Кот, который человек

Она молчит, смотрит жёлтыми глазами, чуть нахмурив лоб, и словно не веря, уточняет: — И что? Эта ваша «клиника» — место поломничества котов со всей округи? — Нет, но там каждый день появляется много разных животных. Если вы ищете кота, будет логичнее всего просто ждать его там, — Ян жмёт плечами, внутри у него всё мелко дрожит, но на фоне забравшегося под кожу ночного холодка это не так уж и заметно. Он играет в игру, правил которой не знает, и при этом отчаянно жаждет если не выиграть, то хотя бы не слишком разгромно проиграть. Поэтому вынужден делать вид, будто всё в порядке. Она ищет Себастьяна — в клинике он и правда оказывался довольно часто, тут всё честно. — Он был у нас меньше недели назад, может скоро снова явится. Бред. Какой же бред он несёт! Да, кот и правда посетил его чуть меньше недели назад, предупреждая что «подкинет животных», но они, терзаемые внутренними противоречиями, тогда ограничились тремя фразами. А ведь, наверное, стоило почаще разговаривать, чтобы не попасть сейчас в ситуацию, требующие неведомого и непонятного. Незнакомка покачивает головой, по-кошачьи, почти незаметно, но многократно видевший этот жест в исполнении соперника Ян отчётливо различает его на фоне остальных, человеческих. Она сомневается. Сейчас — вполне подходящий момент, чтобы попрощаться и уйти. — Я могу посадить где-нибудь в уголке, пока будете ждать, — сам себе удивляясь, говорит парень и прикусывает язык, заставляя собственный организм удержать привычное «вам там будут рады». — Если не хотите, то мне срочно надо бежать, потому что… — Почему же не хочу, хочу! Ян точно не знает, какого чёрта тащит эту сумасшедшую в клинику, но кроме варианта держать её под присмотром, другие в голову просто не приходит. Поэтому парень топает по покрытой ледком дороге в надежде на лучшее. Лучшее, как водится, случается со всеми вокруг, но только не с ним. Медсестра за стойкой почти не реагирует на крохотный дверной колокольчик, уютно посапывая лицом в тетрадь для записи. Я направляется к ней, но слышит недовольное ворчание за спиной и поворачивает к одному из кабинетов. Открывает дверь, пропуская гостью вперёд, и стягивает ледяную куртку. — Чай? Кофе? Воды? — Адрес кота, о котором мы говорили. — Простите? — Ты дашь мне адрес кота, и мы разойдёмся, оставив друг о друге лишь тёплые, добрые воспоминания, — она подходит ближе, поскрипывая пуховиком, растягивает губы в ухмылке, снова принимается играть когтями. — Или я могу убить тебя, потом — её, — палец указывает в сторону выхода. — А потом покопаюсь в ваших записях и, пусть и с трудом, но отыщу нужные данные. Я всё равно найду его, он не сможет прятаться в своём уютном логове вечно. — Он и не будет, — хмыкает Ян и тут же прикусывает язык. Но уже поздно: она оказывается совсем близко, хватает за воротник, прошивая ткань ногтями. Парень пятится назад, опрокидывая что-то, с недоумением замечая текущую по руке кровь, поскальзывается и лишь вцепившись в умывальник, осознаёт, что на него уже не напирают: гостья осталась у диванчика в углу, который сейчас с интересом обнюхивает. Ян вспоминает, что Себастьян всегда выбирает именно это место во время визитов, предпочитая порванный чьими-то когтями угол любому другому пространству. — Да, — говорит парень. — Он правда тут был. Но в ближайшее время я даже адреса его назвать не смогу. Потому что квартира его хо… его дом разрушен, разгромлен и покинут. Я как раз заходил к нему сегодня в гости, когда вы меня окликнули. — Не окликнула, а поймала, — её голос звучит глухо из-за того, что девушка говорит прямо в диван, не прекращая обнюхивать так понравившееся ей место. — Ты — странный человек, боишься и злишься одновременно. — Это называется «чувства». — Это называется «хорошая добыча». Много чувств — много энергии — много сил для обращения. Я в последнее время немного потратилась, а эти две добычи не дали достаточно для того, чтобы восполнить запасы. — «Две добычи»? — Ян заставляет себя замереть, не хватало ещё бежать куда-то на собственной территории. Это неправильно, недостойно. Пусть твой собеседник и пугает тебя до дрожи в костях, надо держаться с ним на равных. Так говорит его отец во время редких семейных ужинов. И раньше парень считал его главным авторитетом в таких делах, полагаясь на многолетний опыт. Но прямо сейчас Ян думает, что отец никогда не встречал человека, который бы на его глазах превращался в самое настоящее животное, и уж тем более — не пытался, едва стоя на ногах, сам себе зашивать раненую спину. Себастьян — это самое странное, невероятное и необъяснимое, с чем приходилось сталкиваться Яну, но в данный момент кот уже не кажется проблемой. Особенно на фоне новой знакомой, которая скалится и лёгким движением скидывает пуховик, выступая из него, словно из дорогой шубы. — Вам не будет холодно? — Коты не мёрзнут. «Включи грёбаный обогреватель, у меня сейчас пальцы сгибаться перестанут!» — капризно выдаёт память голосом Себастьяна, закутанного в три одеяла. Ян пытается не хихикать, сравнивая этих двух представителей «коварного семейства», но гостья всё равно замечает его веселье и недовольно вздёргивает бровь. По-кошачьи, надменно и гордо. — Тебе что-то кажется смешным? Парень смотрит на неё и давится смехом, потому что вдруг видит толстую белую кошку миссис Финли, которая при ожирении третьей степени попыталась залезть в узкую трубу и потом, когда её вытащили спасатели, вальяжно обмахивалась хвостом, смотря на его улыбки примерно с таким же выражением. Это «что тебе, мелкая тварь»? читается в глазах девушки и, учитывая её слегка потрёпанный вид, выглядит действительно смешно. — Вы похожи на кошку. — Я и есть кошка, — шипит девушка и опускается на диван, поджимая ноги по живот, складываясь почти пополам. — Лучше, чтобы те слова были правдой, иначе я найду способ сделать твою смерть очень долгой и очень болезненной. Будучи студентом-медиком с хорошим воображением, Ян знает как минимум пять способов этого «очень долго и очень болезненно», но принимает стратегическое решение держать их при себе. Просто для личного успокоения. Ну, мало ли что. — И когда он явится? — спрашивает она и голос, многократно отразившись от стен, становится почти громовым раскатом. Девушка морщится и уже гораздо тише повторяет: — Когда он явится? — Понятия не имею, — жмёт плечами парень. — При посещении клиники обычно звонят заранее. — Так позвони! — Клиенты звонят. Клиника набирает исключительно на домашний и исключительно в случаях срочной госпитализации. — Так почему бы тебе… — Я не могу позвонить. Их домашний телефон разбит, а мобильника у него нет. — И почему же? — Да потому что он кот! — Ян осекается, когда соображает, что постепенное повышение тона уже вывело его на откровенный крик. — И вообще, почему я должен что-то делать? Убей меня, убей тут всех, закопайся по самые брови в записи, которые ведутся через раз, потом найди адрес и надевайся туда, посмотрит на разгромленную квартиру, поброди себя осколков чужой жизни. А потом начинай сначала, но уже с нуля! — Может, я так и сделаю. — Так и сделай, мать твою, сколько ж мож… Чужие руки вцепляются голову сзади, заставляя Яна подняться на носочки, силясь не остаться без головы. Он переступает ногами, ища опоры и, скосив глаза, видит мелькнувшее в крохотном окошке под самым потолком знакомое лицо. Помощь? Сил сразу становится больше, парень рвётся в сторону, снося всё на своём пути, хватает подвернувшийся по руку скальпель и взмахивает им, слепо обороняясь. Внезапно оказавшаяся перед ним девушка шипит, хватается за лицо и открывает шею, в которую он, не совсем соображая, что делает, втыкает скальпель, зажав его в кулаке. И давит, стараясь если не убить, то покалечить достаточно, чтобы успеть уйти. Перед глазами стоит спина Себастьяна, украшенная шрамами и зашитыми крестиком глубокими рана, и она уже — спустя пару дней, абсолютно чистая. Если она восстанавливается с такой же скоростью, то придётся как минимум полгода провести на другом побережье, вздрагивая от каждого шороха. Но это всё равно лучше, чем смерть. Он давит и в какой-то момент скальпель выскальзывает из окровавленных — когда он вообще… а, когда чуть не рухнул! — погружаясь в чужое горло почти до половины, окрашивая всё вокруг стекающей по нему струйкой крови. Ян отступает, внимательно смотря за тем, как девушка заваливается на бок, а потом опускает взгляд на руки и… Ему надо бежать! Срочно! Прямо сейчас! Он закрывает дверь на оба замка, эгоистично пользуясь тем, что отец ещё год назад выдал ему ключи от всех помещений именно этой клиники, надеясь сделать сына её полноценным управляющим уже в районе третьего курса. По замыслу родителей он должен был спасать жизни, а не… Металл двери прогибается от мощного удара, но замки выдерживают. Разносящийся по коридору рык способен, кажется, разбудить даже мёртвого, но, проскакивая мимо спящей медсестры, Ян видит лишь безмятежную улыбку находящегося в царстве Морфея человека. Он хватает лежащую на краю стола руку, и та безвольно выпадает из ладони. Мертва? Под препаратами? А, не важно — он слышит глухой удар и устремляется к выходу, намереваясь в кратчайшие сроки добраться до станции и там уже может искать хоть до… Выстрел разносится по коридору внезапно. Он даже останавливается, на секунду предположив, что мелькнувший тогда в окошке Себастьян пристрелил чужачку до конца, но кто-то неприятно зло рычит и волосы на загривке встают дыбом. А потом дверь всё-таки выламывают вместе с куском стены. И парень, не помня себя, бросается на улицу, слыша завывания за спиной…

***

Гарри вылетает из переулка на улицу, уже зная, что его не просто рассекретили — вот-вот разотрут в порошок, и бросает дробовик подоспевшей Дейре. Она едва не роняет оружие, но потом всё-таки хватает его правильно и принимается перезаряжать. — Он сказал, у неё должно было не больше четырёх жизней, это максимум, но… — Сколько раз ты попал? — Один. — Всего один раз?! — Она двигалась! — Гарри запрыгивает на велосипед, который они час назад украли вместе с позволившей дотянуться до ставшего «огневой точкой» окошком стремянкой, и принимается довольно резво крутить педали. — То, что она вообще заглотила настолько примитивную наживку, стало чудом! — Будем надеяться — не последним на нашей памяти. Осталось всего три выстрела, это не много, но и не мало. — Я буду за тебя молиться, — кричит рыжий уже с другого конца улицы. — Лучше б ты за меня стрелял! — шипит Дейра и, положив дробовик на плечо, старательно целится. Кошка не должна быть сильно большой в размерах, потому что иначе не поместилась бы в ловушку, так что ростом они примерно одинаковы. Себастьян, обсуждая план, не говорил о том, что придётся стрелять дважды, но иного выхода сейчас нет: Гарри промазал, значит — в лучшем случае надо попасть в голову дважды, в худшем… Оружие слишком тяжёлое, его долго перезаряжать, но это — единственное, что удалось достать за столь короткий срок, так что жаловать бесполезно. Дейра прицеливается, стараясь хотя бы выглядеть уверенно, если уж таковой себя совершенно не чувствует. И, выждав, пока из-за угла покажется фигура в объёмных тряпках цвета хаки, нажимает на курок. От силы отдачи девушка валится на землю, трясёт головой, силясь прийти в себя, пытается перезарядить оружие, но, когда наводит резкость, видит стремительно приближающуюся фигуру, щедро истекающую кровью. И снова жмёт, надеясь на собственный глазомер и то, что дробовик не расплавился от первого выстрела. Не расплавился — кошка валится совсем рядом, по инерции распуская на кровавые клочки правую руку, но продолжает дёргаться, пытаясь подняться. — Чёрт! Кошка смеётся, происходящее её явно забавляет, но Дейра предпочитает не играть с огнём: она заставляет себя отползти и, поднявшись на качающиеся ноги, выскальзывает под фонарь, сразу же меняя направление движения. За спиной слышится хриплый смех и грохот брошенного в урну ружья помогает немного разрядить обстановку. Дейра обращается и, действуя максимально бесшумно, забивается в угол между непонятно почему выставленной напольной вывеской какого-то ресторана и сложенным пластмассовым столиком. Слыша приближающиеся шаги, она закрывает глаза и просто надеется на лучшее…

***

Себастьян врывается как раз в тот момент, когда я собиралась переодеться. И, словно не видя ничего вокруг, принимается швырять в сумку попадающиеся под руку вещи. — Надо уходит, — рычит он, наконец, поднимая глаза. — Почему ты голая? — Потому что… — Она на подходе! — Гарри появляется предсказуемо не вовремя, бьёт дверью по стене и захлопывает её, щёлкая замками. — Мы в заднице! Мы в полной заднице! — он на секунду меняется в лице, окинув взглядом открывшуюся ему картину, как-то растерянно заявляет «О, ты голая!» и тут же продолжает: — Они близко, она точно меня выследит, вот увидишь, это дело времени! — Сколько раз ты попал? — Один. — Всего один?! Ты ведь говорил, что умеешь… — Одно дело — стрелять по тарелочкам, и совсем другое — мечущейся в маленьком помещении кошке. Я попал в голову, но на этом удача кончилась. У меня было меньше десяти секунд на то, чтобы перезарядить и попробовать снова, но… — И ты не стал стрелять, да? — Да. Отдал Дейре дробовик и… — Что с ловушкой? — Валяется в фойе первого этажа! Но как ты себе вообще представляешь запихивание туда разозлённой кошки?! Она в бешенстве! — Действительно, чего это она? — скалится Себастьян. — Мы ведь всего лишь выстрелили в неё из дробовика, надеясь отправить на тот свет! — Я ненавижу тебя, ты в курсе? — О, шикарно! Из твоей ненависти можно стрелять? Ей можно кого-нибудь проткнуть? Потому что мне сейчас просто необходимо оружие! А ты отдал дробовик своей подружке! — Я не… — Анна, что ты, мать твою, стоишь?! У нас нет времени на сантименты! — Себастьян оказывается рядом, почти силой выдёргивая меня из простого наблюдения за разыгрывающимся представлением, ловко облачает в короткий халат и суёт в руки сумку. — Давай, у нас не так много… — Что происходит? — Тебе срочно надо уходить, понимаешь? Поднимайся вверх по лестнице и жди, пока за гостьей закроется дверь, потом спускайся, иди на станцию и садись в первый же поезд. Это важно: ни в коем случае не возвращайся домой, не пытайся связаться ни с кем из знакомых и не останавливайся, пока не уедешь минимум на пару сотен километров. — Но… — Я положил тебе достаточно денег, чтобы прожить первый год, потом придётся как-то приспосабливаться самой. Господи, почему всё так? — парень хватает меня, прижимая к груди, вынуждая снова проникнуться чужим теплом, мысленно поверив в безопасность. — Прости, что не вышло сказать тебе всё сразу! Правда, прости! У меня было столько дел, да и расстраивать не хотелось! За мной охотится человек из моего прошлого, она совершенно поехавшая и не останавливается перед человеческими жертвами! Скорее всего, убийства последних дней — дело её рук и… Я не могу отдать тебя, просто не в силах! Ты важна для меня, слышишь? Я не хочу причинять тебе вреда, никогда не хотел, даже если так и получалось… Он обнимает моё лицо руками, целует, мелко и исступлённо, смотрит в глаза, словно надеясь найти там ответ, но, скорее всего, видит лишь недоумение и капельку страха. — Знаю, тебе страшно, но это надо просто перебо… Что-то ударяет в дверь. А потом снова. Словно обладающий немыслимой силой человек решил добропорядочно постучать, прежде чем вынести к чертям преграду. Гарри резко бледнеет, хватает за руку, заставляя сделать несколько шагов к шкафу, которым мы за всё время проживания ни разу не пользовались, и заталкивая внутрь. — Что происходит? — успеваю выпалить я, прежде чем он захлопывает перед носом дверцы. Снаружи что-то происходит, явно не слишком приятное, и хочется одновременно и выскочить, чтобы стать полноценной участницей, и остаться внутри, под защитой плотного дерева, через которое практически не проникает звук, а единственный источник света — крохотная щелочка ключа — почти сразу накрывается какой-то тканью. — Кто-нибудь? — выдаю я шёпотом, так до конца и не решив, хочу привлечь внимание или остаться за кадром всего происходящего. Кто-то рычит, гулко и неприятно, от этого звука встают дыбом волосы на затылке, а пальцы начинают дрожать. В шкафу тесно и душно, чтобы хоть как-то успокоить себя, я принимаюсь копошиться под ногами и обнаруживаю пистолет. Откуда взялось в номере оружие, можно даже не спрашивать: Гарри будет смотреть огромными глазами, с десяток раз переспросит «пистолет?» и в конце так ничего и не скажет, а Себастьян… С ним у меня в последнее время так много непоняток, что одной меньше, одной больше — разницы почти никакой. Скрипит где-то совсем рядом стул, а потом на пол сыпятся куски. Я приникаю к единственному источнику хоть какой-то информации, но через плотную ткань не могу разглядеть ничего важного. А потом чьё-то тяжёлое тело ударяется о дверцу, снося не только ткань, но и — судя по звуку — огромную напольную вазу, настоящую гордость хозяйки отеля. В шкаф через крохотное отверстие проникает свет. Прильнув к дверной скважине, я прищуриваюсь и кое-как различаю силуэт Себастьяна, пытающегося сорвать белоснежные шторы. Подскочившая к нему фигура оказывается более ловкой: вздёргивает парня в воздух, пытаясь придушить в подвешенном состоянии. Стонет рядом со шкафом Гарри, поднимается на ноги и, перекрыв обзор, бросается вперёд, в его руках что-то острое — после того, как гостя бьют, он сгибается пополам, выпуская недодушенную жертву, и принимается кашлять. — Думаете, это меня убьёт? — хрипит фигура и в стремительно приходящих в норму интонациях я различаю глубокие нотки женского альта. Когда-то давно я сама мечтала о подобных обертонах, одновременно ласковых и злых, но в итоге стала обладательницей самого обычного голоса. — Вы — просто два идиота, не способных пораскинуть мозгами, вы были обречены ещё до наше встречи! А потом она неожиданно распрямляется и лёгким движением руки отправляет Гарри в полёт прямо через стекло окна. Тот вскрикивает, пытаясь схватиться за подоконник, но только режет пальцы осколками, исчезая из поля зрения. Я стараюсь не заплакать, хотя глазам уже горячо. От осознания, что только что погиб человек, долгое время поддерживающий меня и помогавший из всех своих небольших сил, становится горько и больно. И, нашарив пистолет снова, я ощупываю его пальцами. Не то чтобы у меня был большой опыт обращения с оружием, но этот пистолет, он… тяжёлый. И должен быть достаточным основанием для того, чтобы прекратить разборки между Себастьяном и незнакомкой до очередного смертоубийства. Потому что, хоть тот и доставляет множество проблем, пусть и оброс тайнами сильнее, чем старый пень — грибами, всё же он единственный дорогой мне человек. Ну, из тех, что остались в живых. Так что я обшариваю пистолет повторно и, примерившись рукой, набираю в грудь воздуха. А потом бью коленом в деревянную дверцу, собираясь выскочить «внезапным участником боя». Но ничего не происходит. Дверь не сдаётся. Я бью ещё раз, чисто чтоб проверить, но и тогда кроме лёгкой вибрации не получаю никакого результата. Видимо, создававший этот шкаф человек знал, насколько важна бывает одежда и решил максимально защитить своё нижнее бельё. А полсотни лет спустя ныне покойный рыжий парень, из самых лучших побуждений, спрятал в нём человека. И наверняка унёс с собой в могилу ключ от моего своеобразного «убежища». Через замочную скважину я вижу, как упирающегося Себастьяна снова хватают, подвешивая в воздух. Он дёргается, но с каждой секундой ощутимо слабеет. От ощущения собственной беспомощности я взмахиваю руками, случайно стуча пистолетом по деревянной дверце шкафа и замираю от громкости получившегося звука. Вместо со мной замирают и дерущиеся. Гостья поворачивается в сторону шкафа, поводит головой, будто прислушиваясь. Я думаю о том, что в принципе могу выстрелить и отсюда, главное — подманить противницу поближе, чтобы она пробившая шкаф пуля точно добралась до чужого тела. Откуда во мне это дикое желание убить другого человека, я не знаю. Да и не хочу знать, если честно. Главное — прямо сейчас, когда мне жизненно необходимо спустить курок, я в состоянии это сделать. Снова замахнувшись трясущимися руками, я коротко стукаю по дверце. Можно, конечно, просто дубасить по дереву, в надежде, что так всё случится быстрее, но… так я не хочу. Хочу плавно, медленно и осторожно. Красиво. От внезапности этой мысли меня передёргивает. Убить человека «красиво»? Что за чушь, откуда это вообще взялось в моей голове? Почему я не могу просто выстрелить и положиться в остальном на удачу и чужую глупость? — Человек, — уверенно произносит гостья и отбрасывает Себастьяна прочь, словно сломанную игрушку. Тот вяло шевелится, кажется, тянется к ней, но падает на четвереньки и странно хрипит. — Кот, — заключает незнакомка странно радостным голосом. — Неужели, ты снова совершил ту же ошибку, привязавшись к человеку? Ну что за дичь, в самом-то деле! — она хрипло смеётся, крайне неприятно, как мне кажется, и устремляется вперёд. — Пошёл вон, я хочу увидеть! — шипит она на бросившегося в ноги Себастьяна и пинает его в лицо. — Я хочу убедиться, что ты… Когда до шкафа остаётся от силы пара шагов, я нажимаю на курок. Меня дёргает и оглушает, я падаю, не в силах справиться с качающимся миром и запоздало осознавая, что стрелять в замкнутом пространстве было не самой хорошей идеей. «Акустика, мать её за ногу, как можно было не подумать об этом раньше?» — возникает в голове и это выглядит настоль же чужеродно, как и желание кого-нибудь убить. Красиво убить. Кое-как придя в себя, в снова прижимаюсь к своему «единственному окну в мир» и не нахожу глазами не Себастьяна, ни гостью. И стучу, снова, надеясь на чужую глупость и откровенную наивность. В ответ на звук от стены отделяется тёмный силуэт и невозможно сразу разобрать, кто передо мной: облачённая в мешковатую одежду фигура подходит всё ближе, но никак не даёт себя рассмотреть. И я решаю ждать. В конце концов, я под защитой тяжёлых дверец из плотного дерева, так чего мне бояться? Я обвожу свободной рукой пистолет, проверяя всё ли с ним в порядке. Тот ощущается, как и в прошлый раз. Вполне себе тяжёлым пистолетом. Дверца скрипит неожиданно, даже слишком, я вздрагиваю, вытягивая руку и выпускаю сразу две пули, смотря в испуганные глаза Себастьяна. Он хрипит, хватается за живот и падает, как подкошенный. Рык сбоку я воспринимаю как через плотно набитую в уши вату. Слишком громко, слишком неприятно, слишком резко. Она напрыгивает на меня, сходу вонзая когти в плечи, намереваясь задавить весом, опрокинуть и… Я выпускаю ещё четыре пули, в живот навалившейся на меня девушке. Она смотрит в глаза, не мигая, и жёлтые белки кажутся почти дьявольскими на фоне узких чёрных зрачков. — Я всё равно убью тебя, — срывает с губ вместе с каплями крови. Наверно, мне стоило ответить. Что-то пафосное, сильное, как в книгах или фильмах, когда герой собирается сделать последний, решающий удар. Вместо этого я закрываю глаза и давлю на курок до тех пор, пока вместо громогласного «воу» пистолет не начинает издавать глухие щелчки, извещая о закончившихся патронах. И только тогда откидываю её прочь, садясь. Уютная спальня, в которой я провела столько часов, пытаясь снова начать нормально чувствовать и думать, выглядит как после смерча. Что могло сломаться сломано, остальное — брошено, перевёрнуто и покалечено до почти полной неузнаваемости. Хрустят под ногами осколки вазы, когда я подхожу к окну, но шаги не мои. Я оборачиваюсь, машинально поднимая пистолет. — Не надо больше, — отведя ствол в сторону, шепчет Себастьян и обнимает за плечи, привычно согревая своим теплом. — Ты нас всех спасла. — Я выстрелила в тебя. — Ничего страшного. — Как это «ничего страшного», это ведь… — Анна… — он смотрит чуть насмешливо и настолько реально, что мне даже хочется верить в происходящее. В то, что я не бросилась вниз, не разбила голову и теперь не лежу на мостовой в луже крови, а… — Ну что за глупые мысли? — удивляется парень и касается губ, так легко и правильно, что хочется закричать. — Я в порядке, правда. Ты… ты меня повредила, довольно сильно, но этого недостаточно, чтобы меня окончательно убить, — он опускает глаза на расползающееся по рубашке в области живота кровавое пятно и странно морщится, почти раздражённо. — Чёрт, новую покупать! — Прости. — Плевать. Я люблю тебя, слышишь? И буду любить вечно, вне зависимости от того, что будет дальше, потому что… потому что просто не смогу иначе. Мы целуемся. Снова. Под кожей расползается жар, щёки горят, пистолет выскальзывает из руки и, кажется, всё в полном порядке. Потому что Себастьян рядом и он… — Ребята, если вы там закончили, можете уже снять меня с дерева?