Витражи из крыльев фейри

Удрал, не разбирая дороги, добежал почти до земли, пока успокоился. Подкинул червякам новой листвы, несколько упавших плодов, пускай полакомятся. И сообразил что неплохо было бы вернуться. Дрожь от «приятного» уже отпустила, только непонятное ощущение лёгкости и странного воодушевления гуляло по телу. И стыда. В его семье никому в голову бы не пришло так интимно касаться незнакомца. А этот ещё и губами… Дженсен покраснел и встряхнулся, понимая, что ещё немного и снова возбудится. Подпихнув створку из коры, он оставил червяков наслаждаться вкусняшками и пошёл наверх. Сомневался что сможет нормально говорить с незнакомцем, но лучше быть поблизости. Все инстинкты зудели — нельзя поворачиваться к нему спиной. В верхнем дупле с разбитым витражом уже никого не было. Видимо, чужак уполз искать себе место поуютнее продуваемого ветрами зала. Дженсен взялся разбирать порушенное. Уцелело мало. Крылья были разбиты и переломаны, а некоторые сектора раскрошены до таких частей, что даже узор из них не выложить, только раскрошить ещё мельче и присыпать пол ради блеска. Он снимал и перекладывал оставшиеся фрагменты как леший на душу положит, голова была занята другим. Звон сторожевой нити привёл немного в чувство, и Дженсен побежал смотреть кто роется в кладовой. Скользнул вниз по натянутым нитям, затормозил у складок коры, точно, крышка сдвинута, а внутри копается… Ну, кто же ещё? Омега, завидев его, сжался, подставил спину. Не в первый раз, видимо, поперек хребта белело несколько шрамов. Дженсен онемел на секунду, инстинкты вопили: «Чужак! Жрёт запасы!» А внизу живота искрилось ярким клубком тепло от случайного удовольствия и грело ожиданием будущего, манило и обещало ещё. Не-одиночество. Чужак понял настороженное молчание по-своему, уронил и тут же подхватил вяленую ягоду, свернулся комочком, тоскливо прошептал: — Мне холодно и есть хочу. Нельзя? Возбуждение, тлевшее в животе, почему-то отдалось пожаром на щеках. Неправильно, невозможно оставить парня до лета, трогать его как пару, получать от него приятное и одновременно видеть в нём чужака, следить, выдавать еду строго по счёту. Смущение раскалило кожу. Сделать выбор оказалось легко. До стыдного просто. Это нечестная сделка, но после приятного ему не выдержать весной, теперь не до паучих. Со вздохом он поднял и отряхнул от пыли и стружек перепуганного насмерть омегу. Немного пыльцы помогли оттереть поймавшую за ногу паутину. Дженсен присыпал ещё — на стопы и кисти рук, чтобы не прилип на остальные ловушки. Отодвинул от себя сладкий кусочек, который омега уже вознамерился вернуть. — Ешь спокойно, выбирай что больше нравится. Но не ходи без меня. Я всё тебе покажу, если хочешь. Но в первый раз не ходи один, здесь капканов расставлено… Омега недоверчиво разглядывал его сквозь густую чёлку. Всё ждал подвоха. И не напрасно, в общем-то. Дженсен окинул взглядом запасы. Мда. Плодами он особо не увлекался. Высыхая, они становились приторно сладкими, есть невозможно, но ещё более ароматными. Некоторые он раскладывал возле кровати, чтобы вкусно было спать. Но вот чтобы всю зиму ими питаться — на это не рассчитывал. Не хватит. Всего-то одно крошечное дупло заполнил, и поблизости есть ещё парочка с прошлогодними запасами. И позапрошлогодними, совсем уж каменной твёрдости. Более старые он давно отнёс червякам. Да уж… — Я не рассчитывал на тебя. Если ты не можешь есть мясо, не ешь много, это единственный запас. Я отсюда брать не буду, но и тебе может не хватить до весны. Сам же сказал — заснуть на зиму не сумеешь. Дженсен расстроился. Умей он предвидеть, забросил бы к лешему витражи, насобирал бы побольше плодов, забил кладовые орехами, а себе насушил мушатины… Но что теперь злиться, он не провидец. Чужак облизнул липкие пальцы, вдохнул случайно пыльцу и расчихался. Дженсен одёрнул себя, не чужак. — Я Дженсен, а тебя как звать? Омега? Тот снова уронил вкусный кусок и отчаянно замотал головой. Но словно бы стеснялся или боялся назвать имя. Потом решился. — Я Джаред. Кормилица говорила, что меня должны были назвать Джаредом, так приказала мать, — он набрал воздуха и пустился в пространные рассуждения, в которых Дженсен запутался уже через пару минут, но так и не понял, почему Джареда не звали Джаредом, если его мать так сказала. Что же такое омега он тоже не прояснил. — Стой! — Дженсен выставил вперёд ладонь. Иначе болтовню было не унять, а понимать столько слов сразу он почему-то отвык, да и мысли о приятном отвлекали, пока он смотрел на шевеления губ омеги. Прослушает что-нибудь и будет потом неловко. А про того, кто будет с ним зимовать, Дженсен собирался узнать всё. — Я понял, ты — Джаред. А теперь — ешь! Джаред не выглядел расстроенным. Облизнул пальцы, вздохнул, видимо, в его глазах запасы скромными не казались. — Спасибо. Меня никогда так вкусно не кормили. Янтарно просвечивающий кусочек, который, взбреди Дженсену помучить себя сладким, он проглотил бы в один присест, омега объедал уже долгое время, явно наслаждаясь каждым укусом и подолгу рассасывая крошки на языке. И странно вздрагивал, когда ловил на себе взгляды, будто Дженсен ни разрешил только что ему брать любую еду. Он присмотрелся к найдёнышу. Худющий, насколько мог судить Дженсен, невероятно. Если бы он сам так отощал, наверняка бы уже ходить не мог от слабости. Что руки, что ноги — как однолетние веточки дерева, тончайшие, рёбра со спины видны, а там, где у Дженсена был пресс, у этого задохлика можно было увидеть позвоночник. Дженсен допускал, что человек другого вида мог выглядеть по-другому, может, ему для полёта такая худоба важна. Но по папиным рассказам все люди были примерно одинаковыми по размеру и весу, как бы не различались по виду. Он говорил слово, которое Дженсен так и не переспросил тогда — люди все были пропорциональными. И кивал на дядю Леншига, тоже арахнида, но другого, с длинными и очень пушистыми ногами. Хоть паучья часть у него и отличалась, эльфийским телом он был сравним с отцом. А вот Джаред не был. Ростом похож, но до чего же худющий… Дженсен разозлился на прежнюю Джаредову семью. Не мог понять, чем этот балбес им так не угодил. Ну кормить-то могли нормально? Что сразу на морозе не оставили, если не нужен, зачем голодом морить? И наперекор всему решил его баловать. Его солнечный ручной стрекозёныш должен быть счастлив, или он не Дженсен Эклз, и точка.