Здесь пахнет солнцем

      Мадара вернулся домой только утром, когда красноватое солнце лизнуло заснеженные шапки гор, и над Фуккутши поднялись густые туманы. Было немного прохладно. Учиха даже замёрз в своём лёгком хаори и думал лечь спать, не снимая одежды. Мимо отцовских покоев проскочил незаметно, но от Изуны скрыться не удалось; братишка услышал, как вздрогнули сёдзи, и за ними последовала россыпь усталых шагов. Мадара пошуршал в комнате ещё минуты две, а потом всё стихло. За завтраком его не было. Таджима искоса поглядывал на пустое место и хранил упрямое молчание, попивая из глиняной чаши свой лекарственный чай. Изредка в стариковских глазах мелькало что-то такое, отчего Изуне становилось не по себе, и он думал о том, где пропадал его брат всю ночь. Изуна не знал, слышал ли отец, в котором часу вернулся Мадара, но отчего-то предчувствовал, что не стоит спрашивать. Младший Учиха взял хаси[1] и подцепил горсть риса. Таджима в очередной раз глянул на пустое место и прищурил чёрно-угольные глаза. — Мадаре нездоровится сегодня? — Тихо спросил отец, но его голос рассёк тишину и почему-то выбил из равновесия. Изуна поднял честный взгляд и понял, что ничем не сможет выгородить брата, если Таджима всё-таки слышал утреннюю возню. Он убедительно помотал головой. — Я не знаю, отосан, мы с ним не виделись со вчерашнего дня. Таджима чуть надвинул косматые брови и внимательно поглядел на младшего сына, казалось, что он специально задал этот вопрос, чтобы уличить мальчишку во лжи. Изуна подумал, что сейчас его возьмут и хорошенечко оттаскают за ухо, как было в глубоком детстве, когда он выгораживал Мадару. Но отец вдруг ласково улыбнулся, и Изуна почувствовал что краснеет. Он примерно понимал, почему отсутствие Мадары так беспокоит отца: Таджима волновался главным образом потому, что Мадара мог попросту болтаться всю ночь в каком-нибудь чайном домике и принимать ласки продажных женщин, в то время как должен был беспокоиться о своей репутации в пять раз больше обычного. И раз уж до брака оставалось всего два месяца, то от некоторых привычек следовало отказаться или делать всё настолько незаметно, чтобы не ползли дурные слухи. В конце концов, после свадебной церемонии всё возвращается на круги своя. И измены становятся обыденным делом, ради приличия в доме только сокращают количество наложниц. Но, несмотря на это, есть обыкновенные юдзё, а им плевать, женат ты, молод или стар. Изуна почувствовал себя неловко, подумав о улыбающихся девицах и их щекотливых маленьких ручках. Он помотал головой и продолжил есть.       Мадара почувствовал, как что-то мягко щекочет его по скулам, по шее, задевает чувствительную мочку уха. Во сне он видел смутный женский образ, вдыхал едва уловимый аромат лотоса, который тут же смешивался с противным запахом лимонного дерева. Молодой человек дёрнул ресницами и в полудрёме перехватил тонкую ручонку, целенаправленно бегущую вниз по его напряженному торсу прямо к паху. Он открыл глаза и столкнулся с настойчивым взглядом своей наложницы. Мизуки сидела сверху. Рот у неё был робко приоткрыт, дышала она взволнованно и тихо, а руки мелко дрожали. Должно быть, она проскочила в комнату, пока весь дом ещё спал, впервые позволяя себе подобную наглость — явиться в покои хозяина без приглашения. На ней было накинуто всего одно кимоно и распахнутые полы едва прикрывали наготу: слишком плоская грудь, слишком плоский живот, но крепкие и уверенные бёдра. Глядя на неё, нетрудно представить послушного ребёнка. Мадара не заострил внимания на хрупкой фигурке и пристально смотрел в широко распахнутые глаза, сжимал девичью ручонку сильнее, наблюдал за тем, как Мизуки нервно сглатывает и закусывает маленькие губы. Он позволил ей скользнуть свободной рукой под своё хаори. У наложницы оказались очень холодные пальцы и от этого по коже пробежали мурашки. Мадара нахмурился, девчонка замерла. — От вас пахнет другой женщиной, Мадара-сама. — Виновато прошептала Мизуки, но глаза у неё ревностно загорелись, и во взгляде появилось что-то жестокое. Учиха крепко стиснул зубы. Его тело хорошо помнило жгучие прикосновения Наоки, и теперь Мадара испытывал потребность ощущать их. — Неужели я больше ничего не могу сделать для вас? — Мизуки наклонилась к Мадаре, робко поцеловала и снова замерла. Его взгляд пугал, но девчонка чувствовала что нужно продолжать ласки. — Вы можете делать со мной всё что захотите, — взволнованным голосом пробормотала она. — Я стерплю всё, что вам будет угодно. Только не уходите снова к той другой… Пальчиками свободной руки Мизуки принялась поглаживать плечи Учихи, и Мадара вздрогнул, когда так неожиданно в прикосновениях наложницы обнаружил нежность рук Наоки. Но это было лишь иллюзией. «Идиотка». — Подумал Мадара, плавно проводя пальцами по тонкой и белой, как мел, шее наложницы. А может быть, просто взять и представить вместо неё Наоки? Обладать ей прямо сейчас как вздумается, не считаясь с её мнением? Воплотить разом все желания? Но ведь Мизуки совсем непохожа на Хагоромо: не то волнующее тело, не тот чарующий голос. Молодые люди посмотрели друг на друга, словно в каком-то дурмане. И Мадара сам не понял, как схватил наложницу за подбородок и одним рывком опрокинул её на спину так, что Мизуки оставалось только пискнуть под ним. Он спешно зажал ей рот, чтобы ни один звук не просочился за пределы комнаты. Просунул свободную руку под одежду наложницы, чтобы ощутить жар чужого тела и понял, что сейчас ему нужна лишь Наоки. Учиха с жадностью прижал к себе Мизуки, впиваясь в её губы с диким безрассудством, с мучительным желанием обладать другой женщиной. Он опомнился только тогда, когда позвоночник наложницы искривила волна оргазма и сдерживаемые стоны прорвались в конце соития громким вдохом. Девушка обхватила Мадару за голову ослабевшими руками и привлекла к себе. Учиха тяжело выдохнул над самым её ухом, и наложницы померещилось, будто его горячее дыхание расплавляет кожу и оставляет грубые язвы. «Обними меня». — Отчаянно заклинала Мизуки, боясь просить вслух. Ждала когда сильные и уверенные руки обхватят и прижмут к разгоряченному телу. Тогда бы Мадара дал знать, что предпочитает её вместо той таинственной незнакомки, которая пахнет лотосами. Но Мадара слишком быстро охладел к Мизуки. Он медленно гладил её по волнистым волосам, избегая смотреть в глаза, и слушал, как в полной тишине наложница все ещё пытается отдышаться словно рыбка, выброшенная на берег. Мадара понял, какой страшный голод в нем прячется. От самого начала и до самого конца Учиха неосознанно думал только о Наоки. И теперь, когда видел перед собой голое дрожащее тело с посиневшими запястьями, ему становилось дурно. Неужели он способен обойтись с Хагоромо подобным образом? Неужели всё его безумство сводится лишь к пресловутой жажде телесного удовлетворения? И что на него только нашло? Наложница поджала губы и сомкнула глаза, она показалась Мадаре совсем ещё ребёнком. Он сообразил, что Мизуки младше Наоки всего лишь на год. И к горлу Учихи подступил тяжелый комок, он не сразу понял, что это всего на всего тошнота. Молодой человек зажал рот тыльной стороной ладони и всё ещё испытывал голод — неудовлетворение, упорство и безумное одиночество. Учиха принял горизонтальное положение и довольно долго смотрел на Мизуки. Она замёрзла, съежилась на всклубленном футоне, как маленькая кошка, и тут же задремала. Мадара нахмурился, подумав немедленно выпроводить её, но что-то остановило его и вместо того, чтобы разбудить девчонку, Учиха медленно накрыл наложницу одеялом, словно убийца скрывающий следы преступления. Затем довольно быстро оделся в домашние кимоно и вышел из комнаты. Завтракать он не стал, чудом избежав встречи с отцом, вышел из дома. Изуна проводил брата взглядом и понял, что с Мадарой, в самом деле, что-то творится. Он решил, что поговорить с ним будет нелишним. Ведь у них никогда не было секретов друг от друга.       К середине дня солнце как следует разогрело землю, ветер приволок с юга-запада тончайшие облака и они бросали прохладные тени на рисовые поля, выбеленные пылью дороги и заросшие луга. Изуна отыскал брата в окрестностях поселения, когда тот разговаривал с дозорными. Мадара заметил Изуну и мимолётно улыбнулся ему, лёгким жестом руки попросил подождать ещё немного. И тут младшему брату неимоверно сильно захотелось сдать назад и не лезть со своими расспросами. Было поздно. Мадара провёл дозорного пристальным взглядом, а потом обратил мягкий взор на Изуну. Младший поторопился заговорить первым, поскольку ощутил ужасную потребность в словах. Он напустил на себя серьезный вид и кивнул в сторону уходящего человека. — Что-то серьёзное? — Нет. Изуна вздохнул, снова почуял заминку и понял, что не знает с чего бы лучше начать разговор. — Ты что-то хотел? — Да… Мадара внимательно смотрел на брата и ждал. Ласковый ветер прошуршал в траве под ногами, где-то далеко прокричала иволга. И эта тишина показалась Изуне такой правильной и нужной, что любые слова казались лишними. Возможно, Мадара вообще не хотел ни с кем говорить и только поэтому не находился сегодня в доме. — У тебя всё нормально? — Осторожно спросил старший брат. Изуна не сдержал улыбку, ситуация показалась глупой. — Вообще-то, — начал он немного сконфужено, — я собирался спросить тебя тоже самое… Мадара удивлённо приподнял брови. — Ты какой-то нервный в последнее время, ниисан, — Изуна заложил руки в карманы кимоно и пнул носком гэта[2] маленький камушек, — и я волнуюсь. Мадара помолчал и впервые за последние три недели прикинул, как выглядит со стороны. Затем пригласил пройтись. — Это так заметно? — Как бы в шутку спросил старший, вышло так легко и непринуждённо, что обоим захотелось улыбнуться. Они двинулись по направлению к дому. — Да нет, — Изуна продолжал смотреть себе под ноги и держать руки в карманах, — Но я-то тебя слишком хорошо знаю, ты меня не проведёшь! Мадара только улыбнулся. — Ты из-за свадьбы такой? Нужно было ответить «нет». Поделиться своими истинными переживаниями, но Мадара ответил «да». Ему не хотелось раскрывать тайну этой ночи даже собственному брату. — Ясно, — серьёзно заключил Изуна. — Сумика просто тебе не нравится. Впрочем, ничего удивительного, невозможно любить едва знакомого тебе человека. Так? — Так, — Мадара заслонил ладонью солнце, избегая ослепительных лучей. — Здорово ты рассуждаешь, отото. Мне нравится. Но имей в виду, никто к тебе не прислушается. Не забывай, браком правит выгода. Изуна насупился. — Вот поэтому все такие несчастливые. А как думаешь, отец и мать любили друг друга? Мадара напряженно помолчал, смутно вспоминая материнскую улыбку, счастливой её вряд ли можно было бы назвать, скорее уж смиренной. — Не знаю. Может быть. Братья прошли какое-то время молча, каждый думая о своём, а затем Изуна встряхнул головой и глянул на брата. — Знаешь, возможно, со временем? — Возможно, — ответил Мадара, не дав договорить. Он понял с полуслова. «Возможно, со временем мы с Сумика полюбим друг друга». — Я слышал, как ты вернулся утром. Отец, к счастью, спал. Тебя не было дома этой ночью. Где ты был? Мадара искоса взглянул на Изуну, тот смотрел прямо перед собой, но потом поджал губы и как-то неловко улыбнулся. — Я, наверное, спросил что-то, чего не должен был? Да? — Изуна мельком поглядел на брата, не устояв под пристальным взором, как можно спокойнее пожал плечами. — Я знаю, ты был в чайном домике. Но отцу ничего говорить не буду. Мадара ещё какое-то время наблюдал за Изуной, подумав рассказать о Наоки, но что-то одёрнуло в самый последний момент, и он ласково улыбнулся, взлохматил мягкие волосы брата. — Дурень, — шепнул так, словно хотел извиниться и сказать спасибо. Изуна вынырнул из-под тяжелой руки и почувствовал пришедшую на смену тревоги лёгкость, наивно предположив, что им обоим стало легче.       Поздно вечером Мадара вновь загасил в своей комнате свет и незаметно вышел из дома. Направился в сторону селения Хагоромо и всю дорогу вспоминал о том, что произошло этим утром между ним и Мизуки. Учиха боялся, что при встрече с Наоки, в мозгу опять перещёлкнет, и он совершит чудовищную ошибку. Но как только Мадара воспользовался нужной ему техникой и оказался в покоях дочери Химуры, увидел девушку в скромном домашнем кимоно, в нём вспыхнули самые нежные чувства. Наоки улыбнулась и, не сводя зачарованного взгляда с молодого человека, покачала головой. — Это опасно, Мадара, вот так возникать прямо в моей комнате. А если я буду не одна? Учиха ничего не ответил. Вместо всяких слов он подошёл к Хагоромо ближе и крепко обнял девушку, с удовольствием зарываясь носом в её мягкие распущенные волосы. Наоки схватила губами ночной воздух и вздрогнула. Интуитивно Мадара понял, что её пробил град мурашек, и ему надо бы вести себя сдержанней. — Я тебя пугаю? — Пробормотал он, не в силах разорвать объятия. Хагоромо прошептала, что «нет». И её руки обхватили его за шею. Молодые люди не целовались, просто касались друг друга телами и когда столкнулись взглядами, Наоки робко отступила. Вышло как-то неловко, и они задели ширму. Раздался предательский шум, взволнованный вдох и снова тишина. Наоки покраснела, понимая, что только Учиха не дал ей упасть. Причём получилось так, что одной рукой он держал её за талию, а вторая не дала рухнуть проклятой ширме. Ещё чуть-чуть и точно весь дом переполошили бы. Молодых людей вот-вот пробрал бы смех, но они затихли, услышав голос телохранителя Наоки за тонкостенными сёдзи. — Наоки-сама? У вас всё в порядке? Кажется, я слышал шум. — Сказал Ямахара. Рисовая бумага хорошо просвечивала контуры его грузной фигуры, в руках у него была катана. Мадара успел рассмотреть очаровательную краску смущения на бледном лице Хагоромо, прежде чем она приглушенно рассмеялась, и он вернул её в вертикальное положение. — Да. Всё хорошо. Я ложусь спать, Ямахара. Телохранитель поторчал у дверей ещё какое-то время, послушал тишину, а потом, пожелав спокойной ночи, отступил. — А ты всё-таки неуклюжая, одзёсама. — Ласково сказал Мадара, поглаживая девушку по шелковистым волосам. Она легонько ударила Учиху в плечо, но улыбнулась и сказала: — Пойдём отсюда.