Витражи из крыльев фейри

Он нашёл Джареда в червячне. Запах привел. Липкая подозрительная дорожка наводила на мысли о расстройстве желудка. Но чем ближе он подходил, тем привлекательнее казался запах. Такой привлекательный, что чуть не закапала слюна. Несколько лет назад у самой вершины устроили улей дикие пчёлы. Дженсен бы и не трогал их никогда, но наткнулся на юных, вчерашних личинок, они были на вкус как смесь мёда, нектара и крови. Не смог устоять. Выпил их всех, это было как затмение. И очень расстроился, когда улей не смог взрастить новых. Всё лето вершины избегал, чтоб не сорваться, не тронуть. А осенью застал только голый остов — бумажный пустой шарик на ветках. Его качал ветер, с песчаным шорохом пересыпались внутри оболочки умерших пчёл. Джаред сейчас источал те же запахи — нектара, мёда и крови. Джаред сидел в тёмном углу, всхлипывал, отпихивал слепые любопытные морды червей и страдал. Увидел Дженсена — сжался ещё сильнее. Даже голос у него изменился до неузнаваемости, шелестел как опавшие листья. — Не подходи. Я как червяк, весь грязный и липкий. — Они скользкие, а не липкие. — Всё равно мерзко. Его морозило. Ёжился, кутался в плетёную накидку, где оставил свою одежду — непонятно. Дженсен вытащил его, спеленал брыкливые ноги, унял суетливые руки. Слюна всё же потекла, и он накрутил из неё подобие мягкого шара, огромного и мягкого, как одуванчик, только внутри — Джаред. Унёс в ближайшую нору, туда, где про запас оставлял старые шёлковые комки. Там давно не проветривалось и не очень хорошо пахло, но было тепло. Крылатый быстро согрелся, глаза шало блестели, а щеки стали как маки. — Ты понимаешь что происходит? — шептал горячечно, ловил взгляды. — Ты созрел. — Я умру? Мне говорили, что я умру. — Ты делал мне приятное, а я обещал, что ты доживёшь до весны. — Мне так плохо… Его лихорадило и ломало. Дженсен смотрел на скрюченные пальцы, на закатывающиеся глаза. Если бы дело было в паутине, он выцедил бы для Джареда всю. Но тому было нужно другое. Джаред пах как цветок по весне, призывал свою пару, истекал соками в ожидании. Манил и соблазнял сильнее чем что-либо в этой жизни. Дженсен хотел его и боялся что навредит. Стало вдруг страшно что потеряет. Не просто живую душу, а Джареда. Если бы рядом пролетал альфа крылатых, хоть кто-то способный этот жар унять, он не смущаясь поймал бы в сети и приволок — сделать чтоб Джареда отпустило. Он был готов уступить ему свое дерево, терпеть рядом, знать, что Джаред не подойдёт к нему больше и даже не заговорит, но только чтобы видеть его живым. Он готов был для альфы крылатых всё сделать. А потом задушить и сожрать. Чтобы не увёл за собою сокровище. Он поил его соком, когда отказался — стал приносить утреннюю росу. Обтирал липкий пот с тела, кутал теплее. К вечеру третьего дня Джей перестал шевелиться. Лежал и стонал. Дженсен переделал что мог по дому, забегал каждый раз и боялся — что всё. — Джженсссе-е-ен… — Принести воды? — Иди-и-и… Иди-и ко мне-е-е… Крылатый таращился на него почерневшими запавшими глазами, легко, как былинку раздирал на себе паутину и звал. Плакал и звал. Дженсен прикусил его за загривок, усмиряя слюной с ядом — пусть немного поспит. Но только рассмешил. — Не действует, сссмешшшно, правда? — впился пиявкой в губу, сам укусил. И руками полез — дразнить нежную складку, выманивать член. И как было не повестить, приятного так давно не перепадало. Дженсен попытался его остановить, но куда там… Он был как умертвие, как стрекоза перед смертью, еле живой, но смертельно опасный. Двигался ломано, не завершая жесты. И плёл свою паутину — от укуса в крови разгулялся жар. Он был как заразный. И Дженсен не выдержал — скрутил, растянул бледные ноги. Там было всё по другому, не как раньше. Опухшая мокрая дырка, пульсирующая меж ягодиц. И член, отёкший до ярко-красного, придатки горячие как раскалённые угли. Джаред был болен. Но Дженсен уже понял, что это за болезнь. Он лапал, растягивал, медлил, не замечая как вздыбился собственный член. Крылатый напугал диким криком, завыл и запрыгнул сам, поймал как арканом за член, весь нанизался и прилип — кожа к коже, ноги на талии, зубы вгрызлись у ключицы. — Бо-о-ольшшше, — скулил он насаживаясь, сжимаясь и ходуном ходя в объятиях. — Ещё большшшше… Дженсен не удержал бы, будь у него всего пара рук. Ловил и подхватывал, успевал удержать от падения. Это как с пчёлами было затмением. Он брал, чтобы наполнить собой это гладкое тело. Он распял Джареда на паутине, чтобы не дрыгался, не мешал проникать. Наслаждался вкусом его губ, сладостью крови, пил его стоны и слизывал урча семя. На закате как прозрел. Крылатый — в крови и синяках — висел перед ним, не в силах глаза открыть, и стонал: — Больше, должно быть больше… Из опухшей натёртой дыры стекала сперма и смазка. Больше Дженсен при всём желании дать бы ему не смог. Его драгоценность с померкшими опаловыми крыльями умирала в сетях. Только стоны. — Пожалуйста… Джен… Проклятый омега. Украл его сердце и разбил вместе с витражами. Дженсен раненым зверем метался вокруг. Лешевы альфы, узнать бы как природа их одарила, да оторвать бы к хуям. Он вцепился в безвольное тело, тронул мокрую дырку, поймал дрожь под кожей. Сунулся вглубь на два пальца. Сложил бутоном ладонь. Джей изнутри был горячий, как солнце, а снаружи громкий и мокрый. Джаред стиснул в себе кулак, едва не переломав кости, всхлипнул и обмяк. Висел убитой дичью, и только внутри него Дженсен чувствовал как пульсирует упругая ловушка, держит и обжимает, не позволяет выскользнуть и уйти. Будь у него меньше рук, он бы не справился. Снял с паутины, уложил на мягкое ложе. И дрочил, возбуждаясь на плотные волны дрожи в Джареде, представляя будто он грёбаный альфа и там внутри его член. Если бы Джаред попросил, он бы засунул и вторую руку. Да все четыре, не жалко. Но Джаред не просил — блаженствовал. Открыл глаза, когда Дженсен решился — ласкал губами, далая приятно. Гон сделал его невкусным. Но Джаредовы глаза и беззвучное «о-о-о» стоили любых усилий. Дженсен снова потерялся во времени. Любил своего стрекозёныша, а потом насаживал его на кулак, скрежеща зубами от боли. Давал ему то, что просила природа. Пока крылатого наконец не отпустило. Это он тоже почуял по изменившемуся запаху. Всё ещё пахло весной, телесными жидкостями, но уже не тревожил дополнительный запах, Джаред теперь пах только собой и Дженсеном. Для арахнида — лучшее сочетание ароматов в мире. Дженсен залюбовался им, отлюбленным и успокоенным. Больше не горящим болезненным гоном. В какой-то момент понял, что уставился на вожделенные крылья, немного помятые, но всё ж сохранившие свою привлекательность. И понятно, что сейчас их можно перекусить у основания, по сухому суставу. Крови не будет, а боли феёнок не почувствует. Дженсен погладил по краешку радужного крыла. Представил как бы оно сверкало в окне верхней залы… Поправил, чтобы не мешало спать, и пошел на воздух.