Витражи из крыльев фейри

На третьи сутки Дженсен сам уже хотел Льена придушить. Тот совсем потерял разум и пытался чесаться, кусался, орал дурным голосом. Дженсен измучился бессонницей, жаждой и голодом. Страдал, что там Джаред без него из сна вышел, а отвлечься хоть на мгновение и сбегать поговорить с ним или Хайятом — нельзя. Чуть отпустишь — Льен опять брыкается и сдёрнуть чесоточную кожу норовит. Дженсен чувствовал себя наездником на бешеной стрекозе, едва успевал уворачиваться от ударов, а в раззявленные жвалы впихивал куски червяка, порой и с размаху. Немного упокаивало чесотку обмывание в холодной воде или бражке. Льен распластывался по полу и что-то бормотал. Дженсен подозревал, что это были угрозы. Ему было наплевать. Он с гигантским трудом дождался, пока Льен, весь покрытый волдырями, наконец-то вырубится и уснёт. Дженсен ещё на раз омыл несчастного бражкой, отполз поближе к выходу, хотел поговорить с Тиером, лекарем крылатых, но так на полушаге и уснул. Во сне к нему приходила мама, показывала красный корешок, рассказывала, но Дженсен так рад был её видеть, что и не думал запоминать разговор. Пока по затылку удар не словил. Он дёрнулся от боли, взвыл и вспомнил, что это за корешок. Варят из него сонное зелье, опасное, похожее по вкусу на редкие и дорогие специи. Специями торговали фейри с жаркого Юга, длинноногие арахниды, один из которых, дядя Грешем, влюбился в местную арахну, да так и остался в их семье жить. Дженсен застонал и понял: вот его спасение в следующий раз, надо только найти красный корень! Голова взрывалась болью по-настоящему. На затылке наливалась пульсацией шишка. Дженсен разлепил глаза. Перед ним стояла, трясясь от переживаний, Джинни. Дрожала всем телом. Правая передняя, как они в детстве шутили — «боевая нога» — тряслась в воздухе, костылик с неё был свёрнут набок. Дженсен был искренне рад, что когтей там пока не было, иначе череп бы от такого удара развалился на части. — Ты чего? — из вариантов был только один — Льен не справился с линькой. Но Джинни удивила. — П…п…пёрышко! Спать хотелось сильнее чем жить. Но оставлять озверевшую арахну наедине с собой спящим, когда она уже один раз его чуть не пришибла… Определённо плохая идея. Дженсен собрал в кучу ноги, отодвинулся от сестры. Джинни разревелась в три ручья, рыдала и всхлипывала, протянула целой рукой что-то белое, пушистое, сильно похожее на… Дженсен вздрогнул и попятился активнее. На распушившуюся вовне грибницу! Только она почему-то шевелилась в дрожащих руках. Зрение со сна никакое, да ещё и удар этот, Дженсен присмотрелся ещё раз. Джинни снова пролепетала: — П-пёрышко! Дженсен, я чуть не убила тебя из-за проклятого пёрышка! — слёзы покатились солёными реками. — Оно распушилось у тебя в волосах, и я подумала, ыыы-ы… Вот же ж… Младшая сестрёнка всегда маленькая. От смог подняться, подошёл к ней с раскрытыми объятиями. — Иди ко мне. Не реви, я живой. Я не болен, постоянно пью эту гадость с кровью крылатых. Всё в порядке, — он фыркнул и прошептал. — Иди ко мне, пока никто не видит. Сколько она проревела у него на руках, Дженсен не засекал. С семьёй всегда так, хоть спать хочешь, хоть есть, а лучше всего побыть с родными и поддержать их. Потом он показал ей уснувшего Льена. Успокоил, что страшная пупырчатая кожа и натёки подсохшей сукровицы, это всё так и должно быть. И что трогать нельзя напомнил, обнял ещё раз, за Льенса. Кое-как выпроводил. Теперь к голоду, жажде, недосыпу, прибавилась головная боль. Он выглянул из дупла, день на дворе, решил добраться до Хайята, вызнать, всё ли у него хорошо и как дела у Джареда. Но ни Хайят, ни Меган не вышли. Арахнид, наблюдавший за их деревом сказал, что они третий день возятся, носятся по дереву и очень заняты. Эх… Кольнуло чувством собственной бесполезности. Дженсен сейчас ни Льену, ни Джареду толком помочь не мог. А Джареда даже не повидал перед глубокой спячкой, в которую он наверняка впал, когда его немного откормили. Он попросил для себе еды, и арахниды выдали немного мушатины и походную смесь из растёртых орехов, мяса и фруктов. За водой отправили к крылатым. Дженсен давно хотел утолить любопытство, узнать о жизни этого народа, и совместил приятное с полезным. Напился из кувшина улыбчивой крылатой воды и попросил проводить его к местному летописцу и библиотекарю. На его удачу девушка оказалась говорливой и уже давно не боялась арахнидов. Жоржина наконец объяснила ему, почему крылатые так спокойно приняли уничтожение всей верхушки рода Серебряных: — Не по природе они пошли, уж третье поколение как не по природе… Дженсен с удовольствием поддакнул и переспросил: — А что придумали-то? Неужели омег бьют? Жоржина передёрнулась: — Бьют они не только омег. Всех крылатых своими рабами считают по праву рождения, как им втемяшилось. А против природы пошли в том, что жён для себя из старых родов силой забирают. И младенцев, которые им не по нраву, — девушка гневно пробормотала: — изводят. — Ого… Но Джаред вроде не младенец? — Джаред второй сын Элрисы. Про первого мы ничего не знаем, но болтали в доме лекаря, что в другие годы такого сына за счастье бы сочли и на правление бы учили. А Эльхир расскандалился, заставил брата избавиться от ребёнка. Кричал везде про Элрису, что гулящая она и больная. Всё определиться не мог, что ему удобнее будет. Дженсен уточнил: — Так ребёнок не мог жить? — Мог. Если бы не убили. Но Кисхины не за просто так ко власти рвались. Поговаривают, родился мальчик такой, как многие годы назад бывало — многоногий, как вы. И крылатый, как мы. Мог бы стать сильным защитником и хорошим правителем. А его… Элриса, наверное, тогда рассудком повредилась, покончить с собой попыталась. Дженсен как впервые огляделся. Поселение выглядело… не заброшенным, а скорее запущенным. Середина лета, а многие крылатые вместо того, чтобы заготовки готовить, по полям летать, сидели на своих деревьях и пугливо осматривались, будто не знали, что делать. То ли собирать запасы, то бросать всё и улепётывать поглубже в лес, прятаться там в диких необустроенных деревьях, авось никто не найдёт. Теперь у Дженсена проснулось любопытство другого рода: — А кто сейчас готовит поселение к зиме? Жоржина пожала плечами и указала на дерево Хайята, за пеленой паутины виднелись ужасные коконы: — Вот они должны были. Но, видит небо, лучше когда они там висят. Дженсен ещё раз огляделся вокруг и с тоской вспомнил родное прекрасное дерево. Кажется, за один год он с этим бардаком не разберётся. Да и Хайята ещё обучить надо.