Витражи из крыльев фейри

Дженсен пообещал себе, что вырвет ноги, крылья, хвосты или жвалы любому, кто посмеет отвлечь его ещё раз этой ночью от ненаглядной и обожаемой пары. Хайят и тот шугнулся сам и уволок Меган, когда отца увидел, несущегося во всю прыть в их спальню. Дженсен ещё раз поздравил себя с очень умным ребенком и больше не отвлекался. Джаред, оказывается, скучал в либерии, пытался читать книжку. Грыз засахаренный плод и о чем-то думал. Арахнид налетел на него, как майский грозовой шторм, снося и закручивая, уволок за собой, игнорируя писк о брошенной книжке. Взбрыкивать или отбиваться крылатый и не подумал, ещё чего, наоборот, вцепился руками-ногами, да ещё зубами куснул чуть ниже уха, и Дженсен понял, что пояс, прикрывающий пах, ему жизненно необходим. Не сможет он поклясться, что не опозорится принародно, если вдруг подумает об острых зубах своего фейри. Джаред доверчиво сложил крылья, позволяя арахниду самому вписываться ими в изгибы и повороты пути. И Дженсен не подвёл, как бы страсть глаза не затмевала, а драгоценными крыльями ни разу стен не задел. Джаред отлип только раз, когда они втиснулись в потайную каморку, скинул одежду и без особых затей оседлал арахнида. Нанизался на заждавшийся член, обхватил ногами поясницу. Зарычал в ухо: — С ума сойду, думал уж не дождусь тебя сегодня… Дженсен вздрогнул от нового укуса и поддал, ускорил толчки. Им не до нежностей было, оба горели похотью, надо было быстрее. Излившись в первый раз, замерли. Падать в тесном пространстве было некуда, Дженсен опёрся на стену, а Джаред — на него. Хотел высвободиться из тёсного плена, но крылатый заворчал: — Мало. Хочу ещё. Дженсен повернул его спиной к себе, опер на комок шелка и залюбовался. Отблесками прекрасных крыльев он мог наслаждаться даже в полутьме. А мягким отсветом белых полупопий жаждал натешиться и вприглядку, и на ощупь, и даже на вкус. Это немного сдвинуло общий план, но как было удержаться? Светлая кожа, переливающиеся крылья и маленькая, но такая нежная дырочка… Кончив, он навалился на мужа, улавливая последние отзвуки сладкой дрожи внутри него. Лицо уперлось в ложбинку между мышцами крыльев, и Дженсен не устоял, прикусил зубами кожу меж ними, а игольно острыми жвалами обозначил хват за управляющие полётом мышцы. Намёк, мол, стисну сильней… Джаред застонал и задрожал снова. Дженсен давно за ним приметил эту особенность, переплавлять страх или угрозу в возбуждение. И думать не хотел, от чего Джей такой. Хотел сделать ему хорошо и приятно. — Веришь мне? — М-м-м… — Доверишься? Джаред, измученный приятным, осоловело оглянулся на мужа, мол, другого времени поговорить не нашел? Потом смирился с арахнидской блажью, выдавил внятное: — Я тебе жизнь доверяю, род свой ради нашего сына едва не извел, верю во всех делах как самому себе, а ты ещё спрашиваешь? — он распалился. — Да если с тобой что случится, я за тобой в погребальный костер брошусь, не то что зад под любой твой замысел представлю! Что он хотел прорычать ещё, осталось для мира тайной. Главное Дженсен услышал. Джаред не успел даже испугаться, блеснул яд на жвалах, больно кольнуло шею, и Джаред погрузился во тьму. *** Приходить в себя было жутко. Он не чувствовал тела, будто не имел больше ни крыльев, ни рук и ни ног. Его обнимала мягкая теплая тьма. Барахтаться в ней тоже не получалось, тело все равно возвращалось к прежнему равновесному положению. Испугаться у Джареда не получалось, он точно чуял — рядом есть только муж. Да, возбуждённый и леший знает что задумавший, но лично для него совершенно безопасный, иначе давно бы голову откусил. Хотя бы и за разбитые витражи. Джаред повертел головой, пытаясь сообразить, что дальше будет, но опереться на упругую тьму не получилось. Зато от его верчений захолодела задница, единственное неприкрытое место. Джаред задумался, повертел ещё. Члену оказывается тоже было просторно, совершенно не во что упереться, и вот это крылатому не понравилось. Огонь внутри него требовал выхода, он должен был слиться со своей парой. Арахнид коварно пощекотал волоски над копчиком. А потом нагнал жути, как только они умеют, прошипел, прогудел и вокруг распространились феромоны, вроде и непахнущие, но Джареда раздирало от противоположных желаний. С одной стороны — успокоить разъяренного мужа, а с другой — спрятаться куда подальше от его гнева. Волосы дыбом встали даже на попе. А Дженсен этим воспользовался. Коснулся волосков чем-то невесомым, провел между ягодицами. Волоски вздыбилась так, что аж закололись. Особенно больно упирались те, что переродились вибриссами и постоянно натирали между ягодицами. Каждый раз, когда от испуга или возбуждения дыбом вставали, Джаред клялся себе, что срежет их, а потом забывал. А вот Дженсен озаботился, очень быстро и ловко, будто всю жизнь таким занимался, прижал под вибриссой когтём, и не успел Джаред взвизгнуть от боли, острым краем жвал подковырнул и выдернул эту колючку с корнем. И следующую, и ещё раз! На последней фейри не выдержал и застонал, но уже не от боли. Задница трепетала и наполнялась смазкой, а предатель член вскинулся и забрызгал всё вокруг семенем. Джаред ослаб и обвис в невидимых путах. Он тихо ненавидел свою омежью сущность за это свойство — от страха зад увлажнялся, а член вставал. Он сгорал от стыда, не зная, как признаться мужу, что пара его — подстилка, что Кисхин его с мелких лет использовал для развлечения себя и всей своей свиты. И только убедившись, что три течки подряд Джаред от него не понёс, отправил негодного омегу на верную смерть, в лапы чудовища, якобы во исполнение пророчества. А единственный раз в жизни, когда он от насилия не потек и не раскрылся под насильником, случился на дереве Дженсена, когда Джареда выдернули из тёплого сна, отняли у него единственного в его жизни, по-человечески отнёсшегося к нему мужчину, с ходу выломали крылья, разбили лицо. Кисхин рвал его сначала на сухую, а потом по крови. А Джаред ни боли, ни страха больше не чувствовал, он умирал вместе с истекающим кровью Дженсеном. Ему до сих пор в кошмарах снилось посеревшее лицо арахнида и его гаснущие глаза. Он с трудом сохранял сознание, когда его решили в крови умыть, цеплялся за последние секунды рядом с умирающей парой. Джаред едва не заморил себя голодом и жаждой в подвале Серебряных. Кисхина такой вариант устраивал, насильно в омегу еду не запихивали. А потом Джаред почувствовал шевеление внутри и понял, что в нём ребёнок. Последний подарок Дженсена, невозможное чудо. Джаред не мог его не сохранить. Только ради ребёнка жить остался. И до сих пор слов подобрать не мог к тем чувствам, которые его охватили, когда из плодного яйца, с такой болью рождённого, выбрался арахнид — копия Дженсена. Помня историю убитого старшего брата, Джаред поклялся, что сделает всё, чтобы сын его любимого выжил и занял своё законное место — правителя. Произнёс над ним клятву верности древним королям: «Сэн беним хайятсам, сенине хапансина олуолсум коруджан». «Ты моя жизнь, я сохраню тебя любой ценой.» И назвал так же. Он чуть не растерял весь настрой, ударившись в воспоминания. Жуть и мрак сработали как-то не в ту сторону чем обычно. Но Дженсен заметил и направил мысли в нужное русло. Джаред взвизгнул от неожиданности, когда на попе сомкнулись зубы. Арахнид куснул его за ягодицу, будто за сладкую булочку — а-ам! И лишнее из головы буквально вымело. Когда боль стала не основным блюдом, а остреньким добавлением к игре, возбуждение моментально вернулось. Дженсен сбивал его с толку, касался в самых неожиданных местах, вертел, будто веса для не существовало, и будто у него не четыре руки, а не меньше восьми. Голова кружилась, так хорошо было. Из звуков вокруг остались только «о-о-ооо!» и «аааа-ах…» и редкие взвизги, когда арахнид недрогнувшей рукой убирал очередную, не там проросшую вибриссу. Джаред ни в каком сне представить не мог, что такие болезненные вещи могут принести столько стыдного удовольствия. Напрягся только, когда Дженсен нащупал те самые, неудобно колючие, которые Джаред при любом раскладе удалять бы не хотел. В паху немного выше члена, маленькие, но упругие, наверно очень остро впивающиеся Дженсену в самые нежные места, когда Джаред… Краска залила лицо, ему до одури нравилось, как под его напором разъезжаются ноги у такого сильного и неуязвимого для остальных воздействий арахнида. Он напрягся и всхлипнул, а Дженсен, к немалому удивлению, отступил. Потеребил колючки, да и перешёл к терзанию расслабленной от облегчения, разработанной за бурную ночь заднице. Крылатый лишь пикнул, осознавая, что лишний раз рот лучше не открывать, а то натянутая напряжением кожа лопнет. Потому что в зад протискивалось что-то непривычно большое, хотя и несколько ожидаемое. За это Джаред себя тоже порой ненавидел. Размеров Дженсена после альф ему не хватало, нет-нет, да и возникало чувство неутолённого голода, когда хоть укатал тебя твоя пара по самое не балуйся, а хочется больше. И вот это «больше» протискивалось вовнутрь. Настырно и неостановимо завинчивалось. Наконец-то Джаред понял, как арахнид смог провести его через пожар дурной течки, как смог убедить глупое тело, что его семя от альфы, и зачать. Потому что то, что делал с ним сейчас Дженсен, было то самое, что ему и было нужно, чтобы бесконечная похоть омеги наконец-то утешилась. Внутренности скрутило, сцепка зажала и стиснула кулак внутри, а Джареда унесло из тесной каморки порхать куда-то в райские кущи. Где-то в дали его тело вертели и выпутывали из тенёт, расправляли поудобнее крылья… Но Джаред отсутствовал. Так хорошо и спокойно ему не было никогда. * * * Дженсен думал, что укатал своего крылатого на неделю вперёд, и хотелку, пока тот в чувство приходит, придется свернуть, как бабочке хоботок. Но крылатый удивил. Вроде обессиленный и выдоенный до последней капли, сопел под боком, а нет, сделал сюрприз. Дженсену снилось, что он червь и у него брачный период, когда все червяки окончательно сходят с ума. Будто он заполз в огромное кубло, где разгоряченные тела мнут и трутся друг о друга, стараясь оказаться ловчее соперников и пронзить их плодную складку своим отростком, чтобы стать отцом, а не матерью потомства. И Дженсену снилось, что он успешен, всё семя по чужим мешкам разложил. И тут рядом завертелось мелкое тело, ввинтилось ему под складку, раздвинуло едва не до боли проход и уж как принялось пронзать, что только смириться осталось, от такого прыткого не плохо и потомство принести… Прыткий вдруг стал больше, Дженсена кольнуло болью, а потом взорвало жаром от замкнувшегося кармана. Он выплыл из сна, запутавшись, кто он, червяк или человек, содрогаясь от дрожи накатившего приятного. Джаред, пойманный его ловчим карманом, дрожал в унисон. Простонал в ухо: — Не смог удержаться, это на сладкое, — и уснул, паразит, едва из сцепки выскользнул. Дженсен угнездился рядом с ним поудобнее, едва держась на подламывающихся ногах, и не мог не признать — сладкое сегодня удалось.