Да ну нахуй, быть не может!

После суточного запоя и возврата денег за ебучий алкоголь Лип вернулся домой. Не будь того случая, он бы ни за что этого не сделал, но, прокручивая в голове своё поведение в клубе, всё больше убеждался, что Фиона не могла его не узнать. Руки, губы, запах — да, Фи была пьяна в говно, но неужели никакого подозрения не закралось в её голову? Особенно тогда, когда она едва не повернулась, хоть Лип и успел прижать её к себе. Даже при мысли об этом член становился деревянным — Лип скоро охуеет в конец от воздержания. Несмотря на то, как его опрокинули в клубе, Липу хотелось ещё. Он уже практически вкусил запретный плод и не мог остановиться сейчас. Ему нужно ещё. Сильнее. Больше. Но стоило увидеть Фиону, как все эти мысли моментально выветрились из головы. — Лип, — выдыхает сестра, бросаясь ему в объятия. Она глубоко вздыхает и шепчет: — Хватит, ладно? Не пропадай больше... вот так. На заднем плане маячат бухой Фрэнк, взволнованная Дебби, нахмуренный Йен и развеселившийся Лиам, вот только Лип никого не видит, кроме старшей сестры. — Не буду, — шепчет в ответ, втягивает носом её запах, утыкаясь в густые каштановые волосы. Руки целомудренно лежат на её спине, и сейчас Липу впервые не хочется затащить Фиону в постель: от неё веет таким беспокойством, что становится стыдно. И словно нет игнора последних дней или того случая в клубе. Словно они снова брат и сестра, просто немного запутались, и всё это уже кончилось. — Ты мне расскажешь, что с тобой творится? — объятия слишком долгие, но всем плевать, они же брат и сестра. Это всегда будет выглядеть нормально, если Лип не попытается при этом залезть к ней в трусы. По крайней мере, Галлагер на это надеялся. — Потом, Фи. Что произошло, пока меня не было? — спрашивает буднично, как раньше. Фиона начинает трещать, Лип закуривает, берёт в руки бутылку пива и немного успокаивается. Может, всё и правда однажды вернётся на круги своя? *** Они остаются в комнате Фи даже после того, как Йен уходит: ему завтра на работу с утра. В руке косяк, который Лип после затяжки передаёт сестре. Он расслабился, поэтому иногда позволяет пройтись взглядом по голым ногам Фи, почти не скрываясь. Её задница снова упакована в те самые шорты, на груди болтается растянутый топ, и когда Фиона отклоняется назад, Лип видит чёткие очертания сосков. — Ебала я всех этих мудаков, — вдруг говорит сестра с коротким смешком. — Вчера в клубе познакомилась с одним, подумала — отвлекусь, в кои-то веки получу секс на одну ночь, использую так, как однажды поступили со мной. И что ты думаешь? Я вся перед ним и так и этак, а он даже до секса не дошёл, исчез прямо на танцполе, прикинь? Козёл. Лип прокашливается, не выдерживает и ржёт в голос. — А ты бы предпочла, чтобы он сначала трахнул, а потом исчез? — откашливается после глубокой затяжки. Хорошо-то как, блядь, когда в мозгах так мутно. — Хоть какая-то польза была бы, — Фиона смеётся в ответ, облизывая губы и принимая бутылку из его рук. Они соприкасаются пальцами, но сестра не видит в этом ничего такого. А Лип упивается любой возможностью прикоснуться и почти открыто балдеет от этого. — Лип... Ой, нет. Пожалуйста, только не это. Вот этот тихий голос, резко сменившаяся интонация — он узнаёт их, и спокойствие моментально сменяется напряжением. Сейчас начнётся промывание мозгов, которое обычно бывало в любой непонятной ситуации. Фионе же обязательно надо расставить всё по местам, она не может чего-то не понимать. Вечно суёт свой длинный нос не в своё дело. — Фи, забей. — Что-то явно происходит, я же вижу! Ты сторонишься, уходишь из дома, в больницу вон попал... Ты думаешь, я могу это игнорировать? Ты же мой брат! Брат, блядь. В этом всё и дело, как же она не понимает. Лип закатывает глаза. Не понимает, да. И не поймёт, потому что он никогда не скажет об этом. Это слишком... опасно. Опасно потерей того доверия, что есть сейчас между ними. Фи начнёт коситься на него, представлять самое страшное. Подумает, что он какой-то извращенец. Хотя, честное слово, если бы не расслабляющий косяк, эти шорты уже были бы у него в зубах. — Не хочу говорить об этом. — Ты скажешь мне хоть когда-нибудь? Он выпаливает, даже не думая: — Не-а. — Я что-то сделала не так? — сука, ну вот надо же было всё испортить. Неужели нельзя было просто сидеть вот так, расслабившись, вдвоём, говорить о бабах и мужиках, о семье, о Фрэнке, который снова нажрался? Или хотя бы о беременности Дебби? — Нет, — да, да и ещё раз да! Она сидит рядом в этих шортиках, соблазняет его длинными ногами, роскошной фигурой, а он не может прикоснуться, если только не будет притворяться другим парнем. Вот что ты сделала не так, Фиона. Родилась. Несправедливо, конечно, да и не винит её Лип на самом деле, но если буквально воспринимать вопрос, то именно таким будет ответ. Или виноват он — в том же самом. Потому что невозможно жить рядом с такой девушкой, видеть её круглыми сутками — такую! — и не хотеть. Йен не хочет только потому, что гей. Фиона молчит, кладёт голову ему на плечо, затягивается и шепчет: — Ты обещал остаться со мной навсегда. Все мышцы — как камень. Лип смотрит в одну точку и боится пошевелиться. Послышалось? Или это Фи решила его на понт взять? Что, блядь, происходит? Что значит «остаться навсегда»? Она ведь даже не спит сейчас, она в сознании, ну если только слегка пьяна и накуренна. Молчание затягивается, и Фиона вздыхает: — Тогда, после бо... — Я помню, — голос слишком хриплый, ответил слишком быстро. Твою мать. Надо сваливать, пока не поздно. Пока Фиона не спалила, не поняла. Так будет лучше, это правильно. А то, что Лип сейчас чувствует — нет. Он понимает, что пламя начинает нарастать, и заставляет себя подняться. Сейчас, ещё немного, и он выйдет отсюда, и ему не придётся оправдываться. Ноги словно ватные. Ну ёб твою мать. — Я ничего тебе не обещал. И вообще, — он не выдерживает, — с чего вдруг такие просьбы? Фи молчит, и каждая секунда молчания заставляет Липа изменять решение. Сначала он хочет уйти, затем остаться и дождаться её ответа. Потом ему хочется завязать ей рот, заставить молчать и давать ему наслаждаться собой. Да Господи, он готов просто подрочить рядышком, если уж секс невозможен. В голове зародилась дебильная извращенская мысль — что если реально прийти ночью? — Я боюсь, что ты снова меня бросишь, — признаётся наконец. — Так ты меня удержать хочешь? Как маленького ребёнка? Фи, если я хочу уйти, я уйду. — Я не хочу, чтобы ты уходил. — У меня своя жизнь. Если я хочу, чтобы мне набили морду, я пойду и сделаю это. — Лип, какого хуя? Я всё делала, чтобы ты учился! Чтобы стал человеком! Я работала на восьми работах, готовила, убирала, стирала... — Слышал уже. Я знаю, Фи. Я всё это знаю. Но сейчас всё, что я хочу — это... — он останавливается, смотрит в глаза сестре, молчит пару секунд и только потом заканчивает, — проебать свою жизнь. Прости, что я такая неблагодарная свинья и не оценил твоих жертв. Он идёт к двери, но Фиона тут же загораживает путь. — Я больше не отпущу тебя, — взгляд грозный, но Лип только усмехается. На хуй всё. Ему нужно сваливать из этой комнаты, этого дома, из жизни Фионы. Он никогда не сможет успокоиться, пока она рядом. Как и она. В конце концов дойдёт до того, что либо он её изнасилует, либо она перестанет с ним общаться. Либо и то, и другое. — Фи, отойди. — Нет. — Фиона... — хватает её за руки, но сестра тут же прижимается и практически виснет на нём. Видимо, забыла, что в последнее время Лип стал немного сильнее, чем раньше. — Не уходи. Лип, не уходи. Я боюсь за тебя. Ты сам не свой. Расскажи мне, что случилось, пожалуйста... Я всегда тебя выслушаю. Я всегда буду рядом, — если Фиона начинает упрашивать, значит, дело действительно плохо. Лип даже с ходу не может припомнить, когда такое вообще случалось. Сильная, смелая девочка. Такая ранимая. — Фи... — он не выдерживает, тянется к талии, плотно прижимает сестру к себе. — Ну тише, ну ты чего. Не уйду. Не уйду, хорошо? Эй... Галлагер чуть отстраняется и поднимает её подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза. — Что... — шепчет хрипло. Во взгляде Фионы столько удивительных для него эмоций, что Лип замирает на секунду, и этого хватает, чтобы она резко шарахнулась от него в сторону. — Ты чего? Вот тут уже очередь Липа охуевать. Он определённо понимает этот взгляд. Он совершенно точно чувствовал то же самое в последнее время. — Ничего, — ой, что же это ему напоминает? Уводит взгляд, смотрит в сторону, не хочет отвечать. Лип подходит ближе. Проверяет гипотезу, так сказать. — Фиона, что с тобой? — как попугаи, честное слово. Сестра молчит, и Лип подходит ближе, упирается ладонями в стену по обе стороны от неё, отрезая путь к отступлению. Мышка в мышеловке. Теперь-то он уж точно её не отпустит. Филипп успевает заметить скользнувший по его мышцам взгляд Фионы. Это ещё что за шуточки, блядь? — Я... Э-э-э, — очень содержательный ответ, обхохочешься прям. Лип сам не знает, почему так напрягся, но он чувствует, что если сейчас даст заднюю, то пожалеет. Мысль ещё не сформировалась в голове, а сердце уже всё поняло и дало карт-бланш. Действуй, сука, пока не проебал своё счастье. Внизу что-то упало с диким грохотом, и Фиона моментально встрепенулась. — Твою мать, Лип, дай пройти! Там что-то случилось! — Ответь. — Лип! Ты же мне не говоришь ничего, — огрызается, и Лип едва не рычит. — Дай пройду. — Хочешь узнать, а, Фиона? Хочешь? — Нет, — в глазах такое отчаяние, что Лип давит ещё сильнее, уже буквально прижимает сестру к стене. Давай же, блядь! Он должен поставить точки над i. — Спроси. — Не хочу. Пусти меня. — Ты же так хотела услышать, почему я тебя сторонюсь, почему ухожу из дома? Что же сейчас изменилось? — в голосе сто процентов издёвки, никаких других чувств даже не мелькает. Филипп так напряжён, что ещё немного, и в глазах капилляры полопаются. Снова грохот. Да блядь, неужели Фрэнк опять что-то натворил? Фионе удаётся вырваться, она бежит вниз, начинает на кого-то орать, а у Липа сердце долбится так, что грудную клетку сейчас проломит. Но несмотря на ад, творившийся на душе, он ложится на её кровать, достаёт новый косяк и закуривает, глядя в потолок. Чёрта с два он уйдёт из этой комнаты — пока не получит ответ.