***
К концу месяца Бакуго начал подвергаться атакам со стороны родителей. — Я разговаривала с тренером Тошинори, — первой в наступление пошла его мать. — Он сказал, что в последнее время ты перегружаешь себя и никого не хочешь слушать. — Много он знает, — огрызнулся Бакуго. Тренер не раз пытался подловить его в спортзале, чтобы вразумить, и до сих пор не был послан только из большого уважения. — Да уж побольше твоего, — Мицуки отвесила ему подзатыльник. — Во что ты вляпался на этот раз? — Оставь меня в покое, старуха, — прошипел Бакуго, потирая место удара. — Я по уши в учёбе, веду здоровый образ жизни, не доставляю хлопот — разве нормальные родители не должны радоваться? — А вот мне спокойнее, когда ты доставляешь хлопоты, Кацуки. Я же тебя знаю как облупленного. Чуть что случится — и ты переселяешься в спортзал, сбиваешь кулаки до крови, замыкаешься в себе. Прямо как сейчас. Проницательность матери не обрадовала Бакуго. Он в прямом смысле сбежал от разговора, заявив, что ему пора на пробежку. На следующий день против него использовали другую тактику. — Ты выглядишь бледным, — мягко заметил его отец. — Что тебя тревожит? — Это она тебя подослала? — проворчал Бакуго. — Не говори о матери в таком тоне, — Масару укоризненно посмотрел на сына. — Она волнуется, как и я. То, что ты сейчас делаешь, губит тебя. Как мы можем оставаться в стороне? Ругаться с отцом у Бакуго никогда толком не получалось, слишком уж неконфликтным тот был. Поэтому он просто отмахнулся и ушёл в свою комнату, где его ждали заваленный учебниками стол и молчаливый мобильник. Подобные атаки с одной стороны и глухая оборона с другой продолжались до дня, который оборотни называли Праздником осенней луны. Ежегодно в ночь октябрьского новолуния молодые оборотни устраивали сходку в ближайшем лесу, перевоплощались в животную форму и до рассвета увлеченно «выпускали пар». Некоторые понимали под этим сумасшедшие забеги между деревьями, другие — беспорядочное спаривание, о котором наутро принято было забывать, третьи выпускали пар с помощью жестоких драк с сородичами. Но все эти способы избавления от лишней энергии, доставлявшей оборотням определенные неудобства, объединяло общее название: Гонка. Этот обычай был таким древним, что даже самые старые жители района не помнили, откуда он взялся и что представлял собой изначально. Да и само название могло происходить как от «гоняться» — наперегонки или друг за другом, так и от слова «гон». Как бы то ни было, традицию поддерживали, хотя с каждым новым поколением в Гонке принимало участие всё меньше молодых оборотней. Многие семьи считали такие забавы пережитком прошлого, а то и вовсе оскорбительным приравниванием к животным, так как из-за влияния новолуния инстинкты волка доминировали над человеческим сознанием. К отказавшимся от старых традиций оборотням относились и родители Бакуго, поэтому сам он никогда Праздник осенней луны особым днём не считал и в Гонке не участвовал. Он даже не помнил об этом дне, пока не услышал оживленные разговоры однокурсников. Выйдя из университета, Бакуго тут же снова позабыл о глупой забаве и провёл несколько плодотворных часов на боксёрском ринге, прежде чем вернуться домой. Первым, кого он встретил дома, был отец. Тот привычно хлопотал на кухне и поприветствовал сына улыбкой, в которой было что-то, насторожившее Бакуго. — Пока тебя не было, заходил Эйджи-чан. — Вот радость-то, — саркастично отозвался Бакуго. Открыв холодильник, он начал осматривать полки в поисках того, чем можно было быстро восстановить силы перед погружением в пучину знаний. — Мы с ним выпили чаю и немного побеседовали. Плавная речь Масару был слишком уж плавной. Словно он ступал по минному полю. Бакуго захлопнул холодильник и прислонился к нему спиной, с мрачным видом сложил руки на груди. Этот пустоголовый трепач Киришима. Он точно что-то ляпнул. — Давай без предисловий, па, — устало попросил Бакуго. Если уж придется выслушивать нотации, то лучше закончить с этим побыстрее. — Эйджиро всего лишь намекнул, что ты встретил кого-то, и этот кто-то стал важным для тебя человеком, — деликатно начал его отец. «Человеком, как же, — подумал Бакуго. — Хотя будь Тодороки человеком, разве стало бы проще? Чёрта с два». — Но ты решил прекратить общение с ним, — продолжал Масару. — Эйджиро не назвал причину твоего решения, хотя я уверен, что он её знает. Вот и всё. Не стоит злиться на него, он просто переживает. Мы все очень обеспокоены, Кацуки. — И что ты хочешь от меня услышать? Я должен поплакаться у тебя на плече, что ли? — Бакуго скривился. — Чёрт, вы все меня конкретно достали. Всё никак не поймете, что это моё личное дело. Обеспокоены они! Беспокойтесь лучше о своих проблемах, — он раздосадованно покачал головой и уже собирался уйти с кухни, но голос отца догнал его на пороге. — Честно говоря, я удивлён. Остановившись, Бакуго вопросительно оглянулся через плечо. — С самого детства ты добивался любой поставленной цели, шёл напролом, невзирая на трудности, — сказал Масару непривычно твёрдым голосом. — Ты получал всё, что захочешь, и получал это исключительно благодаря своему усердию. Поэтому меня удивляет то, что мой сын добровольно отказывается от желаемого. Вот и всё, что я хотел сказать, — закончил он со своей обычной миролюбивой улыбкой. — Ужин будет готов через час. Поднявшись в свою комнату, Бакуго сел на кровать и долго смотрел в окно. Потом он достал из сумки мобильный и набрал номер Киришимы. — Понимаю, ты злишься, — зачастил тот вместо приветствия, — но дядюшка разговорит даже бывалого шпиона! — Я злюсь, но сейчас не об этом, — перебил Бакуго. — Ты же собираешься участвовать в вашей дебильной Гонке? Во сколько сбор? — Серьезно?! Ты правда пойдешь с нами? Бро, я приглашаю тебя каждый год, и ты каждый год посылаешь меня, а тут вдруг сам набиваешься за компанию. Бакуго заскрежетал зубами, но не стал цепляться к этому «набиваешься». Было не до того. Выслушав восторги соседа и узнав время сбора, он без прощаний сбросил вызов и небрежно швырнул мобильник на стол. Сегодня телефон ему не понадобится. Он надеялся, что несколько часов беготни по лесу на своих четырёх помогут прочистить голову. Бакуго было неприятно это признавать, но слова отца задели его. При видимой мягкости Масару умел безошибочно находить рычаги воздействия на людей и в плане психологии был не хуже опытного душеведа. Умиротворяющие беседы с ним оказались куда опаснее лобовых столкновений с Мицуки. Стоило потерять бдительность, и пожалуйста — Бакуго, хоть и совсем немного, но усомнился в правильности своего решения.***
Участники Гонки собирались с двух сторон небольшой рощицы, перетекающей в старый лес — парни с одной стороны, девушки с другой. Такое разделение также являлось традицией, хотя оборотни не стеснялись наготы, предшествующей смене облика. В их сообществе обнаженное тело не считалось чем-то перманентно эротичным или интимным. Поэтому необходимость раздеваться на глазах у нескольких десятков сородичей никого не смущала. Даже Бакуго, впервые участвовавший в подобном ритуале, не испытывал дискомфорта, когда прилюдно стягивал с себя одежду. Раздевающиеся рядом с ним Киришима и Каминари, чья семья тоже была верна старым традициям, возбужденно переговаривались. — Планируешь сегодня оторваться с кем-нибудь? — спросил Каминари, подразумевая сексуальный способ «выпустить пар». Киришима интенсивно замотал головой. — Буду бегать, пока не свалюсь от усталости и не усну где-нибудь под кустом, — с фальшивой беззаботностью выпалил он. — Оу, — проницательный Каминари хитро улыбнулся и толкнул его плечом. — Неужели у кого-то выгорело на групповом свидании? Натужно рассмеявшись, Киришима сделал вид, что сосредоточен на развязывании шнурков. От его голого торса исходил едва заметный пар, как и от каждого из собравшихся у рощи. Лёгкий морозец, необычный для конца октября, разгорячённых трансформацией оборотней нисколько не напрягал. — Свидания тут ни при чём, — сказал он себе под нос. — Мы просто общаемся. Бакуго, слушавший их болтовню краем уха, фыркнул. Он тоже в тот раз сказал, что они с Тодороки «общаются», хотя на деле всё зашло намного дальше простого общения. Увёртки Киришимы были шиты белыми нитками. Бакуго знал, что несмотря на повышенную коммуникабельность и тактильность, за которую назойливого соседа частенько хотелось прибить, тот смущался, когда дело доходило до романтики. Групповые свидания, куда Киришима бегал с маниакальной регулярностью, привлекали его по большей части возможностью повеселиться в компании интересных ребят. Конечно, разовым сексом он не пренебрегал. И нынешнее его поведение свидетельствовало о том, что он запал на кого-то. Сделав такой вывод, Бакуго окончательно потерял интерес к разговору. Его чужая личная жизнь не волновала. Главное, чтобы Киришима не прибежал плакаться соседу, когда его сольют, как это бывало уже не раз. — Закончили трепаться, подружки? Тогда погнали, — он прервал попытки Каминари выспросить подробности о новом романтическом интересе Киришимы. Бакуго уже снял с себя всю одежду и теперь стоял, выпрямившись во весь рост. Он чувствовал, как тело охватывает дрожь, предзнаменующая трансформацию. Повернув голову, он посмотрел на колышущиеся верхушки молодых деревьев. Часть оборотней уже ушла в лес. Гонка началась.***
Глазами волка мир виделся иначе. Чуть темнее цвета, чуть резче контуры, намного шире и дальше область обзора. Бакуго нёсся сквозь череду деревьев, боковым зрением выхватывая из темноты силуэты других волков, заполонивших лес, словно неуправляемая армия. В океане звуков, сопровождавших Гонку, слышалась и ярость, и восторг, и похоть. Каждый избавлялся от накопившегося за год напряжения как умел и как хотел. Обилие запахов и ощущений пьянило. Все чувства как будто выкрутили на максимум, а мысли оказались вытеснены из головы цунами голых инстинктов. Бакуго всё набирал и набирал скорость, обгоняя сородичей. Сначала он просто бежал, не имея определенного курса — то строго по прямой, то резко уходя в сторону, лишь бы оторваться от своей шумной компании. Ему не хотелось ни драться, ни спариваться, ни сшибать телом деревья, как делали некоторые встретившиеся ему оборотни. Дав волю своей волчьей части, он всё сильнее углублялся в чащу леса. В какой-то момент лес неожиданно кончился, и он очутился на шоссе. Песочно-бежевый волк настороженно принюхался, затем огляделся. Местность казалась незнакомой. Он двинулся вдоль обочины, оставаясь в тени деревьев и провожая взглядом редкие машины, проносившиеся по дороге.