Витражи из крыльев фейри

Благословенного удара о землю всё не наступало. Яд продолжал гореть внутри и жечь так, что слёзы наворачивались, а тело двигаться не могло, только плотнее сжималось в комочек. Его несколько раз крутануло в полёте, долбануло чем-то поперёк тела, наверное, веткой, но плавящий костёр внутри занимал его гораздо сильнее. Какая разница, сколько веток встретится ему по пути, если в конце концов его всё равно будет ждать недружелюбная земля. Очередной рывок заставил открыть глаза, очень уж странно его кувыркнуло. Перед ним светилось лицо - одновременно самое прекрасное из всего, что он помнил, и самое ужасное. Прекрасное, потому что светилось как край облака на закате, а ужасное... Дженсен не помнил почему, но страшным казалось то, что этот человек падает вместе с ним, так не должно было быть. И образ костра почему-то перебирался совсем близко, из плавящихся от яда костей в самое сердце. Лицо у прекрасного существа перекосилось, и существо вдруг отторгнуло Дженсена от себя. Толкнуло в грудь, отправляя прочь. От смертной тоски - не нужен! - Дженсену захотелось подохнуть, раствориться наконец-то в пышущем жаре огня и не мучиться больше. Но жизнь жестоко держала его в сознании. Вокруг мелькали блики, было слишком светло, чтобы нормально видеть, а потом он влип в чью-то паутину и подвис. Мотнуло несколько раз, паутина просела, и он оказался на твердой земле, путаясь в тенетах и завывая о каждого шевеления. Прекрасное существо снова появилось в поле зрения. Дженсен потянулся к нему и был вознагражден касанием, прохладная рука стерла с лица влагу, тронула и помогла сложить жвалы. Но боль, пришедшая вслед за прикосновением, заставила его беспомощно корчиться, принося все новые приливы огня в тело. Прекрасное лицо снова исчезло, вместо него Дженсен успел увидеть перекошенный лик огромного арахнида, нет, хуже, - разъяренной арахны. Она вскинула ноги, и свет померк от разрывающей боли в голове. *** Приходить в себя было сложно. Дженсен трясся от холода и жара одновременно. Плохо было настолько, что хотелось собственными жвалами себе живот вскрыть. Но и рот и руки были замотаны. Аккуратно и не калечаще, но надежно, не шевельнуть. Мотнув головой, он выяснил - болтается почему-то в протоке. Хлебнул воды, едва не вдохнул ее же. Вибриссы все оказались неудобно прижаты к телу, но хоть не шевелились, провоцируя новую боль, дыхальца были залиты водой, и Дженсен был счастлив их временно не чувствовать. Но болтаться связанным в кипящей, по ощущениям, воде было тем ещё удовольствием. Несколько раз снова обрушивался в рвущую на части тьму. И снова перед ним лицо. В памяти прорвалось имя - Джаред. Его захотелось повторить вслух: - Джар-р-ред... - и хорошо стало, и словно кислота по горлу разлилась в ответ на вибрацию. - Молчи. Что зубастый крылатый с ним делал, Дженсен разобрать не мог. Кипящие всплески от прикосновений сливались друг с другом и мешали понять. Ясно одно - его лечили. Старательно, осторожно и тщательно обрабатывали раны. И ведь зря, пожар внутри только разгорался. В памяти мутно шевелилось - сам Джаред в опасности, там, за пределами, что-то происходит, и ему надо быть там, а не возиться с умирающим... Придя в себя после очередной судороги, он понял - крылатый рыдал. Глаза покраснели и припухли, нос раздулся картошкой, будто его тоже без конца тёрли. Дотошный фейри сидел по уши в воде, размачивал свои драгоценные крылья, а сам всё пытался чем-то помочь ему, отравленному. Безнадёжно помирающему. Дженсен попросил: - Отпусти меня. Крылатый вскинулся, тряхнул мокрой чёлкой. Словно впервые увидел его. - Отпусти. Больно. А тебе надо жить... - Нет, - ужасный фейри прямо посмотрел ему в глаза. А потом взял за лицо, порождая сполохи боли, будто снимая с него кожу, и поцеловал. Ничего ужаснее Дженсен не получал в этой жизни. Будто ему кипяток вливали в рот, и он растекался под кожей и по костям. Но и прекраснее сейчас не было ничего в его жизни. Это прикосновение, такое болезненное, было ещё и как обезболивающее. Вдруг стало безразлично на огонь, разбегающийся по костям, поцелуй подарил колючее счастье и призрачное утешение. - Нет, - расслышал Дженсен, уплывая в темноту, когда очередной сполох достиг сердца и вырвал его из жизни. Ещё раз Дженсен успел увидеть Джареда, когда два смутно знакомых арахнида вливали ему в рот настойку. Вкуса он не разобрал, кислота ли, кипяток, все едино. Но после к нему снова пробрался Джаред, не стал мучить-целовать, был рядом, шептал что-то доброе, пока Дженсен засыпал. Боль от его слов уходила, пряталась в глубине тела, он впервые снова почувствовал руки и ноги, до того сведённые судорогой, расслабил их, вытянул. И уснул. Потом, сколько ни открывал глаза, а рядом все были другие. Вливали настойку и ждали, пока уснет. В какой-то момент Дженсен проснулся от голода. Наизнанку выворачивало желудок, так есть хотелось. Ему подсунули трубочку, и в рот полилась пища, всё ещё раскалённая для него, режущая внутри, но такая желанная... Несколько раз вместо нормальной еды ему выпаивали смесь из крови. Это он мог различить. Ничего запашистее арахнидской крови в этом мире не существовало, уж для арахнида-то точно. Он благодарно пил и ждал. Боль становилась всё тише, вода вокруг него всё холоднее, но выздоровление как-то затягивалось. По крайней мере спать Дженсен меньше не стал, улетал в мягкие шёлковые сны сразу после еды. Было немного обидно. И Джаред не приходил. Где-то в далёкой и недоступной сейчас памяти крутилось, что вокруг что-то странное происходит, важен каждый боец, решается судьба целого рода... Дженсен снова вздыхал, старался съесть в этот раз побольше и снова уплывал в сон. Пока запах арахнидской крови не начал забивать всё вокруг. Пахло так сильно, что он проснулся. И был вознаграждён - к нему Джаред пришёл. Гладил его по лицу, испуганный, будто страшнее в жизни ничего не видел, отталкивал лезущую вперёд арахну. Что он шептал было не разобрать, но грело - Джаред пришёл, говорит с ним... Любит. Откуда пришло последнее, Дженсен и разбираться не хотел, просто знал и всё. Он подставил крылатому лицо, и только когда руки фейри покрылись розоватыми разводами, а запах по воде разлился сильней, понял, что кровь вокруг - собственная. Он присмотрелся. Если сосредоточиться, можно увидеть, как шевелятся губы, и разобрать, что там крылатый бормочет. Фейри просил остаться. С ним и для него. Дженсен, раздираемый слабостью и счастьем, улыбнулся и прошептал заплетающимся языком: - Хорошо. Понадеялся, что не обманул, и заснул.