Там, за холодными песками

      Как только слышу слова Мужун Юя, в горле встает ком, и я могу только молча закатить глаза к небесам.       Вот откуда он знает, что я здесь прячусь? Третий глаз у него открылся, что ли?       В последние дни обстановка на передовой обострилась, так что Мужун Юй, занятый по горло, света белого не видел. Само собой, до меня у него руки не доходили. Мне хватило времени, чтобы вернуть себе присутствие духа, однако я совсем не горел желанием возвращаться к нашему прерванному разговору, а потому всячески избегал встреч с яньским принцем. И вот поди ж ты, застукал…       Нога за ногу тащусь в комнату.       Мужун Юй даже головы не поднимает. Свет падает на него из-за спины, лицо скрыто в тени, и что на этом лице написано, не разобрать. Постукивая пальцами по лбу, он в глубокой задумчивости перебирает бумаги — и молчит.       В душе негодую. Этот тип меня что, не видит? Или нарочно ставит в неловкое положение? Воздух в комнате как будто сгущается. Бросив на Мужун Юя сердитый взгляд, собираюсь уже сделать ноги, но тут он заявляет:       — Я разве позволил тебе уйти?       Голос его звучит негромко, но, как всегда, холодно и властно. В этот миг я до конца осознаю свое шаткое положение: пленник, чья жизнь и смерть в чужих руках. Что ж, приходится покорно замереть, склонив голову, и сухо осведомиться:       — Ваше высочество, какие будут распоряжения?       Мужун Юй берет кисть и, обмакнув ее в тушь, другой рукой указывает на поднос:       — Унеси это.       Делать нечего, приходится исполнять приказ, хотя внутри всё кипит. Подхожу к столу, беру поднос, бросаю на Мужун Юя быстрый косой взгляд — и мчусь к двери. Выход уже рядом, но вдруг в голове снова мелькает та же удивленная мысль. Замираю, поворачиваю голову и задаю вопрос:       — А как ты узнал, что я там стою?       Мужун Юй на миг отрывается от своих бумаг, но тут же вновь утыкается в строчки глазами.       — Разве эта девчонка способна своими руками приготовить и подать лекарство? Так я и поверил, что она сама сумела сделать отвар в меру горячим.       Вот это конфуз.       Ладно, забудем. Видно, у меня мозги совсем прохудились, такие вопросы задавать.       Только собираюсь ступить за дверь, как сзади слышится приступ кашля. Быстро оборачиваюсь и вижу, как Мужун Юй кривит лицо, прикрывая рот рукой, и тянется за чашкой с чаем.       Сам не знаю с чего, бросаюсь назад и хватаю его за руку.       — Когда кашляешь, пить нельзя.       Мужун Юй замирает и поднимает на меня озадаченный взгляд.       — Если пить во время кашля, — объясняю, — можно поперхнуться. Надо подождать немного, а потом сделать глоток.       Он молчит и не сводит с меня глаз. Внезапно смутившись, неловко усмехаюсь и разжимаю руку.       — Вы заняты, я вас оставлю, ваше высо...       Не позволив договорить, Мужун Юй хватает меня за руку.       Небо за окном хмурится и темнеет — похоже, надвигается гроза.       Мужун Юй долго смотрит на меня своим глубоким взглядом, и наконец уголки его губ едва заметно приподнимаются.       — Ты… беспокоишься обо мне?       Стою, словно руки-ноги вдруг отнялись. Мужун Юй погружается в созерцание моего лица и всё сильнее сжимает хватку на запястье. Его длинные тонкие пальцы — просто ледышки, лишь ладонь сохранила немного тепла.       Вырываю у него свою руку, делаю шаг назад. Стараюсь сохранять спокойствие и не выпускать его из виду.       — Ваше высочество придает моим словам слишком большое значение, — отвечаю осторожно и разворачиваюсь к двери, чтобы уйти.       Но меня снова хватают за руку и тянут назад.       — Разве я тебя отпускал? — холодно спрашивает яньский принц, откладывая в сторону кисть и бумагу.       — Ваше высочество сами распорядились, чтобы я не бродил где вздумается после одиннадцати вечера. Я всего лишь исполняю ваши указания.       Услышав такие речи, Мужун Юй на миг замирает, потом слабо улыбается:       — Кому как не мне знать, что в словесных баталиях тебе нет равных.       В неярком желтоватом пламени свечей его улыбка кажется мягкой и деликатной, в ней нет и следа прежней хищной ярости.       Глядя на него, я тоже не могу не улыбнуться. Все эти дни мы были на ножах, не перемолвились и словом, только бросали друг на друга сердитые взгляды. Правда, у яньского принца за спиной вечно таскалась свита из его подчиненных, а при них у меня не было ни малейшего желания заговаривать с ним.       Сегодня мы впервые после той ночи остались наедине.       Как же надоело! Вечно ходить с каменным лицом — совсем не по мне.       — О чем задумался? — спрашивает Мужун Юй с неожиданной теплотой.       Пожимаю плечами. Между делом беру накидку и набрасываю ему на плечи:       — Смотри, не замерзни совсем. Уже большой, а не умеешь о себе позаботиться.       Он улыбается, приподняв тонкие брови, и запахивает накидку.       Я снова беру поднос и советую:       — Время позднее, ложись спать пораньше.       Вдруг яньский принц приобнимает меня за плечи, осторожно забирает поднос и крепко стискивает мои руки. Испуганно оборачиваюсь и вижу эти его бездонные черные глаза.       — Не уходи, побудь со мной немного, — горячо шепчет он мне прямо в ухо.       Вздрагиваю всем телом и пытаюсь увернуться.       — С какой это радости? У тебя вон для компании невеста есть.       Я слегка возмущен и стараюсь отпихнуть Мужун Юя от себя. В разгар потасовки ему случайно перепадает локтем в грудь.       Он глухо охает.       Хмурит брови и плотно сжимает зубы. Держится за грудь и тихо втягивает в себя воздух.       Я в смятении закусываю губу.       Дело дрянь. Мужун Юй и так нездоров, а тут еще я ему съездил со всей дури. Больно, должно быть.       Он переносит на меня весь свой вес, кривится и едва дышит. Видя, что он не может выдавить ни слова, я поддерживаю его под руку и помогаю добраться до кровати. Потом наливаю еще чашку горячего чая, подношу к его губам и капля по капле вливаю в рот.       Мужун Юй с трудом переводит дух, и, судя по виду, ему становится лучше. Только тут тревога меня отпускает.       — Как, полегчало? — спрашиваю.       — Так-то ты обращаешься с больными? — задает он встречный вопрос, искоса поглядывая на меня.       Чувствую укол совести, но признавать поражение не собираюсь:       — Что ж ты не увернулся? Поверить не могу, что ты не способен уклониться от такого удара.       — Кто ж знал, что ты врежешь со всей силы?       Я фыркаю и поднимаюсь, чтобы помочь ему снять верхний халат.       — Ладно, забудем, — говорю. — Раз уж тебе нездоровится, давай, укладывайся спать.       Полулежа на кровати, Мужун Юй улыбается одними уголками губ — и вдруг крепко хватает меня за оба запястья. Я возмущен и пытаюсь вырваться, но он лишь усиливает хватку и с самым любезным видом предлагает:       — Составь мне компанию.       Аж задыхаюсь от такой наглости.       Этому типу палец в рот не клади!       А он, похоже, читает мои мысли. Небрежно ухмыляется:       — Да ты не подумай ничего такого. Я вроде как болен, да еще и ранен по твоей вине. Тебе не кажется, что мне нужны забота и внимание?       Ранен по моей вине?!       Вон он какой здоровяк. Уверен, с ним давно уже всё в порядке. Притворяется почем зря!       — Хань Синь, что ж ты такой неблагодарный? А ведь каждый раз, когда тебя ранили, я дни напролет просиживал у твоей постели.       Улыбка исчезает с его губ, взгляд становится серьезным.       Оторопев, не успеваю и рта раскрыть, как Мужун Юй меняет тему:       — Не беспокойся, сейчас я не в том состоянии, чтобы заниматься чем-то этаким. Ничего тебе не грозит.       Бросаю на него сердитый взгляд:       — И где же я буду спать? На полу — не собираюсь.       Мужун Юй снова улыбается, прищурив глаза, и отодвигается вглубь кровати.       — Может, здесь? — предлагает.       Э-э… что?!       Нет, сейчас я всё-таки его побью!       — Либо здесь, либо на полу, — заявляет он, похлопывая ладонью по одеялу. — Решай сам. Только не говори потом, что я лишил тебя выбора.       Созерцаю теплую мягкую постель, потом холодный жесткий пол и, наконец, поднимаю взгляд, чтобы посмотреть в хитрющие глаза Мужун Юя.       Ладно, собравшись с духом, скидываю обувь и, не раздеваясь, присаживаюсь на краешек кровати.       Мужун Юй недовольно поднимает брови:       — Что ты там жмешься? Даже не поговорить как следует. Я тебе не тигр, не бойся, не съем.       Бросаю на него подозрительный взгляд.       Да уж, знаем мы, на что ты способен.       Во мраке мелко дрожит пламя свечи, и лицо Мужун Юя кажется печальным и изможденным. Глубокие тени под глазами выдают сильную усталость, хотя присущего ему напора яньский принц не растерял.       За окнами стоит уже глухая ночь. Мы оба долго лежим, уставившись в темноту, и молчим.       — Хань Синь?       Тихо мычу в ответ.       — Ты привык выполнять работу прислуги? — доносится сбоку вопрос.       Поворачиваюсь к нему спиной.       — Мне с детства приходилось самому о себе заботиться. Не вижу здесь ничего постыдного.       — С детства? — Мужун Юй тоже поворачивается на бок. Из-за спины доносится едва различимый мужской запах.       Душа вдруг наполняется горечью. Невольно прикрываю глаза и стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно:       — Сколько себя помню, ютился из милости под чужой крышей.       Заботливые руки укрывают меня одеялом, не забыв его тщательно подоткнуть со всех сторон. Знакомый мужской запах обволакивает со всех сторон.       Открывать глаза нет никакого желания. Удрученно прячу лицо в подушку.       Мою талию обвивает рука, потом пальцы Мужун Юя приглаживают волосы на виске — неловко, едва касаясь. И так нежно. Так нежно, что кажется, это совсем другой человек.       За последние двадцать лет, наверное, еще никто не дарил мне такой нежности. Даже каплю.       Не знаю, почему дядя всегда смотрел на меня как на пустое место, не знаю, почему я лишен и отца, и матери, не знаю, почему некоторые люди бросают на меня странные взгляды.       Вдовствующая императрица носит фамилию Хань, дядя носит фамилию Хань, и моя фамилия — тоже Хань. Кто же тогда мой отец? Почему мне не позволено носить его фамилию? Какого демона мне дали фамилию матери?       Почему до девяти лет я совсем ничего не помню?       Обычно я не позволяю себе пускаться в подобные размышления, чтобы не наживать неприятностей на свою голову. В детстве я пытался задавать дяде эти вопросы, он же только кричал и злился, а потом запирал меня в дровяном сарае.       Со временем я понял, что вопросов лучше не задавать. И мысли свои держать при себе.       Кажется, я еще слишком многого о себе не знаю.       Я медленно улыбаюсь, но улыбка горчит на губах.       Эх, Хань Синь, нет у тебя ни прошлого, ни будущего.       В уголках глаз чувствую горячую влагу.       К счастью, вокруг темно, и если не издавать ни звука, то ничего не будет заметно. В этой тишине мне нечего опасаться, так что слезы можно не сдерживать.       Они всё текут и текут, и щеки постепенно замерзают, омытые холодными ручьями.       Ледяные пальцы осторожно гладят мое лицо, утирая слезы, а мужской аромат густеет, становится ярче, и наконец, окутывает меня словно туман.       — Поплачь, если хочется. Не сдерживай себя. Я не стану над тобой смеяться.       Шепотом отпускаю проклятие и пытаюсь оттолкнуть Мужун Юя. Он тихо вздыхает, крепко обнимает меня и утыкается подбородком мне в шею.       — Отстань! — требую. — Ты что, оглох?       Не открывая глаз, пытаюсь вырваться, но Мужун Юй только крепче сжимает кольцо рук, не позволяя даже дернуться. Он осушает мои слезы поцелуями, и, наконец, я сдаюсь и сам обнимаю его за плечи.       Мне просто нужно немного тепла, а остальное — неважно.       И пусть через миг это тепло исчезнет, с меня довольно и такой малости.       Мужун Юй тихонько похлопывает меня по спине и шепчет прямо в ухо:       — Поплачь, легче станет.       — Ты не я… Откуда тебе знать?..       — Как же мне не знать?.. Эх ты, дурашка… Не может человек всё время улыбаться. — Он тяжело вздыхает. — Ты и так сдерживался слишком долго.       — Вовсе нет!       — Ладно, нет, так нет.       Его ладонь всё еще похлопывает меня по спине. Мягко, с участием. Мне и впрямь становится легче, и я медленно открываю глаза. Глубокий взгляд Мужун Юя, темный, словно беззвездная ночь, устремлен на меня. Хочу что-то сказать, но слова не приходят. Так мы и разговариваем — взглядами.       Потом я утыкаюсь лицом в его плечо, снова закрываю глаза и вдыхаю его тонкий запах.       — Полегчало? — спрашивает он.       Киваю и крепче вцепляюсь в него руками. Мужун Юй тихо усмехается и стягивает с меня халат, потом укрывает одеялом и мягким шепотом предлагает:       — Если наплакался, тогда давай спать.       Сквозь тонкую ткань нижнего белья чувствую жар его тела. Голова моя лежит на плече Мужун Юя, и я слышу, как сильно и ровно стучит его сердце. Вдруг он прохладными губами целует меня в лоб — так легко, так бережно, так нежно.       Я плакал долго, и слезы еще не высохли, на грудь всё еще давит тяжесть, а где-то в глубине, под ребрами, затаилась глухая ноющая боль.       — Спи. Я здесь, рядом.       Снова наступает долгая тишина. Потом Мужун Юй начинает мерно похрапывать, мои глаза слипаются, и я проваливаюсь во тьму.       Не знаю, сколько проходит времени.       Растерянно оборачиваюсь и вижу, что на горизонте яркими красками пылает заря. На облаках играют багрово-золотистые всполохи, кажется, что темно-синий небосвод кто-то поджег. Вдали расстилаются поля, на которых тоже бушует огонь. Всадники в черных шлемах на белых конях мчатся мимо, как вихрь. Один из них, статный мужчина в таком же черном шлеме и ярко-красной накидке, замирает с обнаженным мечом. Лица его не разглядеть, вижу только кровь на губах, она так и притягивает взгляд. Блеск стали — и кругом алым фонтаном разлетаются капли, а в нос бьет резкий запах крови. Бум! — в голове словно что-то взрывается, а в груди такая боль, словно она раскололась надвое.       Ослепительная вспышка — и всё снова гаснет.       Молодая женщина в простом синем платье стоит на коленях перед какой-то госпожой в роскошном одеянии, ее прекрасное лицо блестит от слез. Она о чем-то умоляет, отчаянно цепляясь за подол платья госпожи. Та даже бровью не ведет, лишь на ее короне с фениксами едва заметно вздрагивают подвески — они печально шелестят, как будто осенний ветер гоняет сухие листья, и холодно поблескивают, словно лунные блики на речной воде. Красавица в простом синем платье радостно улыбается сквозь слезы, легко поднимается на ноги и обращает лицо к небу. Быстрый поворот запястья, холодный проблеск металла — и ее тело мягко оседает на пол, а по ослепительно белой шее змеится, стекая вниз, тонкая алая струйка.       В ужасе отступаю назад. Словно дикий зверь, свирепая боль рвет когтями сердце. Перед глазами — непроглядный мрак.       Я отчаянно пытаюсь выдраться из лап этой безнадежной тьмы, дергаюсь всем телом, напрягая последние силы…       Что происходит?       Что за безумие со мной творится?       Я не хочу этого видеть, не хочу, не хочу, нет!       Лучше умереть, не хочу больше жить, лучше мне умереть!       Вою от невыносимой боли, голова раскалывается, тело содрогается в корчах. Почему, ну почему я еще жив?!!       — Очнись! Очнись, Хань Синь!       В недоумении распахиваю глаза. По всему телу пробегает холодок. Порываюсь вскочить, но меня удерживают на месте. Мужун Юй прижимает меня к себе и вытирает ледяной пот с моего лба.       Я отворачиваю лицо и жадно хватаю ртом воздух. Я страшно устал, но боюсь закрывать глаза. Вдруг я усну и снова увижу этих людей, эту кровь, эту смерть?       Этот кошмарный сон, безумный кошмарный сон.       Мужун Юй берет мои пальцы в свои ладони, поглаживает их, шепчет какие-то тихие слова. Я лежу не шевелясь в его объятиях, впитывая кожей такое нужное мне сейчас тепло.       — Мужун Юй, — хрипло выдавливаю после долгого молчания.       — Я здесь, — мягко откликается он.       Невесть отчего горячее дыхание Мужун Юя приносит покой.       — Ты спал тревожно, метался по постели, да еще и плакал. — Он долго смотрит на меня, поглаживая по спине. — Кошмар приснился?       В ответ я, кажется, издаю какой-то звук, не уверен. Но точно знаю, что еще сильнее цепляюсь за его плечи и тихо-тихо прошу:       — Обними меня крепче.       Он дрожит всем телом, но хранит молчание. Помогает мне снять мокрое от пота белье и отбрасывает его прочь. Потом раздевается сам, снова ложится и прижимает меня к себе.       — Не бойся, я рядом.       Наши обнаженные тела сплетаются, и меня мало-помалу наполняет уютное тепло. Ночные страхи отступают, и я мирно засыпаю в этих надежных объятиях.       Империя Великая Янь с древности опиралась на силу оружия и имела поддержку стихии огня*, поэтому в ней всегда высоко ценился красный цвет.       Всюду, куда ни кинешь взгляд, горы и долины заполонили красные знамена яньской армии. От них рябит в глазах, они заслоняют небо и покрывают землю, и кажется, что неисчислимое войско спустилось прямо с небес.       От этой картины захватывает дух.       Черно-красный воинский стяг полощется на ветру. В золотистом солнечном свете белый волк на полотнище свирепо скалит клыки, как живой; кажется, зверь сейчас поднимет голову и завоет вместе с ветром.       Всё яньское войско в полном вооружении выстроилось справа и слева, посередине же остался проход. Копья с черными древками и такими же черными кистями — словно деревья в густом лесу. Холодный блеск стали слепит глаза и терзает тревогой сердце.       Волчий стяг медленно приближается. Перед знаменосцем идет мужчина с резкими чертами лица, весь закованный в сверкающую броню. На губах его играет легкая улыбка, он уверенно шагает сквозь высокий лес копий и, наконец, подходит к Мужун Юю.       Яньский принц в своем серебристом шлеме и алой накидке восседает во главе длинного стола. Его глаза скрыты тенью, что написано на лице — никак не прочесть, видны только плотно сжатые губы.       Подошедший преклоняет колени, его примеру следуют остальные воины, доспехи издают резкий металлический стук. Торжественно воздев руки, мужчина высоко поднимает тисненый золотом свиток с сургучной печатью и провозглашает:       — Указ императора Великой Янь! «Наша личная гвардия, отряд Железных Волков, передается в полное распоряжение принца Ле**! Повелеваем принцу Ле раздвинуть границы Нашей империи! Ошибки недопустимы!»       Уголки губ Мужун Юя приподнимаются в точно выверенной улыбке, он решительно встает, подходит к коленопреклоненному воину и принимает высочайший указ, бросив на него короткий взгляд. Потом протягивает посланцу императора руку, помогает ему подняться и с улыбкой говорит:       — Генерал Юйвэнь очень любезен.       Железные Волки — конный отряд в непосредственном подчинении у яньского императора. Они носят доспехи из красных железных пластин, в бою неустрашимы и дерзки, копытами попирают тела врагов и умываются их кровью.       Это стая лютых хищников, которые пойдут на всё, но не упустят добычу. Генерал Юйвэнь Юань и есть их командир. Он происходит из знатного яньского рода*** и на полях сражений снискал себе славу полководца отважного и безжалостного. Он вырезал целые города и сравнивал их с землей, он закапывал в землю пленных, он резал мирных жителей как скот — и рука его ни разу не дрогнула. Судя по всему, яньский император решил бросить в бой свои лучшие силы.       Я пожираю Волков глазами, и хоть солнце сияет вовсю, меня бьет озноб.       В прошлом всесокрушающая сила Железных Волков уже стирала границы яньской империи. Копыта их коней втаптывали в землю живую плоть и дробили кости, на острия мечей они насаживали головы врагов. Мелкие царства и слабые племена стонали под их железной пятой и в трепете склонялись перед их сверкающими клинками.       И вот теперь этот кровожадный зверь нацелил свои острые клыки на едва живую Великую Жуи и выжидает удобный миг, чтобы броситься и растерзать ее.       Юйвэнь Юань жестко улыбается и разворачивается кругом. Вскинув руку, он обращается к своим воинам:       — Клянемся жизнью следовать за принцем Ле, чтобы уничтожить врага и раздвинуть границы империи!       — Уничтожим врага! Раздвинем границы! — подхватывают Волки.       Командиры и рядовые воины потрясают оружием и кричат в едином порыве, так, что содрогается земля.       Раз за разом грозный клич набирает силу. Мужун Юй стоит молча, сжимая рукоять меча, и на лице его застыла невозмутимая улыбка.       Вечером Мужун Юй устраивает приветственный пир в честь генерала Юйвэня и его Железных Волков.       В воздухе витают густые винные пары, кругом разносится аппетитный аромат жареного мяса. Мужун Юй сидит на почетном месте, рядом с ним — Юйвэнь Юань. Они раз за разом поднимают чарки и провозглашают здравицы. Тут и там подвыпившие яньцы ходят в обнимку, что-то громко выкрикивают, хохочут во всю глотку и орут песни.       Я пробираюсь по военному лагерю, прохожу мимо ставки главнокомандующего, мимо личных покоев Мужун Юя и, наконец, оказываюсь на заднем дворе. Разгульные голоса и пьяный смех остаются за спиной, яркие огни фонарей превращаются в мелкие точки и тускло мерцают вдали.       Здесь нет высокой защитной стены, и перед глазами расстилаются необъятные просторы полей. Кругом — ни звука. В этой тишине я задыхаюсь. Эта тьма лишает меня воздуха.       Солнце давно опустилось за горизонт, яркая заря отгорела. Последние слабые отблески заката гаснут, и пустынные равнины озаряет лишь безжизненный лунный свет.       Будь я тем Хань Синем, кто только что попал в плен, я, возможно, решился бы на побег. Но сейчас я даже планы такие строить не берусь, поскольку знаю: на этой с виду безлюдной равнине куда ни пойди — наткнешься на яньских конников, которым только дай кого-нибудь зарубить.       Вынимаю из-за пазухи кувшинчик, распечатываю — и сразу чую тонкий аромат грушевого вина. Запрокидываю голову и — буль-буль-буль — в горло льется прохладная жидкость. Это самое знаменитое яньское вино — «Нефритовый Дух». Крепкая штука. Прохлада сменяется жидким огнем, и я пью большими глотками, чтобы залить едкую горечь в сердце.       Это… это мой способ побега?..       Кувшинчик потихоньку пустеет, я запрокидываю голову сильнее, чтобы осушить его до дна. И вдруг он исчезает прямо у меня из-под носа! Кто-то, подобравшись из-за спины, быстро выхватывает его из моей руки.       Не оборачиваясь, возмущенно требую:       — Отдай!       — Старший брат, много пить вредно!       — Вредно? Да плевать!       Ага, мне и правда плевать. Чем бестолково проживать эту жизнь, лучше уж упиться до смерти.       Здесь, рядом, люди, которые намерены сровнять с землей мою страну, истребить моих соотечественников, и я не в силах им помешать. Только и могу, что смотреть со стороны. Смотреть, как они заливают глотки и набивают животы, чтобы потом вскочить на своих коней, выхватить мечи и накинуться на мою землю, как голодные волки на добычу. И я ничего не могу сделать…       Оборачиваюсь, слегка неуверенно. Перед глазами висит мутная пелена, так что я просто прикрываю их и улыбаюсь:       — Эй, девка! Вина неси!       Сяо Циньюнь выскакивает из-за моей спины, сердито хмуря брови, и трясет передо мной кувшинчиком. Протягиваю руки, чтобы схватить его, но девчонка уклоняется и глядит на меня с упреком.       — Старший брат! Ты разве не знаешь, что это за вино? Как можно пить его кувшинами?       — Это же «Нефритовый Дух», лучшее вино яньской империи, так? Чего мне опасаться?       — Оно же крепкое! Можно напиться так, что и дух вон! Даже мужчинам нужно знать меру.       Я раскачиваюсь взад-вперед и слегка хмельным взглядом рассматриваю княжну. Потом с улыбкой качаю головой и хватаю кувшинчик, но упрямица крепко вцепляется в него и резко дергает вверх. Остатки вина выплескиваются мне прямо в лицо.       — Терпеть не могу пьяниц!       Прохладная жидкость слегка отрезвляет. Передо мной стоит Сяо Циньюнь в простом светлом платье и держит в руке флейту. На ее очаровательном личике написана тревога.       Меня разбирает кашель, ноги подгибаются, так что приходится опуститься на ближайший камень. Я долго сижу, подперев рукой лоб, пока не возвращаются силы.       Тогда поднимаю голову и интересуюсь:       — Зачем ты ушла с пира и бродишь тут?       Княжна отбрасывает мой кувшинчик, и тот катится по земле. Из горлышка вытекают последние капли. Прохладный вечерний ветерок подхватывает и уносит винный аромат.       Девчонка усаживается рядом и устремляет на меня взгляд своих больших черных глаз. Я же смотрю вдаль и усмехаюсь:       — Здесь так темно, нужно быть осторожной: в таких местах прячутся злые духи.       — Старший брат! — вскрикнув, княжна легонько бьет меня кулачком. — Я за него беспокоюсь, а он еще и страха нагоняет!       Я не смеюсь, потому что мне совсем не смешно.       — Возвращайся-ка ты к себе… Здесь сильный ветер, не лучшее место для юной девицы.       Она упрямо качает головой и подсаживается поближе. В темном ночном небе меж тонких облаков проглядывают редкие звезды. На землю струится серебристый лунный свет, и вся округа словно укрыта легким белесым покрывалом.       Вдруг Сяо Циньюнь совсем по-детски вцепляется в мою руку и кладет голову мне на плечо. Я позволяю ей эту вольность.       — Старший брат, — тихо говорит она, — я знаю, что у тебя тяжело на сердце, тебе неприятно находиться среди этих людей. Я их тоже терпеть не могу. Все как один злобные и свирепые. А когда выпьют лишнего, словно разум теряют, знай себе орут во все горло. Не пойму, как только братец Юй их выносит?       — Бестолочь… — тихо бормочу, не зная кому: княжне или самому себе.       Те, кто сейчас веселятся на пиру, скоро растопчут мою Великую Жуи, и я ничего не могу поделать, только сижу тут, как последняя размазня, и заливаю горе вином.       Закрываю лицо ладонью, чтобы княжна не видела, как мне сейчас больно.       Какой теперь с меня толк?       Я всего лишь пленник, моя жизнь и смерть в чужих руках. Боюсь, в родной стране меня уже записали в погибшие и давно позабыли. Даже так называемые родичи.       Хань Синь, Хань Синь, ты в полном тупике. Ни домой не можешь вернуться, ни бежать. Даже твоя давняя мечта — оставить в прошлом правду и кривду, дружбу и вражду, пустую суету и честолюбивые устремления — видимо, так и останется мечтой.       Ты… скажи-ка, что ты теперь собираешься делать?       Так и будешь кое-как плыть по течению, пока судьба не вынесет тебе окончательный приговор?       И ты с этим смиришься? Смиришься?       Крепко закрываю глаза и резко втягиваю воздух. Я долго подавлял в себе гнев, но теперь под действием хмельного напитка он готов хлынуть наружу.       — Старший брат! Старший брат! — звенит в ушах встревоженный девичий голос.       Княжна трясет меня за плечо, но я словно в глубоком сне, даже не хочу откликаться.       Ветер стелется по земле, крутит пыль и песок, заунывно свистит средь ветвей.       — Оставь меня уже в покое! — грубо огрызаюсь.       Княжна в испуге смотрит на меня, потом разжимает руки.       Я с трудом выдавливаю из себя улыбку:       — Великая княжна, позвольте мне немного побыть одному.       Она опускает руки и поднимается. После короткого молчания шепотом говорит:       — Старший брат, не нужно обращаться со мной как с ребенком. Я… я ведь знаю, почему ты такой…       Закрываю глаза и беззвучно вздыхаю. От ее слов становится еще горше. Так горько, что нечем дышать.       Легкие шаги постепенно удаляются. Я медленно открываю глаза и вижу, что тонкая фигурка уже почти растворилась в ночных сумерках.       — Великая княжна, давно не виделись, — глубокий мужской голос внезапно нарушает тишину.       Я вздрагиваю и быстро встаю.       Сяо Циньюнь, испуганно вскрикнув, закрывает себе рот ладонью.       Мужчина в блестящем доспехе не спеша выходит из темноты. ______ * Согласно учению о круговой смене пяти стихий (хо 火 «огонь», шуй 水 «вода», ту 土 «земля», му 木 «дерево», цзинь 金 «металл») в Древнем Китае правящим династиям или даже царствованию определенного государя присваивалось качество одной из стихий и считалось, это эта стихия оказывает государю или правящему дому поддержку. Смену династии могли обосновать тем, что более слабая стихия не сумела противостоять более сильной. Таков Китай - главное всё красиво обосновать! :) ** Принц Ле - официальный титул Мужун Юя. Иероглиф 烈 (liè) имеет множество лестных для полководца значений: 1) пылающий; яростный, сильный (огонь); горячий, знойный, жаркий (день) 2) яростный, ярый; жестокий, буйный, резкий, беспощадный, строгий 3) доблестный, непреклонный; героический; величественный; превосходный; блестящий; славный; знаменитый 4) прямой, справедливый; принципиальный, непреклонный в своей добродетели *** Юйвэнь - сяньбийское (древнемонгольское) кочевое племя (точнее, что-то вроде союза племен), существовавшее в сер. III века — IV веке. Не такое многочисленное и сильное, как мужуны. Однако в начале IV века юйвэнь и мужуны активно воевали. Потерпев несколько разгромных поражений, юйвэни в конце концов полностью смешались с мужунами.