***
В дверь позвонили. Дженифер, только что закрывшая окно металлическими ролетами, покосилась на часы. До официального начала работы было ещё полчаса, а она и так потратила всю ночь на пересчёт товара, надеясь хоть немного подремать перед приходом своего продавца. Устроившаяся на своём насесте Минни сонно ухнула и закрыла глаза, откровенно плюя на все человеческие разборки. Её не волновал обвал продаж или налоговые декларации, большую часть дня она предпочитала заниматься своими птичьими делами: спала, ела и иногда — зло зыркала на окружающих. И девушка спускала подобное. Эта белая сова, будучи откровенной эгоисткой в отношении любого существа, полностью захватила сердце Дженифер ещё в первый момент встречи. Теперь они были неразлучны и, хотя до полного взаимопонимания ещё как до Китая пешком, надежда на приручение с каждым днём только крепла. — Как твой коготь, родная? — положив руку на палку насеста совсем рядом с когтистой совиной лапой, ласково проворковала Дженифер. Птица вздыбила перья на груди и выразительно шикнула. Несмотря на то, что, скорее всего, на совином это значит «иди в задницу», девушка порадовалась даже таком ответу. — Я тоже считаю, что явиться в такую рань — верх невоспитанности. В дверь снова позвонили. На сей раз — протяжно и раздражающе-настойчиво. Дженифер глубоко вздохнула и поправила фартук — в лучшем случае это внезапно вспомнивший о нехватке корма взбалмошный хозяин привередливого питомца, в худшем… она подхватила стоящее у прилавка ружьё, чья тяжесть сразу же дала чувство безопасности. Мнимое, естественно, потому что даже с оружием в руках она никогда не будет знать, что всё будет в порядке, пока в жизни не появится готовый защищать сильный мужчина. Но это уже вряд ли случится: ей двадцать семь, а в доме порядка десятка самых разных животных, там просто негде притулиться ещё одному жильцу. Сова выразительно покосилась на дверь, в которую, не выдержав ожидания, застучали кулаком и Дженифер пришлось ускориться. Ей не нравилось расстраивать наглую птицу, которая в случае чего будет мстительно копошиться всю ночь, мешая спать. — Кто там? — довольно грубо гаркнула через дверь девушка и приоткрыла крохотный глазок, снаружи замаскированный под цветок. На улице напротив двери никого не оказалось, только ветер прогнал через зону видимости белый целлофановый пакет. — Кто там? — чисто для проформы повторила Дженифер и обернулась, услышав странный стрёкот: её птица, словно обезумев, металась по помещению, бросаясь в закрытые окна. — Эй, Минни, всё хорошо, ну чего ты! — попыталась успокоить своего питомца девушка. — Всё в порядке, вот увидишь, мы справимся с любой бедой! — бросив ружьё на пол, она принялась нащупывать спрятанный под столиком проводной телефон, надеясь, что клиника в такой час уже готова без предварительного звонка принять сложного пациента. — Алло! — почти прокричала она, когда на том конце раздался сонный голос дежурящей медсестры: — Это Дженнифер Альберта Радовски из зоомагазина «Волшебная Белая Сова», мы у вас в базе записаны как «Минни и Дженни»! Срочно нужна помощь, Минни летает по кругу и врезается в предметы! Да, я знаю, что надо звонить заранее и стараться записываться за сутки, но это действительно очень важно… За спиной раздался чёткий удар и, обернувшись, девушка увидела только открытую дверь и кучу перьев на полу…***
Весь день Ян был словно сам не свой. Мало того, что он почти час провёл, перекладывая с места на место вещи в чужой квартире, так ещё и после звонка из клиники не только не поспешил туда, но и вообще решил сегодня никуда не ходить. Вместо этого парень заперся изнутри и, упав на постель, подремал, словно наполняясь запахом исчезнувшей Анны. Её дух сросся с этими стенами, навсегда сделав светловолосый изящный облик частью дома. Найдя чудом сохранившуюся чашку, он провёл чудесные полчаса, рассматривая расположенную с другой стороны окна улицу и мечтая о том, что однажды хозяйка дома вернётся, привезя с собой все ценные мелочи, снова наполнив дом лёгкой суетой. Или нет. От одной мысли о том, что Анна решила порвать со старой жизнью, почему-то стало тоскливо. Поставив зазвонивший телефон на беззвучный, Ян уселся на целую с виду часть дивана и уставился в потолок. В левой дальнем углу расползлось рыжее пятно — видимо, последствия потопа, а рядом с лампой подсыхала крохотная красная капелька. Стоп. Красная капля. Кровь? Что, если это — человеческая кровь? Можно ли тогда считать её признаком того, что Анна не собиралась покидать дом, а сделала это под давлением, может — после побоев или огнестрельных ранений? Новая мысль заставила подорваться с места и навернуть несколько кругов по квартире. Не в состоянии найти себе места, Ян даже бросился проверять уцелевшие кухонные шкафчики в нелепой попытке найти ещё хоть какие-то доказательства, но обнаружил лишь сложенную пополам алюминиевую ложку и забытые — или специально оставленные — осколки суповой тарелки в углу под столом. Это навело на идею того, что Анна, вырвавшись из рук злоумышленников, непременно вернётся именно сюда, а значит — надо заняться восстановлением дома, первым делом починить замок…***
Если утром всё ещё выглядит просто подозрительно, то к полудню становится очевидно, что меня держат за дуру. Малейшее движение в сторону двери отслеживается, а все предложения отклоняются, хотя ещё вчера Гарри сам настоял на том, что пара часов на улице значительно помогают от проблем с нервами. То ли его медицинские взгляды успели кардинально поменяться за ночь, то ли — ситуация не настолько радужна, каковой её пытаются показать. А, так как сразу всю парочку прогнуть не получится — уже проверено, что они легко ускользают от прямых вопросов, бесконечно переспрашивая и в итоге замыкая диалог друг на друге, словно так и было задумано — я решаю избавить от любой её половины, чтобы устроить «допрос с пристрастием» для второй. А сделать это, к сожалению, не то что бы просто. — Обед навынос? — приподнимает бровь Себастьян и книга в его руках тихо скрипит, сжатая сильными пальцами. — А что тебя не устраивает в том меню, что есть тут? — он указывает глазами на небольшую брошюру отеля, где расписаны все блюда, которые «за небольшую плату любезно приготовит наша хозяйка». — Или хочешь прогуляться и ищешь повода? — Нет, я… — мозг кипит от идей, но, как назло, ни одна не подходит, так что приходится соображать на ходу. — Я всё ещё чувствую себя не слишком хорошо после вчерашнего срыва и подумала, что что-то знакомое могло бы помочь. А, так как выйти на улицу я пока не могу, потому что иногда начинаю беспричинно плакать, думала — кто-то из вас принесёт мне обед из Амбассадора… — Я могу! — тут же отозвался сидящий у окна Гарри. — Быстренько: только туда метнусь, закажу и сразу обратно! — Мы ещё не решили, — недовольно зашипел на него Себастьян и с хлопком закрыл книгу. Рассмотреть что именно он читал не удалось, хотя это с равной вероятностью могла быть как кулинарная энциклопедия, так и кровавый детектив про похищение бриллианта где-нибудь в Индии, а наше время всё пихают под одну обложку в надежде на прибыль. — И ты точно не пойдёшь никуда один! — О, я бы не хотела оставаться в одиночестве, — я повела плечами, а после — для пущего эффекта — обняла себя руками. По правде говоря, перспектива провести целый час, бродя от стены к стене, выглядела вообще не привлекательно. — И думала, что, может, кто-то останется здесь? Это ведь мою квартиру обчистили и разгромили, вряд ли обычная прогулка по улицам может быть особо опасна для кого-то из вас. Себастьян мрачно покосился на рыжего, который замер с отчаянной решимостью на лице. Их молчаливая перепалка проходила быстро: вот брюнет показательно нахмурился, а у его собеседника чуть дрогнули губы, вот они столкнулись взглядами, вот синхронно опустили брови… — Ладно, — кивнул Себастьян. — Можешь сходить. Но учти: туда-обратно, разными путями, и по дороге ни с кем не разговаривай. — Ой, да я мигом, ты даже не заметишь! — Ногами, — непонятно зачем шикнул брюнет и вдруг расслабился в кресле, словно растекаясь по его поверхности. — И, прошу тебя, будь осторожен, нам сейчас совсем не нужны дополнительные проблем. Через минуту, когда дверь за спиной громко хлопнула, я осторожно уселась напротив поморщившегося от излишне громкого звука парня и ради интереса коснулась закрытой книги. — Что ты читаешь? — Ещё как минимум сутки. — Что? — Ну, ты же на самом деле это хотела спросить, — пожал плечами Себастьян. — Давай не будем играть и прямо обсудим то, что волнует обоих: это нападение будет не единственным, я знаю, что подобные ребята всегда возвращаются. Есть вариант, что они снова придут к тебе. И, честно говоря, страшно даже представить, что случится, окажись ты дома. — Значит, мне… мне нельзя вернуться домой? — внутри похолодело от страха и я попыталась убедить себя, что дело именно в угрозе, а не том, как резко потемнели глаза собеседника. — Или… когда мне можно будет вернуться? — Не сегодня. И не завтра. Не знаю. Надо посмотреть, как поведёт себя полиция и тогда решить. Если они даже на первичный осмотр не придут, значит ты под колпаком и рано или поздно превратишься в очередной безымянный труп. Скажу честно: у меня нет желания хоронить тебя раньше шестидесяти, так что надо постараться не допустить смерти, поняла? — Д-да… Осознание нависшей над головой угрозы подействовало лучше ведра ледяной воды. Ещё секунду назад размышляя о том, что в идеале было бы прогуляться, я перестала вообще думать о выходе на улицы, а заодно — потеряла чувство безопасности, которое внезапно оказалось ложным. Словно почувствовав это, Себастьян тут же оказался рядом, сжал запястье своими мягкими пальцами, притянул к себе. — Тебе не стоит так пугаться, я со всем разберусь. Честное слово, никогда больше тебе не придётся возвращаться в разрушенный дом или убегать из родных мест. Можешь положиться на меня и доверить свою защиту. — Почему ты это делаешь? — Ты дорога мне. — И всё? — А ещё я просто должен знать, что с тобой всё хорошо. — Почему? — Потому что ты это ты, а я — это я? — он виновато улыбнулся. — Прости, у меня плохо получается говорить красивые слова. Просто верь мне, ладно? — Ты… я тебе нравлюсь? — Можно и так сказать. Только это… глубже. — Ты меня любишь? — Нет, — он машет головой и немного раздражённо хмурится, но сердце в груди делает кульбит, почему-то сладко ёкая. Одна мысль о том, что кто-то вроде Себастьяна может питать тёплые чувства ко мне, не одарённой особыми талантами или чертами… приятно греет. — Люди так любят давать всему дурацкие названия, обычно никак не связанные с действительностью… Это не любовь, понимаешь? Я хочу защитить тебя, уберечь от возможных смерти или боли, но это совсем не означает, что… — Ты поцеловал меня тогда. После свидания. — Прости. Это был порыв, который не удалось вовремя остановить. Повторись всё снова, я бы никогда… — Мне понравилось. Слова срываются с губ до того, как проходят через голову, поэтому в следующую секунду я краснею. Отчаянно хочется перемотать время назад, чтобы сказать что-то в тему или хотя бы промолчать, но это невозможно, и одно осознание того, что фраза уже сказана и это никак не изменить, заставляет покраснеть. Ну, а ещё то, как удивлённо смотрит Себастьян. — Ты дала мне по лицу за тот поцелуй. — Да, прости, — я прикусываю губу. — Всё случилось так внезапно и так быстро, у меня в голове была полная каша и тут ещё ты со своим поцелуем, а стена холодная и я испугалась, и… Тёплая ладонь ложится на щёку, оглаживая её и плавно подбираясь к губам. Осторожно касается нижней, чуть оттягивает её, открывая зубы, ласкает, пока глаза непрерывно следят за этим. Его язык скользит по губам, словно мысленно он снова меня поцеловал и от этого почему-то становится жарко. А, когда Себастьян тянется вперёд, оказываясь ближе, рой мыслей просто взрывается в голове, мешая на чём-либо сосредоточиться. «А вдруг от меня пахнет? А чем от меня может пахнуть? Что я вообще в последнее время ела? А зубы чистила? Когда я последний раз чистила зубы? Ещё дома? Ужас, вдруг он это заметил? Надо было пожевать жевачку сразу перед разговором, он наверняка заметил! И ещё руки дрожат! Почему дрожат чёртовы руки, это ведь обычный поцелуй, мы уже целовались, я и до него целовалась! Почему я вечно…» — Ты закрыла глаза? — насмешливо фыркает в губы парень и коротко чмокает, словно издеваясь. Я тут же поднимаю веки, хотя на самом деле понятия не имею как мои глаза оказались закрытыми. Я последнее время я вообще слабо представляю себе почему делаю многие вещи. — Так ты не против ещё одной попытки? — Что? — Хочу тебя поцеловать. Можно? Надо ответить, но я почему-то медлю. Так что он просто целует. И это похоже на ядерный взрыв внутри: органы плавятся, в пальцах взрываются целые брызги искр и голове бесконечное «боже-боже-боже». И чужие губы — такие мягкие, что невозможно удержаться от того, чтобы попробовать языком одну и убедиться, что их хозяин это позволит, как и обнять себя за спину, привлекая ещё ближе, без слов разрешая углубить поцелуй и сделать ещё слаще, ещё горячее, ещё… — Чёрт, — шипит Себастьян и отталкивает меня на другую сторону дивана. В голове блаженно пусто, только немного жалко, что всё уже кончилось. Но злиться на решившего остановиться парня не получается — у самой у меня ни за что бы не хватило сил его оттолкнуть. — Чёрт-чёрт-чёрт… Спустя секунду дверь распахивается, словно ей как следует наподдали ногой, и Гарри — весь красный от бега — начинает что-то радостно щебетать, воспринимая расположившегося в художественной позе с книгой — и когда только успел? — Себастьяна и задыхающуюся меня как безусловных слушателей. Он что-то вещает о дороге, о кучах людей, о сорвавшихся с поводка собаках, но вникнуть в его слова не получается. Проскользнув по поверхности дивана, я касаюсь кончиками пальцев колена Себастьяна и, когда тот удивлённо поднимает бровь, по-прежнему не отрываясь от книги, улыбаюсь. — …а ещё я принёс еду! — наконец заканчивает свой монолог рыжий. — Надо попить, срочно надо попить! Он скрывается в ванной и там сразу же начинает шуметь вода. Брошенные на пол пакеты сиротливо стоят у двери, намекая на необходимость разобрать контейнеры и фигурно расположить на столе. Но вместо этого я снова тянусь к Себастьяну и клюю в щёку. Иначе не получается: он поворачивается и перехватывает инициативу, правда — на весьма короткий промежуток времени, потому что потом отрывается от меня и непонятно зачем говорит: — Знаю, это странно звучит и выглядит, но… Гарри, он просто странный, потому и ведёт себя так суматошно. Ему тяжело в четырёх стенах. По характеру он скорее собака, чем кошка. Кошке проще находиться дома: она выбирает квартиру, хозяина и миску, после чего совершенно спокойно ходит на улицу раз в год и то — убедиться, как бы не появился новый претендент на «её человека». Собаке же нужно общение, она чахнет, когда вынуждена сохранять покой дольше двух минут. Так что ему с нами тяжело, мы оба слишком размеренны. — То есть — он не сумасшедший, а просто странный? — Ну, всего понемножку…***
— Ты не должен был этого делать, — извещает собирающий коробки из-под еды Гарри, стоит девушке скрыться в спальне. — Это слишком опасно, энергетическое взаимодействие видно издалека, а Басти знает тебя лично. — Я сам знаю, что можно, а что нельзя, — фыркает Себастьян и изображает безразличие. Просто потому, что признаться в том, что он вообще не понимает как так вышло, что они вообще начали целоваться — выше его сил. — Тебе стоило бы больше думать о том, как вести себя на улице. — Ммм? — Я услышал твой лай ещё от светофора. — Да? Прости. Я просто был так рад, что снова могу пробежаться… — Что ты знаешь о местных оборотнях? — Прости? — В городке были ещё такие же мы. По меньшей мере трое. Может — больше, я никогда особо не стремится общаться. Ты у нас более разговорчивый, так что может знаком с кем-то лично? — Я вообще тут чуть больше недели, откуда… — Гарри вдруг замолкает, словно что-то поняв. — А… так вот, что это был за зуд под кожей… — Значит, ты тоже чувствуешь? — Мне казалось, это просто блохи, — жмёт плечами рыжий. — И вообще, разве нам стоит о них беспокоиться? — Рад бы сказать, что мне наплевать, но, когда из города разом исчезает больше трёх животных-людей, это — показатель чего-то плохого. Стоит уехать как можно скорее. Пожалуй, вариант с Канзасом не так уж плох на фоне встречи с Басти и её многолетней ненавистью к себеподобным. Они замолкают, не желая разрушить момент. Гарри по-прежнему занят сваливанием остатков еды в один контейнер, а пустых коробок — в мусорный мешок, который кому-то из них предстоит вынести утром. Себастьян за неимением дела снова хватается за сигареты. Ему тяжело погружаться в собственную голову, ведь там прочно поселилась Анна: горячая, томительно-нежная под руками, и сама льнущая к губам. Что-то хоть как-то стряхнуть оцепенение, он трясёт головой в надежде избавиться от прилипшего образа раскинувшейся на кровати девушки, манящей его к себе. Не помогает. — Скоро выпадет снег и это сделает слабее все запахи. Себастьян поворачивается к устроившемуся на небольшом диванчике оппоненту и смиряет его подозрительным взглядом. Гарри отвечает ему таким же, только ещё с каплей раздражения: подобно Анне, он терпеть не может запах сигарет и всегда старается держаться подальше от курильщиков. А брюнет курит одну за одной вот уже почти полчаса. — Не думаю, что это поможет. — А привязавшийся запах табака, по-твоему, поможет? — фыркает рыжий. — Мы всё равно ходим по острию, с каждым днём приближаясь к своей кончине, ещё день-два и о побеге можно будет уже и не думать. К тому же, Анна пришла в себя. Сколько мы ещё сможем держать её в закрытом помещении, пичкая обещаниями и мелкими угрозами? — Столько, сколько нужно. Это для её же блага. — Ты не сможешь делать это вечно. Только не с ней. Да и не захочешь, поверь мне. Ведь стоит этой девушке стать несчастной и бум — мы с тобой в животных шкурах и уже не можем выразить своё несогласие. Ты лучше меня знаешь правила. — Правила, правила, правила… — качает головой Себастьян. Сигарета в его пальцах мелко дрожит от силы, с которой её сжимают. — Правила насчёт превращения, правила насчёт пребывания в шкуре животного, правила насчёт пребывая в шкуре и вне её одновременно… тебя ещё не достали бесконечные правила, которым надо подчиняться, если хочешь жить? — Каждый из нас однажды не подчинился правилам и именно поэтому мы сейчас здесь. Ты ведь помнишь: вечная жизнь и невозможность существовать без «своего» человека — это проклятие, наказание за то, что мы сотворили, а не награда за «хорошую службу». Мы прокляты: ты, я и даже твоя ненаглядная Басти, которая, видимо, совсем не переживает из-за необходимости периодически превращаться в животное. Кстати, она ведь кошка, да? — Пума. Огромная белая пума. — Ууу… — тянет Гарри и переворачивается на спину. Его острые коленки теперь указывают чётко на потолок, и Себастьян не может отделаться от мысли, что это очень даже смешно. Вот такой парень — рыжий, неказистый, с раскиданными по лицу веснушками и оленьими глазами — однажды может стать мужем Анны и её спутником по жизни, а он сможет лишь мурлыкать, устроившись у девушки на коленях, мысленно моля выгнать соперника прочь и всячески сдерживая себя от того, чтобы превратить хрупкое человеческое тело во вскрытый вдоль живота труп. — Выходит, она и в животной форме представляет опасность? — Да. Она опасна в любом виде. Плюс — даже в случае потери энергии не превращается полностью в зверя — обрастает частями, постепенно. Сначала руки становятся лапами, потом немного меняются ноги, следом нос и уши, затем — покрывается шерстью спина. — А ты её хорошо знаешь… — Мы много общались. — Только общались или… Себастьян молчит. Он отлично знает, на что намекает собеседник, но не спешит ни подтвердить его теории, ни опровергнуть. Что бы не было в прошлом, теперь это уже не важно. Анна — вот главная ценность, которую надо беречь. Что он и озвучивает замершему в ожидании ответа Гарри. — Мы легко сможем спрятать её где-нибудь далеко отсюда. Хотя бы в том же Канзасе. — Только если она согласится уехать… — А она не согласится, — озвучивает продолжение фразы рыжий. — Выходит, нам придётся избавиться от Басти, а не бежать. — Как ты себе это представляешь? — Ну, как-то же до этого её заточили в эту египетскую коробку, может и сейчас… — Она больше на это не купится. В прошлый раз получилось только потому, что она расслабилась и доверилась тому, кто её туда посадил. Боюсь, подобную ошибку Басти больше не совершит. — И кто это был? — Я.