***
Расколоть можно что угодно. Изничтожить жизнь, влитую в сверкающий камень, и не задуматься; чуть надавить, видя испуганные глаза, полные отчаяния, и не жалеть. Кварцы, Лазуриты, Перидоты, Жемчуга, Бериллы, Висмуты… хрупкие самоцветы — хлипкие жизни, быстротечное существование, слабая форма. Расколоть можно что угодно: просто сжать между пальцев, приложить немного силы. Лишь Алмазы, уникальные в своём существовании, нерушимы и вечны. Горькие слёзы, что текут из лазурных глаз, вечны так же, как жизнь их обладательницы, им нет конца и края. Жёлтый Алмаз не смеет позволить себе такую вольность, как сгинуть в плену собственных эмоций, — не в тот момент, когда Голубая так нуждается в её плече, когда отчаянно жмётся и рыдает взахлёб, не желая никого слушать, не желая успокаиваться — лишь тонуть в собственном горе. Она обещает, что сегодня последний день, когда сестра видит её такой — беспомощной, слабой, невыносимо уязвимой. Она плачет, заставляя Жёлтую лить слёзы вместе с ней, и шепчет, что скоро прекратит. На завтрашний день назначен суд над всеми Розовыми Кварцами и самоцветами, заподозренными в предательстве, и Голубая должна там быть: это её долг, её обязанность как Алмаза. Будет ли этот суд предвзят, или она возьмёт себя в руки — Жёлтой всё равно. У неё есть свои дела. Они хорошо знают друг друга долгие тысячелетия, но подобное горе случается с ними впервые: Жёлтая впервые видит Голубую настолько отчаявшейся, а Голубая впервые видит в глазах Жёлтой такую ненависть. Голубая желает помнить, тонуть в омуте своих эмоций; Жёлтая — забыть, и не просто забыть: она желает стереть всё, что было связано с Розовой. — Это ведь неправильно, ты понимаешь? — тихо спрашивает Голубая, но на то, чтобы останавливать Жёлтую, у неё не осталось сил. В ответ та прижимает к себе сестру ещё крепче и целует её в висок. — Это же её колония… — продолжает Алмаз, прикрыв глаза. Жёлтая всё молчит, уверенная, что Голубая прекрасно понимает без слов. Это колония Розовой, и поэтому она не заберёт её. Она просто сотрёт эту проклятую планету со звёздных карт.***
Как-то раз Жёлтая сказала ей: «Ты несёшь ответственность за своих самоцветов, и сейчас ты слишком мала для такой ответственности». Розовая сделала вид, что не слышала слов старшей сестры. Она никогда не призналась бы ей, что любила слушать её советы, каким бы занудным голосом та их ни произносила. Жемчужина смотрит на Розу и мнётся, не решаясь что-либо произнести, уже несколько дней. Вместо неё рядом присаживается Гранат. — Ты не виновата, — говорит она, но вины не убавилось ни на грамм. Роза продолжает смотреть в одну точку, и перед глазами её стоит та самая тысяча разбросанных по полю осколков. Остатки самоцветов, за которых она несла ответственность. — И ты сделала всё правильно. Нужно жить дальше. Нужно то, нужно это. Розовой надоело слово «нужно», она боролась не за него. — Мы отвоевали эту планету, в конце концов, — усмехается Гранат, глядя вдаль. — Благодаря тебе. Роза и сама не сдерживает нервного смешка. — Но другие больше не увидят этого. — Это видим мы, — осмеливается вмешаться Жемчуг. — И мы ведь… выжили. Они выжили, но блеск осколков перед глазами не угасает. Роза глубоко вздыхает, выдавливает из себя вымученную улыбку. Надо жить дальше и двигаться вперёд. Принять прошлое, но продолжать жить. Рано или поздно она вернётся на то поле — когда будет готова, когда прекратит давить тяжесть в груди.***
Почему всё вышло именно так? Почему её Алмаз, относившийся к своим подчинённым с добротой и пониманием, расколота, а Жёлтый Алмаз — жестокий, расчётливый полководец — продолжает править и не считаться со своими самоцветами? Почему Голубая по-прежнему восседает на своём троне и выносит очередной неутешительный приговор, а Розовая, готовая прощать даже самые ужасные ошибки, сейчас не более чем воспоминание? Голубая подаёт знак рукой, и Аметист, стоящую перед ней, уводят, а Яшме говорят встать на её место. Жемчужина зачитывает досье, предполагаемые обвинения, Цирконы судорожно роются в своих файлах. Она поднимает осторожный взгляд на Голубого Алмаза, но видит лишь нижнюю половину лица: судья предпочла скрыть глаза, накинув капюшон. Внутри становится как-то тоскливо, и Яшма не понимает, почему. Она лишь мельком слушает Цирконов, которые почти не спорят и даже приходят к относительному согласию, Жемчужину, которая изредка что-то отвечает на их вопросы; Яшма до сих пор пытается ответить для себя на вопрос «Почему?» и единственный ответ, который приходит ей в голову: «Потому что Розовая была недостаточно строга». Потому что Розовая не показывала свою силу и власть так, как делали другие Алмазы. Она не устрашала, не давила авторитетом. — Невиновна, — звучит вердикт Голубого Алмаза. — Яшма. — Да, мой Алмаз? — на автомате отзывается самоцвет. — Отныне ты будешь служить Жёлтому Алмазу, — и вновь знакомый жест, после которого её уводят. Родной мир уважает только силу. Нет смысла заискивать. Сила и власть — вот что на самом деле важно для выживания. Розовая была слабой и погибла, но Яшма не повторит ошибок своего Алмаза: она будет сражаться, сражаться и доказывать остальным, чего она стоит.***
Раньше Жёлтая считала, что их объединяет Белая, затем — Голубая, и только сейчас она понимает, что у них нет какого-то одного объединяющего зерна: они все часть единого целого, все они — идеально подходящие друг другу детали, которые вместе создают гармонию. Стоит одному винтику покинуть механизм — и всё рушится буквально на глазах. Это она не уберегла Розовую, слишком смягчилась под влиянием сестёр, позволила эмоциям одержать верх, и вот к чему всё привело. Даже Белая стала мрачнее бескрайних просторов космоса, и приближаться к ней в таком состоянии становилось вдвойне страшней. Никто из разбитых на Земле самоцветов и близко не заслуживает пощады, а у Жёлтой как раз давно валяется интересный проект, в котором пригодятся столь бесполезные осколки. Голубая не останавливает её, но всё, чего она просит — это сохранить Зоопарк, созданный для Розовой, и Розовых Кварцев. Они приходят к этому маленькому компромиссу от безысходности: Жёлтой необходимо выплеснуть ярость, которая мешает ей рационально мыслить, а Голубой всего лишь нужно место, где она сможет предаваться своему горю в полной мере. От их былой целостности остаётся лишь иллюзия: Белая связывается с ними только через свою Жемчужину, Голубая всё чаще старается остаться одна, а Жёлтая фанатично проводит чистку рядов в своих армиях. Всё рушится только потому, что их осталось трое.***
Сначала Роза улыбается через силу, затем напоминает себе, что она всё ещё остаётся лидером Кристальных самоцветов, и негоже это — столько тосковать, на неё ведь смотрят Гранат и Жемчуг. По всей Земле разбросаны покорёженные самоцветы и их осколки, и потому работы ещё немерено. Роза возвращается на то самое поле, которое встречает её клубникой небывалых размеров и форм, что абсолютно не укладывается в её голове: в воспоминаниях это место охвачено огнём, болью, оно сверкало тысячами осколков, а сейчас цветёт невероятной красотой органической жизни. За последние десятки лет она впервые смеётся — искренне, от души, ловя на себе удивлённые взгляды соратниц. — Вы только посмотрите, — указывает она на поле. — Земля — удивительное место… Гранат смотрит немного потерянно, Жемчуг неловко улыбается, а Роза продолжает хохотать. Земля — удивительное место: здесь постоянно всё меняется, подстраивается под окружающую среду, не даёт так просто себя поглотить. Прошлое, каким бы болезненным оно ни было, преобразуется в прекрасное настоящее; цветущая клубника по-прежнему напоминает о том, что здесь произошло, потому что Роза знает: клубника растёт только на богатых минеральных почвах, а здесь всё буквально пропитано самоцветами. Забывать о том, что произошло, нельзя. Роза будет помнить: и Снежинку, и Кружевной Агат, и Висмут, перед которой ей до сих пор стыдно, и многих других, но эти воспоминания не должны мешать наслаждаться тем, что она имеет сейчас. Её сёстры когда-нибудь научатся улыбаться без неё, однако Розовая слишком устала бороться за эту улыбку. Она хочет улыбаться сейчас, хочет делать всё, что пожелает, и не быть запертой в мрачной башне. Если для этого ей навсегда придётся остаться Розой Кварц — она останется. И будет жить так, как сама хочет.***
За спиной перешёптываются, мерзко обсуждают идеальную Яшму, у которой раскололи Алмаз; вслух обвинения не произносят, но Яшма ощущает на своей коже несмываемый позор. Такая идеальная — и так облажалась. Новая форма сдавливает грудь; жёлтый ромб ощущается чужеродным настолько, что хочется вырвать его из груди, и принадлежность другому Алмазу до сих пор не укладывается в голове. Яшма помнит, как столкнулась на поле битвы с Розой Кварц, как рвалась в бой, как столкнулась с ней взглядом: у Розы чуть расширились глаза при виде её, но атаку она отразила мастерски. Её техника боя была в принципе впечатляющей настолько, что Яшма жалеет о том, что столь хороший самоцвет возглавил столь нелепое восстание. Но Роза Кварц — не причина всех бед. Причина в инакомыслии, а на месте Розы мог оказаться кто угодно. Следует искоренять причину, а не следствия. Следует ставить на место слишком много возомнивших о себе самоцветов с самого начала. Радостно смеющиеся Аметисты, которых определили в Зоопарк Розового Алмаза, вызывают лишь презрение и раздражение: почему-то они рады такой лёгкой службе, рады тому, что их не раскололи. Такие простые и недалёкие, что становится тошно. Яшма не умеет так и потому злится: на Аметистов, на своего Алмаза, на себя, в конце концов. Розовый Алмаз по-прежнему улыбается ей в воспоминаниях, а Яшма упорно стирает её образ из головы, кидает его в самый уголок сознания. Так она ничего не добьётся. Розовый Алмаз учила радоваться жизни, радоваться факту своего существования, но все её учения перечеркнули раскол и предательство. Её Алмаз ошибалась, твердит себе Яшма. Аметисты, которые смеются после раскола своего Алмаза, — ничтожества; она не хочет иметь с ними ничего общего. Она хочет стереть пятно позора на своей чести за то, что появилась не в то время, не у того Алмаза, не на той планете. Шёпот за спиной давно прекратился, но Яшма продолжает слышать отголоски осуждения со стороны других самоцветов, которые звучат теперь только в её голове.***
Розовая редко плакала и иногда видела, как плачет Голубая. Плакала ли когда-нибудь Жёлтая в своей жизни, она не знает, но твёрдо уверена, что та никогда не призналась бы в этом. Розовая восхищалась Жёлтой больше, чем Голубой, и в этом она тоже никогда не признается. Жёлтая излучает силу, власть, могущество; её боятся и почитают, однако Голубая учила, что уважения и подчинения можно добиться не только силой, и не стоит всегда смотреть на Жёлтую как на пример для подражания. В такие моменты Розовая хмурила бровки и смущённо говорила, что она и не смотрит: Жёлтая бесчувственна и холодна — кто вообще хочет быть на неё похожей? Голубая смеялась своим восхитительным добрым смехом, а Жёлтая лишь безразлично фыркала. Иногда она скучает по сёстрам. Иногда это заставляет её лить слёзы. Иногда — совсем редко — приступы необоснованной грусти застают врасплох, но Розовая всегда старается остаться наедине в таких случаях. Сегодня свидетелем её невольной печали стал старый лев. Животные не глупые, они многое понимают — именно это уяснила для себя Роза, пробыв на Земле так долго. Лев кладёт свою голову ей на колени, щекочет гривой кожу, и она улыбается сквозь слёзы. Он слишком стар, ходит уже вне прайда, ему недолго осталось. Цикличность органической жизни вгоняет в тоску до тех пор, пока к ней не привыкнешь, пока не примешь её. Роза старается не плакать просто так, потому что её слёзы — единственное, что способно излечить треснутых самоцветов, но сейчас можно: сейчас на Земле остались лишь повреждённые самоцветы, а она не знает, как им помочь. Здесь её слёзы бессильны. Лев на коленях замирает, не двигается долгое время, и Роза с сожалением понимает, что его время истекло. Она смахивает слезу, в последний раз гладит гриву, которая от одного её прикосновения начинает окрашиваться в розовый. Лев поворачивает голову, глупо моргает глазами, глядя на Розу, и та поражённо смотрит на него в ответ. Рука проваливается в гриву, Роза теряется ещё сильнее. Лев недовольно фыркает. Даже помереть спокойно не дали.***
Голубая Жемчужина скользит по водной глади, поднимает вверх свою изящную ножку, красиво выгибается, бросает мимолётный взгляд на Голубого Алмаза. Продолжает вальсировать, и в полутьме изредка блестят капли воды, шелестит в тишине прозрачная юбка. — Ты красива, как и всегда, Жемчуг, — шепчет Голубая, протягивая руку к прислужнице, и та покорно запрыгивает на ладонь. — Твои танцы завораживают. — Спасибо, мой Алмаз. Жемчужине хочется сказать гораздо больше, чем это сухое «спасибо, мой Алмаз», но она не произносит больше не слова. Алмазу не нужны огромные оды о том, как она счастлива танцевать для неё, как сильно её радует возможность быть полезной. Из глаз с ромбовидным зрачком льются слёзы, заставляя Жемчуг чувствовать привычную тоску по Розовому Алмазу. Она позволяет себе вольность: приподнимает юбку, тянется к щекам хозяйки и стирает хотя бы малую часть её горьких слёз. Жемчужине вдруг приходит в голову странный вопрос: «Что случилось с Розовым Жемчугом?» Невозможно вообразить горе от потери своего Алмаза, тем более для Жемчужины. Скорее всего, её осколки валяются сейчас где-то на Земле, и Голубая не хочет думать, что Розовая вполне могла пойти на самораскол. Жемчужные слёзы вторят Алмазным. Руки, сжимающие ткань юбки, дрожат; Жемчужина опускает их и отводит взгляд. — Тоже скучаешь по ней? — очень тихо спрашивает Алмаз, и та слабо кивает. Голубая относится к ней мягче, чем к другим самоцветам, но она не злоупотребляет этим. — Станцуй мне ещё раз, Жемчуг. Прислужница спрыгивает с чужих рук на водную гладь. Она готова танцевать для Алмаза вечность, если потребуется, точно так же, как и остальные Жемчужины. Она готова расколоть свой камень, если так потребует Алмаз. Она готова совершить что угодно, если Алмаз захочет, и жизни без своей хозяйки не представляет. Точно так же она не представляет, что может испытывать Жемчужина, потерявшая свой Алмаз.***
Поводов отвлечься от мыслей о Розовой у Жёлтой появляется предостаточно. На Землю было потрачено слишком много ресурсов, которые теперь безвозвратно потеряны; несколько сотен самоцветов Родного мира попали под повреждающий луч, не успев эвакуироваться. Вложения в Землю абсолютно не оправдали себя. Алмаз просматривает отчёты и таблицы; вокруг мелькают бесчисленные графики и диаграммы. Если продолжать делать самоцветы по старой схеме, получится неэффективно. Богатых ресурсами планет в зоне досягаемости пока нет, а рапорты разведчиков удивительно пусты. Жёлтой крайне не нравится сложившаяся ситуация, из которой она видит только один выход: намеренно создавать неполноценных самоцветов до тех пор, пока они не найдут хорошую планету. Она направляет все необходимые файлы Белой, подпирает голову рукой и глубоко задумывается. Можно делать несовершенных самоцветов и улучшать их при помощи технологий, но насколько это оправданно? Не хватало ещё подстраиваться под каждого самоцвета отдельно. На глаза ложатся чьи-то ладони — впрочем, Жёлтой даже гадать не нужно, чьи именно. На лице невольно расцветает улыбка. — И чего ты хочешь этим добиться? — Работа погубит тебя, драгоценная. — Брось, я всего лишь… — Всего лишь не вылезаешь отсюда уже два месяца. — Ты же не вылезала из Зоопарка целый месяц, — парирует Жёлтая и тут же прикусывает себе язык. Не следует упоминать вещи, связанные с Розовой, в разговоре с Голубой. Однако та не обращает на это внимания и целует сестру в щёку. — Именно, и раз уж я вылезла из Зоопарка, то и ты вылезешь из своей диспетчерской. Жёлтую уверенно поднимают с кресла и ведут за собой. У Голубой хорошее настроение — весьма редкое явление в последнее время. На панели мелькает сообщение от Белой, которое прочтётся, видимо, позже. — И куда ты меня ведёшь? — Гулять, — беззаботно отвечает Голубая. — По моей колонии или по твоей, мне всё равно.