорскую семью. Это ни для кого не секрет. Именно поэтому он направился на север только теперь. В таких случаях говорят: «Замыслы Сыма Чжао (7) известны всем и каждому».       — Если главнокомандующий Хэн войдет в столицу, это станет и благословением, и несчастьем, — вздыхаю я.       Мужун Юй подается вперед и пристально смотрит на меня своими блестящими глазами. Внезапно он усмехается. Кусаю губы и отворачиваюсь: сердце грызет неизъяснимая тоска, и нет никакого желания вглядываться в эти темные глубины.       Яньский принц резко встает, подходит ближе и нависает надо мной, накрывая своей грозной тенью. Жаркое дыхание ударяет мне в лицо.       — Нечего забивать себе голову всякими мыслями. Я очень надеюсь, что отныне дела военные тебя никак не затронут.       Не знаю, с чего он вдруг завел такие речи, но с мрачной решимостью качаю головой:       — Это невозможно. Здесь я родился. Здесь я рос. С этой страной, в конце концов, крепко связана моя судьба.       Лицо Мужун Юя вмиг меняется. Стиснув зубы, он весь кипит от негодования, хотя мне не понять, что вызвало такой гнев. Вдруг он хватает мое запястье и дергает на себя. И я падаю в его объятия. На душе и без того паршиво, и нет ни сил, ни желания снова вступать с ним в схватку. Хочу лишь поскорее вырваться, чтобы остаться, наконец, одному и найти покой.       — Отпусти!       — Хань Синь! — сурово обрывает он меня. Запястье пронзает острая боль. — Неужели у тебя одна радость в жизни — выводить меня из себя?       Вскидываю голову и в тон ему отвечаю:       — Вовсе нет! Сегодня ты сам первый начал!       — Это всё ты!       — Ничего подобного!       Мужун Юй наклоняется и сверлит меня холодным взглядом. Я гордо выпячиваю подбородок — не собираюсь показывать ему свою слабость.       Время идет, но ни один из нас не намерен уступать. В конце концов не выдерживаю — сколько можно стоять в этой нелепой позе? — и заявляю:       — Ваше высочество, невеста ваша всё еще в лагере! Прошу, ведите себя пристойно!       — Ты!..       Теперь Мужун Юй приходит в настоящую ярость. Он долго буравит меня гневным взглядом, потом внезапно наклоняется.       — Ты опять… м-м-м!       Как я ни сопротивляюсь, губы яньского принца свирепо вжимаются в мои, а язык без колебаний вторгается ко мне в рот. Жар его тела окружает и подчиняет, я обмякаю в его руках, хотя разум остается ясным. Я накрепко скован его объятиями, и сил не остается даже на то, чтобы беспомощно трепыхаться.       Наконец, едва не задушив меня долгим поцелуем, Мужун Юй отстраняется, и тут же его тонкие губы пускаются в путь по моей щеке, перебираются на шею и неожиданно прихватывают мочку уха.       — Ты… Что ты делаешь?.. Отпусти!..       Я дрожу с головы до пят, а откуда-то изнутри поднимается обжигающая волна, словно жидкое пламя растекается под кожей.       Мужун Юй издает низкий смешок:       — Когда ты молчишь, иметь с тобой дело гораздо приятнее.       Задыхаюсь от ярости. Если бы он сейчас не держал, словно клещами, мои руки, уж я бы заехал ему в глаз, мало бы не показалось.       — Не двигайся! — Похоже, мои намерения он угадал. Клещи сжались сильнее. — Не заставляй меня прибегать к жестким мерам.       Я тотчас замираю.       Он же не настолько разгневался, чтобы отчекрыжить мне голову?       Видя, что я присмирел, Мужун Юй склоняется еще ниже и смотрит на меня с загадочной полуулыбкой. Его жгучий взгляд заставляет сжаться всё внутри.       — Что? Теперь трясешься от страха?       Я весь в смятении, но упрямо стискиваю губы и отворачиваю лицо в сторону. Глаза б мои на него не смотрели!       — С тех пор, как попал в плен, я и не надеялся мирно умереть в своей постели. Но я не допущу, чтобы меня унижали почем зря. Пусть перед тобой всего лишь пленник, но он не станет игрушкой в чужих руках, не позволит смеяться над собой, чтобы сохранить свою жизнь.       Теплое дыхание щекочет кожу, горячие губы беззастенчиво впиваются в шею за ухом. Меня колотит мелкая дрожь — не то от жара, не то от холода.       — Игрушка? Ты уверен? — Мужун Юй обеими руками прижимает меня к себе и тихо шепчет прямо в ухо: — Значит, в твоих глазах я этакий самодур и распутник, а ты для меня — просто игрушка: позабавиться и выбросить?       Я с усилием киваю, уставившись на него исподлобья холодным взглядом.       Мужун Юй замолкает, и мы пристально смотрим друг другу прямо в глаза. Чувствую на лице его теплое влажное дыхание.       Мы всё стоим и стоим, а солнце скрывается за горизонтом, закатное зарево гаснет, и из облаков выплывает яркая круглая луна.       Вдруг Мужун Юй отпускает мое запястье и резко отступает назад. Уже стемнело, и в сумерках трудно прочесть, что написано у него на лице, но четкий профиль застыл, словно схваченный корочкой льда. Принц молчит и выглядит глубоко удрученным.       Порывы холодного ветра бьют по моим пылающим щекам, и те постепенно зябнут и немеют. Я кашляю и отворачиваю лицо.       В глазах Мужун Юя отражается безжизненный лунный свет, и яньский принц в этот миг кажется бесконечно одиноким. Уголки его губ слабо кривятся, но на лице не видно улыбки.       — Хань Синь, надо отдать тебе должное, ты умеешь выстроить вокруг себя крепкие стены. Но напрасно ты так уверен, что недостоин лучшего.       Мужун Юй резко разворачивается и уходит прочь. Темный силуэт растворяется в ночи. Я раскрываю рот, но не издаю ни звука, только вздыхаю и снова усаживаюсь на парапет.       Вдруг на плечи мне ложится плотная накидка, всё тело окутывает тепло. Я и не заметил, как Мужун Юй тихо подкрался сзади.       — Не простудись.       Помолчав, тихо отвечаю:       — Спасибо.       Стоит самый глухой час ночи, и луна уже поднялась высоко на небосклон.       Сам не знаю зачем, но втихаря от Мужун Юя пробираюсь в гробницу князя Юй Цина — может, для того, чтобы увидеть его в последний раз. На улице лютый холод, не спасает даже теплая накидка, как ни кутайся: ледяной ветер пробирается под нее со всех сторон, и я рискую отморозить себе пальцы. Вокруг — непроглядная тьма и мертвое безмолвие, но я не чувствую страха, даже когда касаюсь гроба.       Вспоминаю сегодняшнюю перепалку с Мужун Юем. Даже не знаю теперь, как быть дальше. А мне-то казалось, я здесь неплохо устроился: живу в свое удовольствие, чувствую себя вольготно. Однако, судя по всему, пора и честь знать.       С досадой прижимаю ко лбу ладонь и закрываю глаза. В душе — полный раздрай. Путь домой, в Великую Жуи, мне заказан, здесь тоже оставаться нельзя — правда, и выбраться отсюда не так-то просто. Поднебесная велика, так неужели ни в одном ее уголке не найдется для меня пристанища?       Горько усмехаюсь.       Хань Синь, даром ты так долго барахтался из последних сил! Близкая родня давно о тебе позабыла, а прочим людям до тебя и вовсе дела нет.       Рука моя сжимает грудь, кожа под одеждой словно огнем горит.       «Ш-ш-ш», — свистит в ушах ветер. Низко клонятся деревья, вокруг пляшут и мечутся тени, на земле и на стенах трепещут лунные блики. Шуршат осенние листья, и смутные ночные звуки сливаются в глухой беспорядочный шум.       Невольно качаю головой. Потом выкликаю:       — Раз уж пришли, покажитесь! К чему скрываться? Враги вы или друзья — выходите, поговорим! _____ (1) Цитата из Конфуция ("Беседы и суждения", глава 17). Полностью это изречение звучит так: "Трудно иметь дело только с женщинами и низкими людьми. Если с ними сближаешься, то они перестают слушаться. Если же от них удаляешься, то неизбежно испытываешь с их стороны ненависть". (2) Левый министр - это вовсе не какой-то левый чувак, совсем наоборот. По своей значимости он примерно соответствует канцлеру в европейской традиции. В императорском Китае исполнительную власть представляли обычно два канцлера — левый и правый, каждый из которых ведал тремя из шести традиционных министерств. Левый министр стоял над министерствами чинов (подбор кадров и назначения по всей империи), обрядов (контроль за соблюдением норм поведения, охрана общественного порядка) и налогов (распределение наделов, сбор налогов, земельный кадастр и т. п.); правый - военным министерством (содержание войск, охрана рубежей, военные поселения на границах и соответствующие назначения), наказаниями (суды, тюрьмы, содержание преступников) и общественными работами (трудовые повинности, строительство). Уже отсюда понятно, почему именно левый министр был более влиятельным, ведь в его руках были и налоги, и распределение земель и чинов, а значит, деньги и множество полезных связей среди китайской элиты. Почему же он тогда назывался "левым"? Дело в том, что в Древнем Китае отдавалось предпочтение левой стороне, которая связывалась с востоком, солнцем, мужским и светлым началом ян, тогда как правая сторона отождествлялась с западом, луной, женским темным началом инь. Почетность левой стороны проявлялась в том, что в текстах вначале говорится о левой руке, а затем уже о правой, также при жертвоприношении наиболее ценилась левая часть животного. (3) Имеется в виду порода кошек "ли хуа мао", которая с древности распространена в Китае. Эту породу отличают четкие полосы или пятна более темного цвета, буква М на лбу и ожерелье на груди, кольца на хвосте и темная подводка вокруг глаз. А в целом на вид они очень похожи на наших дворовых мурок или мурзиков. (4) "О, как улыбки твои хороши и тонки" - цитата из песни "Ты величава собой" из "Книги песен"("Шицзин"), пер. А.А.Штукина. Это песня о приезде в царство Вэй невесты князя Чжуана циской княжны Чжуан-цзян, о её красоте, знатности её рода. Сей образчик поэтического описания красавицы достоин того, чтобы привести его здесь полностью. Только убедитесь, что вы не кушаете за монитором компа, дорогие читатели! "Пальцы — как стебли травы, что бела и нежна... Кожа — как жир затвердевший, белеет она! Шея — как тело червя древоточца, длинна, Зубы твои — это в тыкве рядком семена. Лоб — от цикады, от бабочки — брови... Княжна! О, как улыбки твои хороши и тонки, Светят-сверкают в глазах твоих нежных зрачки". (5)"Если мы сами причиняем себе несчастье, то его невозможно избежать" - цитата из Мэнцзы гл.2 ч.1. ст.4. Полностью эта мудрая мысль звучит так: "Когда небо посылает несчастье, то его еще можно избежать, но если мы сами причиняем себе несчастье, то его невозможно избежать". Мэнцзы - великий китайский мыслитель, второй после Конфуция. (6)Го или вэйци — одна из самых древних настольных игр на земле. Свои истоки она берет в Древнем Китае (хотя некоторые историки приписывают ее изобретение древним индийцам), но настоящий расцвет получила в Японии. Помимо того, что Го считается древнейшей настольной игрой, она носит статус и самой сложной. Основные правила Го довольно просты, их с легкостью сможет понять даже ребенок и выучить за предельно короткие сроки. Но, чтобы достичь высочайшего мастерства, нужно потратить долгие годы на тренировки, оттачивание и совершенствование тактики. В Китае существует такая легенда возникновения этой игры. Сын одного древнекитайского императора был раздолбай и повеса (никого не напоминает?) и не хотел заниматься государственными делами.Тогда мудрый отец придумал для него игру, которую сделал с помощью белых и черных ракушек, собранных на берегу моря. Со временем сын взялся наконец за ум. Среди военных эта игра считалась технологией воспитания стратегического мышления в соответствии с принципом "Искусства войны" - "Кто больше просчитывает, тот больше и побеждает". (7) Сыма Чжао (211-265) — военачальник и регент царства Вэй эпохи Троецарствия. Поскольку его отец занимал высокую должность в царстве Вэй, сам Сыма Чжао довольно быстро поднялся по служебной лестнице. Позже он сумел удержать контроль над царством Вэй, захваченный его отцом Сыма И и сохраненный его старшим братом. Он стал регентом при императоре Цао Мао, сильно ограничил его власть и вознамерился прибрать эту власть к рукам. Причем, не особенно скрывал свои намерения. Так, в 256 году он заставил императора предоставить ему привилегию ношения императорских халатов, корон и обуви. Затем он прощупал почву с помощью близких советников, которые принялись делать намеки всем имперским генералам относительно его намерений. Позднее он вынудил императора предложить ему Девять Наград, — шаг, приблизивший его к захвату трона, - и затем публично отказался от них. Ну и тому подобная показуха. В китайском языке существует поговорка: "Замыслы Сыма Чжао известны всем и каждому", она означает, что мнимо тайный замысел человека является настолько очевидным, что на самом деле больше ни для кого не является тайным. Считается, что эту поговорку "пустил в народ" обиженный император Цао Мао. Что любопытно, до трона упорный Сыма Чжао так и не дошел, умер всего в паре шагов. Видимо, не стоило тратить столько сил на понты :).