Сто дней в Детройте

Русреал АУ Григорий чувствовал себя отвратительно. Он внезапно оказался выброшен с поезда собственной жизни и теперь бессмысленно и жалко сидел на пыльной земле, тупо уставясь на горизонт, где исчезал состав, пока не превратился в клубок дыма, а потом и вовсе исчез. На последней, во всех смыслах, миссии, Григорию оторвало обе ноги и теперь он, на инвалидной коляске, отвлечённо наблюдал за тем, как Руслан собирает все его личные вещи со стола и методично складывает в объёмную картонную коробку.  — Откуда такая забота, — Рыков даже не потрудился придать своему голосу вопросительную интонацию, хотя, на самом деле, у него не было сил.  — Вы мой напарник… — Руслан тут же осёкся. Григорий уже не был его напарником. Больше он не будет работать в полиции. Никогда. Потому что не позволит «присобачить сраные ходули». Потому что не примет протезы. Потому что убьёт себя, и Руслан знает это. Он _чувствует_. Это невозможно объяснить, андроид не в состоянии понять, откуда вообще взял эту информацию. Знает, и всё тут. Не в курсе только, как помочь. — Я просто хочу что-то сделать для вас. Григорию неприятно это обращение на «вы», хотя он знает, почему Руслан теперь так говорит. Не из-за того, что хочет отгородится, и без этого ясно, что дни его сочтены. Он провалил задание, его отправят на деактивацию. Правду говорят, чем выше заберёшься, тем больнее ударишься, когда упадёшь. Такая невероятная модель и столь же ошеломляющий провал — не распознать смертника и не обезвредить его, в результате угробив двух полицейских. Поправочка, трёх, ведь Григорий не собирался задерживаться в этом мире надолго. Стол кажется осиротевшим, но Григорий знает — уже завтра за ним будет сидеть новый сотрудник. Как будто Рыкова совсем здесь не было. Он выезжает из участка в тишине, слышны только поскрипывания колёс по натёртому до блеска полу. Руслан бледной тенью движется за ним, мягко ступая ровным шагом. Он прижимает к себе коробку с немногочисленными пожитками Григория так же бережно, как и его самого, когда выносил к медикам. Коробка была по размеру практически такой же, как и следователь с оторванными ногами, торчащими наружу костями и свисающими ошмётками мышц и кожи. На улице солнечно, неспящая даже ночью Москва кипит жизнью, ездят машины, люди спешат по своим делам. Никто не обращает внимания на Григория. Раз уж тем, с которыми Рыков проработал больше десяти лет, нет до него никакого дела, с чего другим беспокоится? Руслан без слов отдаёт Григорию коробку, ставит её к нему на колени.  — И даже не проводишь меня, — не то, чтобы Григорий обижался. Ему теперь всё равно.  — Нам в разные стороны, — будто оправдывается андроид. Рыков добирается до дома своим ходом, и пусть это отнимает прилично времени, зато он поспевает к закату. Устроившись перед окном, он смотрит, как солнце, оставляя кровавый след, медленно умирает.  — Конец может быть красивый, — Григорий растягивает губы в улыбке, но получается как-то не так. Потому что внутри у него, верно, ничего не осталось. Всё он отдал полиции — нервы, здоровье. Только вот одну вещь он тайком сумел умыкнуть, пистолет. С одним единственным патроном. Григорий задумчиво крутил барабан, отрешённо наблюдая за его вращением. Наконец он остановился, поднёс оружие к виску.  — Сектор «приз». Выстрел пугает всех соседей.