Они хотели жить вечно

— Зачем ты приехал? Джеймс — растрёпанный, заспанный, в мятой рубахе и торопливо наброшенном на нее пиджаке. Курит у задней двери, распахнутой в еще хмурый, до конца не проснувшийся сад — неприветливый, холодный и мокрый. И кто бы подумал, что сейчас — разгар лета? Хотя, здесь всегда туман, всегда сыро, промозгло. Сириус передергивает зябко плечами. Ему всегда почему-то казалось, что Джеймс — это солнце. Его персональное, личное солнце. Которое греет и возрождает. Которое безжалостно сжигает дотла. — Мы вроде как дружим уже столько лет, — улыбки, даже кривой, как-то совсем не выходит. Ему бы сейчас сигарету — вонючую магловскую дрянь. Вот только свои остались в сумке, которую бросил где-то в прихожей, а просить что-то у Джеймса... Ну нет. Он ведь и секунды не выдержит, от одного касания сорвется. А Джеймс ведь прав от и до — ему в родовом поместье Поттеров просто не место. Вот Лили, наверное, сейчас где-то здесь. Может быть, в спальне. Хотя, учитывая происхождение и взгляды родителей Джимми... — Дружим, — повторяет Поттер как эхо. Дым от его сигареты окутывает их двоих с головой. Или это туман, что прокрался из сада, растекся, заполнил собой все углы?.. — Мы дружим, конечно. Как там Лунатик? Сириус кашляет нервно в кулак. Джеймс кусает себя за губу и про Питера не говорит не единого слова. Как будто его и не было вовсе. В их школе, в их компании, в их жизни. И в кровати у Блэка после... После всего. — Не знаю. Сам же можешь узнать. По Англии совы свободно летают. — Да. Совы. Их разговор похож на какую-то пытку молчанием или попытку ступать босиком в темноте по плитам холодного пола, усеянного мелким острым стеклом. Все ступни изрежешь до мяса, нет, до кости, как ни пытайся соблюдать осторожность. Это лето перед последним классом в Хогвартсе. Их ждут экзамены и новая взрослая жизнь. Это лето — последняя попытка исправить то, что исправить нельзя. Слишком сложно, неправильно. Больно. — Лили с тобой? — ее имя... имя этой отважной славной девчонки на вкус словно смерть. — У родителей в Коукворте, — Джеймс затягивается и неловко опускает глаза. Виновато. — Ты хотя бы скажи — почему? — просит Сириус. Мерлин, так жалко. Почему после всех наших дней и ночей, наших планов и клятв ты просто выбрал ее? Перечеркнул, отказался. Поттер ловким щелчком отправляет окурок вглубь сада. Тот повисает на мокром кусте, зацепившись за изогнутую, как коготь, колючку. Такие пышным цветом растут под кожей, внутри. Втыкаются в легкие и давно дырявое сердце при каждом движении. — Бродяга, — нежно-нежно, до комка и до боли. — Не надо. Ты знаешь, что я давно бы ответил, если бы он был у меня. Этот клятый ответ. — Все понятно, Сохатый. Ладно, ты тут не кисни... — Уходишь? — На поезд надо успеть. Джеймс задирает в удивлении брови, но почему-то не смеет спросить. Что, аппарацию уже отменили? Или это какой-то очередной дурацкий обет? Между ними никогда ничего не будет как раньше. Ничего. Никогда. Сириус быстрым движением лохматит волосы, перехватывает взгляд, полный горькой тоски. "Бродяга, патлы-то отрастил, что у девчонки. Хочешь, косы тебе буду плести?.." — Ладно, Джим. Увидимся в школе. — До встречи, Бродяга. Нет, он не идет его проводить. Он закрывает глаза, вытаскивая еще одну сигарету. А ведь еще год назад он совсем не курил и на Блэка бесконечно ворчал за эту дурную привычку, получал в ответ: "Ладно, мамочка. Может, хватит брюзжать"? И пропахшие никотином горькие губы так пленительно-сладко жались к губам. Еще год назад. Всего год. Целый год.