Витражи из крыльев фейри

С Хайятом, как бы ни хотелось большего, они теперь разговаривали раз в день, у флага. Перед уходом Дженсен нацедил своей крови в баклажку с забродившим соком и показал, как надо отпаивать Джея. Первого из арахнидов привёл и научил сына, как ему вену правильно вскрывать, сколько крови можно безопасно сцеживать, сколько можно свежей выпоить, а сколько лучше с бражкой перемешать. Джареда хотелось обнять и не отпускать, пусть хоть спина переломится носить на руках. Но Дженсен оторвал себя от пары и пошёл оплачивать долг. Приходил поговорить с Хайятом, но не позволял касаться себя, очень боялся сына грибницей заразить. Выспрашивал жадно, как Джаред, что с ним, набрал ли веса, порозовел ли хоть чуть? И не надо ли чего самому Хайяту? А сын вдруг начал спрашивать у него разные вещи. Почему тот крылатый так сделал, а этот по-другому? Почему на него Меган второй час уже дуется, хотя он всего лишь спросил её какую-то глупость? Что такое зима? Умрёт ли он, если окажется под дождём, и как вообще арахниды умудряются переживать небесный потоп, про который рассказывают фейри. Дженсен чувствовал себя отцом и рад был ответить. Он хотел бы и больше времени рядом проводить. Но едва солнце касалось основания флага, свободное время заканчивалось, и он уходил спасать Льена. А Хайят — Джареда. Для начала Дженсен выяснил, безопасно ли вокруг. Лекарь из крылатых жизнью своей семьи поклялся, что заражённые медовики были только у одного семейства, чьи склады арахниды уничтожили, а попытавшихся заразить их фейри, развесили по ветвям. Вся семья лекаря жила теперь на том дереве, где пытались помочь выжить пострадавшему Льену. Поэтому Дженсен крылатому поверил. Он также тщательно осмотрел все щели дерева, цеплял за подозрительную кору серпом, ни схронов, ни запасов больше не смог обнаружить. Хотя нашёл тайник со странными украшениями, несколько нитей с нанизанными полупрозрачными камнями, по цвету как солнце на закате. Красиво, но бесполезно. Показал ближайшему крылатому, тот упал навзничь и что-то невнятное зашептал. Не такой нервный лекарь, прокашлявшись, пояснил: — Это утерянные регалии старого рода. До Серебрянных правили Дети Солнца. Но у них не рождалось альф, и они уступили. — Ясно. Передам новому правителю. Теперь навзничь упал и лекарь: — Разве уцелел хоть один сильный альфа, дражайший господин? Дженсен пожал плечами и пошёл прочь: — Не знаю насколько уцелел, но потомки у него будут. Крылатые, все кто услышал, онемели и больше не спрашивали. А Дженсен посчитал, что Хайят всё равно более старшей ветви, чем ублюдок Кисхин. Даже если пленник подохнет, Хайят всё равно лучший претендент на трон, чем он. Уж точно сильнее и на порядок умнее. Даже совсем необученный и невоспитанный не последовал инстинктам, не напал на Меган, не добил Кисхина. И с Дженсеном сначала поговорил, хотя наверняка инстинкты шептали другое. Дженсен указал на часть провианта в складе, попросил крылатого, чтобы с другого дерева другие люди, кто не касался людей, бывших здесь, принесли к древу рода точно такие же запасы. Крылатые покосились и улетели выполнять. Фрукты и червячатину они могли понять, но на кой арахниду столько бражки, до них не доходило. Что многоногие хмельного не любят, знали уже все. А этот новый требовал уже который жбан и на что изводил — непонятно. Хайят бражкой поил Джареда, когда тот арахнидскую кровь принимать не хотел. С этого напитка крылатый бодрел, розовел и соглашался на лишний раз покушать. А Дженсен в ней мылся. Влага и кислота обостряли чувствительность вибрисс. А если куда-то прицепилась спора, то под бражкой она сразу выдаст себя, отрастая не внутрь, а выпуская белые нити вовне. Он так нашёл два очага грибницы на Льене, выкорчевал сразу же и прижёг. И не сомневался — пара Джинни его искренне ненавидит. Он-то надеялся быстро сдохнуть, остаться в глазах своей пары героем. А Дженсен пришёл и заставил жить, не обращая внимания на сопротивление. Для начала он заставил Льенса есть. Да, рот и половина лица сожжены, но Дженсен приказал принести кокон, наиболее готовый к еде, тело внутри полностью растворилось. Воткнул туда соломинку, а второй конец впихнул Льенсу. Инстинкты арахнида возобладали, он жадно стал пить. И наголодавшись, уговорил за первые пару дней целых три кокона. Изначально Дженсен хотел в бражке только сам умываться, но когда увидел, как на его колене расцветает белый цветок грибницы, понял: всё дупло сильно заражено. Смыл грибницу с себя, пока не успела укорениться, омыл стены, чуть не утопил брыкаюшегося Льена. А чтобы взлягивал поменьше, прошипел на ухо: — Будешь орать, Джинни придёт, а тут всё ещё полно заразы. Хочешь, чтобы пара твоя тоже заболела? Жри, пей, но если сдохнешь до линьки, она придёт ко мне плакаться, а если околеешь пока линяешь, то, боюсь, сестрёнка не удержится и убьёт меня. Так что лови свой шанс отомстить, засранец. Подействовало. А может дошло до калечного, что Дженсен — брат Джинни и такой же упрямый, проще смириться и делать, чем сопротивляться, и с тобой всё равно сделают то, что нужно. Дженсен продолжал обтирать его, себя и дупло, заставлял поглощать еду в сумасшедших объёмах. Даже заставил пить бражку, смешанную с большим количеством свежей крови крылатых, которая для хищной грибницы оказалась на удивление ядовитой. И ведь угадал, Льен сразу перестал чахнуть. Ну, после того, как блевать прекратил. Дженсен теперь каждое утро это лекарство ему заливал. И хоть тошнить арахнида перестало, любви к Дженсену оно не прибавило. А Дженсен ему ещё и внушения делал, что будет дальше, как оно будет, и что надо делать, чтобы нормально линьку пройти. Льен в такие моменты даже сопеть и ругаться прекращал. Не мог поверить. Джинни они с крылатым лекарем всё-таки умудрились не допустить в заразную пещеру. Насмерть стояли. И Джинни пытала теперь их по очереди, как там Льен. Грустила что плохо. Дженсен смог занять её на неделю — помочь заготавливать крылатым побольше бражки, а потом омыть всех арахнидов в ней, прополоскать снаряжение. А где нашли вдруг спору-другую, там обмазывать кровью крылатых. Его стараниями ещё два арахнида ног лишились, а Джинни чуть в обморок не осела, когда у неё белый цветок распустился на ухе. Хорошо додумались смыть, а не резать. Потом Дженсен ей ещё и лекарство из крови пить присоветовал. Надо ли говорить, что арахниды были в печали? Зато Джинни сделала то, о чём сам Дженсен не подумал. Отправила весточку в род. Как и Дженсен, она рассудила, что по земле будет слишком долго и посадила на стрекозу самого юного и лёгкого из арахнидов. Ещё пару прирученных стрекоз дала с собой. Фейри немного засомневались, что затея удастся, однако по-честному, рассказали команды, ухватки, особенности общения с одомашненной стрекозой. Перед отправкой облили и арахнида и стрекоз бражкой, чтобы заразу не привезти, поэтому прощание с гонцом вышло странным, стрекозы захмелели и по прямой лететь не могли. Дженсену было страшно до судорог смотреть на фортели в воздухе, а Тодду ничего, только смеялся, да кричал оставшимся, что никогда так не веселился. Дженсен особенно наказал ему спросить в роду, чем кроме огня они в прошлый раз убивали грибницу. Он помнил, что дупла медовиков обрабатывали, но, к сожалению, не знал, из чего была эта смесь. И вот день настал. Дженсен так и знал что сглазит. Как сказал «одновременно» — так и произошло. Как бы ему ни хотелось побыть возле Джареда, обнять его перед глубоким сном, успокоить, утешить… Он же видел тогда, что даже спящему ему лучше на руках пары. А пришлось оставаться возле Льена. Сдерживать напор взбешенной его криками Джинни. Дженсен попросил крылатого приволочь ему еды пожирнее, в добавок к червякам, наелся до икоты, заперся и сел караулить, держать Льена за руки, за остатки ног. Что угодно делать, только бы не расчесал себя, не покалечился и смог нормально перелинять. И легко ему не было.