Там, за холодными песками

      Десятого дня девятого лунного месяца удельный князь Синь Пин, удельный князь Ань Дин и князь Юнь Нин повели свои войска, числом тридцать тысяч, на соединение к ручью Лунлян. Мужун Юй собрал пятидесятитысячную армию, разделил ее на три части, зажал в клещи и разгромил войско Великой Жуи.       Четырнадцатого дня девятого лунного месяца укрепления у ручья Лунлян наконец пали. Удельный князь Синь Пин погиб на поле битвы, удельный князь Ань Дин был тяжело ранен, а князю Юнь Нину удалось бежать. Авангард Мужун Юя форсированным маршем двинулся вперед и захватил округ Пэнцзэ, перерезав пути из столицы Великой Жуи на север.       Двадцатого дня девятого лунного месяца главнокомандующий Хэн вошел в столицу Великой Жуи. Все официальные чины приветствовали его на коленях. Восьмидесятитысячная армия главнокомандующего расположилась в сорока ли от городских стен, еще сорок тысяч его воинов выдвинулись на север.       Двадцать седьмого дня девятого лунного месяца Мужун Юй во главе правого крыла своей армии покорил округ Цинхуа и напал из засады на войско князя Юнь Нина в долине реки Фэнь. Кровопролитный бой длился два дня и две ночи. Командующий Чжоу Чжэньлуань, запертый на Южном перевале, не успел прийти на помощь князю, Юнь Нин проиграл сражение и сам сложил голову в бою. Силы Великой Янь взяли под контроль дорогу Цзиньпин, и проход к столице с запада теперь был открыт.       Двадцать девятого дня девятого лунного месяца войска главнокомандующего Хэна достигли Южного перевала и расположились в стенах крепости. Генерал Чжоу Чжэньлуань вывел свою армию для обороны западного пути, но на полдороге повстречался с многочисленным левым крылом яньской армии и оказался втянут в жестокий бой в ущелье. Обе стороны понесли огромные потери, войско Великой Жуи отступило и вновь заняло оборону на перевале.       Южный перевал стал ключом к столице Великой Жуи, последним рубежом обороны. Он лежал как на ладони, уязвимый, беззащитный перед тяжелой яньской конницей.       До столицы оттуда — рукой подать. Теперь Мужун Юю остается лишь набраться терпения, и вскоре вся Великая Жуи падет к его ногам.       Я снова становлюсь свидетелем славы армии Мужун Юя.       Все три крыла ее выстроились рядами, ощетинились пиками, к небесам несется могучий, воинственный клич. Конница накатывает словно прибой. Гремят походные барабаны, пылают сигнальные костры. Высоко вздымается и бурлит несущая смерть волна.       Мужун Юй в боевом доспехе поднимается на возвышение, чтобы произвести смотр войск. Ветер, летящий с далеких северных земель, развевает его накидку. Яньский принц медленно возносит меч, направляя сверкающее острие прямо в ясное небо. Солнечный луч играет на лезвии, холодными всполохами пляшет на латных пластинах.       На голове Мужун Юя белый шлем с алыми лентами, принц восседает на черном как смоль боевом коне. Тот встает на дыбы и громко протяжно ржет. Мужун Юй поворачивает коня и ведет за собой свое грозное воинство. И гремит гром, и пыль застилает небо, и, кажется, вся земля дрожит, отвечая копытам коней яростным гулом.       Стоя в башне над воротами лагеря, провожаю взглядом волну за волной, пока они мерно уходят за горизонт. Не могу сдержать горький протяжный вздох. В душе моей царит полная неразбериха. Еще немного постояв, поворачиваюсь, чтобы спуститься по ступенькам вниз.       Вдруг за спиной раздаются легкие шаги — как будто кто-то скачет по лестнице вприпрыжку. Скосив глаза, с неодобрением замечаю:       — Осторожно, так недолго и упасть.       В ответ слышу переливчатый смех:       — Вот еще! Сколько я так бегала по ступенькам императорского дворца — и ни разу не упала.       Из-за моей спины выскакивает Сяо Циньюнь, полная жизни и очарования. Ярко-синее платье оттеняет белизну ее кожи, подчеркивает нежную красоту лица. Княжна смотрит на меня, склонив голову набок:       — Даже если я упаду, ты меня подхватишь. Поэтому ничего мне не грозит.       Я криво усмехаюсь. Не знаю, что и сказать в ответ на такие речи.       В последнее время война занимает все мысли Мужун Юя, и он порой делается мрачнее тучи. Как-то раз озорная девчонка своими выходками перегнула палку, принц разгневался не на шутку и решил ее наказать. Княжна перепугалась всерьез, и было очевидно, что добром эта история не кончится. Мне ничего не оставалось, кроме как попытаться сгладить острые углы и выступить в роли миротворца. С тех пор каждый раз как девчонка ухитрялась нарваться на неприятности, она сразу бежала за помощью ко мне.       Бессильно смеюсь:       — Прошу вас, великая княжна, пока его императорское высочество отсутствует, постарайтесь не выходить за рамки дозволенного. Если вы снова попадете ему под горячую руку, боюсь, и мне за компанию не поздоровится.       — Я запрещаю при мне упоминать этого человека! — обрывает меня княжна, надувшись и топнув ногой. — Я просто в ярости! Братец Юй никуда меня не выпускает, я тут скоро от скуки умру.       Пожимаю плечами: что правда, то правда.       Времена сейчас смутные, война на дворе, разве можно юной девице вольно гулять где заблагорассудится? Если с ней что-нибудь случится, ее отец, могущественный левый министр, тут же свалит всю вину на Мужун Юя.       Вдруг губы княжны трогает лукавая улыбка.       — Но сейчас-то братец Юй в отлучке! Ты, помнится, говорил, что рядом в городке можно отлично поразвлечься?       У меня аж дыханье сперло. Как по мне, лучшее, что можно сделать, — пока не поздно связать бедовую девчонку по рукам и ногам и отправить обратно в яньскую столицу.       — Ну пожалуйста, пожалуйста!..       Княжна вцепляется в мой рукав и что есть силы его трясет. Я хмурюсь и вырываю руку из ее цепких пальчиков.       — Великая княжна, за пределами военного лагеря небезопасно. Вы же не хотите усугубить мое и без того бедственное положение? Кроме того, я — жалкий пленник, а вы — великая княжна, стоит ли давать сплетникам повод чесать языки?       Девчонка дуется и вскидывает голову. Потом, упрямо закусив губу, заявляет:       — Меня не волнует, что у вас там за обычаи в вашей Великой Жуи. А мы в Великой Янь никогда не считали, что между мужчиной и женщиной нужно строить стену до небес. Значит, ты у нас пленник, да? Ну, хорошо… — Ее изящные брови решительно взлетают вверх. — Хань Синь, слушай приказ великой княжны: отправляйся на конюшню и приготовь лошадей. Будешь сопровождать великую княжну на прогулке.       Такого поворота я, признаться, не ожидал. Но, как бы то ни было, возразить тут нечего.       Не зря пословица гласит: «Когда идешь под низким карнизом, приходится нагибать голову». Мудрый знает, когда отступить, чтобы не опозориться, так что остается только выполнять приказ.       Видя, что я молчу, девчонка заливается довольным смехом и, повернувшись на каблуках, бегом бросается к конюшне. Выдавливаю кислую улыбку, качаю головой и спешу следом. Мужун Юй повел большую часть войска на передовую, оставив в лагере лишь небольшой отряд для защиты княжны. Он велел мне хорошенько присматривать за гостьей, чтобы она не болталась где вздумается.       — Хань Синь, давай, шевелись!..       — Не шумите так, сейчас весь лагерь будет знать, что великая княжна собралась на прогулку!       Она бросает на меня быстрый взгляд и снова поворачивается к лошадям. Покосившись на них, прижимаю два пальца к губам и издаю короткий свист. Лошади, все как одна, тут же послушно смотрят на меня.       Сяю Циньюнь изумленно оглядывается, а я отвязываю парочку коней и замечаю:       — Княжна, вам лучше переодеться. Такой наряд слишком бросается в глаза.       Попытка номер один.       Безнадежно качаю головой:       — Великая княжна, так не пойдет! Мы же на тайную прогулку собрались, а не на смотрины.       Она разоделась в светло-желтое платье с длинным шарфом, которое только подчеркивает ее изящную фигурку и густые блестящие волосы. Драгоценные шпильки в прическе и подвески на поясе издают тихий перезвон. В ответ на мои слова княжна бросает на меня убийственный взгляд и с недовольным видом возвращается в свои покои.       Попытка номер два.       Рассудив, что лучше промолчать, просто качаю головой. На княжне длинная темно-красная кофта с юбкой; впрочем, на этот раз украшений поменьше. И всё же этот новый наряд лишь оттеняет очарование ее облика.       Попытка номер три.       Закрыв глаза, прислоняюсь к стене и снова качаю головой. Княжна, наконец, теряет терпение и взрывается:       — Всё тебе не так!       — Мои вкусы здесь ни при чем. Даже надень ты платье служанки, будет казаться, что на тебе самые дорогие шелка и парча. Каждый, кто не слеп и не глуп, сразу поймет, что перед ним не простая девчонка. Переодевайся, живо!       — Не знаю я, что надеть! Выбери сам!       Я вздыхаю. Наконец удается отыскать простое синее платье из грубой холстины и заплести волосы княжны в две косички. Осматриваю ее и довольно киваю:       — Вот, другое дело. Совсем как обычная девушка.       Княжна с силой сжимает в пальцах плотную ткань.       — Что за уродство!..       — Идет война, кругом неспокойно. Есть такие — только увидят на улице красавицу, тут же ее и умыкнут. Если тебя похитят, помочь ничем не смогу.       — Что?! И зачем это им женщин похищать?       — Глупый вопрос! Чтобы продать солдатам — ублажать всех желающих.       В глазах княжны — ужас и недоверие. Со смехом вручаю ей поводья:       — Не беспокойся, в таком платье никто на тебя не позарится.       Ну а что до моей собственной одежды, она так проста, что проще некуда. Хех, я же собираюсь при первом удобном случае удариться в бега, так что мне явно не стоит выделяться из толпы.       — Да, кстати, — вспоминаю, — ты не должна больше звать меня «Эй!»       — Почему это?       — Да потому что мы тайком удираем развлекаться — в смысле, покидаем без разрешения военный лагерь, — и ты теперь никакая не княжна.       — Как же тебя называть?       Я в задумчивости трогаю подбородок и скашиваю на нее глаза.       — Раз уж ты младше, можешь называть меня «старший брат».       Неудивительно, что мое предложение пришлось княжне не по вкусу. Видя ее недовольную мину, добавляю:       — Как хочешь, дело твое. Только если тебя станут похищать, меня на помощь не зови.       Княжна долго сверлит во мне дыру сердитым взглядом больших красивых глаз, потом с неохотой шепчет:       — Ну, ладно, так и быть. Старший брат…       Я довольно смеюсь и вскакиваю в седло:       — Вот, другой разговор!       Лучи закатного солнца играют на камнях мостовой, заливают всё вокруг расплавленным золотом. День медленно гаснет, небо темнеет и от края до края расцветает багрянцем. Мы бродим по улицам городка, ведя лошадей в поводу. Мимо проходят люди, их лица тревожны и мрачны.       Я тихонько вздыхаю. Война в самом разгаре, стоит ли удивляться, что простой народ печалится и горюет.       Следом за Сяо Циньюнь останавливаюсь у балаганчика уличного артиста. Лицо мужчины мрачнее осенней тучи, а его резвая дрессированная обезьянка взбирается на шест, прыгает вниз, без остановки скачет туда-сюда. Сяо Циньюнь смеется и хлопает в ладоши. Я осматриваюсь вокруг, и в сердце поселяется гнетущее чувство.       Когда я впервые прибыл в этот городок вместе с командующим Чжоу, на улицах кипела жизнь, текли людские реки, катились повозки, мимо то и дело проносились всадники. Центр города, богатый и праздничный, сиял яркими огнями, куда ни глянь — везде толпился народ.       Теперь же здесь царит запустение, и городок кажется заброшенным.       «Всё как прежде, только вас уж нет…»*       — Эй! Что стоишь столбом? — Княжна поворачивается и тянет меня за край одежды: — Смотри, старший брат, разве эта обезьянка не забавная?       Я молча выдавливаю из себя улыбку. Сяо Циньюнь присаживается на корточки, чтобы поиграть со зверьком. Когда она заливается счастливым, беззаботным смехом, глаза девушки превращаются в две узкие щелочки.       От нечего делать завожу беседу с хозяином обезьянки.       — У меня жена и ребенок, их кормить нужно, — рассказывает он. — Люди мы бедные, доход у меня небольшой, но, можно сказать, надежный. — Мужчина обреченно вздыхает, качая головой. — Только времена нынче дурные, дела идут совсем худо.       Он снова вздыхает. Бросаю взгляд на княжну — та по-прежнему развлекается вовсю.       — Что же вы, уважаемый, думаете делать дальше?       — А что я могу? Взять жену и ребенка да идти побираться? Будь у меня клочок земли, до такого бы не дошло. — В его глазах отражается горечь и усталость — похоже, на его долю выпало немало передряг. — Уже давно богатеи отняли у меня землю, с тех пор жизнь и пошла наперекосяк.       Я слушаю его историю — и мне нечего сказать.       Верхушка Великой Жуи прогнила насквозь, продажные чиновники всех рангов только и делают, что карманы набивают, и продолжается это из года в год.       Тяну Сяо Циньюнь за рукав, а сам достаю из-за пазухи серебряную монету и протягиваю хозяину обезьянки. Лицо его озаряется улыбкой, он кланяется и бормочет слова благодарности. Поворачиваюсь и, не глядя на него больше, иду прочь.       Пристально разглядываю улицы, втайне прикидывая возможные пути к бегству. Как бы так незаметно ускользнуть?.. Тут кто-то хватает меня за руку. Оборачиваюсь и вижу, что это Сяо Циньюнь вцепилась в меня, как клещ.       — Сегодня даже ярмарки нет! — Похоже, она слегка разочарована. — Я думала, тут будут сплошные развлечения!       Княжна трогает небольшой сверток, притороченный к седлу. Не иначе как внутри всякие женские мелочи — баночки с кремом, румяна, мешочки с благовониями и прочая радость юных девиц.       Заходящее солнце опускается за горизонт, на лазоревом небе полыхает алый пожар, последние лучи вспыхивают золотом, прежде чем погаснуть. Поднимаю глаза и говорю:       — Уже поздно, великая княжна. Пора нам возвращаться.       Она окидывает окрестности взглядом своих блестящих черных глаз — и вдруг поворачивается и указывает пальцем на вывеску ближайшего кабачка. Лицо ее расплывается в улыбке.       — Старший брат, я проголодалась! Давай перекусим, прежде чем пуститься в путь. Старший брат, старший брат, я умираю с голоду! — ухмыляясь, канючит она и трясет меня за руку.       Я сдаюсь… Ну почему с этой девчонкой так трудно?..       Хозяин кабачка с сокрушенным видом сообщает, что, поскольку кругом война, он не может предложить посетителям такого разнообразия блюд, как раньше. Пораскинув мозгами, он приносит нам свежие тонкие лепешки с соевой пастой и зеленым луком, а потом добавляет к ним еще и кувшин вина. Глядя на недовольное лицо Сяо Циньюнь, пожимаю плечами — мол, ничего не поделаешь. Она хмурится и подозрительно рассматривает еду, я же без промедления принимаюсь за трапезу: беру лепешку, намазываю сверху слой соевой пасты, кладу на нее пучок лука, сворачиваю трубочкой и откусываю большой кусок. Глядя на меня с сомнением, княжна всё же решается последовать моему примеру.       — Хань Синь, а где это ты научился так свистеть? — спрашивает она.       Видимо, посчитав лепешки вполне съедобными, она усердно набивает рот.       Фыркаю от смеха.       — Что за вопрос? Почему это я не могу хорошо свистеть?       Сяо Циньюнь ставит чарку на стол и поспешно оправдывается:       — Нет-нет! Просто все говорят, что армия Великой Жуи даже сражаться толком не умеет. Вот я и удивилась.       Я как раз делал большой глоток вина, и от этих слов чуть не поперхнулся. Немного придя в себя и отдышавшись, со смехом отвечаю:       — Уж не знаю, хороший я воин или плохой, но я воин. Такие мелочи, как свист, мне по силам.       Терпкое вино пробирает до самого нутра. С усмешкой наставляю на девчонку палец:       — Ты знаешь, как в империи Янь называют тех, кто охраняет императорский дворец?       Княжна берет чарку и делает маленький глоток.       — Конечно, знаю. Императорская гвардия, вот как.       — В Великой Жуи тоже есть особый отряд для охраны дворца. Только это не просто дворцовая гвардия, она зовется Золотая Стража. — Я наливаю себе еще вина и выпиваю одним глотком. — Прежде чем попасть сюда, я тоже был Золотым Стражем. Чего удивляться, если тот, кто охраняет императорский дом, кое-что да умеет?       Она округляет глаза — похоже, не верит.       — Ты… такой лентяй и лоботряс… оказывается, состоял в императорской гвардии…       С улыбкой опрокидываю еще одну чарку.       — По мне не скажешь, да? Недаром говорят: «Праведник не показывает своего лица, а кто показывает его, тот не праведник»**.       — Вздор! Пустое бахвальство! — Княжна строит презрительную гримаску. — Сам днями напролет лодыря гоняешь, где тут понять, годен ты на что или нет? Не верю я тебе.       Я легко улыбаюсь и даже не думаю спорить.       В Великой Жуи дети вельмож и крупных чиновников, рожденные наложницами, а не законными женами, обычно стремятся в ряды Золотой Стражи, чтобы оттуда начать продвижение по службе. Там и работа не пыльная, и жалованье повыше, чем в армии, да к тому же можно завести полезные связи среди императорской родни. Я с детства жил под чужой крышей из милости, и о моем будущем некому было позаботиться. Возможно, вдовствующая императрица случайно вспомнила обо мне и забавы ради определила меня в Золотую Стражу. Что и говорить: никто за моей спиной не стоял, мне не на кого было опереться, да и в императорской семье не нашлось мне защитника — так что свою долю тумаков и шишек я получил сполна.       От этих воспоминаний на душе становится тоскливо, да и вообще как-то не по себе, и я утешаюсь очередным глотком вина.       Лицо княжны тем временем всё сильнее заливается румянцем, и вскоре голова ее склоняется на стол, а глаза заволакивает туман.       — Старший брат, — бормочет она, — ты никогда… не замечал, что очень… оч-чень красивый?..       Из меня чуть вино обратно не прыскает.       Сколько раз мне уже об этом сообщали? Вот что я скажу: когда смотрюсь в зеркало, вижу там парня вполне приятной наружности. Что же до того, красив я или нет, — со стороны виднее. Вообще-то, с малолетства окружающие то и дело называли меня очаровательным ребенком. Помню, как-то раз Сю, доверенная служанка вдовствующей императрицы, увидев меня, залилась слезами и давай твердить: «Как похож — просто одно лицо!»       По слухам, матушка моя, родная племянница вдовствующей императрицы, слыла первой красавицей Великой Жуи. К сожалению, она умерла, когда мне было девять, и я совсем ее не помню. С тех пор, как вырос, я часто ловил на себе восхищенные взгляды и давно уже к ним привык. Терпеть не могу, когда все кому не лень поднимают шум вокруг моей неземной красоты, однако сегодня, в устах захмелевшей девчонки, эти слова почему-то звучат ничуть не обидно.       — Братец Юй… — не унимается она, — тоже хорош собой… Красивый, изящный и утонченный… Даже не знаю… кто из вас двоих… красивее…       Слово за слово — и вот в ее глазах уже блестит влага.       — Братец Юй, он такой… Обращается со мной как с ребенком… У него всегда куча дел — то война, то управление государством… Всякий раз, когда я прихожу к нему… он вечно кипятится… и с порога гонит меня прочь…       Медленно потягивая вино, даю княжне носовой платок, чтобы она могла вытереть слезы. Вдруг она выпрямляется, взгляд ее пылает.       — Мне кажется, и уже давно… что к тебе он относится лучше, чем ко мне…       Моя рука дергается, и чарка с вином падает на пол.       Неужели эта девчонка и вправду настолько пьяна? Только послушать, какой несусветный вздор она несет!       — В прошлый раз… когда на тебя напали убийцы, и ты был ранен… братец Юй ухаживал за тобой самолично… А со мной он такой холодный… никогда не оказывает мне столько внимания…       Я протяжно вздыхаю. И надо же ей было именно сегодня напиться вдребезги! Что за невезение! Так все мои планы бегства пойдут прахом.       Выглядываю за дверь. На улице уже стоят потемки, лишь мерцает на небе мелкая россыпь звезд.       Делаю большой глоток вина, потом набиваю рот лепешками. Проходит совсем немного времени, и Сяю Циньюнь начинает плавно раскачиваться туда-сюда. Нет, она-то сидит как положено, это я, боюсь, слегка перебрал.       Расплатившись с хозяином, тяну девчонку за руку, пытаясь поставить ее на ноги. И тут оказывается, что она так напилась, что валится обратно на стол и невнятно бормочет:       — Старший брат, я не пойду… Я спать хочу… Спать…       И начинает тихонько посапывать.       Тьфу!.. Вот ведь…       Если бы я знал, вообще не позволил бы ей пить вино.       Неяркий огонь лампы бросает на юное девичье лицо красноватые отблески. Я усмехаюсь и качаю головой. Подхватываю ее под мышки, кое-как помогаю подняться из-за стола и встать на ноги. Когда мы добираемся до наших лошадей, становится ясно, что прямо сидеть в седле княжна не способна. Прикинув так и эдак, прихожу к выводу, что придется ехать вдвоем на одной лошади, а вторую вести за собой.       Девчонку это, похоже, нимало не смущает. Покрутившись немного, она устраивается с удобством и, зарывшись лицом в ворот моей рубахи, сладко засыпает. Я трогаю поводья, и конь неспешным шагом двигается вперед. Стоит уже глубокая ночь, когда мы оставляем городок позади и медленно приближаемся к яньскому военному лагерю. Поднимаю глаза и вижу, как меж ветвей пробирается луна.       Небо всё чернеет, и я поневоле тороплю коня. Княжна спит крепко, дышит ровно и глубоко. На щеках покоятся длинные ресницы, на них смутно мерцают серебристые лунные блики. Снова поднимаю глаза. Впереди, уже довольно близко, светятся огни военного лагеря.       Дальше девчонка может ехать и одна, ничего с ней не сделается. А у меня в запасе вторая лошадь, сяду на нее — только меня и видели: и духи не узнают, и демоны не почуют…       Не успеваю я додумать эту плодотворную мысль, как вдруг по всему телу волной проходит ледяная дрожь. Широко раскрыв глаза, в тревоге оглядываюсь по сторонам. Вокруг — тишина и покой, как и прежде. Но почему-то всё тело вдруг напрягается как тетива. Чувствую холодную злобу и жажду крови… ауру смерти, подобную той, какую распространяет вокруг себя покидающий ножны меч!       Благородный скакун, кажется, тоже чует неладное. Навострив уши, он замедляет шаг. Второй конь за моей спиной тихо, тревожно ржет. Правая рука сама находит рукоять меча, левой я крепче прижимаю к себе Сяо Циньюнь.       До лагеря уже рукой подать, но теперь перед нами уже не чистое поле — по невысокому всхолмью в живописном беспорядке разбросаны заросли кустарника. В ветвях играет ночной ветерок, но кажется, что там, во мраке, рыщет готовый напасть дикий зверь.       Ладони покрываются липкой влагой.       Затаив дыхание и стараясь не подавать вида, посылаю коня вперед.       Резкий свист, яростный порыв ветра навстречу. Не думая, подаюсь вбок, и вижу только, как мимо пролетает что-то светлое. Всё тело прошибает холодный пот.       Здесь кто-то есть!       Перехватив поводья, ударяю пятками в бока лошади, и она потревоженной птицей рвется вперед. Оборачиваюсь и вижу, как густую темень пронзают стальные всполохи — словно молнии бьют прямо в лицо!       Еще сильнее стискиваю талию девушки — и тут она открывает глаза.       — Что ты в меня вцепился? — бормочет в полусне.       — Пригнись! — командую я.       Пускаться в объяснения времени нет. Просто прижимаю ее к седлу и отчаянно понукаю коня.       Прямо за спиной раздается стук копыт. Скосив глаза, вижу, как из зарослей на нас выскакивают несколько десятков всадников. Не успеваю глазом моргнуть — а один из них уже совсем близко. Обнажает меч. Выхватываю свой и отражаю удар за ударом. Наконец мой клинок вонзается ему прямо в грудь, фонтаном хлещет темная кровь. Успеваю вытащить меч — и тут же противник летит с коня наземь.       Оборачиваюсь снова. Остальные преследователи еще далеко, но упорно мчатся за нами.       Только бы добраться до лагеря! До лагеря…       Дробь копыт всё громче, всё быстрее. Огибаю заросли кустов, стога сена. В ушах свистит ветер. На кончике носа — еще теплая капля чужой крови. Руки судорожно вцепились в поводья, всё тело напряглось, словно туго натянутый лук. Сяо Циньюнь плотно прильнула к моей груди, даже глаза открыть не смеет.       Совсем близко различаю ворота лагеря и собираюсь поторопить коня. Но вдруг — вспышка, гремят взрывы, клубами валит дым, закрывает небо и гасит звезды. Всё вокруг тонет во мгле.       Ловушка!       И впрямь, из ворот лагеря вылетают несколько десятков всадников и, размахивая мечами, бешеным галопом мчатся прямо на нас. Стиснув зубы, натягиваю поводья. Конь протяжно ржет и круто разворачивается. Нас кружит вихрь бесчисленных сверкающих лезвий. Рукой отбиваю древко алебарды, нацеленной в моего коня, вонзаю пятки в бока скакуна, и мы вырываемся из кольца.       Свищет ветер, разгоняет дым, перед глазами проясняется. Близкая опасность заставляет мозг лихорадочно работать.       Мужун Юй оставил в лагере лишь пять сотен отборных воинов. Судя по всему, напавшие на нас дерзкие молодцы всех их давно перебили. Но главная их цель не в том, чтобы убивать.       Едва эта мысль приходит в голову, я опускаю взгляд на прижавшуюся ко мне девушку.       Сяо Циньюнь!       Дочь самого влиятельного министра Великой Янь, внучатая племянница вдовствующей императрицы, невеста Мужун Юя.       Вот оно что!       Неважно, в чьей голове родился такой хитрый замысел, но эти люди хотят заполучить княжну в свои руки. Тогда, как бы ни был Мужун Юй отважен и искусен в бою, ему придется действовать с оглядкой, чтобы, бросая камень в крысу, не разбить яшмовый сосуд***.       Жестокий план!       Оглядываюсь вокруг. Беспорядочный топот копыт нарушает покой мирной ночи. Не знаю, сколько человек преследует нас, но один уже совсем близко. Вижу, как по лезвию его длинной алебарды струится лунный свет. Достаю притороченный к седлу лук, накладываю стрелу, целюсь в его лошадь. Уже различаю его лицо…       Всадник всё ближе и ближе… Еще ближе…       Стискиваю зубы, но пальцы отказываются спускать тетиву.       Эти люди… Возможно, они воины Великой Жуи… Мои соотечественники…       Но Сяо Циньюнь еще совсем ребенок. Просто избалованная девчонка. Ей не место на войне, зачем впутывать ее в мужские игры? И всё же… не могу… Это ведь воины Великой Жуи…мои…       Зажмуриваюсь и снова резко открываю глаза.       Пущенная стрела к лучнику не вернется — сделанного не воротишь.       Пальцы разжимаются, стрела отправляется в полет. Чужая лошадь отчаянно ржет и с грохотом падает на землю. На всаднике — ни царапины, он вскакивает на ноги и бросается за нами. Конь подо мной встает на дыбы, ржет яростно и снова мчится вперед.       — Стой! Сто-о-ой! — кричат сзади во всю глотку, перекрывая топот копыт и гул земли.       Пригибаюсь к конской шее, и тут же над головой — вжик-вжик-вжик! — проносится туча стрел. По спине льет холодный пот, но я лишь понукаю лошадь — быстрее, быстрее, еще быстрее!       — Что происходит? — кусая губы, спрашивает княжна. Лицо ее побелело, огромные глаза так и сверкают.       — Тише, молчи! — обрываю ее и снова оглядываюсь назад. — Не уверен, что удастся уйти от погони, но здешние места я знаю лучше, чем они.       Княжна хватается за ворот моей рубахи и прячет лицо у меня на груди. Худенькие плечики девушки мелко дрожат.       — Не плачь, не плачь, — уговариваю ее шепотом.       Сзади налетает яростный порыв ветра. Сяо Циньюнь пугается и еще крепче прижимается ко мне.       Один из преследователей настигает нас и заходит сбоку. Конь его мчится быстрее молнии. Я с усилием выпрямляюсь в седле и вижу совсем рядом рослого воина с острым мечом. От него так и веет холодом смерти.       — Отдай девчонку! — требует он.       Сердце сжимается от страха, но я упрямо качаю головой и, стиснув зубы, погоняю коня. Уголки губ всадника кривятся в ледяной усмешке.       — Мне нужна девушка. А твоя жизнь и мелкой монеты не стоит. Не пытайся идти против меня!       Усмехаюсь в ответ:       — Сам говоришь: это всего лишь девчонка. Какой прок гоняться за простой девчонкой посреди ночи?       Всадник направляет коня прямо на нас.       — Не желаешь уступать? Тебе известно, какой в ней прок. Будешь сговорчивым — может, я тебя и отпущу.       Оглядываюсь назад и вижу, что у нас на хвосте висит целая армия. Снова усмехаюсь:       — Никогда бы не подумал, что подчиненный командующего Хэна скажет мне такие слова.       Его лицо перекашивает, он сверлит меня злобным взглядом. Я вновь погоняю коня, а мой преследователь мчится вдогонку.       Время словно растягивается и медленно, капля за каплей, утекает в ночь. Не знаю, как долго мы несемся вперед. Чувствую, что конь подо мной устал, его дыхание срывается, и на меня накатывает отчаяние. Мы летим через заросли, словно вихрь, словно яростный ураган, — только ветви шуршат с обеих сторон.       Если я не хочу здесь найти свою смерть… остается только… найти Мужун Юя…       Но он… далеко… так далеко…       Как же так, пропади оно всё пропадом?!       Впереди волнуется море пологих холмов, а дальше расстилается необъятная пустынная равнина — ни дерева, ни кустика, даже укрыться негде. Ночной ветер бьет в лицо, режет кожу словно острым ножом. Каждая мышца натянута как тетива; и ум, и чувства обострены до предела.       — Тебе не уйти! — громко кричит преследователь.       Ледяным светом вспыхивает клинок. Вот наши мечи скрестились, и резкий звон вспарывает ночную тьму. Вижу мрачное, полное холодной решимости лицо. Лезвия стремительны, как порывы ветра; во все стороны брызжут слепящие стальные блики; острия мечутся и пляшут, и несут смерть.       Удар противника режет пустоту — я уклоняюсь. Но вдруг — поворот запястья, и клинок бьет назад. На сей раз не успеваю, и острие меча пронзает руку: резкий укол, боль, тонкой струйкой змеится кровь.       Он тотчас наносит своим длинным мечом второй удар. Левой рукой держу Сяо Циньюнь и сжимаю поводья, раненой правой орудую клинком, отбивая всё новые и новые выпады. Запястье постепенно слабеет, и тут я вижу, как острие меча летит прямо в меня.       Лицо вмиг покрывается потом, и я словно со стороны смотрю, как движется холодная сталь — всё ближе, ближе…       — Держись крепче, — едва слышно шепчут губы.       Сяо Циньюнь молча кивает.       Не успеваю договорить, как вдруг в голове словно вспыхивает ослепительный свет. Резко сжимаю колени — и мой боевой скакун взмывает вверх. Отбиваю удар, и оба наших меча улетают куда-то в облака.       — Ты!.. — возмущен мой противник.       В завывании ветра тонут все прочие звуки.       Даже если бросить поводья и позволить коню нестись во весь опор, не знаю, как долго мы еще протянем. Я только знаю, что каждый шаг, каждый рывок вперед — это еще один кусочек надежды остаться в живых. Даже если бы я сразу отдал им Сяо Циньюнь, пощады от этих людей я бы не дождался.       Конь начинает хрипеть и мало-помалу замедляет бег. Краем глаза замечаю, что погоня нас настигает.       Быстрее!       Быстрее!       Еще!       И тут позади раздается резкий свист.       Спину пронзает боль. С глухим звуком стрела входит в тело. Меня бросает вперед, и я едва не падаю с лошади. Обеими руками намертво вцепляюсь в поводья. В ушах гудит ветер, у виска проносятся стрелы. Еще один резкий укол. Похоже, дольше я не продержусь. Чувствую кровь на губах, меня трясет и подбрасывает в седле. По спине струится что-то теплое. Скосив глаза, вижу за плечом оперение двух стрел.       Тело слабеет, веки тяжелеют и опускаются, перед глазами клубится тьма, в голове плавает какая-то муть.       — Запомни: если я упаду, не останавливайся, не смотри назад. Скачи на восток, спасайся, найди его высочество…       Не знаю, что говорю потом.       Словно в тумане, вижу вдали огоньки.       Будто сквозь сон, слышу звон оружия, шум, крики.       Раны в спине пульсируют болью, потом всё немеет, мертвеет — и вот уже боли больше нет… ______ *«Всё как прежде, только вас уж нет…» - строка из стихотворения Ли Цинчжао, которая считается величайшей поэтессой Китая, «Весна в Улине». Многие стихи этой поэтессы, особенно написанные в конце жизни, полны одинокой печали и тоски. Классического перевода этого стихотворения найти не удалось, но вот этот перевод Алены Алексеевой хорошо передает настроение: И ветер затих, и увяли цветы, Последний угас аромат, Расчёска в руках, Устало смотрю на закат. Любой человек это лишь человек, Всему же приходит свой срок; Одна я сижу, И слёз не унять мне поток. А на Шуанси, все вокруг говорят, Цветенье намного сильней, Туда поплыву На маленькой лодке своей. Боюсь одного я, - стремительно хоть Течение горной реки, Не сдвинется с места челнок, - Так много тяжёлой тоски. Эта самая строка стала расхожим выражением, которое зачастую указывает на тоску по минувшим дням и старым друзьям или умершим. Поскольку перевод А.Алексеевой вольный, то использовать этот вариант для новеллы невозможно. Поэтому я позаимствовала вариант из перевода песни Джеки Чана, которая так и называется. https://www.youtube.com/watch?v=1jDqqG_LT9A **«Праведник не показывает своего лица, а кто показывает его, тот не праведник» - цитата из романа "Путешествие на Запад", гл.99. Объевшись до боли в животе в одном гостеприимном селении, герои именно под таким предлогом исчезают оттуда под покровом ночи: "— Братцы! Мы больше не в состоянии есть! — взмолился Танский наставник. — Мы очень признательны вам за вашу любовь и радушие, но уже вечереет, и мы просим больше не угощать нас сегодня. Наступила ночь. Танский наставник ни на минуту не хотел расставаться с книгами, примостился внизу у башни и, сидя, караулил их. Ко времени третьей ночной стражи он тихонько позвал: — У-кун! Тот сразу же отозвался. — Жители здешнего селения знают, что мы выполнили свой долг, а стало быть обрели святость. Ведь еще в древности говорили: «Праведник не показывает своего лица, а кто показывает его, тот не праведник». Боюсь, что если мы надолго задержимся здесь, то не вернемся к сроку. — Ты совершенно прав, наставник, — ответил Сунь У-кун. — Давайте воспользуемся этой глухой ночью, — сейчас уже все спят — и тихонько уйдем отсюда! — предложил он". ***"Бросая камень в крысу, не разбить яшмовый сосуд" - образное выражение, которое означает "воздержаться от действия, учитывая возможные последствия; щадить виновных, чтобы не повредить невинным; действовать осмотрительно". История его происхождения такова: В хронике времен династии Хань (206 до н.э. - 220 н.э.) описывается история одного богача, который коллекционировал дорогие вещи. Среди них была редкая яшмовая ваза тонкой ручной работы, которую он особенно любил. Однажды ночью хозяин заметил, что мимо драгоценной вазы прошмыгнула крыса. Маленький зверек запрыгнул внутрь сосуда в поисках еды. Животное так разъярило богача, что тот метнул в крысу камень. Конечно, зверька он убил, но и драгоценная ваза тоже разбилась. Когда коллекционер осознал, что случилось, он глубоко пожалел о содеянном. Он винил себя за необдуманный поступок, в результате которого потерял то, что уже никогда нельзя будет вернуть. Он понял, что человек, который заботится только о настоящем и не способен задумываться о последствиях, сам идет навстречу беде. Отсюда и пошло это выражение.