Здесь пахнет солнцем

      Когда Химура отправлял свою дочь к восточному побережью Сенсоо, в тайное убежище «Тора»[1], он намеревался укрыть Наоки от надвигающейся опасности, приказав двадцати воинам оберегать её жизнь. Сейчас она всё ещё слышала их крики, чувствовала переменившийся ветер, запах крови и стали. Чувствовала как Ямахара — телохранитель, стискивает её ледяную руку и тянет за собой куда-то вглубь леса. Просит не оборачиваться, но она уже видит, как пламя мечется позади и сжирает стены захваченной обители. Девушка понимала, за остальными они уже никогда не вернутся. Ямахара откуда-то достал двух лошадей. Посадил Наоки в седло, и оба пустились во весь опор. Два дня непрерывной езды и вот она стоит перед отцом, растерянная и напуганная. Она не может ничего сказать, потому что горло сводит судорогами. И ей стыдно за свой внешний вид: за подранное кимоно, за грязные руки, за неумение скрыть страх. За то, что из-за неё погибло столько людей, а она ничем не смогла им помочь, только спасалась бегством. Химура с немым криком на устах бросился к дочери. Наоки уронила каса и доверчиво прижалась к отцу, когда сильные руки сгребли её в тугие объятия. Девушка крепко зажмурилась, стиснула зубы и всхлипнула всего один разок: в груди всё заклокотало, руки и ноги задрожали, но страх мгновенно растаял. — Ты ранена? — Нет… Химура медленно провёл по мягким волосам дочери, коснулся горячими губами её лба и заглянул в мокрые глаза. — Почему одна? Где остальные? Где Ямахара? По голосу отца Наоки сразу поняла, как сильно он злится. Она опустила пушистые ресницы и уткнулась носиком в его теплую ладонь, накрыв своей рукой его руку. Помолчала всего пару секунд. — Отосан, он вернулся со мной. На Тора напали. Ямахара ранили, он сейчас у лекаря, — Наоки поджала губы и глубоко вздохнула, горло опять сдавило. — Прости меня… Девушка обогнула высокую фигуру, но остановилась уже перед раскрытыми в гостиную комнату сёдзи. Её пальчики нервно забрались в волосы и принялись вытаскивать еловые хвоинки и даже какие-то колючки. — Я немного устала, хочу принять ванну… А потом я всё-всё расскажу тебе. Идёт? — Кто напал на вас? Девушка растерянно обернулась, она изо всех сил пыталась выглядеть спокойной, но получалось плохо. Наоки и сама это чувствовала. — Не знаю, отосан. Их лица были закрыты. Ямахара сказал, это дезертиры из клана Химмон. Химура сверкнул глазами, но не дал воли эмоциям. Строго кивнул и сказал, что немедля пришлёт дочери слуг. Наоки отрицательно покачала головой. — Я хочу видеть только Мидори. — Хорошо. Я отправлю за ней. А пока ступай к себе. Всё приготовят.       Когда девушка раскрыла сёдзи, то всем телом вздрогнула, столкнувшись с бледнолицей служанкой. У той в руках была окровавленная одежда. Чёрной хлопок, отец никогда бы не облачился в тёмное. Сомневаться не пришлось. — В доме гость? Химура отчего-то прищурил глаза и провел служанку недобрым взглядом. — Да, Наоки. Пауза оказалась слишком тяжёлой, и девушка почувствовала смятение. Теперь она поняла, что стаи ворон неспроста кружили над лесом. На поселение тоже напали. А отец не счёл нужным сообщать дурные вести прямо с порога. — Наш гость Мадара Учиха. Наоки застыла с широко распахнутыми глазами и поспешила отдернуть руку от дверей, словно коснулась пламени. В голове перемешались все мысли, стало душно и захотелось на свежий воздух. — Дочь моя, эта новость взволновала тебя? Наоки вспомнила озорную улыбку и чёрные, как ночь, глаза. Тёплые руки, игривый смех и глупое детское обещание, которому она почему-то слишком долго верила. Бесконечные вылазки из дома, прятки от взрослых и последнюю встречу. Девушка нахмурилась. В груди у неё вдруг откуда-то появилась здоровенная глыба льда. Таяла, посылая ручейки ледяной воды по всем жилам, но меньше не становилась. — Нет, — решительно сказала Наоки. — Значит, я не ошиблась, и это его люди охраняют наши границы? — Да. Клан Учиха помог нам в битве против Сенджу. Войско пробудет у нас какое-то время. Мы воспользуемся его защитой. «Он теперь командует армией. Интересно, насколько серьёзно его ранили?». — Подумала девушка, но как только представила неизбежную встречу с Мадарой, её всю чуть было ни передёрнуло и стены родного дома показались через-чур тесными. Захотелось оказаться далеко-далеко отсюда, чтобы никогда не видеть Учиху. Не найдя что ответить отцу, Наоки просто поклонилась и исчезла за дверьми.       Вода в фуро[2] была горячей, но мягкой. Мидори добавила несколько капель эфирного масла, зажгла две ароматические палочки. «Чтобы отогнать дурные сны». — Всегда говорила женщина, а Наоки как-бы в шутку добавляла: «Мне уже восемь лет снится один и тот же сон». Тогда Мидори привычно улыбалась и бережно обтирала хрупкие девичьи плечи, принималась тихо напевать что-то. Её ласковый голос уносил прочь все страхи, очищал сердце, согревал душу. Наоки сожалела, что у неё никогда не было матери, закрывала глаза и просто слушала голос Мидори. Наоки осознавала, как сильно скучала по дому всё время пока сидела в каменных стенах Тора. Девушка медленно обрывала лепестки нежно-розового пиона и кидала их прямо в воду. — Ваше кимоно безнадёжно испорчено. — Горько покачав головой, сказала Мидори. — Ничего страшного. Всего лишь одежда. К тому же я не люблю синий цвет. — Но ведь это очень дорогой подарок. Ямогути-сама дарил вам это кимоно на чайную церемонию в день первой встречи. — Голос Мидори зазвучал чуть тише обычного, она всегда переходила на легкий полушёпот, когда заговаривала с Наоки об этом человеке. Не хотела быть услышанной. Все в доме боялись, что новость о помолвке разлетится в клане гораздо раньше назначенного срока. Наоки сомкнула ресницы и запрокинула голову назад, соприкоснулась с мягким полотенцем, заботливо скрученным Мидори в валик. — Настоящий подарок мы всегда храним в сердце. — Всё верно, Наоки. Всё верно… Хагоромо опустила растрепанные пион в воду и открыла глаза: под потолком висели бумажные фонари, в которых лениво подрагивало пламя от свечей. В детстве, когда Наоки становилось скучно, она часто развлекалась тем, что ловила в саду светлячков, вынимала свечи из фонарей и запирала несчастных насекомых в бумажные клетки. Ей было весело, а вот узникам - ничуть. Сейчас она, кажется, понимала, что именно испытывали её пленники. Когда девушка надевала подаренное кимоно, она тоже буквально задыхалась от нехватки воздуха. На чайной церемонии изо всех сил прятала волнение и пыталась сделать всё правильно. Ей не терпелось вернуться под родительское крыло и сбежать от чужого мужчины, который не переставал любоваться открытыми участками тела. — Ямогути-сама такой настойчивый, — Мидори шутливо заулыбалась, на её пухлых щечках вспыхнуло два ярких пятнышка, и женщина отмахнулась. — О кимоно, думаю, и в самом деле можно уже не беспокоиться. — Что ты имеешь в виду? — Наоки напряглась и подняла голову. — Неделю назад он посетил дом твоего отца. Подумать только, без свиты под видом обыкновенного простолюдина. В сопровождении всего троих воинов, — женщина умиленно рассмеялась. — Он очень хотел встретиться с тобой, Наоки. Но ты уже отбыла в Тора. Ямогути расстроился. Он оставил тебе новый подарок, я отнесла его в твои покои. Ты уже видела? — Нет, — девушка опустилась глубже в воду, словно хотела скрыть свою наготу от яркого света фонарей. — Он очень обходителен. — К тому же богат и влиятелен. Быть женой даймё большая честь и далеко не каждой девушке выпадает такая удача. Ты должна гордиться. Кроме того брак сможет погасить все долги клана, — Мидори пристыжено зажала ладонью губы. — Ох, прости меня. Я лишнее болтаю. — Нет-нет, Мидори. Хагоромо, действительно, переживают не самые лучшие времена. К чему здесь лукавить? Ты не сказала ничего, за что должна стыдиться. Да, этот брак спасёт клан от полного разорения. И раз я дочь главы, то в первую очередь должна думать о благополучие своего народа. До свадьбы остаётся всего три месяца. Я хочу взять тебя с собой, когда покину клан и перееду вместе с Ямогути в Одоваре. Мидори неловко улыбнулась, завела тускнеющую прядь шелковистых волос за ушко. — Наоки, дорогая. Я так привыкла прислуживать этому дому… — Отказываешься? — Наоки почувствовала, как сдавило горло, и дрогнул голос. Женщина присела на край фуро, склонила на бок голову. И хотя она улыбнулась, всё равно выглядела печальной. — Ты стала уже совсем взрослой. И уже не нуждаешься в моей заботе. В замке Ямогути будет полно новых слуг. Молодых и полных сил. Уж получше меня… Поверь. Говорят, в Одоваре живёт больше ста прислужниц. А жена даймё имеет право уволить любую из них и на её место взять новую. Ну, разве не здорово?! Девушка представила, сколько шума ежедневно придётся терпеть в стенах будущей обители: сотня слуг напоминает сотню воинов. Чуть что и начнётся страшная война. Наоки вспомнила о Учиха и озадачено глянула на Мидори. — Он сильно ранен? — выпалила Хагоромо и тут же смутилась, поспешив всё прояснить. — Мадара… — Я слышала, в него выстрелили из лука. Стрела пробила плечо. Обошлось. Наоки поджала губы и больше не проронила ни слова. Снова запрокинула голову, удобно устроившись на полотенце. Закрыла глаза. — Я помню, как ты сбегала из дома, чтобы увидеться с ним. — Я тогда была совсем глупым ребёнком. Ничего не понимала и просто делала, что взбредало в голову… Наоки почувствовала, как рука Мидори нащупала в воде её лодыжку, обхватила, и легонько дёрнула вверх. Девушка не успела даже вздрогнуть, а служанка уже втирала в её стопу холодные масла. Хагоромо густо покраснела, непонимания, почему её ноги вдруг так чутко отзываются на прикосновения. — Твоя дружба с Мадарой всегда беспокоила отца. Он места себе не находил. И возвращаясь с совещаний, первым делом проверял дома ли ты. Помнишь? Наоки напряглась и сжала зубы, когда Мидори занялась второй ступнёй. — Нет, не помню. И хватит об этом… То, что было уже не имеет никакого значения. Мы выросли. Теперь у каждого своя жизнь. — Ну, хорошо. Как скажешь. — Служанка улыбнулась, вспомнив с каким удовольствием, маленькая Наоки обсуждала с ней черноглазого веселого мальчонку из соседнего клана.       Хагоромо долго не могла уснуть, мерила комнату бессмысленными шагами. Дважды открывала окно и впускала ночной воздух. Замирала и слушала одинокую трель цикады, не понимая, почему той тоже не спится. Странно это было, но какая-то букашка скрашивала её одиночество. И уже на сердце казалось не так тоскливо. В конце концов, девушка взяла со столика небольшую коробочку, перетянутую шелковой лентой, от неё до сих пор пахло руками Ямогути. Подарком оказался богато украшенный веер с вышитыми золотой нитью новыми инициалами Наоки. Хагоромо провела по буковкам кончиками пальцев. Значит, даймё уже считает её своей и ему достаточно одной короткой встречи. Девушка вспомнила его грубый голос и прямолинейный цепкий взгляд. Поёжилась и вернула веер обратно в коробку. Где-то глубоко в душе забарахтался испуг, но ещё большее смятение Наоки придавала мысль о завтрашнем дне. И ложась в постель, она решила проснуться пораньше и до самого вечера вообще не появляться дома, чтобы не встречаться с Мадарой. А между тем ей снова снился зелёный луг, белые облака на голубом небе и одинокий холмик, на котором её кто-то неизменно ждёт. Но она снова и снова не видит его лица и как бы не старалась бежать вперёд, этот холмик становился всё дальше и вот он уже меркнет где-то на горизонте, а вокруг становится холодно и темно.       О том, что Наоки вернулась домой, Мадара узнал за завтраком от самого Химуры. Девушка, как позже истолковала её служанка, слишком устала с дороги и только поэтому не спустилась к ним. Завтракали вдвоём. Поначалу Учихе казалось, что новость взволновала его, и ему даже хочется видеть Наоки: за девять лет она наверняка изменилась, повзрослела и стала очень красивой женщиной. Но стоило Мадаре представить Хагоромо спустя столько лет, когда оба слишком сильно отдалились друг от друга, он понимал, что смотреть придётся в глаза незнакомки, о которой он ничего не знает. И странная растерянность нападала на него. Учиха обнаруживал, что никакого интереса больше нет, и встреча превращается в простую формальность. Формальность, которую можно отложить. К десяти утра, когда с трапезой было покончено, к Химуры вернулись дозорные из Тора, и глава клана был вынужден удалиться в зал заседаний. Учиху предоставили самому себе. Но улыбчивые служанки любезно набросились на него и предложили помощь в перевязки раны. Мадара не отказал. «Ками! Какие у вас крепкие плечи!» — Восклицали девушки и, краснея по уши, боялись касаться выраженного рельефа мышц. Сегодня рана болела больше. Мадара проклинал Буцуму и терпел, но стоило ему только рыкнуть или дёрнуться, как девицы единодушно вздрагивали и перепугано бледнели, а когда понимали, что за ними просто наблюдают и больше ничего не делают, кокетливо хихикали, шутливо опуская глаза. По крайней мере, их робость забавляла Мадару. «Глупые обезьянки», — Думал Учиха перед тем, как тонкие ручонки снова касались его плеча и щекотливо шарили возле раны. Мысленно Мадара не переставал возвращаться на поле боя, и снова сталкивался с кричащим взглядом Тобирамы — в нём что-то поменялось. И если раньше эти глаза были полны льда, то теперь в них полыхал огонь. Белый Пёс ненавидел Мадару по-настоящему: не потому что так было принято и ненависть к Учихам Сенджу впитывали с материнским молоком, а потому, что того требовало его собственное сердце. «Готово, Мадара-сан». — Проворковал тонкий женский голосок и краснощёкая девица склонила голову в поклоне, тщетно пытаясь скрыть растущие стеснение. Мадара понял, что она хочет сказать что-то ещё. — Говори. — Таджима-сан прислал вам ответ. — Девушка неловко протянула послание и с позволения Учихи вышла прочь вместе с остальными слугами. Мадара распечатал письмо, оно оказалось гораздо короче, чем ожидалось. Именно так всегда изъяснялся отец, всегда сухо и исключительно по делу: «Ты принял верное решение. Союзник нуждается в нашей поддержке, и мы обязаны защитить его. Пусть армия остаётся в распоряжении Химуры, но ты нужен здесь. Возвращайся, как только сможешь. И прошу тебя, не делай глупостей, Мадара. Теперь твоя репутация уязвима». Учиха сдвинул брови и ещё раз перечитал последние предложение. Поначалу он не понял, что именно имел в виду отец, прося быть осторожным, но как только молодой человек подумал о Наоки, все сразу же прояснилось. Мадара фыркнул и раздражённо качнул головой: у него и в помыслах не было приставать к дочери Химуры. Ведь они уже не те глупые дети, которые могли держаться за ручки и обещать любить друг друга до самой смерти. Теперь они выросли, стали чужими. У них просто не существует общих тем для разговоров. И непонятно как такую простую вещь не может осознать отец. Почему он вообще беспокоится по всяким пустякам, когда Сенджу проливают кровь прямо у него под носом? Учиха сложил письмо и провел против колючих волос рукой как бы желая освободиться от собственных мыслей. Он с удовольствием вдохнул чистый утренний воздух, лившийся в гостевые покои через приоткрытое окно, и понял, что хочет выбраться из этого душного дома прямиком в сад под прохладные тени деревьев.       На свежем воздухе боль в плече унималась и на какое-то время о ней вообще можно было позабыть. Теплый ветер ласкал кожу и разносил по всей округи запах от одной единственной в этом саду распустившийся сакуры. Слишком уж сильно выделялась она среди бесцветных клёнов и выглядела на их фоне одинокой. Мадара не мог понять, почему идёт прямо к ней. Но когда ветер донес до слуха тонкую игру на цитре[3], он вдруг почувствовал какую-то необходимость оказаться прямо там. Мадара увидел её со спины, узнал сразу же. Наоки сидела в тени под цветущей сливой на каменной лавке, а на коленях держала ту самую цитру. Её пальчики плавно скользили по струнам, пощипывали их и заставляли вздрагивать. Но тихая музыка безжалостно рвала утреннею тишину и, кажется, собиралась рассказать о том, о чем самой Наоки запрещалось говорить вслух. Это было откровением, тайной от прочего мира. Минуту Учиха просто слушал и даже не думал подходить ближе. Душой впитывал звук и понимал, что не хочет ничего нарушать. Он подождал, пока девушка доиграет, и только потом сказал: — Слишком красиво, чтобы позволять слушать кому-нибудь ещё. Мадара заметил, как Хагоромо вздрогнула, прежде чем обернулась, и он снова увидел её лицо. Лишь на одну секунду перед ним возникла та самая маленькая девочка, которая всегда улыбалась ему при каждой встречи и звонко хохотала, стоило им только убраться подальше из-под родительского надзора. Но эта Наоки смотрела строго и неприступно, словно ночь в холодной дикой пустыне. — И давно вы слушаете, Мадара-сан? Учиха почувствовал, как весь мир только что устремил на него свой испепеляющий взор. И официальный тон Хагоромо пристегнул его кнутом: ведь никак иначе они уже не могли обращаться друг к другу. И не было больно, а было просто очень непривычно. — Нет, Наоки-сан… Получив такой же официальный ответ, девушка уязвленно нахмурилась и поспешила отвернуться. — Вы меня напугали. — Я не хотел. — Конечно… Колкая тишина обрушилась на молодых людей, и пока они единодушно молчали, теплый ветер просквозил где-то высокой кроне сакуры и кинул на земле новые лепестки. Пара упала на цитру, но девушка даже не заметила и не смахнула их. Наоки сидела неподвижно, словно ждала от Мадары какого-то сигнала, а может быть просто хотела сбежать. Он не понимал. — Так, значит, вам уже лучше? Учиха вспомнил о ране и удивился тому, как легко смог забыть о ней. — Это просто… — Царапина? — Опередила Наоки и Учиха понял, что она улыбнулась, вспоминая, как они возились в детстве. Тогда раны, в самом деле, можно было назвать царапинами на содранных коленках и ладонях. Молодой человек потёр виски кончиками пальцев. Но потом всё-таки приглушенно усмехнулся, посмотрел на неё: маленькая стройная спина, густые каштановые волосы, забранные в тугой никогда ею нелюбимый пучок. Он понял, что хочет видеть её лицо. Лицо той незнакомки, которой теперь стала Наоки. Учиха обошёл девушку, и они посмотрели друг другу в глаза так, словно знакомиться приходилось заново. У этой новой Наоки больше не было смешных ямочек на щеках, к которым Мадара любил прикасаться. Девушка отвела взгляд первой: опустила пышные ресницы и провела длинными пальцами по струнам цитры. — Не думала встретиться снова. Мадара смутно припоминал их последнюю встречу, на которую так и не явился. И сейчас он уже не мог вспомнить настоящую причину, кажется, именно в тот день началась война против клана Химмон и Учиха были атакованы. А может быть, Мадара просто придумал хорошую отговорку и сам же в неё поверил. — Похоже, вы удивлены? — Ничуть, мы же с вами союзники, а не враги. Хорошо, что вы оказались здесь так скоро. Без вашей помощи мы бы не выстояли в этом сражении. На мгновение Мадаре показалось, что вместе с благодарностью он слышит в голосе Хагоромо какую-то остринку. Но даже не догадывался в чем причина. Возможно, Наоки просто не нравилось, что её уединение было нарушено. Девушка смахнула лепесток сакуры с цитры и, скользнув пальцами по тугим струнам, еле заметно вздрогнула. Только сейчас Мадара понял, что она порезалась и, судя по всему, как раз в тот самый момент, когда он рассекретил себя, а она обернулась. Крови было немного: пару маленьких пятнышек на белом длинном рукаве кимоно. Но, похоже, даже такая шуточная «рана» доставляла девушке жуткий дискомфорт. Теперь Мадара смог заметить и то, какими стройными от постоянной игре на цитре стали её пальчики. Он достал чистый платок и шагнул к Наоки. Ничего не говоря, Учиха просто взял её за руку, как брал девять лет назад, и перебинтовал порезанный пальчик. Руки у Наоки были нежными, не такими горячими, как у него. И Мадаре казалось, что он касается хрупкого фарфора, чуть сдавит и уж точно сломает. Наоки напряженно замерла, когда Учиха взял её за руку, и вошла в краску, когда он начал перевязывать безымянный палец при этом чуть касаясь мизинца. Молодой человек предпочёл делать вид, будто не замечает неловкого смущения Хагоромо. А она изо всех сил старалась оставаться спокойной. — Не больно? — Спросил Учиха, затягивая слабый узелок. — Нет. Хагоромо поблагодарила Учиху, и так уж вышло, что они снова смотрели друг другу в глаза и молчали, кажется, слишком долго. В тишине что-то зрело.  — Ну вот, — первой подала голос девушка. — Похоже, теперь мы оба ранены… Мадара почувствовал напряжение в уголках губ и осознал, что улыбается. Наоки уклончиво посмотрела куда-то в сторону, отложила цитру, и когда поднялась, Учиха обнаружил, что ростом она едва достаёт ему до плеча. Странное чувство затопило его душу: удивление быстро сменилось смятением и, наконец, всё это вылилось в осторожность до сего момента не виданную ему самому. — Идём. — Кивнула Хагоромо и посмотрела уже менее официально.       Они прошли совсем немного, чуть выше по холму, миновав несколько каменных арок, и оказались в пустой прохладной беседке. Здесь их бы не услышали и не увидели слуги, которых Наоки всегда остерегалась за умение болтать то, чего на самом деле никогда не было. Так она надеялась обезопасить обоих от нежелательных слухов и сберечь репутацию. Возможно, из тех же соображений девушка держалась от Мадары в пяти шагах. Она прислонилась к периллам, и под лучами солнца её белое кимоно окрасилось в оранжевый цвет, а тёмный пояс отчетливо подчеркнул тонкую талию. — За девять лет ваша жизнь, должно быть, сильно изменилась. — Сказала Хагоромо немного тише обычного. Учиха ответил не сразу, скользнул взглядом по хрупкой фигурке и оставил тайные мысли при себе. — Да нет… Всё осталось как прежде: повоюем немного, отдохнём и снова берёмся за оружие. — Дурацкая война. — Возможно. Девушка непринуждённо улыбнулась — Я слышала, вы скоро женитесь? Учиха прищурил глаза, поймав взглядом какую-то крошечную птицу: чей-то вьюрок вернулся с посланием и сиганул под крышу прямо в дом. Только сейчас Мадара осознал, что не вспоминал о женитьбы уже как два дня. Он попытался представить лицо Сумика, но кроме больших глаз и алых губ ничего не помнил. — Новости расходятся быстрее, чем я думал. — У сотрудничающих сторон всегда так. Сумика Фуума — это достойная партия для Учиха. Мадара поднял колкий взгляд, в его понимании ни одна женщина не могла отзываться хорошо о другой женщине, а если так и случалось, то это была лишь лесть. — Вы, в самом деле, так считаете? — Да. Я, в самом деле, так считаю, — строго ответила Хагоромо. — Брак — это прежде всего выгода. Разве нет? — Если у человека есть такая необходимость — обременять себя браком, то, по крайней мере, следует научиться извлекать из него выгоду. Наоки расслабленно вздохнула и на её губах промелькнула улыбка. В какой-то момент показалась даже, что она вырвалась из теней собственных сомнений, и молодой человек невольно представил её в широ-маку[4] рядом с каким-нибудь знатным наследником, с которым девушке пришлось знакомиться по настоянию отца. Та Наоки, которую знал Мадара, предпочла бы скорее утопиться в реке, чем жить с тем, кого не любит. Когда она была глупой маленькой девочкой, о браке по договорённости рассуждала нечто следующее: «Брак ради выгоды — это что-то вроде дзигай[5], только медленно и мучительно». — Почему вы до сих пор одна, Наоки-сан? — Учиха сам не понял, как такой откровенный вопрос слетел с его губ, но был доволен тем, что спросил. Хагоромо широко распахнула карие глаза, осознавая, что её собеседник очень спокоен и терпеливо ждёт ответ. Она поджала алые губы и невозмутимо хлопнула тяжелыми ресницами. — Отец считает ещё рано выходить замуж. А я не тороплюсь. Мадара задержал взгляд на лице девушки, она показалась ему слишком гордой и слишком грустной в своём женском одиночестве. И когда молодой человек почувствовал, что смотреть дольше уже просто не положено, отвернулся. — Понятно… — Как долго вы пробудете у нас? — Я отбываю этим вечером. — Решил Учиха. — Так скоро?! Но ваша рана ещё не затянулась. Это слишком рискованно. Молодой человек шагнул к Хагоромо, выйдя к ней прямо под тёплое оранжевое солнце. — Вся наша жизнь — это один сплошной риск, Наоки-сан. — Ответил, пожалуй, куда мягче, чем следовало и, поклонившись в знак прощания, обогнул девушку, сошёл с каменных ступеней, обернулся и сказал: — Вы стали очень красивой. Мне было приятно увидеться с вами… Наоки хотела ответить, её губы уже дрогнули в попытки произнести какой-то звук, но она промолчала и всё, что смогла сделать потом — это выдохнуть и смотреть Учихи вслед.       Мадара отбыл вечером, как и обещал. Оставил своё войско в распоряжении Химуры, забрав с собой лишь трёх воинов. Наоки даже не успела попрощаться с ним. А он не стал искать лишний минуты, чтобы задержаться. «Никогда не делай того, за что потом тебе будет стыдно». «Никогда не убегай от проблем, если эти проблемы ты создаешь себе сам». «Никогда не доверяй сердцу, если не умеешь остановиться».