Там, за холодными песками

      Мерцает и тихо колышется тусклое пламя свечей.       Мужун Юй прижимается ко мне всем телом. Накрывает мои губы своими, начинает покусывать и посасывать. Наши языки сплетаются, жаркое дыхание сливается воедино, щеки мои пылают, всё тело лихорадочно горит. В голове мутится, и стоит приподнять веки, как я вижу полыхающие страстью черные глаза.       Небеса, да что с нами происходит? Мы оба сошли с ума!       Пытаюсь вырваться, но к ужасу своему понимаю, что мое пылающее тело только в объятиях Мужун Юя находит спасительную прохладу. Собираю все силы и поднимаю дрожащую руку, чтобы оттолкнуть его, но он железной хваткой сжимает мое запястье, заводит за голову, прижимает к кровати. Громко охаю от боли.       Увалень безмозглый! Пользуется тем, что моя левая рука пока ни на что не годна.       Вдруг он склоняется ко мне, и я слышу ласковый, с хрипотцой, шепот:       — Не бойся, доверься мне…       Губы тут же обхватывают мочку моего уха, зубы легонько прикусывают ее. Я вздрагиваю всем телом и часто, с трудом дышу.       Тонкие губы обжигают поцелуем шею, по коже бегают мурашки. Меня охватывает неодолимая слабость, а откуда-то изнутри накатывает страстное желание. Мужун Юй дышит всё так же рвано, руки его блуждают по моему телу, разжигая пламя еще сильнее. Я только и могу, что стиснуть зубы, чтобы подавить стон.       — Хочу тебя слышать.       Вслед за его словами на меня щедро, как летний ливень, обрушивается поток поцелуев. Мужун Юй срывает с меня остатки одежды, и наши обнаженные тела сплетаются друг с другом. Меня бросает разом и в жар, и в холод, голова кружится, мысли мечутся в суматохе. Из последних сил упираюсь руками ему в грудь.       Чтоб тебя!..       Да чтоб тебя!..       Нет, только не это!..       Обмякнув, я еще пытаюсь слабо трепыхаться, еще надеюсь откинуть полог кровати и сбежать, но это лишь жалкие потуги. Мужун Юй мгновенно перехватывает мое запястье, другой рукой еще крепче сжимает талию и всем своим весом наваливается сверху.       — Пошел…       Мужун Юй не дает мне договорить — снова присасывается к губам и терзает их без всякой жалости. Горло, ключицы, грудь сплошь покрываются жгучими метками. Хотя в голове у меня полный кавардак, я прекрасно осознаю, к чему дело идет. Всё еще порываюсь бороться, но руки и ноги намертво прижаты к кровати, а эти жестокие губы даже вздохнуть не дают. Только и остается, что жадно хватать ртом воздух в коротких промежутках между поцелуями.       Прикусив мочку моего уха, Мужун Юй то оттягивает ее зубами, то облизывает языком.       — Что, никак не сдашься? — усмехается он, пока его руки скользят по моей пояснице и ниже, дразнясь в самых отзывчивых местах.       Внизу живота занимается пламя и стремительно рвется выше, охватывая всё тело. Голова тяжелая, в ушах шумит, лицо Мужун Юя плавает передо мной словно в густом тумане. Все мои тайные похотливые желания яньский принц выпускает на волю, одно за одним, и я, ничего уже толком не соображая, обеими руками обнимаю его за плечи. Он склоняется ниже и оставляет на моей груди багровый след укуса. Заметив, что я больше не сопротивляюсь, срывает с губ мимолетный поцелуй и интересуется:       — Ну как, приятно?       Помимо воли я весь дрожу в его объятиях и отдаюсь на милость нежных и игривых прикосновений. Но из чистого упрямства отворачиваю голову и молчу. И тогда тело само тянется к нему, откликаясь на ласки, — так, словно просит большего.       Нет, нельзя… Никак нельзя такое сказать. Одно слово — и пути назад уже нет.       — Так и будем помалкивать?       Недолго думая, он раздвигает мои ноги и приникает ко мне — такой горячий, что, кажется, сейчас я сгорю, обуглюсь до костей. Его раскаленная твердая плоть упирается в то место, которое и в мыслях-то стыдно упомянуть. Меня внезапно бьет крупная дрожь, а Мужун Юй, прижав меня к себе крепко-крепко, начинает осторожно нащупывать путь, чтобы проникнуть внутрь.       Медленно скользит вперед. Медленно ныряет вглубь. Медленно разрывает надвое.       Вдруг он замирает, склоняется надо мной, быстро целует — и тут же, выпрямляясь, разом пронзает меня до упора. Невыносимая боль, от которой заходится сердце, рвет всё внутри в клочья, захлестывает с головой. Мысли зато слегка проясняются.       — Ты, мерзавец! Нельзя ли полегче?       Я замолкаю и дрожу, язык не ворочается, а Мужун Юй целует меня в щеку и шепотом приговаривает:       — Тише, тише… расслабься. Только сам себе хуже сделаешь.       Глубоко дышу, заставляя себя расслабиться, а в ухо льется:       — Вот так… молодец…       Еще один сильный толчок, я издаю громкий стон и невольно выгибаюсь всем телом. Вцепившись отчаянно в плечи Мужун Юя, прижимаюсь к его жаркой груди, он же резко втягивает ртом воздух и срывается в бешеный ритм.       — Прекрати!.. Больно!..       Но тело не может лгать — с каждым толчком Мужун Юя меня пробирает приятная мелкая дрожь. Капли пота, что падают с его лба, обжигают кожу, словно кипятком. Силуэт Мужун Юя темнеет на фоне неяркого пламени свечей, и только в глазах пляшут необычно живые искры. Жадно дыша, он льнет ко мне, впивается в мои губы, и от острого наслаждения я едва не лишаюсь чувств. Наши тела трутся друг о друга обнаженной кожей, и постепенно откуда-то снизу, нарастая, растекается волна сладкой истомы, и в каждом новом мощном толчке — и нестерпимая пытка, и неземное блаженство.       Воздух сгущается, полнится запахом похоти, и кажется, я вот-вот задохнусь, захлебнусь этой волной, что подхватывает нас и кружит, и влечет прочь…       Свечи почти догорели, сгущается тьма, полог кровати колышется, как невесомая дымка тумана.       Колышется и тает весь мир, и приходит ночь.       Ночь без сновидений.       С мучительным трудом разлепляю глаза.       Стоит пошевелиться, и всё тело простреливает боль, а где именно болит, и не разберешь. Кажется — везде и всюду.       Приподнимаюсь на локте, чтобы встать с постели, но та часть меня, которая пониже спины, горячо и болезненно протестует. Стискиваю зубы. И тут — бум! — словно молнией по макушке: перед глазами ярко вспыхивают обрывки воспоминаний.       Зарываюсь лицом в подушку с твердым намерением задохнуться и умереть.       Вот так взять да и оказаться под мужчиной… к тому же… к тому же…       Бессильно закрываю глаза и горько усмехаюсь.       Чувствую, как сзади прижимается чье-то горячее тело и меня уверенно обхватывают за талию. Нехотя поворачиваю голову. На меня с живостью смотрят, довольно поблескивая, красивые черные глаза. Заметив, что я проснулся, Мужун Юй прижимает меня к себе еще крепче и снова накрывает одеялом. Окутанный его теплом, пытаюсь вырваться из этого плена, но куда только силы девались.       Он потирается лбом о мой лоб и спрашивает:       — Что надумал?       Мрачно уворачиваюсь, чтобы не чувствовать губами его горячее дыхание.       — Убить тебя.       Он замирает, потом тихонько хмыкает:       — Вон как! Уверен?       Всячески пытаюсь отодвинуться от него подальше, но ничего не выходит.       — Почему нет? Кто ты вообще такой?       — Убьешь своего муженька?       — Да мать твою… пошел ты!       Я просто вне себя от ярости.       Сдуру переспал с мужчиной… к тому же не я его, а он меня…       А Мужун Юй только улыбается во всё лицо и обнимает меня за плечи:       — Ну вот, опять твой злой язычок. Ладно, спорить не стану.       Придвинувшись поближе, он коварно усмехается — и вдруг слегка прикусывает мою губу и шепчет:       — Ну как? Теперь отлегло?       Бросаю на него свирепый взгляд и прикрываю глаза. Я совершенно измотан, да еще и липкий весь с ног до головы. Немного пошевелился, и вот уже снова лежу без сил с одним лишь желанием — еще немного вздремнуть…       Стоит отвлечься, как пальцы этого типа уже спешат проторенной тропкой к знакомому входу. По всему телу проходит дрожь.       — Руки прочь!       Он касается губами моего лба между бровей и тихонько посмеивается:       — К чему стесняться? Чего я там ночью не видел?       Руки его не останавливаются ни на миг, и там, где они касаются кожи, сразу становится горячо.       Вот наглый тип, совсем стыд потерял. Доволен, как лис, втихаря сожравший цыпленка. Так бы и расквасил эту рожу кулаком!       Склонив голову, он неотрывно смотрит на меня, его дыхание обжигает мне лицо. Мы так близко, что наши волосы переплелись, а в его блестящих зрачках я вижу собственное отражение, свою голую грудь, сплошь покрытую следами похоти. В памяти всплывают картины ночных безумств, сердце заходится жаром, щеки пылают. Едва я решаю отвернуться, как губы Мужун Юя накрывают мои, обволакивают их теплой влагой, а его ловкий язык настойчиво проникает в мой рот, и я тону в сладкой неге.       Я задыхаюсь, мысли путаются, и я уже снова… но тут Мужун Юй с неохотой отрывается от меня, встает с кровати и набрасывает на плечи халат.       — Как сказал поэт: «Но, увы, быстротечна весенняя ночь, — в ясный полдень проснулись они. С той поры государь для вершения дел перестал по утрам выходить». Сегодня я по достоинству оценил эти гениальные строки*.       Натягиваю на себя одеяло и бросаю на Мужун Юя косой взгляд.       — Не льсти себе, «государь».       Ну и заездил он меня. Даже пальцем пошевелить сил нет. Мысленно перебираю представителей императорской фамилии Великой Янь, передаю привет их предкам в восьми поколениях — всем вместе и каждому в отдельности. И всех, от основателя империи до нерожденных внуков клятого Мужун Юя, поминаю распоследними словами. Этот оголодавший кобель целую ночь валял меня по постели, а ведь я еще не успел оправиться от ран, и тело мое не выдержало такого напора. В общем, устал я, вот.       Переворачиваюсь на другой бок и поплотнее заматываюсь в одеяло. Широко зеваю, закрываю глаза и собираюсь провалиться в сон.       Да что толку обо всем этом думать!       Так-то я, само собой, возмущен до глубины души. Только сейчас мне даже рот открывать неохота. К тому же я не какая-нибудь невинная дева, для которой целомудрие дороже жизни. Это девицам положено сначала — в слезы, потом — в истерику, а после — в петлю. Нет уж, обойдусь. Сначала выспаться всласть, набраться сил, ну а потом хорошенько всё обмозговать и навести в мыслях порядок.       Слышу, как приближаются шаги.       — Погоди минутку! Прежде, чем снова уснуть, стоит вымыться.       — Какого?.. — Я сердито смотрю на Мужун Юя, а он с легкой ухмылочкой срывает с меня одеяло.       Кровь приливает к лицу, я неосознанно вырываюсь и дергаю одеяло на себя, пытаясь прикрыть наготу. Не обращая внимания на мои трепыхания, Мужун Юй подхватывает меня на руки и несет в комнату в задней части дома.       — Да что тебе скрывать? Ночью я прекрасно всё рассмотрел.       Над водой поднимается пар, завиваясь изящными прядями. Лежу, расслабившись и разомлев, в горячей купальне, а глаза так и слипаются. Мужун Юй стоит рядом и осторожно протирает мою кожу мокрой тряпицей. Поясница и так болела и сгибалась с трудом, а в воде меня и вовсе оставили последние силы, так что я не сопротивляюсь. Но и молчать не намерен:       — Слушай, Мужун Юй, у тебя что, ни забот, ни хлопот? Скоро полдень, неужто командующему войсками совсем нечего делать?       Он тихо усмехается, продолжая свое неспешное занятие, потом дует на мое плечо и гладит его пальцами. Я вздрагиваю от прикосновения и вцепляюсь в края бочки для мытья, а пальцы Мужун Юя снова и снова поглаживают шрам на моем левом плече.       — Всё еще болит? — спрашивает он.       Я откликаюсь не сразу. Растерянно смотрю на него и вижу в блестящих глазах лишь теплоту и нежность.       Ах да, эту рану я получил как раз когда спас ему жизнь.       Мужун Юй медленно склоняется ко мне и касается шрама губами. Я весь дрожу, совершенно позабыв дать отпор.       — В ту ночь ты так долго лежал в беспамятстве. Казалось, больше никогда не откроешь глаза. — Оставив на коже красную отметину, его губы отрываются от моего плеча. Вдруг он мягко усмехается: — Давай-ка, я помогу тебе вымыться и там, внутри, а после сможешь отдохнуть и выспаться в свое удовольствие.       Его руки снова тянутся куда не следует, но, к счастью, он и впрямь лишь очищает меня, поэтому я закрываю глаза и терплю, делая вид, что мне всё равно.       Сменив белье, он снова относит меня в постель, накрывает одеялом и легко касается губами лба.       — Выспись хорошенько. Я еще вернусь!       Недаром говорят: осенний полдень щедр на тепло. В лазоревом небе ни облачка, яркое солнце струит золотистый свет, ветерок мягко обдувает лицо, и вокруг царят покой и безмятежность.       Закусив стебелек, лежу на траве и с закрытыми глазами нежусь на солнышке.       В тот день я задремал, а проснулся, когда уже стемнело. Хотя всё тело нещадно ломило, сумел встать с постели и съесть ужин, который принес Мужун Юй. Потом, не дожидаясь, пока яньский принц уляжется рядом, снова завалился спать.       Конечно, я не против прижаться к мягкой человеческой подушке, особенно когда болит всё тело с головы до ног, но если эта самая «подушка» ухмыляется и распускает руки — тогда совсем другой разговор.       Подвернись мне под руку нож, я бы без колебаний пустил его в ход.       Если бы хватило сил пошевелиться.       Эх, и о чем я думаю? Сам только и могу, что лежать тут и без толку пялиться в синее небо.       Ту ночь даже вспоминать не хочу. Ладно, признаю, в последнее время мне вообще везет как утопленнику, но эта история, мать вашу, просто ни в какие ворота не лезет!       Позже я узнал, что кастрюлька с супом действительно была делом рук Сяо Циньюнь, но кроме курицы и женьшеня девчонка добавила в бульон еще кое-каких приправ. О боги! Я же только хотел над ней подшутить, кто мог знать, что она удосужится раздобыть возбуждающие снадобья?!       Ну а Мужун Юя в тот день какие-то демоны понесли на кухню, как раз когда княжна ненадолго отлучилась. Почуяв аппетитный запах куриного супа, он схватил кастрюльку и без спроса утащил к себе…       Сжав кулак, с силой ударяю по земле.       «Если мы сами причиняем себе несчастье, его невозможно избежать»**. Теперь я в полной мере проникся этой древней мудростью.       Когда я жил в столице и без удержу предавался плотским удовольствиям, к моим услугам был целый цветник доступных красоток, но меня ни разу не принимали за одну из них. Кто мог предположить тогда, что не пройдет и года, как я, известный женский угодник, окажусь под другим мужчиной?       Глубоко вздыхаю, слегка приоткрываю глаза и закрываю снова. Вспоминаю ту ночь и свои страстные стоны, вспоминаю, как сам подавался Мужун Юю навстречу, как излился в его руках. Казалось, что мое тело больше мне не принадлежит.       Вот позорище… твою ж мать!..       Снова тяжело вздыхаю. В груди как будто ком застрял — и ни туда ни сюда. Вот-вот меня задушит.       Что с нами случилось — со мной и с Мужун Юем? Слишком долгое воздержание? Просто помогли друг другу выплеснуть всё, что накопилось?       Мое чувство собственного достоинства — а для мужчины это, между прочим, самое ценное — безвозвратно втоптано в грязь. Как подумаю об этом, такое зло берет!       Правда, всё, что Мужун Юй делал в ту ночь, было весьма приятно… в смысле, вполне терпимо…       Любовник он умелый, сразу чувствуется богатый опыт…       Должен признать: хотя всему виной возбуждающее зелье, я не слишком-то противился…       Тьфу, пропасть! Что ты несешь, Хань Синь? От тебя что, последние мозги уплыли? Тебе, значит, было приятно? Вы же оба мужчины, он сверху, ты под ним!       Возбуждающее зелье…       Ладно, утешаю сам себя, в ту ночь мы оба потеряли голову из-за зелья. Я еще не настолько отчаялся, чтобы липнуть к мужчинам. Это не значит, что меня теперь женщины не интересуют.       Это не значит, что я теперь стану «отрезанным рукавом».       Тяжесть с души постепенно уходит.       Я — это по-прежнему я.       Издалека приближаются шаги и затихают совсем рядом. Даже с закрытыми глазами ощущаю, как на лицо падает тень.       — Эй! Будь добр, отойди, не загораживай солнце!       В этой огромной усадьбе мне насилу удалось отыскать уединенное местечко, чтобы погреться на солнышке. Еще не хватало, чтобы кто-то без причины тревожил мой сладкий сон.       Тень остается на месте. Недовольно открываю глаза и — кто бы мог подумать? — вижу бездонные черные зрачки Мужун Юя. Плотно сжав губы, он пару минут молчит, потом интересуется:       — Что это ты все последние дни меня избегаешь?       Усаживаюсь и гляжу на него, покусывая стебелек.       — Мне же нужно время в себя прийти.       Он молча отводит глаза и смотрит куда-то вдаль.       — А ты, небось, был бы счастлив оказаться под мужчиной?       В гневе перекусываю стебелек и, сплюнув, устремляю взгляд в пространство. Мужун Юй с натянутой улыбкой делает шаг вперед:       — Ненавидишь меня?       На меня внезапно накатывает усталость. Не глядя на него, отвечаю:       — Сам не знаю. Мне еще не приходилось кого-нибудь ненавидеть. Просто последние дни были похожи на сон. Нужно обо всем поразмыслить в тишине и покое.       Мужун Юй подходит еще ближе, присаживается на корточки, смотрит мне прямо в лицо. Я сжимаю губы, но позволяю ему вытащить из моих волос сухую травинку.       — Не хочу, чтобы ты меня ненавидел, — вдруг вздыхает он.       С трудом выдавливаю из себя улыбку, но, боюсь, выходит совсем неубедительно.       — Даже если ты меня все-таки ненавидишь, скажу прямо: я, Мужун Юй, никогда не стану сожалеть о том, что произошло.       Помолчав, он добавляет:       — Это всерьез.       Качаю головой.       Всерьез? Обхохочешься.       Так я и поверил.       Мужчине и женщина-то нужна, по большому счету, чтобы поразвлечься и забыть, что уж говорить о другом мужчине? К тому же мы с яньским принцем люди разного круга, да еще и подданные враждебных государств. Та безумная ночь была ошибкой, навеянной возбуждающим зельем.       И я не стану без конца о ней вспоминать — просто возьму да выброшу из головы.       Ошибка, и все дела.       Я поднимаюсь на ноги и отряхиваю полы одежды. Мужун Юй поднимается вслед за мной. Бросив на него взгляд, заявляю:       — Всё, забудь. Ничего между нами не было.       Он хватает меня за руку:       — Ты и правда так считаешь?       Поднимаю взгляд и смотрю на Мужун Юя с полным равнодушием. В черных глазах мелькает затаенная боль, и он стискивает мою руку еще сильнее. Пытаюсь вырвать ее — безуспешно.       — Именно так. Пройдет время, и та ночь сотрется из памяти, — отвечаю ровным голосом. — Мы не понимали тогда, что творим. Лучше забыть обо всем — и тебе, и мне.       — Ты! — возмущенно рычит Мужун Юй и делает шаг вперед. Хочет схватить меня, но я вовремя отступаю. Он застывает на месте. — Подумай, не спеши, Хань Синь! Ты мог бы навсегда остаться подле меня. Мог бы стать моим помощником.       Оттолкнув его руку, продолжаю пятиться назад.       — И кем же вы меня видите, ваше высочество? Для всех — чиновник в вашей свите, а втайне — наложник в вашей постели?       Его лицо едва заметно искажается от гнева. Я мрачно усмехаюсь:       — А, ну да! Я всего лишь пленник. Моя жизнь больше мне не принадлежит.       — Пленник? — медленно повторяет Мужун Юй. — Я никогда не относился к тебе как к пленнику, разве что поначалу. Скажи-ка, где ты видал подобных пленников?       Я слегка улыбаюсь:       — Да, ты обращаешься со мной весьма любезно. Видимо, у тебя на это свои причины. Какое мне до них дело? Это твой выбор, я здесь ни при чем.       Опешив, он замирает. Потом вдруг отступает на пару шагов и останавливается, не сводя с меня глаз. Что за чувства отражает его взгляд, мне не понять.       — Синь, — зовет он меня.       Я разворачиваюсь на каблуках и бросаю через плечо:       — Ваше высочество, мое имя — Хань Синь. Будьте добры так меня и называть.       Брови Мужун Юя резко сходятся к переносице, он пристально смотрит на меня. Черные глаза становятся бездонными, как глухие омуты, где не видно ни зги.       Я порываюсь уйти, но Мужун Юй хватает мое запястье — и в следующий миг я уже прижат к стволу дерева, а он крепко обнимает мою талию. Жаркое дыхание бьет в лицо, в душе — полный раздрай. Тело — как натянутая тетива.       Мы смотрим друг на друга в упор. Эти руки держат меня надежно, не сбежать.       — Мужун Юй!       Он сверлит меня долгим взглядом и, наконец, медленно произносит:       — Хань Синь, по-моему, тебе нужно успокоиться. Когда ты придешь в себя, мы снова всё обсудим.       — Я совершенно спокоен.       Незаметно сжимаю кулак: если не останется другого выхода, этот тип у меня получит.       Мужун Юй словно ничего не слышит, только усиливает хватку. Мне уже нечем дышать.       Собираю все силы, чтобы внезапно броситься прочь, но тут вдалеке появляется чей-то силуэт. Мы поспешно отрываемся друг от друга.       — Ваше высочество, срочное донесение!       Лицо яньского принца застывает привычной маской. Он бросает на пришедшего быстрый взгляд:       — Ясно. Иди вперед, я за тобой.       Медлить я не собираюсь: шаг за шагом отступаю назад, поворачиваюсь — и был таков.       Вот что между мной и тобой, Мужун Юй. Так, и никак иначе.       Уже несколько дней по обе стороны от Южного перевала застыли друг против друга две многотысячные армии. Но это видимое спокойствие, это тревожное затишье перед бурей вдруг резко нарушилось.       Под покровом ночи яньская легкая кавалерия — пять тысяч всадников — подобралась к самому перевалу. С крепостной стены их маневр заметили дозорные, и, не колеблясь ни минуты, три тысячи конных из войска командующего Хэна выехали из ворот, чтобы встретить врага.       Армия Великой Жуи долгое время терпела одно поражение за другим. Видимо, именно поэтому яньские командиры проявили беспечность и необдуманно ввязались в бой. И тогда мир стал свидетелем истинного воинского таланта главнокомандующего Хэна. Самый толковый и дерзкий из его подчиненных, Сюй Чжэн, повел за собой небольшой отряд — живую приманку для яньцев. Те клюнули, и вся яньская кавалерия помчалась вдогонку. То нападая, то снова отступая, Сюй Чжэн сумел заманить ее к юго-западу от перевала, в Ястребиное ущелье.       Название это говорит само за себя: лишь тот, кому дано летать как ястребу, выберется оттуда невредимым. Стоило яньской коннице втянуться в узкую долину, как в них дождем полетели стрелы: тысяча лучников ожидала в засаде на скалах по обе стороны ущелья. Еще две тысячи воинов заперли вход в теснину. Сюй Чжэн внезапно развернул свой отряд, молниеносно вклинился в ряды противника и устроил яньцам кровавую сечу. Бой в Ястребином ущелье кипел с вечера до полудня и с полудня до рассвета нового дня.       Командир яньской конницы был тяжело ранен, но сумел, отчаянно сражаясь, вырваться из смертельной ловушки. С ним осталось меньше тысячи воинов, и они сразу поспешили с докладом в ставку.       В отряде Сюй Чжэна тоже уцелело немногим более тысячи всадников, которые отступили обратно за перевал.       Груды мертвых тел громоздились на поле битвы, по дну ущелья текли алые реки, и запах крови разносился далеко вокруг. Теперь даже зверь и птица сторонились этих мест.       Воины Великой Жуи тотчас воспрянули духом. И в столице, и за ее пределами у всех на устах было славное имя полководца Хэна.       Хэн Цзыюй, главнокомандующий Хэн…       С юных лет он стал известен на всю Великую Жуи своими выдающимися воинскими талантами, но еще более прославился как человек безжалостный — про таких говорят: «злое сердце и жестокие руки». Когда южный округ Цзиньань неожиданно подвергся набегам морских пиратов, бóльшая часть жителей откочевала в другие края. Лишь четыре тысячи — в основном старики и дети — отказались покидать свои дома. Им пришлось сыграть роль наживки. Как только пираты ворвались в город, войскам было приказано разрушить дамбу выше по течению реки. Весь округ и прилегающие поля в пределах трехсот ли стремительно затопила вода. Урожай погиб, а некогда оживленные и процветающие земли в одночасье опустели.       В конце концов, война неизбежно влечет за собой разрушение и смерть. Хотя командующий Хэн и перегнул тогда палку, ему удалось в кратчайшие сроки одержать победу с наименьшими возможными потерями. В противном случае жертвы исчислялись бы десятками тысяч.       С тех пор пираты больше не осмеливались тревожить те места. Но победитель за излишнюю жестокость получил от императора суровое порицание. Вместе с тем его величество пожаловал командующему Хэну титул удельного князя Чжэньхай*** и возложил на него и его потомков охрану южных морских рубежей. Отныне без высочайшего повеления семья Хэн не могла возвратиться на север. Что называется, «выпустили тигра назад в горы». С тех пор Хэн Цзыюй открыто презирал царствующий дом и не питал никакого уважения к императорской власти.       Конечно, он оказался в ссылке по собственной вине, но истинная причина куда глубже. Влиятельные чиновники двора всячески подталкивали императора к такому решению. Испокон веков Великая Жуи опиралась на ученых книгочеев, а единственным воином среди ее правителей был основатель империи Шунь-ди. И теперь гражданские чиновники были недовольны тем, что безродный выскочка благодаря своим ратным подвигам стремительно набирал силу и угрожал пошатнуть устои государства.       Сотни лет в Великой Жуи ценили знание и культуру, пренебрегая военным делом, и это принесло горькие плоды: ныне яньская тяжелая конница попирала копытами земли империи.       Не знаю, по силам ли командующему Хэну в этот трудный час стать опорой трона Великой Жуи и удержать империю от падения. Но знаю одно: Мужун Юй столкнулся с крайне опасным противником.       Я объявил Мужун Юю молчаливую войну. Хм, вообще-то, война — слишком сильное слово. Просто на яньского принца свалилось столько всего разом: то донесения с передовой, то распоряжения из столицы так и сыплются на его больную голову. Так что ему сейчас совсем не до меня.       Правда, мои дела ничуть не лучше. Свита, которая должна доставить княжну Сяо Циньюнь домой, застряла где-то в пути. Опасаясь, что девчонка снова набедокурит, Мужун Юй строго-настрого приказал не спускать с нее глаз ни днем, ни ночью. Конечно, княжна сильно огорчилась, ну а мне выпало нежданное счастье отдуваться за чужие грехи.       И за что мне этакая напасть?! Девчонка мне шагу ступить не дает — и как, скажите на милость, я могу потихоньку улизнуть из лагеря?       В душе заламываю руки, обливаясь горючими слезами, а между тем приходится стоять смирно и заниматься делом — помогаю княжне варить исцеляющее снадобье.       Кстати, с тех пор, как отведал куриного супчика с женьшенем, я стараюсь обходить десятой дорогой любые кулинарные изделия великой княжны. В это смутное военное время ухитриться где-то раздобыть возбуждающее зелье — я просто в восхищении простираюсь ниц!       И всё же у меня есть к ней немалый счет. В тот вечер, пока суп томился на огне, княжна долго и терпеливо присматривала за кастрюлькой. Потом на минутку отлучилась, а когда вернулась, увидела, что ужин исчез. Тогда девчонка бросилась на поиски. Подойдя к покоям Мужун Юя, она услышала наши голоса, но, опасаясь навлечь на себя гнев «жениха», войти так и не посмела.       Ну вот почему она не вошла?.. Эх! Сокрушенно качаю головой. Неужели злой судьбы никак не избежать?..       Сяо Циньюнь молча наблюдает, как пляшут в очаге языки пламени. Уголки ее губ слегка приподняты, глаза печально опущены, и вся она выглядит какой-то поникшей. Я тоже молчу. Конечно же, я знаю причину ее печали.       С началом осени полились затяжные дожди. Мужун Юй не слишком-то привык к холодной и сырой погоде Южной Янь и, разъезжая по делам допоздна, подхватил легкую простуду.       Вглядываюсь в густые сумерки за окном, а сердце почему-то не на месте.       — Старший брат, ты опять куда-то мыслями уплыл, — вдруг усмехается девчонка.       Я вздрагиваю и прихожу в чувство. Подперев ладонями щеки, княжна с любопытством изучает мое лицо.       — Ты уже не первый день словно места себе не находишь, — продолжает она. — Что у тебя на уме?       Отрываюсь от созерцания окна и виновато улыбаюсь. Но что сказать в ответ, не знаю — только и остается, что отвлечь внимание княжны, снова занявшись снадобьем.       По правде говоря, я и в самом деле чувствую себя виноватым, ведь это она должна была провести в наслаждении ночь с Мужун Юем, а вовсе не я. Счастье, что княжна осталась в неведении, иначе вся эта история добром бы не кончилась.       Вся эта история — сплошное нагромождение роковых ошибок и нелепых случайностей: как говорится, то «инь» косой, то «ян» кривой.       — Скучаешь по дому? — тихо спрашивает княжна, подходя ближе. Я качаю головой, но девчонка не верит: — Конечно, скучаешь. Я вот, например, часто вспоминаю дом и родных. Вспоминаю, как матушка готовила для меня десерт из ласточкиных гнезд с «серебряным ухом» и леденцовым сахаром****.       Скосив на нее глаза, вздыхаю:       — У меня же нет дома, как я могу по нему скучать?       Сяю Циньюнь удивленно замирает, потом снова опускает взгляд.       Великая княжна из императорской фамилии, она родилась в роскошном особняке министра, росла при дворе, ни в чем не зная отказа, а в будущем удачно выйдет замуж за кого-нибудь из высочайшей семьи. У нее всегда было всё самое лучшее. Пожалуй, через такие испытания, как сейчас, она еще не проходила.       И всё ради человека, в которого влюблена. Да, нелегкая у нее доля.       — Братец Юй в последнее время такой же ходит. Вечно не в духе. Целыми днями лицо мрачнее тучи. — Княжна склоняет голову на мое плечо и задумчиво смотрит в огонь. — Сам подхватил простуду, а ни лечиться, ни отдыхать не желает…       Опускаю глаза, изо всех сил стараясь не слушать девчонку и не задумываться о ее словах.       Пламя очага бросает на стены багровые всполохи.       С той злополучной ночи меня гложет вина перед Сяо Циньюнь, и рядом с ней я всякий раз испытываю неловкость.       Она доверяет мне, особенно после того, как я спас ее от похитителей, я же то и дело использую ее высокое положение и ее детскую наивность в собственных целях.       Чтобы сбежать, например.       Знаю, такие поступки меня не красят, но знаю и то, что порой для достижения цели любые средства хороши.       Я же не святой и не могу всю жизнь совершать лишь достойные дела.       Мужун Юй должен стать супругом княжны. Уверен, он будет хорошим мужем и хорошим отцом, а не моим…       Отчаянно трясу головой, чтобы разогнать ворох дурацких мыслей.       — Старший брат, ты же можешь его уговорить?       Молча качаю головой, чтобы только не глядеть в ее полные надежды глаза. Нечего мне ему сказать. Единственное, что я должен сейчас делать — держаться от него как можно дальше.       Помогаю княжне перелить зелье в чашку и размешать маленькой ложечкой. Убедившись, что оно не слишком горячее, сопровождаю Сяю Циньюнь к покоям Мужун Юя.       В тусклом свете лампы видно, что яньский принц сидит за столом, низко склонив голову, поглощенный чтением срочных донесений. Рядом ждут своей очереди еще несколько развернутых бумаг. Кисть и тушечница отложены в сторону.       В окно залетает ночной ветерок, шелестит тонкими листами. Плечи Мужун Юя вздрагивают — он тихо покашливает. Темный силуэт кажется невыразимо печальным и одиноким.       Чувствую, как внутри что-то сжимается.       Легонько подталкиваю Сяо Циньюнь, и она, негромко предупредив Мужун Юя, входит в комнату. Я же сразу отступаю в сторону и укрываюсь в густой тени.       Княжна ставит поднос с лекарством на стол. Не оглядываясь, Мужун Юй холодно бросает:       — Оставь, можешь идти.       — Братец Юй, ты сначала выпей, а потом я уйду.       — Можешь идти, и не заставляй меня повторять дважды!       — Нет!       Похоже, яньский принц действительно устал и ему неохота связываться с упрямой девчонкой. Он берет чашку и одним глотком осушает до дна. Потом ставит ее обратно на поднос и запивает зелье чаем.       — Теперь можешь идти.       Сяю Циньюнь кусает губы, потом молча опускает глаза и выходит из комнаты.       Собираюсь последовать за ней, но вдруг — что бы вы думали? — слышу из-за двери ледяной голос:       — Входи, Хань Синь! ______ *Строки из поэмы "Вечная печаль" одного из величайших поэтов династии Тан, Бо Цзюйи (8-9 вв. н.э.). Перевод Л.З. Эйдлина. Поэма посвящена романтической и трагичной истории любви красавицы Ян Гуйфэй и императора Сюань-цзуна. ** См.комментарий к гл.8 ***镇海 можно перевести как «Хранитель Морей» **** Кто бы сомневался, великая княжна и ее родичи питаются исключительно деликатесами. Из каких же ингредиентов состоит упомянутый ею десерт? Ласточкины гнезда – один из самых необычных и дорогих пищевых продуктов в мире. Их лепят из собственной слюны стрижи-саланганы, которые на берегах Бенгальского залива и Южно-Китайского моря. Это ценный белковый продукт, полезный при множестве заболеваний и благодаря высокому содержанию коллагена способствующий сохранению молодости кожи. Серебряное ухо (или снежное ухо, ледяной гриб) — популярный в китайской кухне древесный гриб. В природе он растет на поваленных ветвях и стволах погибших лиственных деревьев. Он входит в рецепты множества блюд, от острых закусок, салатов, супов и до десертов, напитков и мороженого, поскольку мякоть его сама по себе безвкусная и прекрасно принимает вкус специй или фруктов. Гриб также используется в косметической индустрии для разглаживания морщин. По содержанию белка и важного для сохранения молодости кожи коллагена снежные грибы очень близки к упомянутым ласточкиным гнездам, а поскольку они намного дешевле, их часто называют «ласточкины гнезда для бедных». И, наконец, леденцовый сахар, или сахар-кандис - продукт, состоящий из больших полупрозрачных кристаллов, белых или коричневатых. Его изготавливают путем кристаллизации сахарного сиропа на нитках или палочках и используют для изготовления леденцов и ароматизированных конфет. В Китае он часто используется для добавления в чай из хризантем, в десертные супы и спиртные напитки, в маринады и соусы. Такой сахар ценится потому, что он менее сладкий (и, соответственно, менее калорийный) и имеет более мягкий вкус, который не перебивает естественный вкус и аромат блюд.