Ребенок
2 сентября 2019 г. в 13:52
Диаваль нашел фей за пару часов. Стоило ему закрыть глаза и отгородиться от навязчивых мыслей, как след магии развернулся перед ним. Его поражало, как все местные жители несведущи в магическом искусстве. В этом королевстве была целая резервация магических существ, несколько заброшенных замков, выстроенных волшебниками (Диаваль подозревал, что и королевский дворец тоже имеет волшебный фундамент), взрослая крылатая фея, наводящая ужас на правящую семью, и при этом не было ни одного человека, который бы хоть что-то смыслил в магии. Вот и сейчас он летел по следу фей, даже не сильно стараясь его обнаружить, — он просто чувствовал его, и, конечно, Малефисента тоже справилась бы без труда. Но он сделает это за нее, хочется иметь в запасе что-нибудь хорошее в противовес новости о стреле.
Чутье привело его в деревушку, расположенную на нейтральной территории между Болотами и землей короля. Заброшенный, но еще крепкий домик, куда феи привезли Аврору, по сути, был хутором — до деревни было не более получаса ходьбы. Ощутимое, хоть и неумелое волшебство, должно было отпугнуть слишком любопытных местных крестьян. Для него же магия здесь была как сигнальный костер. Вот теперь можно было возвращаться с докладом.
Малефисента выслушала его рассказ о нападении довольно отстраненно и оживилась, только узнав, что ему известно местоположение Авроры. Кажется, близость объекта проклятия заинтересовала фею. Она следовала за ним по лесу, не прячась, вышагивая между деревьями как на прогулке. Он немного замедлился перед самым домиком, но и здесь Малефисента не сочла необходимым прятаться и сразу подошла к низкому окошку. За ним скрывалась колыбелька Авроры. Фея уставилась на младенца:
— Она такая уродливая, что почти вызывает жалость.
Аврора отреагировала на такую характеристику младенческой беззубой улыбкой. Малефисента оскалилась в ответ, но малышка, кажется, совсем не обиделась. Фея посмотрела на девочку еще раз:
— Я ненавижу тебя, чудище.
Удивительно, но они у вернулись проведать чудище вечером. Малефисента ловко устроилась в зарослях напротив домика, Диаваль присел рядом. Отсюда открывался хороший вид на двор, где в данный момент суетились все обитатели хутора. Всегда спокойная малышка в этот раз оглашала округу такими криками, что если бы не волшебство, разлитое вокруг домика, сюда сбежалась бы половина ближайшей деревни. Такая перемена в поведении Авроры пришлась Диавалю не по душе — зарождавшееся умиление от такого крика испарилось без следа. Малефисента смотрела на происходящее сначала с недоумением, а затем и вовсе отвернулась, зажав уши руками.
— Она умрет с голоду, пока эти трое присматривают за ней. Пытаются накормить младенца морковкой! — провозгласила Малефисента. — Я вижу человеческого младенца третий раз и все же могу понять, что для такой пищи у него нет зубов.
Суждения феи были как всегда бескомпромиссны, но он уже начинал привыкать.
— Надо подкормить зверюшку, а то она так перепугает пол-леса. Помнишь, у нас на Болотах Лунный цветок, белые продолговатые соцветия с нектаром? Отнеси ей ночью, заодно проверим не отрава ли это для людей.
Судя по тому, как малышка вечером ухватилась за бутон обеими ручонками, цветок можно было считать пригодным в пищу для отпрысков человека, и, удивительно, Диаваль не был до конца уверен хорошая это новость для Малефисенты или плохая. Ворон задумчиво покачал люльку лапкой. Он не понимал Малефисенту. Сотворив свое ужасное проклятье, явно причинив боль королю и вновь обратив его внимание на себя, она как будто не была довольна. Вместо того, чтобы проводить время на Болотах, укрепляя их и заслуженно отдыхая, фея суетилась вокруг пр’оклятой дочери своего врага, жизнь которой и так висит на волоске, судя по умениям ее нянек. Он покачал головой — дурацкая привычка, начинает вести себя как человек, — подхватил бутон и полетел в сторону Болот.
Уже ночью, отчитываясь о своей миссии Малефисенте, он задал ей вопрос на удачу:
— Скажи, ты собираешься приглядывать за малышкой вплоть до шестнадцатилетия, потому что боишься, что она умрет раньше, и тогда твое проклятие не произведет должного эффекта?
Малефисента подняла одну бровь, щелкнула пальцами и превратила его в ворона.
Утром он проснулся человеком. Превращение было настолько незаметным, что даже не разбудило его. Он почти задохнулся от гнева: с одной стороны, его оскорбляло настолько бесцеремонное заочное решение Малефисенты, с другой, что все произошло настолько безболезненно: «Значит может же, когда хочет! — возмущался он, поднимаясь на ноги. — Я бы проснулся от боли превращения, я бы проснулся от падения… Но нет, когда ей надо, она легко справляется без сопутствующего ущерба». Не то чтобы превращение было настолько невыносимым теперь — примерно, как если бы его на секунду опустили в кипяток, а затем вытащили без всякого следа ожога, — но оно было неприятным, особенно его неизбежность.
Диаваль посмотрел на свои руки: длинные пальцы, короткие слабые человеческие ногти. Его ненависть к Малефисенте в этот момент была абсолютной. Она перешла все границы. Хотя они и не договаривались, как конкретно будет происходить их общение, но ему казалось, что за год они привыкли к определенному порядку: он ворон, которого она обращает в человека только для краткой беседы, а затем возвращает ему привычное тело.
Однако сейчас она совершила превращение без объяснений, не глядя ему в глаза. Одно дело быть слугой, помощником, и другое — просто средством для решения чьих-то проблем, кажется, для Малефисенты этой разницы просто не существовало.
Диаваль потянулся. Тело ломило. Он засыпал на любимой ветке над троном Малефисенты, а проснулся у корней на земле. Человеческое тело будто не было приспособлено для отдыха: слишком большое, слишком мягкое, слишком требовательное. Он не привык уделять себе так много внимания. Он вообще всегда считал, что единственное для чего облик человека подходил идеально — выражение эмоций, и снова в этом убедился, когда подошедшая Малефисента считала всю гамму его чувств как из открытой книги:
— Недоволен. Обиделся. Даже не стараешься это скрыть.
Сама Малефисента, конечно, умела скрывать все, что угодно.
— Это самоуправство, Малефисента. Я не ветка и не камень, чтобы превращать меня во все, что твоей душе угодно, не предупредив.
— Почему? Ведь я превращу тебя в любом случае, когда и во что захочу, если будет надо. Просто решила не тратить зря время.
Диаваль посмотрел на нее снизу вверх: желтые глаза Малефисенты были прозрачными как вода, они не отражали ни мысли, ни чувства. Он отвернулся:
— Хотя бы небольшая иллюзия партнерства пошла бы нам на пользу, дорогая госпожа, — он привлек на помощь маску иронии, фея явно не понимала его. — Ты ведь ценишь меня в том числе за интеллект, не правда ли? Давай не будем им пренебрегать.
Он немного повертел головой, разминая шею. Глупое тело, так много мышц, чтобы затечь, и ничего, чтобы летать. Он уже почти пришел в себя. Холодная отстраненность Малефисенты привела его в чувства. Это был первый настолько длинный обмен репликами за последний год, и он сразу же убедился, что спорить с ней бесполезно.
— Крылья. Мне нужны твои крылья, а не интеллект, — сказала Малефисента тоном, каким напоминают непреложные истины. — И теперь они нужны мне здесь, а не в замке, — продолжила она. — Не думаю, что ты будешь много летать в ближайшее время. Глупый или умный, мертвый ворон мне точно не нужен.
Кто-то мог бы посчитать это проявлением заботы. Рассуждая здраво, Диаваль видел в действиях хозяйки ее обычную логику и расчет, а в минуты отчаяния горячо проклинал ее. Кажется, если бы он сидел в клетке в кабинете какого-нибудь тупого дворянина, охочего до диковинок, он бы и тогда чувствовал себя свободнее. Проклятое тело было как изощренная тюрьма, отрубившая привычные чувства, возможности и восприятие мира.
К тому же теперь он почти все время сопровождал Малефисенту. Она же почти весь день проводила рядом с домиком Авроры. Они выходили в ежедневный дозор утром и покидали знакомое убежище вечером, когда малышка засыпала под крышей. Только здесь, вблизи девочки, Малефисента превращала его в ворона. Одурев от радости родного тела и знакомых ощущений, он несся к Авроре и развлекал ее изо всех своих птичьих сил. Малышка заливалась, глядя как он разбрасывает вокруг нее листочки и лепестки, засыпала, когда он качал ее люльку по вечерам, а когда она начала пробовать вставать, именно он крепко держал ветку, служившую ей опорой. В общем, он делал все, что мог из того списка милых занятий, которым бесконечно готовы предаваться мамы и нежные няньки младенцев. И, как он с каждым днем все больше-больше осознавал, в которых хотела бы участвовать сама Малефисента.
Няньки Авроры — цветочные феи — были от природы существами безалаберными и несерьезными, но и добрыми тоже. Постепенно они привыкли правильно обращаться с малышкой и перестали кормить ее морковкой и пауками. Немало этому поспособствовала книжка об уходе за детьми, которая, оказывается, была припрятана в вещах Авроры. Найдя этот бесценный источник мудрости, феи наконец-то разобрались как ухаживать за младенцем. То ли это был ее природный характер, то ли волшебство всех фей, приложивших руку к ее судьбе в день крестин, сложилось таким удачным образом, но Аврора росла прекрасным ребенком. Очаровательная как весенний день, всегда с улыбкой на губах, ее невозможно было не любить.
Девочка вызывала в нем симпатию покладистостью и добротой, но что его действительно развлекало среди нехитрых обязанностей няньки — мысли о Малефисенте. Она была по-настоящему интересным объектом для наблюдения, и теперь, когда они были почти неразлучны, он получил возможность узнать ее получше.
Еще занимаясь разведкой и летая к замку и обратно каждый день, он много думал о Малефисенте. Его занимала ее связь со Стефаном. Он даже порасспрашивал об этом на Болотах. Местные боялись людей, не покидали своей территории и тщательно охраняли ее от пришельцев, так что присутствие единственного человека за все это время, конечно, было для них настоящим потрясением. Никто другой не осмелился бы провести кого-то в топи, каждый был бы подвергнут порицанию, но только не Малефисента. Она была совсем ребенком, когда встретила Стефана и в глазах волшебного народца оставалась такой же и теперь. Ей прощались симпатии и капризы, плохое настроение и обиды. Даже отпор, который крылатая фея дала почившему королю, не изменила ее статуса в глазах местных: она всегда была особенной, всегда приглядывала за ними, она такой и осталась, хоть и выросла на несколько десятков сантиметров. Даже теперь она для них дитя, разочарованное, злое и очень опасное, но все же дитя.
Он понимал и Стефана, которому приглянулась дружелюбная атмосфера топей и необычная подружка, но он не мог разгадать Малефисенты: ее дружок был совершенно невыразительным городским пареньком. Не особенно умным, не очень красивым, без особенных талантов. Пожалуй, только его честолюбие было поистине выдающимся. Его желание вырваться из своей усредненности было размером с целое королевство.
Наблюдая теперь, как Малефисента день за днем проводит рядом с Авророй, следит за ней, даже спасает (без энтузиазма, но все же), он, кажется, начал догадываться: фея ничего не понимала в людях. Она не понимала, почему люди ведут себя, так как ведут, какие у них привязанности, слабости, желания. Она не осознавала ценности семьи, денег, власти, любви. Человеческая логика такая прихотливая, запутанная и такая понятная абсолютно всем обычным людям, была недоступна ей.
Так же как некому было научить ее, как вести себя с людьми, или хотя бы предупредить держаться от них подальше, точно так же никто не научил ее пользоваться магией. Природная смекалка и талант не могли заменить обучение, Малефисента не понимала, как она творит чары, она не знала, откуда берет силу, часто перебарщивала, а иногда не могла сделать чего-то банальное, на что были способны ученики чародеев уже после года занятий. Например, обладая действительно большим потенциалом, она даже не думала, что могла бы научиться левитации и обходиться без крыльев. Не могла она и отрастить новые. Точно так же она ошиблась и с проклятием: ни один волшебник не наложил бы чары, которые невозможно снять, он оставил бы выход, лазейку, условие, чтобы все вернуть назад, потому что понимал бы, с чем имеет дело. Но Малефисента не знала, она была талантливой самоучкой.
Диаваль много наблюдал за ее волшебством и вывел несколько правил: она не могла совершать кардинальные превращения объектов, то есть не смогла бы сделать из камня яблоко. Она не терпела металла, но хорошо обращалась с деревом. Она могла управлять стихиями, но у нее уходило много сил на это. Она не нуждалась в пище, пока могла возвращаться на Болота каждый день. В основном она использовала силу, чтобы изменить размер каких-либо предметов, превращать их в смежные, исцелять что-либо или добавлять новые свойства. По сути, она была воплощением Болот, их продолжение, необработанной стихией без правил и логики, как ураган или шторм.
Диаваль иногда представлял, кем могла бы стать Малефисента, будь у нее хотя бы базовый учебник магии, но на Болотах не было ни одной книги, кроме потрепанного томика «Легенд кристальной пещеры» — сборника северного фольклора с картинками.
Годы наблюдений за Малефисентой помогли ему лучше понять ее: он видел границы ее магии, он предсказывал изменения ее настроения, он узнал все, что смог, о ее родителях у обитателей Болот, но, собирая ее портрет в своей голове, он раз за разом чувствовал нестыковку, логическую ошибку, и ему потребовалось немало часов, чтобы понять, что эта ошибка — он сам.