Сто дней в Детройте

Human + college AU  — Я тебе соврал, Гэвин. Вернее, не так. Я просто пошутил, понимаешь? Я тебя не люблю. Это всё розыгрыш. Гэвин стоял на школьном дворе, за зданием. Под опавшим, совершенно голым клёном и смотрел на Ричарда, который говорил какую-то ерунду. Как так — соврал? Все эти три с половиной месяца были не по правде? То есть, вот эти все признания в любви, забавные прозвища, разговоры до позднего вечера — это всё неправда?  — Ты чего такое говоришь? — Гэвин низко опустил голову, уставляясь на потертые носки кроссовок, он всё лето в них ходил, а потом и осень. Надо бы, наверное, уже переходить на зимнюю одежду, потому что ступни мёрзнут. И сам Гэвин как будто заморожен изнутри, словно в груди у него открыта морозилка. Она замораживает все внутренности: сердце, лёгкие, добирается до горла и в глотке першит из-за снежинок, они тают на глазах, превращаясь в стену слёз.  — Я говорю, как есть, — Ричард серьёзно смотрит на однокурсника, поправляет на плечах лямки рюкзака. На поле играют в футбол, в неподвижном воздухе раздаётся «Я открыт!» и «Пас давай!». А потом: «Куда ты бьёшь?!», «Пенальти!», «Эээ, не честно!». Там движение и жизнь, под лучами холодного ноябрьского солнца всё идёт своим чередом. А тут, за колледжем, сумрачно и Гэвин разваливается на куски.  — Ты сам подумай, ну, — Андерсон хмурится, ему некомфортно стоять здесь, смотреть на сгорбленную фигуру Гэвина. За воротами колледжа его ждёт Коннор, который приехал на отцовской машине. Он сигналил уже два раза, ещё один — и Ричарду придётся добираться домой своим ходом. — Кто на тебя посмотрит? У тебя самооценка ниже плинтуса, выглядишь, как бомжара в этой косухе. Да ещё и шрам у тебя на пол-лица. Короче, я пошёл. Ричард пнул ногой кучу опавших листьев, что-то пробормотал себе под нос и быстрым шагом направился туда, где светило солнце. Гэвин остался один. Он не знал, сколько простоял вот так, ноги его совсем не слушались, он будто одеревенел. Кажется, прошла целая вечность, но Гэвин не двигался. Внутри всё было холодное, мёртвое. Всё его существо застыло, скованное вечной мерзлотой. Он не помнил, как шёл домой, как открывал дверь подъезда и поднимался в квартиру. Никого не было. Брат был на работе, мать тоже. Гэвин, не раздеваясь, прошёл в ванную, открыл шкафчик и достал аптечку. *** На улице уже зажглись фонари, когда Элайджа вышел с последней пары. Остановившись возле ворот предприятия, он достал телефон и набрал брата, собираясь спросить, не надо ли купить что-нибудь из продуктов. — Как всегда! — раздражённо фыркнул он, а потом позвонил матери. — Мам, Гэв опять трубку не берёт, блин! Чего-нибудь купить пожевать? Уже купила? Супер, я скоро! Лора как раз стояла возле дверей квартиры, пытаясь отыскать ключи. Она звонила в звонок, но Гэвин не отозвался, хотя она была уверена, что он уже вернулся из колледжа. Зайдя домой, женщина раздражённо цокнула языком: на полу виднелись следы кроссовок.  — Гэвин, сколько раз просила, не ходи в обуви по дому! Лора, стянув с себя ботильоны, отнесла пакеты с продуктами на кухню.  — Ты бы хоть помыл за собой! — продолжала возмущаться она, направляясь в комнату к младшему сыну. — Ну, Гэвин, чего молчишь? Она зашла в полутемную комнату, освещаемую только рассеянным светом уличных фонарей, щуря глаза в попытках хоть что-то разглядеть. На кровати виднелась фигура Гэвина, он лежал, раскинув руки, так что одна из них свисала с края постели. Лора быстро подошла к сыну.  — Ты чего так рано уснул, заболел? — обеспокоено спросила она, дотрагиваясь до его плеча. Рука наткнулась на что-то прохладное. Лора, недоумевая, включила ночник и вопль застрял у неё в глотке. Гэвин, вывернув голову под неестественным углом, смотрел в потолок невидящим взглядом и не было в нём ничего, кроме боли.