***
Постоянные сплетни за спиной у Кутепова стали нормой. Что они говорили, Илья не слушал, он и так знал, о чём шепчутся злые языки. О Роме. И о нём. И о них двоих, конечно. Дело близилось к Рождеству и Илья окончательно убедился, что Рома в Хогвартсе больше не появится. Сначала грустил, потом тосковал. А позже уже тошнило от собственных мыслей и он старался убежать из замка, чтобы полетать на метле и побросать квофл в кольца. Иногда к нему присоединялись и Миранчуки, которые со Смоловом уже как месяц были в контрах. Федя предпочёл девушку близнецам, и те тоже спасались только перебрасыванием мяча друг другу на высоте десятиэтажки. Иногда, пролетая над верхушками сосен Запретного леса, Илья думал о том, что вот она, свобода. Но лучше уж быть повязанным по рукам и ногам, но с Ромой, нежели вот так вот каждый день стараться убежать от самого себя. Дни шли один за другим, и Илья всё чаще чувствовал, что неприятные мысли постепенно начинают отпускать его. В квиддич он теперь играл не потому, что хотелось выбросить все из головы, а потому что хотел тренироваться. Хотел попасть в университет не в этом году, а в следующем. Шансы были откровенно говоря невысоки, но он наконец понял, что не стоит отпускать руки и стараться изо всех сил и тогда все обязательно получится. Шанс предоставился Кутепову перед самым Рождеством. Черчесов, декан Спортивного Университета Англии, приехал в Хогвартс перед самыми каникулами и попросил Кутепова подойти в назначенную заранее аудиторию. Илья очень нервничал и уже раз сто поправил на себе спортивную форму, собираясь на встречу с Черчесовым. — Станислав Саламович? — Илья заглянул в аудиторию и с облегчением заметил, что они будут разговаривать наедине. — Заходи, Кутепов, заходи, — Черчесов протянул ладонь для рукопожатия и указал на стул, предлагая присесть. — Ты понимаешь, зачем я приехал сюда? — Возможно, — усмехнулся Кутепов. — Скорее всего, все твои самые смелые ожидания сейчас сбудутся… — улыбнулся Черчесов. — Ты хороший спортсмен. Очень хороший. Но в прошлом году в Кубке школы ты показывал отвратительные результаты, и поэтому мы тебя не позвали… Илья кивнул. — Но в этом году, так уж сложились обстоятельства, мы делаем исключение. И приглашаем тебя к нам уже этим летом. Твоя задача — закончить школу со средним баллом не ниже «Превосходно», справишься? — Да, — Илья улыбался так, как улыбался, наверное, с Ромой. И к чему это он о нём вспомнил. — И да. Вот, тебе ещё, — Черчесов достал кусок пергамента. Приглядевшись, Илья понял, что это письмо, — просили передать. — Кто? — Зобнин, — отмахнулся черчесов. — Вы шутите? Рома уехал уже летом! — Илья подскочил со стула, как ошпаренный. — Нет, не шучу, — мужчина помотал головой и взяв волшебную палочку, одним движением вытянул из виска серебристую паутинку, — не шучу, — он достал из кармана пробирку и поместив свои воспоминания туда, отдал ее ничего не понимающему Кутепову. — Посмотри на досуге, — мужчина поднялся с места и вышел из кабинета, оставляя Кутепова наедине с собой. Быстро отыскав Выручай-комнату, Илья сложил руки у груди, моля всех богов, чтобы сейчас эта всемогущая комната дала ему омут памяти. И она дала. Он быстро подбежал и, вылив воспоминания в зеркальный сосуд, окунулся головой в жидкость, напоминавшую темную воду, и почти сразу же оказался в большом кабинете, выполненном из темного дерева с огромным красным ковром на полу. Уже спустя секунду Черчесов крикнул «Входите». Илья повернулся в сторону приоткрывшейся двери и увидел его... Немного растерянный взгляд и полное непонимание, что происходит. По крайней мере Кутепову так показалось. — Зобнин? — Черчесов был в небольшом замешательстве, но Рома был явно погружен в свои мысли и не заметил этого. — Станислав Саламович, я уезжаю. — Здорово, конечно, но неужели эта проблема не решаема? — Нет. Но перед тем, как уехать, я бы хотел, чтобы Вы помогли одному человеку. — С какой стати я должен это делать? — Черчесов вскинул брови. Зобнин достал письмо из пиджака, который был неестественно ему велик, и протянул пергамент мужчине. Илья вздрогнул, понимая, что вынырнув из омута памяти он увидит этот кусок пергамента со слегка неразборчивым почерком Ромы. Его Ромы. — Передадите ему? — Передам, — кивнул Черчесов, бросая письмо в верхний ящик стола. Повисла неловкая пауза, но Рома не вставал со стула, будто пытаясь сказать что-нибудь ещё. — И Вы точно не планируете продолжать свою спортивную карьеру в нашем университете? — мужчина почесал лысый затылок, и Рома помотал головой. — И Вы предлагаете взять на Ваше место другого молодого человека? — теперь мужчина засунул руки в карманы брюк и поднялся из-за рабочего стола, где только-что расписывался в каких-то бумагах. — А если этот человек паршиво играет? А? — директор университета ухмыльнулся, взглянув на Зобнина. — Он прекрасно играет, Вы же знаете, — произнёс он. — Если бы он прекрасно играл, я бы его позвал… — Это Кутепов. Илья Кутепов. — Хмм, — мужчина провёл рукой по усам, — с ним было непросто… Мне рассказывали, что он был лидером в течении всего сезона, но на последней игре… Он был отвратителен как игрок. — Он очень хотел поступить к вам… — Что ж, если Вы действительно не будете претендовать на это место, то я возьму его. А Вы точно не будете? — Точно. Я теперь буду жить в России и поступать буду там. — Там довольно слабая школа квиддича. Вы же знаете? — Черчесов с интересом наблюдал за реакцией Зобнина. — Знаю, но… Я не уверен, что буду заниматься спортом, так что… — Жаль. Губите такой талант. — Спасибо Вам огромное, — почти шёпотом произнёс парень, вставая с кресла и уже собираясь покинуть кабинет директора. — Зобнин, Вы прекрасный игрок. И если Вы бросите квиддич, то никогда… Никогда себе этого не простите. Рома кивнул. Илью тут же вышвырнуло из воспоминаний Черчесова и он оказался в Выручай-комнате, наблюдая за тем, как рябь в омуте памяти потихоньку пропадает. Дрожащими руками Илья достал из кармана брюк письмо и развернул его. Слёзы навернулись почти сразу же. Это был почерк Ромы. Его Ромы. «Илья, Я учусь на Гриффиндоре и должен быть отважным, как лев, но я не такой. Я не такой смелый, как все думают. Я просто Рома. Просто Рома, появившийся в Хогвартсе на год, и покинувший его весной. Я не сумел сказать тебе в глаза то, что решил написать. Я уезжаю. Уезжаю и знаю, что наши пути разошлись навсегда. Чёрт, я сейчас плачу и не совсем понимаю, почему. Почему я плачу? Потому что не хочу уезжать? Или потому люблю человека, который, кажется меня не любит. Который, кажется озабочен только своей победой. Неужели я плачу от того, что влюбился в того, кто любить не может? Не умеет. Да, я уже сказал тебе это. Говорил много раз. Но мне не стыдно сказать об этом ещё. Я люблю тебя, Илья Кутепов. И знаю, что всю свою жизнь, где бы я не был, что бы я не делал, и в каком бы паршивом настроении не пребывал, я буду любить тебя. Любить и вспоминать, как мне было хорошо с тобой. Я буду вспоминать, как мы ходили вместе на завтрак, как обнимались в общей гостиной, как целовались в Астрономической башне и как любили. Честно и открыто. Каждый любил, как умел. И ты тоже. Я знаю, что ты любил. Но так уж вышло. Ты думаешь, что победитель всегда получает всё. Но это не так. Мне жаль уезжать, но, надеюсь, ты понимаешь, что любые перемены в нашей жизни к лучшему. Сейчас я в Лондоне. Пишу это письмо в одном из недорогих мотелей, на коленке, ручкой, которую ты когда-то мне дал в самом начале нашей учёбы. Я вот-вот поеду в университет и попрошу взять тебя вместо меня. И ты должен там учиться. Потому что даже если бы я не уехал в Россию, я бы все равно пришёл к Черчесову и умолял на коленях взять тебя. Не знаю, заслуживаешь ли ты этого. Но я тебя люблю, а значит, верю, что заслуживаешь. Прощай, искать не нужно. Это был самый лучший год в моей жизни. Спасибо.Твой Рома».