Там, за холодными песками

      Медленно, как во сне, падаю с лошади. Тяжело ударяюсь оземь. В воздух взмывает туча песка и пыли, застилает глаза. Копыта несутся мимо, обдувая порывом ветра.       Слышу оглушительный вопль:       — Смерть!       Крики людей и конское ржание сливаются в дикий рев; неумолчный звон клинков режет тишину мирной ночи.       Вдруг сверху на меня падает что-то тяжелое, и стрелы еще глубже входят в плоть. Грудь и спину пронзает острая боль, по телу пробегает судорога. Издаю невольный стон, с трудом разлепляю глаза, пытаясь пошевелиться и столкнуть с себя неподъемную тяжесть.       Поднимаю голову, но всё вокруг словно дымкой подернулось — вижу только, как совсем рядом, едва не задевая меня, проносятся лошадиные копыта.       Такое тяжелое…       Что это?..       Что?..       В глазах темнеет, во рту мерзкий привкус, к горлу подкатывает ком, пытаюсь его сдержать — и не могу, меня рвет кровью.       Кругом гремит сталь, сверкают холодные всполохи, словно на землю обрушилась яростная гроза. Крики и ржание тонут в завывании ветра.       Перед глазами то и дело расплываются мутные пятна, мысли путаются, тяжесть давит невыносимо, по спине течет скользкое и липкое. Кажется, я весь, с ног до головы, покрыт темно-алой кровью…       Я словно утопаю в море пламени. Небо и земля — весь мир пышет багряным жаром. При малейшем движении скручивает адская боль. Левое плечо, спину, грудь рвут до костей незримые когти.       Время замедляет ход — и замирает.       Не знаю, много ли, мало ли времени прошло, но чувствую, как в рот медленно, капля по капле, льется освежающая влага. В голове немного проясняется. Веки так отяжелели, что едва удается их слегка приподнять. Приходится полагаться лишь на смутные ощущения.       Лежу на чем-то мягком и теплом. Похоже на одеяло. Слабо вздыхаю и снова закрываю глаза. Вдруг меня крепко хватают за руки и за ноги, я в ужасе дергаюсь изо всех сил, но не могу даже пошевелиться.       Кто-то шепчет мне на ухо тихие слова, но я не разбираю ни звука. Только чувствую, как спину снова и снова пронзает боль, словно стальной наконечник стрелы вгрызается в плоть всё глубже. Чьи-то руки легко и быстро касаются кожи; резкий укол — и боль охватывает всё тело с ног до головы. Я покрываюсь холодным потом.       — Больно…       Язык ворочается с трудом.       Тот человек по-прежнему что-то мне шепчет. Обессилев от боли, позволяю ему крепко сжимать мои запястья. Голова плывет. Кожу вдруг опаляет жаром, и тут же к ране на спине прижимается раскаленный металл, оттуда жгучая боль растекается по всему телу. Видно, рану прижигают лезвием ножа. Боль такая, что словами не передать; хочется кричать, выть, метаться по постели, но даже этого я не могу…       И снова не знаю, сколько прошло времени.       Наконец боль и жар неожиданно отпускают. Большими глотками хватаю воздух. Похоже, стрелы из меня уже извлекли, и теперь кто-то втирает в раны мазь и накладывает повязку. Дышать нечем, я только тихо охаю, обливаясь липким потом.       В голове мало-помалу светлеет, но слабость такая, что нет сил даже глаза открыть. Хочется спать, но постоянная боль не дает погрузиться в сон.       Так и лежу в полузабытьи.       И всё мне смутно чудится, что кто-то сидит рядом. Смотрит бездонными глазами. Касается теплыми ладонями. Подносит горькое лекарство. И что-то ласковым полушепотом приговаривает…       Наконец просыпаюсь по-настоящему и открываю глаза. Вижу полог над кроватью и дрожащее пламя свечи. Кругом тишина. В воздухе витает запах лекарств.       Ф-фух! На сей раз, кажется, пронесло. Видать, душа у меня к телу гвоздями приколочена, и Янь-ван покамест не желает звать меня в гости в загробный мир.       Мне вдруг становится смешно, но смех тут же отдается болью в ранах, и я кривлюсь, сжимая зубы.       Эх, Хань Синь, ну как можно быть таким невезучим?       Собрав все силы, с огромным трудом поворачиваюсь на бок, и тут из-за дверей доносится приглушенная перепалка:       — Почему это мне нельзя войти?       — Довольно! Разве мало от тебя уже было бед?       Снова тишина. Вдыхаю терпкий аромат зелий. Пытаюсь протянуть руку, чтобы отодвинуть полог и посмотреть, что происходит, но силы мне изменяют.       Слышу, как кто-то топает ногой.       — Всё равно! Я желаю войти!       — Не думай, что, раз я терплю твои бесконечные выходки, тебе можно тут устраивать скандал на ровном месте!       Смутно слышны жалобные девичьи всхлипы:       — Ты… ты…       — Я уже отправил твоему отцу письмо с просьбой забрать тебя обратно в столицу.       Рыдания постепенно смолкают. Снова тишина.       Слабо вздыхаю. Неужто Мужун Юй опять разбушевался?       Раздаются осторожные шаги. Медленно приближаются, потом затихают. Скосив глаза, вижу только, как за пологом кровати смутно темнеет высокий стройный силуэт. Он замер неподвижно, словно тоже рассматривает меня через ткань. Проходит немало времени, прежде чем он поднимает руку, как будто собирается отодвинуть полог.       Я хмурю брови. Что этот тип себе думает? Хочет что-то сказать, так пусть говорит. Какое из моих преступлений самое тяжкое — похищение великой княжны или попытка побега? Не всё ли равно…       Тут я слышу долгий тяжелый вздох, и темный силуэт резко отворачивается.       — Мужун Юй…       Открываю рот, пытаюсь позвать его, но обнаруживаю, что сам едва различаю собственный слабый и хриплый голос.       Яньский принц, похоже, и вовсе меня не слышит — направляется к двери. Позабыв про боль, набираю в грудь побольше воздуха, чтобы отчаянно выпалить:       — Мужун Юй!       Вздрогнув, он застывает на месте, потом с растерянным видом поворачивает голову:       — Ты… ты очнулся?       Я потратил последние силы, и раны на спине мстят мне такой неистовой болью, что ни вздохнуть, ни охнуть. Молча смотрю, как Мужун Юй широким шагом подходит к кровати и отдергивает полог.       В глаза бьет яркий свет. Я прищуриваюсь. В упор на меня смотрят черные глаза Мужун Юя. Эти бездонные зрачки, кажется, проникают мне прямо в душу.       Так мы и глядим друг на друга.       Потом он присаживается на кушетку у изголовья кровати и, по-прежнему не сводя с меня глаз, осторожно помогает приподняться.       — Как ты себя чувствуешь — лучше?       Киваю. Сквозь одежду меня согревает тепло его тела.       Стоит немного посидеть, и спина начинает ныть с новой силой. Подумав, откидываюсь назад, на плечо Мужун Юя.       Хорошо-то как! Человеческие руки мягче любых подушек.       Мужун Юй вздрагивает и склоняется ко мне. Окидывает меня встревоженным взглядом.       — Наконец-то очнулся, столько дней пролежал в беспамятстве! — Он приобнимает меня за плечи. — Так удобно?       Я слабо киваю и снова закрываю глаза. На разговоры как-то не тянет. Разговаривать, между прочим, — занятие весьма утомительное.       Взгляд Мужун Юя становится пристальным, а пальцы вдруг касаются моей щеки. Я отворачиваю голову и с трудом выдавливаю:       — Пить!..       Тут же передо мной появляется чаша с водой. Мужун Юй подносит ее к моим губам и внимательно наблюдает за тем, как я пью. Теплая ладонь ложится на мое плечо.       Сам не понимаю почему, но, кажется, его забота мне приятна.       — Послушай, — спрашиваю, — ты знаешь, кто напал на нас той ночью?       Мужун Юй молча отставляет чашу в сторону. Его пальцы крепче сжимаются на моем плече.       — Ты действительно хочешь это знать?       Я киваю, а он вытаскивает из-за пазухи какую-то штуковину и протягивает мне. Замираю, выпучив глаза, и тихо ахаю от удивления. Стальной наконечник стрелы мерцает в огне фонаря серебристым светом. От него веет смертью. Если приглядеться, на стали виден едва различимый иероглиф «хэн».       Я отворачиваюсь. Не хочу на это смотреть.       Командующий Хэн — человек честолюбивый и безжалостный. С юных лет он проводил всё время в военных походах и врагов положил без числа. Ничто не остановит его в стремлении к цели, сомнения ему неведомы. Про таких людей говорят: «Не меняет имени в пути и не меняет фамилии при остановке». Он всегда действует в открытую, без утайки. Над его головой гордо реет знамя с иероглифом «хэн»*, и многие трепещут от страха при звуке этого имени.       Тогда, в ночь погони, я просто ляпнул наугад — а поди ж ты, попал в яблочко.       Глубоко вздыхаю, и тут спину снова пронзает резкая боль. Лицо мое невольно кривится, всё тело охватывает слабость, и я еще крепче прижимаюсь к Мужун Юю, уютно устраиваясь в его объятиях. Шевелиться нет ни желания, ни сил.       Огонь свечей пляшет, отбрасывая вокруг легкие тени, и силуэт Мужун Юя то озаряется ярким светом, то вновь скрывается в полумраке. В глазах его заметны красные прожилки, лицо посерело и осунулось — похоже, он уже давно как следует не отдыхал.       — Выброси из головы все мысли, — советует он. — Сейчас для тебя самое главное — поскорее поправиться, ты ведь не приходил в себя почти десять дней.       Мужун Юй невозмутимо смотрит на меня, но брови его слегка сходятся к переносице, а в глазах — тревога, словно у него и впрямь за меня душа болит.       Эх, тяжелые раны вечно вызывают бред, чего только не померещится…       Небрежно хмыкнув в ответ, поплотнее заворачиваюсь в одеяло с твердым намерением еще разок душевно вздремнуть. Но тут слышу такое, от чего весь сон улетучивается вмиг.       — Хань Синь! — Пальцы Мужун Юя медленно проходятся по моей щеке и замирают в уголке губ. — Вот чего не пойму: тебе же выпала такая отличная возможность сбежать, как это ты ее упустил?       Вскидываю глаза. Яньский принц смотрит на меня в упор, но на его лице не прочесть ничего. А он продолжает:       — Княжна сказала, что напилась допьяна, а ты привез ее обратно в лагерь. Неужто жаль было расставаться с глупой девчонкой?       Гляжу на него оторопело и чувствую, что сон как рукой сняло. В голове мгновенно проясняется, и я пытливо всматриваюсь в лицо Мужун Юя, который не сводит с меня глубокого цепкого взгляда.       Снова боль в спине и приступ кашля.       — Извини, — отвечаю, — я, право, не пойму, о чем это ты.       Стараюсь говорить спокойно, но в глубине души — удивление и страх: надо же, как легко он раскрыл мои тайные планы. Мужун Юй снова склоняется надо мной, всё ниже и ниже. Я дергаюсь, порываясь бежать, но он хватает меня за запястье.       — Может, ее ты и сумел обвести вокруг пальца, только меня не обманешь. — Блестящие глаза Мужун Юя блуждают по моему лицу, в их черных глубинах тлеет огонек гнева. — Ты же терпеть не можешь высокомерные замашки княжны, а тут вдруг согласился составить ей компанию на прогулке, сносить ее командирский тон. Разве не для того, чтобы воспользоваться ее пропуском на выход из военного лагеря?       Я вздрагиваю. Его проницательный взгляд прожигает меня насквозь, и я в замешательстве: меня разоблачили в мгновение ока.       Подумав, переворачиваюсь на другой бок:       — Я не намерен с тобой спорить. Что бы я ни сказал, ты всё равно не поверишь.       Мужун Юй замирает, потом шипит сквозь стиснутые зубы:       — Ты хоть понимаешь, насколько опасно сейчас покидать лагерь — вдвоем, без охраны? У глупой девчонки в голове пусто, но ты-то, ты! Тоже за компанию последние мозги растерял?       — Спасибо, просветил! Вот иди и сам ей всё выскажи, она же великая княжна и твоя невеста — заметь, не моя!       Тут же прикусываю язык — надо же было набраться наглости! Так и нарываюсь на неприятности.       От всех этих препирательств у меня опять раны разболелись. Скорчившись, хватаюсь за плечо Мужун Юя и с трудом перевожу дыхание. Он тотчас поддерживает меня рукой.       — Я здесь не для того, чтобы с тобой спорить. Хотел просто спросить. Ты же прекрасно знал, каково положение дел, и приказы мои тоже слышал, однако даже не попытался ее удержать. Волей-неволей у меня зародились подозрения.       Я холодею от страха. Слова так и рвутся с языка, да только все непечатные. Я ведь и правда собирался дать деру, но никак не думал, что меня так быстро раскусят.       Яньский принц довольно улыбается и крепче сжимает мое запястье.       — Что, попал в точку? Ты следовал за княжной, а сам высматривал удобный случай для побега — верно я говорю, Хань Синь?       Я возмущен и пытаюсь высвободить из его хватки свою руку, но он резко дергает ее на себя. В спине снова пульсирует боль, и я замираю, не решаясь пошевелиться.       — Девчонка уверяет, что сама потащила тебя прочь из лагеря. Твердит, что во всем, что произошло, только ее вина. Впервые вижу, чтобы эта сумасбродка за кого-то вступилась.       Он смотрит на меня с холодной натянутой улыбкой, а я никак не могу навести в мыслях порядок. Пытаясь не поддаваться панике, отодвигаюсь как можно дальше и, склонив голову набок, отвечаю:       — Какая разница, веришь ты мне или нет? Что сделано, то сделано. Можешь наказать меня как сочтешь нужным.       Мужун Юй поднимает мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Изучает меня этим своим загадочным взглядом. Его лицо медленно приближается, и я чувствую на щеке жаркое дыхание.       — Скажи-ка, Хань Синь, наградить тебя — или всё-таки наказать?       На миг перестаю дышать. Теряюсь, пропадаю в черной глубине этих блестящих глаз, даже забываю ответить. Рука Мужун Юя не спеша поглаживает мою спину, осторожно обводит по кругу раны, и они начинают невыносимо зудеть. Скрипнув зубами, вскидываю голову, а мой мучитель не перестает улыбаться. Он не спеша наклоняется, почти касаясь тонкими губами моего уха. Я вздрагиваю и пытаюсь увернуться, но он сгребает меня в охапку и держит крепко.       В ухо мне льется тихий шепот:       — Хочешь сбежать? Не слишком ли ты наивный? Не забывай о своем положении…       Резко отбрасываю его руку. В душе кипит гнев, но я спокойно улыбаюсь:       — Мужун Юй, тебе вообще-то стоит меня поблагодарить. Случись с девушкой несчастье, разве сидел бы ты тут весь такой довольный жизнью и собой?       Яньский принц застывает, его руки замирают на моей спине. Небрежно усмехаюсь:       — Неужели я еще не расплатился с тобой сполна? Ценности в таком пленнике никакой, так что… верни мне свободу, если ты, конечно… способен поступить как мужчина.       Он смотрит на меня долгим взглядом, и в глубине его глаз теперь не вспыхивают грозные искры, а тлеет печаль. Молчание тянется бесконечно. Потом Мужун Юй поднимает руку и убирает волосы с моего лба. Я сердито отворачиваюсь, но он хватает меня за подбородок:       — И не мечтай!       И тут же его губы накрывают мои, впиваются жадно, а сам он наваливается сверху. Такие ледяные губы — и такие горячие поцелуи: и жалят, и обжигают, вновь и вновь. Стараясь испепелить Мужун Юя гневным взглядом, я решительно вырываюсь, но он держит меня обеими руками и невозмутимо опрокидывает на подушки. Я снова покрываюсь холодным потом, а спину пронзает острая боль. Не могу удержаться — громко охаю.       Мужун Юй наклоняется еще ниже и согревает теплым дыханием мое лицо:       — Наши разговоры доводят меня до белого каления. Давай-ка лучше помолчим и займемся делом.       От возмущения темнеет в глазах. Вырвав у него свою правую руку, собираюсь влепить пощечину — похоже, другого выхода нет, хотя мне не особенно нравятся подобные штучки. Очень уж по-женски.       Мужун Юй уклоняется и снова пришпиливает мое запястье к кровати. Возле уха слышу тихую довольную усмешку, и в тот же миг его губы снова впиваются в мой рот.       Пока мы с ним боролись, повязки на моей груди давно ослабли и теперь болтаются кое-как, а по спине течет липкая теплая кровь. Боль становится невыносимой; я и хотел бы сопротивляться, да не осталось сил. Корчась от боли, могу лишь сдаться на милость победителя и позволить его губам и языку вольно блуждать где вздумается.       А, пусть его. Умирать от боли как-то неохота.       Ну, помается он дурью немного, с меня же не убудет?       Похоже, Мужун Юй замечает, что я лежу как бревно, сдвинув брови, и наконец-то оставляет мои губы в покое. Несколько раз окидывает меня взглядом с ног до головы. Истекая холодным потом, я гневно сверлю его глазами. Он вздрагивает, резко срывает с меня одеяло и просовывает руки мне под спину. Острая боль — и я не могу удержать вскрик. Мужун Юй смотрит на свои пальцы, они все в крови — свежая, алая кровь…       Он касается ярких влажных пятен — и вдруг вскакивает и начинает растерянно метаться. Я как могу зажимаю раны руками, чтобы хоть немного остановить кровь, и тихо, с ненавистью шиплю:       — Так это и есть… твое наказание?       Лицо Мужун Юя белеет, и он молча вылетает за дверь. Слышу, как яньский принц не своим голосом требует лекаря, срываясь на крик. Пока он там разоряется, я утыкаюсь лицом в подушку, скрипя зубами. Значит, пока я не в силах пошевелиться, можно со мной руки распускать?       Ну что за невезение такое?! Ладно, попал в плен, это еще куда ни шло, но вот угораздило же нарваться на эдакого невменяемого типа!       Выпив поднесенное лекарем зелье, мало-помалу уплываю в дремотный туман. Однако Мужун Юй уходить не спешит, а пристраивается возле моей кровати.       На память снова приходит Сяо Циньюнь. Княжна тогда наверняка здорово испугалась. Интересно, она не ранена?       Справляюсь о ней у Мужун Юя. Он хмурит брови и в двух словах повествует о событиях той памятной ночи.       Вскоре после того, как мы с княжной покинули лагерь, сюда заявились люди командующего Хэна. Они не знали, сколько защитников осталось в лагере, и не решились напасть сразу, а дождались наступления сумерек. Потом внезапно прорвались за укрепления и перебили всех, кого встретили на пути. Пятьсот яньских воинов были застигнуты врасплох и все как один полегли на месте.       Не обнаружив княжны Сяо, солдаты генерала Хэна устроили у ворот засаду, куда я и угодил. Но одному из яньских разведчиков на быстром коне удалось домчаться до Мужун Юя и передать донесение. Тот сразу отрядил войско мне на помощь, и мы с ним встретились на полпути. Когда подоспело спасение, лошадь Сяо Циньюнь уже едва держалась на ногах, и ее нагоняли несколько десятков конных. Два отряда схватились не на жизнь, а на смерть и понесли тяжелые потери убитыми и ранеными. Наконец люди командующего Хэна отступили, великую княжну удалось спасти, и ее вместе со мной — а я к тому времени уже лежал в беспамятстве — доставили обратно в лагерь.       Стрелы глубоко вошли мне в спину, и лекарь, поразмыслив, решил накалить лезвие ножа и сделать надрезы, чтобы извлечь наконечники.       Всё время, пока Мужун Юй ведет свой рассказ, его глаза смотрят на меня пристально и неотрывно. Наконец он едва слышно вздыхает:       — С девчонкой всё в полном порядке. Пара царапин, не более того.       Выслушав историю до конца, чувствую, что сильно устал. Снова откидываюсь на подушки и позволяю Мужун Юю укрыть меня одеялом.       — Она говорит, что ты усадил ее к себе в седло и сумел вырваться из засады. Да еще и отправил на тот свет несколько нападавших, — сообщает Мужун Юй и как бы между прочим добавляет: — Выходит, ты у нас воин хоть куда. К чему скрывать свои таланты?       Ну и вопрос! Конечно, когда тебя преследуют с твердым намерением отправить в гости к Янь-вану, тут хочешь не хочешь, а приходится вытряхнуть все козыри из рукава.       Однако эти мысли я оставляю при себе, а вслух поясняю:       — Так, парочка дешевых трюков.       Взгляд Мужун Юя становится глубже.       — Дешевых трюков? — усмехается он. — А мне сдается, ты намеренно прячешь свои истинные способности.       Я закрываю глаза. Еще препираться с ним — очень надо!       Так или иначе, Хань Синь всем известен, как богатенький бездельник, «шелковые штаны» — да я уже и сам, кажется, не сомневаюсь, что славу свою полностью заслужил. Что здесь такого, если еще один человек примет ее на веру?       Тут входит помощник лекаря с каким-то зельем в руках. Мужун Юй сухо бросает ему:       — Дай сюда!       От удивления широко раскрываю глаза. Сосредоточенно нахмурив густые брови, яньский принц слой за слоем разматывает мои повязки и осматривает раны. В глазах его вспыхивает гнев. Заметив, что он не в духе, на всякий случай держу язык за зубами и позволяю ему собственноручно нанести целебную мазь и сменить повязки. Движения Мужун Юя умелы и точны, но мужчина есть мужчина — руки его нежными не назовешь.       — Слушай, нельзя ли как-то полегче, что ли?..       — А ты не вертись.       — Где ж от твоих лапищ увернешься… Полегче, говорю!       — Ага, теперь тебе, значит, больно. А чем думал, когда взялся удалью перед девицей щеголять?       — А куда было деваться? Если бы с ней случилась беда… то и тебе бы не поздоро… Эй, полегче!       Руки Мужун Юя мгновенно замирают, а пристальный взгляд устремляется на меня.       — Что ты сказал? — хрипло шепчет яньский принц. — Ну-ка, повтори!       Испуганно поднимаю глаза. Мужун Юй сидит неподвижно и молча смотрит на меня, словно чего-то ждет.       Наконец он медленно отставляет в сторону баночку с лекарством.       — Ты и правда обо мне подумал? — спрашивает, а у самого глаза шалые, с поволокой.       По всему телу пробегает ледяная дрожь.       Вот дерьмо! И кто меня только за язык тянул!       Поспешно откидываюсь на подушки и делаю вид, что от адской боли не могу выдавить из себя ни слова. Мужун Юй склоняется надо мной и бережно придерживает за плечи, стараясь не потревожить раны. Тело его такое горячее, что, кажется, я сейчас оплавлюсь, как свеча.       — Я это… — Нервно сглатываю. — Что-то меня в сон клонит…       Яньский принц размыкает губы, словно собирается ответить, но только легонько целует меня в лоб и едва слышно выдыхает:       — Спи сладко.       Нет, этот Мужун Юй — совершенно невменяемый тип!       Когда мне наконец разрешают встать с постели и выйти на прогулку, я с возмущением думаю о том, что в последнее время меня то протыкают чем-нибудь острым, то пичкают чем-нибудь горьким — и надо же: я не только жив, но местами даже здоров.       Сам не пойму, отчего мне раз за разом так не везет. Ну и ладно! Утешаюсь древней мудростью: «Кто пережил великие беды, на того свалится великое счастье». Правда, пока что-то не видно, чтобы счастье собиралось на меня вот так взять и с неба упасть.       Лежу на травке, греюсь в лучах ласкового солнышка, давно потеряв счет времени. Веки опускаются сами собой, и я погружаюсь в приятную дрему. Наслаждаюсь редкими мгновениями одиночества и свободы, и тут — ну конечно! — сзади доносится легкий шорох одежд.       — Давай, выходи уже…— предлагаю. — Не надоело еще там топтаться?       Не успеваю договорить, как в моих объятиях оказывается Сяо Циньюнь с красными, опухшими глазами.       Без долгих расспросов понятно, что Мужун Юй не на шутку разгневался на нее за всё, что в тот день произошло. Он не только осыпал княжну упреками, но и написал ее отцу, чтобы спровадить девчонку обратно в яньскую столицу. Она принялась спорить, и тут Мужун Юй окончательно рассвирепел. Когда Сяо Циньюнь захотела навестить меня, он без жалости прогнал ее прочь, даже на порог не пустил.       Ну в самом деле, что за человек… Неужели нельзя как-то поделикатнее с девушкой? В конце концов, разве не отец княжны всегда был для Мужун Юя опорой при императорском дворе?       Я помогаю Сяо Циньюнь вытереть слезы и усаживаю ее рядом с собой. Потом говорю:       — Ладно, хватит! Не стоит по всякому поводу хныкать, точно малое дитя.       — Старший брат! И ты туда же! — Брови княжны взлетают вверх, а глаза сердито сверлят во мне дыру. — Братец Юй твердит то же самое, у меня уже зла на него не хватает!       — Что поделать, правдивые слова как горькое лекарство: неприятно, зато действенно. А я не из тех, кто лжет.       Сяо Циньюнь надувает губки и с досадой опускает глаза.       — Знаю, я всегда была такой — мне не хватает почтения к старшим, всё делаю по-своему. Я не такая нежная, скромная и утонченная, как прочие девушки. Знаю, братцу Юю это не по нраву, только…       — …только ты ничего не можешь с собой поделать.       Искоса бросаю на нее короткий взгляд.       С осеннего неба налетает резкий порыв ветра. Листья почти опали, но солнце еще греет, навевая воспоминания о теплых летних деньках.       Внутренний дворик, где сидим мы с княжной, окружен простой крытой галереей — такую можно увидеть почти в каждом доме. Правда, в постройках чувствуется основательность и размах, и если присмотреться повнимательней, всё здесь отдает присутственным местом.       Солнечные лучи, словно тончайшие шелковые нити, пронизывают редкую листву, легкий ветерок ласкает лицо и приносит прохладу.       — Говорят, там у вас в Великой Жуи девушки сплошь обходительны да милы, к тому же писаные красавицы. Скажи-ка, неужели вам, мужчинам, только такие по нраву?       Склоняю голову к плечу и, сдвинув брови, задумчиво смотрю на княжну. Она не сводит с меня глаз и с затаенным трепетом ждет ответа.       А и впрямь…       Похоже, я почти позабыл столичную жизнь…       Вспоминаю бесчисленные увеселения для важных чиновников и вельмож. Каждый год в восьмом месяце все собирались на праздник белых хризантем. Эти дни влюбленные девушки и пылкие юноши использовали для встреч, томных взглядов и тайных посланий.       Сады пестрели хризантемами всех видов и цветов, и столь же ярко наряжались дамы из богатых и благородных семей. В платьях из тонкой невесомой ткани они легко и грациозно плыли среди цветов, а ветер-озорник кружился и играл с широкими рукавами и струящимися накидками. Изящный облик и утонченные манеры этих красавиц были поистине достойны бессмертных небожительниц.       Сяо Циньюнь зачарованно слушает мои воспоминания и, судя по виду, утопает в розовых мечтах.       Я поддаюсь внезапному желанию слегка ее уколоть:       — Ну разумеется, какой мужчина захочет видеть рядом с собой грубую бесцеремонную девицу, которая будет истошно вопить на него день и ночь напролет, не слыша доводов разума? — И прикрыв глаза, продолжаю: — А вот если девушка ласкова, как вода в ручейке, мила и скромна — какой мужчина перед ней устоит?       Княжна поднимает на меня взгляд, не проронив ни слова.       — Если бы мне досталась невеста, — добавляю, — с замашками командира, горячая и норовистая, сбежал бы я от нее куда глаза глядят.       — Что ж мне делать?.. Братец Юй говорит, люди моего отца уже в пути… Я так долго умоляла вдовствующую императрицу, чтобы она отпустила меня сюда… — сокрушается девчонка, всхлипывая на каждой фразе.       Опасаясь, что слезы вот-вот хлынут потоком, спешу ее утешить:       — Ну, тише, тише! Я уже говорил тебе: не хнычь, как малое дитя!       Всхлипы переходят в рыдания, и остается только руками развести.       — Скажи лучше… как мне быть?       Я тут человек сторонний, не дело мне влезать в их семейные дрязги. И вообще, не желаю я больше связываться с этим типом. Стоит вспомнить последние дни, щеки так и горят — стыдоба да и только!       Как перевязку делать, так меня во всех местах непременно облапают…       Как лекарство принимать, так обязательно через поцелуи, да глубокие, с языком…       Пару раз я и вовсе едва не… кхм…       Меня всего передергивает, словно от холода. Этот Мужун Юй так странно себя ведет в последнее время… Хочешь не хочешь, а в голову лезут всякие непристойные мысли… Неужто это всё у него от недо…вольства жизнью?       Видно, тело его изнутри сжигает огонь страстей, а выхода-то ему и нет…       Повернув голову, рассматриваю милое личико Сяо Циньюнь, сплошь залитое слезами, и вдруг меня осеняет идея.       Идея, конечно, так себе, с душком…       Смахиваю со щек княжны слезинки, а потом с самой что ни на есть чистосердечной физиономией и невинной улыбкой говорю:       — Позволь спросить тебя кое о чем. Только не смущайся, отвечай как есть.       Сяо Циньюнь смотрит на меня в недоумении, но всё-таки кивает. И тогда я тихонько на ушко спрашиваю:       — Вы с ним уже того-этого? Или еще нет?       Девушка вздрагивает, широко распахнув глаза, а лицо ее мгновенно заливает яркий румянец. Я киваю с самым серьезным видом. Сяо Циньюнь краснеет еще гуще и, похоже, мечтает от стыда провалиться сквозь землю. Низко опустив голову, она едва слышно лепечет:       — Нет… еще…       Ну вот, а я о чем!       Отправляясь на войну, женщин с собой не берут, а яньский принц уже не первый месяц проводит в походах и сражениях. Надо же ему куда-то девать весь нерастраченный пыл!       Помнится, некоторые из моих товарищей по Золотой Страже не стеснялись в средствах, чтобы пробиться в верха, и шли на такое, от чего у мужей благородных волосы дыбом встают, а Небеса от гнева краснеют… Одно слово — животные…       Хм, что-то я слегка не о том…       С заговорщицкой улыбкой снова склоняюсь к ушку княжны и обстоятельно просвещаю ее насчет того-этого и всякого-разного. Девушка багровеет до корней волос, кусает свои ярко-алые губки, потом вскидывает голову и шлепает меня по спине.       Отпрянув, я громко ойкаю и кривлюсь от боли.       — Слушайте, барышня, сами же просили моего совета. Давайте-ка полегче, а то у меня раны откроются. Умру я — и кто вам тогда поможет?       По лицу ее разливается то интересная бледность, то сочный румянец. Стиснув зубы от боли, осторожно ощупываю спину и возмущенно выпрямляюсь:       — Не нравится совет — ну и ладно. В конце концов, это ваша головная боль, не моя.       Пожирая меня глазами, она мгновение колеблется в нерешительности. Я истово киваю головой и добавляю:       — В народе говорят: «Когда зерно сварилось, оно в кашу превратилось». Сделанного не воротишь. Тут уж он никуда не денется, не отопрется.       Мы долго, очень долго смотрим друг другу в глаза, и наконец Сяо Циньюнь тихо выдыхает:       — И как это сделать?       Издав про себя победный вопль, я снова склоняюсь к уху княжны и даю ей полезные наставления насчет того-этого и всякого прочего. Девчонка неуверенно кивает.       «Хе-хе-хе», — посмеиваюсь в глубине души. Уж теперь-то никто не станет мешать мне сладко спать по ночам!       Ну, погоди у меня, Мужун Юй! Получишь ты себе отличную жену, нежный цветочек! Держи да не вырони.       После ужина выхожу прогуляться во внутренний дворик.       Из-за стены тянет прохладный вечерний ветерок, прогоняет дневное тепло, зябкими пальцами пробирается под одежду.       Резко оборачиваюсь. В конце галереи, заложив руки за спину, стоит Мужун Юй. Сейчас он не в доспехе, а в простом синем халате с узкими рукавами. Он кажется прекрасной статуей, изысканной и полной величия.       Яньский принц широким шагом направляется ко мне, а я бросаю озадаченный взгляд на небо.       Погодите-ка…       С чего бы ему в такое время быть здесь?       Неужели что-то пошло не так?..       — Что это ты на ночь глядя тут бродишь? — нахмурив брови, недовольно спрашивает он. — Вечер сегодня холодный, не хватало еще простудиться!       Нет никакого желания иметь с ним дело. Стараясь сохранить невозмутимый вид, я отступаю на шаг и говорю:       — Я тотчас вернусь в свою комнату. Благодарю за заботу, ваше высочество.       Он крепко хватает меня за запястье. Прикинув, что разумнее поберечь многострадальные раны и не дергаться, я позволяю Мужун Юю втащить меня в его опочивальню.       Там ярко горят свечи, освещая заваленный служебными бумагами рабочий стол. Рядом с кипой донесений пристроилась глиняная кастрюлька. Бросив на нее мимолетный взгляд, присаживаюсь за стол, а Мужун Юй устраивается напротив и разливает чай.       — Смотрю, выглядишь неплохо, — замечает он. — Похоже, совсем здоров?       — М-м, — отвечаю. — Ваше высочество каждый день приносили мне лучшие лекарства, да и не зря же я когда-то занимался боевыми искусствами. Потому и пошел на поправку так быстро.       Он невразумительно хмыкает и замолкает.       Да что происходит?..       В недоумении поднимаю на него взгляд, но глаза его светятся искренней заботой. Кажется, ему и впрямь небезразлично, что со мной станет. Чтобы унять внезапную тревогу, беру чашечку с чаем и опрокидываю в себя одним глотком.       Он ведь должен сейчас быть с Сяо Циньюнь и заниматься… ну, тем самым.       В комнате уютно, да и чай хорошо согревает, так что по всему телу до самых кончиков пальцев разливается тепло.       Мужун Юй тонко улыбается:       — Что толку пить пустой чай, он не слишком питательный. Смотри, тут у меня есть горячий суп.       Он открывает крышку, и из кастрюльки вырывается густой пар. Мужун Юй вручает мне миску и палочки, и я глубоко вдыхаю приятный аромат.       Весьма аппетитно!       Яньский принц с улыбкой поясняет:       — Это куриный суп с рисом и женьшенем**.       Я с подозрением рассматриваю свою миску, потом перевожу взгляд на Мужун Юя:       — С чего бы это вдруг такая щедрость?       Он пожимает плечами, но глаз не отводит:       — Ты как-никак спас великую княжну, а я еще не успел тебя отблагодарить. Что здесь странного?       Звучит убедительно. Вроде бы. Я впиваюсь взглядом в лицо Мужун Юя, но тот открыто смотрит мне в глаза. Хотя подвоха в его словах не заметно, я ставлю миску на стол и требую:       — Сначала попробуй сам.       Мужун Юй сердито хмурится, но я напускаю на себя самый благодушный вид. После долгого поединка взглядов он нехотя идет на попятный — берет свою миску и начинает прихлебывать густой суп. Тогда и я следую его примеру.       Чувствую, как всё тело постепенно наполняется приятным теплом. Довольно прижмурившись, наслаждаюсь чудесными минутами и совершенно забываю про ночной холод.       Мужун Юй с одобрением кивает, в его глазах мерцают теплые искорки, а уголки губ приподнимаются в легкой улыбке.       Едал я, конечно, супы и повкуснее, но и этот, не могу не признать, просто пальчики оближешь. За приятной беседой мы не сразу замечаем, как кастрюлька показывает дно.       Сумерки за окном мало-помалу сгущаются, но Мужун Юй по-прежнему бодр, полон сил и не переставая болтает о том о сем. Я, однако же, чувствую: что-то со мной не так.       Похоже, начинается лихорадка: жар такой сильный, что я, поддавшись внезапной панике, вскакиваю с места. Но тут меня одолевает неожиданная слабость, ноги подкашиваются, и я поспешно хватаюсь за столешницу, чтобы не упасть. Встревоженный Мужун Юй спешит меня поддержать, его рука обвивает мою талию, но сил, чтобы спорить или противиться, у меня просто нет.       Жарко.       Очень жарко.       Ну и жара!       Лоб покрывается испариной, лицо пылает, в голове мутится, ноги заплетаются — и я падаю прямо в объятия Мужун Юя.       Судя по всему, яньскому принцу ничуть не лучше: лицо покраснело, уши пылают, дышит тяжело. Руки его всё крепче стискивают мою талию.       Да что происходит?!       Мысли едва ворочаются в голове. Обеими руками невольно хватаюсь за плечи Мужун Юя и грудью прижимаюсь к его груди.       Странно — его тело отнюдь не приносит прохладу, оно такое же горячее, как и мое, так с какой стати к нему так и тянет?       — Почему так жарко? — задыхаясь, бормочет Мужун Юй. Веки его полуприкрыты, из-под них полыхает огонек похоти. — И почему ты такой холодный? Я…       Я вздрагиваю, когда жар его тела передается мне и медленно растекается по венам жидкой лавой. Ладони его без устали блуждают по моей коже, обжигая каждым прикосновением. Я весь обмяк, нет сил шевельнуться, но эти ласки почему-то очень приятны…       Как это понимать?..       Дыхание Мужун Юя всё учащается, глаза туманит дымка.       — Я… я… — прерывисто шепчет он, а руки хватают ворот моего халата — и распахивают его.       Как только прохладные пальцы касаются моей груди, я вздрагиваю и в голове слегка проясняется.       Нет, это не дело…       Я вырываюсь изо всех сил — только бы спастись, убежать без оглядки. Вдруг Мужун Юй наклоняется, и губы его впиваются в мою шею, руки же не прекращают гулять по всему телу, постепенно избавляя меня от одежды. На меня словно накатывает кипящая волна, а изнутри навстречу ей поднимается столь же мощный вал желания.       Вот дерьмо! Я ведь и сам давно не давал воли телесным порывам… Теперь этот вал не сдержать…       Мужун Юй с новой силой прижимает меня к себе, перед глазами всё плывет, а ухо вдруг обдувает жарким дыханием:       — Я… я тебя хочу! _____ * Иероглиф 恒 (хэн) означает "постоянный, неизменный; устойчивый, стойкий". ** Уж не знаю, кто там любитель корейской кухни - то ли яньский повар, то ли автор романа, но едят они тут корейский суп "самгетхан". Его готовят из молодого цыплёнка и женьшеня, и за счёт использования в приготовлении женьшеня он считается одним из самых полезных и дорогостоящих блюд. Цыплёнка набивают начинкой из риса, плодов жожоба, чеснока и около часа варят в бульоне из корня женьшеня или (если подешевле) астрагала (это бобовое растение используется как тонизирущее и вообще лекарственное средство). Самгетхан наиболее популярен в летний сезон, так как его употребление помогает организму восполнить недостающие во время жары витамины и справиться с усталостью и сонливостью.