Здесь пахнет солнцем

      В последнее время улизнуть из-под надзора Ямахара было особенной сложно: телохранитель усвоил привычку сидеть прямо под дверьми Наоки и слышал абсолютно любой, даже самый незначительный, шорох. Он как будто предчувствовал, что она специально гасит свет пораньше и делает вид, что ложится спать, а сама по-тихому переодевается в тёплое кимоно и ждёт удобного момента, чтобы выскочить из комнаты. — Прости, я снова поздно, у меня под дверьми сидит сторожевая акита. — Шутила Наоки, встречаясь с Мадарой в условном месте, на одиноком холме. Учиха только улыбался и привлекал девушку для поцелуя, с каждым днём она отвечала менее робко. Сегодня после дневного зноя ночь стояла душная, в воздухе клубилась горьковатая пыль, пахло медовым чертополохом. А на небе не было ни единого облачка. Мадара взял Наоки за руку, и они молча шли по залитому светом лугу, снова отдаляясь от стен селений. Хагоромо чувствовала тепло Учихи и украдкой кидала осторожный взгляд на его губы, скулы и открытую шею. А он как будто бы и не замечал, только изредка сжимал её тонкую ладонь в своей ладони. Молчание было таким нужным и правильным, что его попросту не хотелось нарушать. На первый взгляд всё это напоминало их детские прогулки, когда оба стеснялись заговорить друг с другом, но теперь за всей этой тишиной таилась далеко не робость, а нечто манящее и одновременно пугающее. Наоки думала, скольких девушек Учиха водил по ночам, точно так же взяв за руку. Целовались они с Сумика или ещё нет? Если да, то понравилось ли ему? Наверняка Фуума обладала теми знаниями и навыками, которых недоставало самой Наоки. Ведь в отличие от Фуумы, ей запрещалось дружить даже с мальчишками из собственного клана и с десяти лет обещали выдать за «старикана» из Одоваре. — Куда мы идём? — Поинтересовалась Хагоромо. Мадара скользнул взглядом по сумрачному лугу. В этой ночи они могли уйти куда угодно, их бы никто не нашёл. — Не знаю… Это так важно? Девушка качнула головой. — Нет. Куда угодно, как можно дальше от дома.       Они шли вперёд без всякого направления. Говорили о чём-то не столь важном, иногда ласково смеялись и вспоминали детские шалости. А когда поняли, что неплохо бы отдохнуть, устроились на склоне, откуда наблюдали за тонкой белёсой рекой и окутанными туманной дымкой берегами. Мадара снял хаори и кинул его на землю, молодые люди сели рядом друг с другом. Наоки положила голову на плечо Учиха, а он запустил руку в её мягкие волосы и стал медленно перебирать в пальцах шелковистые пряди. Девушка закрыла глаза, выдохнула, опалив кожу горячим дыханием. Хагоромо практически касалась губами шее Мадары. А он невольно вспоминал то чувство, с каким набросился на Мизуки. Попытался отвлечься, крепче обнял хрупкое существо так доверчиво прильнувшее к нему. — Как твой отец? — Поинтересовалась Наоки. — Отец? Да что с ним будет? Живёт. Проклинает Сенджу, проклинает Чиноике, проклинает Хирруко — всех, кто не с нами. Всё, как всегда, — Учиха помрачнел, помолчал немного, но потом задумчиво улыбнулся и покачал головой. — Он уверен, что я каждую ночь пропадаю в чайном домике. Наоки подняла голову, чтобы взглянуть Мадаре в глаза и увидеть его эмоции. — Твой отец действительно ещё ничего не подозревает? — Нет. — Учиха оставил в покое волосы Хагоромо и ласково взял девушки за маленький подбородок, медленно скользнув большим пальцем по её удивительно мягким губам. Наоки приоткрыла рот, чтобы сказать что-то чересчур важное, а через секунду молодые люди уже целовались. Сначала нежно, едва отвечая друг другу, словно впервые, но потом Мадара скользнул языком в её рот, и девушка потрясённо вздрогнула, издав взволнованное «М», больше похожий на перепуганный стон. Учиха не дал ей опомниться и сгрёб в настойчивых объятиях, прижимая к себе. Хагоромо долго не расслаблялась, но потом всё-таки сдалась. И когда Мадара отпрянул и посмотрел в опьянённые страстью и нежностью глаза Наоки, девушка вошла в лёгкую краску. — Этому тебя, наверное, в чайном домике научили? — Не без шутки спросила она, но сбитое дыхание выдавало волнение. Наоки строго нахмурилась и ласково оттолкнула от себя Учиху. Мадара мягко рассмеялся, провёл согнутым указательным пальцем по скуле девушке. — Не совсем… Бархатный голос Учихи обволакивал сознание и кружил голову, унося смятение прочь. Хагоромо опустила глаза. — Ладно, я тоже кое-что умею… — она потянулась к левому уху Мадары и нежно прикусила мочку, оставляя чуть мокрый тёплый след, — я знаю твоё слабое место… Молодой человек задержал дыхание и уязвлённо усмехнулся: его уши всегда были беззащитными перед ласками. Он представил, каким гибким может оказаться тело Хагоромо в его руках, и душа его перевернулась вверх дном. Словно в каком-то тумане Мадара перехватил тонкие запястья Наоки и одним рывком повалил её на землю, в высокую траву, навис сверху. Девушка даже не пискнула, только приоткрыла губы и теперь растеряно смотрела на Учиху, забывая о том, как нужно дышать. — Мадара? Молодой человек ничего не отвечал. Наблюдал за пленницей из-под опущенных чёрно-угольных ресниц, и в выражении его лица читалось что-то такое, от чего в груди всё сдавливало, и начинали дрожать ноги. Хагоромо сглотнула, осознав всю свою беспомощность: даже при огромном желании ей будет просто не вырваться, и на мгновение Наоки действительно поверила, что Мадара сдёрнет с неё кимоно. А чтобы никто ничего не услышал, для верности, зажмёт ей рот. Ведь именно такие слухи о нём и ходят. По хрупкой девичий спине помчались ледяные мурашки, в животе скрутило, а сердце бешено застучало. Не так она себе всё представляла. Учиха медленно наклонился к ней, изучая растущий страх в глазах. А потом, едва касаясь губ, мягко улыбнулся и поцеловал практически не осязаемо. — Испугалась? — Прошептал необычайно ласково. Хагоромо заморгала мокрыми ресницами, рассержено нахмурилась и поняла, как сильно хочет ударить Мадару за его гадкие проделки. — Нет! — Нет? — Он всё ещё улыбался и нежно стискивал её запястья, поглаживал бархатную кожу. Наоки нервно сглотнула и с жаром прошипела: «Дурак». В её карих глазах метались ласковые искорки гнева. Мадара рассмеялся, отпустил женские запястья, но тут же заключил Хагоромо в объятиях. Она фыркнула, как-то неловко посопротивлялась и, в конце концов, тоже обняла Учиху. Молодые люди пролежали так около минуты, без всяких движений, слушая сердцебиение друг друга. — Как думаешь, мы с тобой могли бы вместе… — Наоки забралась тонкими пальчиками в невероятно колючие волосы Учихи и медленно провела по затылку. И это понравилось Мадаре куда больше всего остального. Он не удержался, поцеловал Наоки в шею затем ещё раз и ещё. — Вместе — что? — Быть вместе? Учиха промолчал. Перед глазами на мгновение вспыхнули перекошенные от недовольства лица управляющих кланами. И в первую очередь самым хмурым окажется лицо Таджимы. Из упрямства отец не выскажет и половину того, чего захочет, и проносит в себе обиду до конца дней. — Тебе бы этого хотелось? — Прошептал Учиха над самым ухом. Наоки продолжала тискать колкие пряди волос Мадары и смотреть в звёздное небо. Хотелось бы ей не иметь на плечах такого груза ответственности и быть вольной выбирать. — Да, хотелось бы… Молодой человек взглянул в глаза Хагоромо и не увидел за ней прежней робости или смятения. Девушка улыбнулась ему, прижала к его груди ладони и чуть надавила, прося отпрянуть и позволить ей принять вертикальное положение. Учиха повиновался. Молодые люди долго смотрели друг на друга и молчали, пытаясь отыскать в потоке чувств связующие для разговора нити. — Как думаешь, мы сможем хотя бы изредка видеться после твоей свадьбы? — Хагоромо грустно улыбнулась и опустила взгляд. — Впрочем, забудь. Это слишком плохая идея. Мадара впервые не мог найти слов, чтобы передать всё то, что доводилось ему испытывать: это была тоска, ужасная и разрушительная тоска, но вместе с тем и хрупкое счастье, уносящие его прочь. Учиха взял девушку за руку, она показалась ему такой маленькой, что он побоялся по неаккуратности сломать её. Молодой человек переплёл свои пальцы с пальцами Наоки и вспомнил, как однажды предложил ей выйти за него. Тогда всё это действительно было искренне, и Мадара ни капельки не сомневался в своих чувствах, а теперь он не знал, существует ли вообще эта самая любовь. Но то, что он испытывал по отношению к Хагоромо, не было похоже на пресловутое желание физической близости. Тут было что-то другое: просыпались какие-то особенные и не с чем ни сравнимые чувства. «Проклятие». — Думал Мадара, робея перед собственными ощущениями, делающими из него заложника ситуации. «Проклятие». — Думал Мадара, когда понимал, что рано или поздно им с Наоки всё равно придётся расстаться.       К концу недели погода резко испортилась, с севера набежали крупные влажные облака и по ночам стало невыносимо холодно. Пронзительный ветер проникал под любую одежду, часто моросил дождь. На какое-то время пришлось отказаться от тайных вылазок. У Мадары появилось больше свободного времени. И он тратил его на скучное изучение свитка-мокуроку с именами многочисленных родственников Сумика. Делал это через силу. Казалось, только потому, что за окном лил дождь и не давал высунуть носа из дома. Но как только непогода стихала, и ненадолго выглядывало солнце, Учиха брал младшего брата с собой и выходил с ним тренироваться в сад. Изматывал Изуну до такой степени, что у бедняги начиналась дрожь в коленях. После очередной такой тренировки, Таджима дождался момента, когда Изуна прошмыгнет мимо него в теплый дом, а Мадара останется один. Тогда лидер клана окликнул сына по имени и лёгким движением руки подозвал к себе. Мадара уже несколько дней подряд избегал разговоров с отцом, он чувствовал, что Таджима начинает что-то подозревать. Учиха вернул катану обратно в ножны, думая над тем, как лучше солгать, если отец спросит напрямую. Мадара попытался не думать сейчас о Наоки и молча поднялся на энгава[1]. Отец стоял возле перил, одетый в тёплое кимоно, спрятав одну руку за пазуху, а во второй держал скудно дымящуюся кисеру[2]. Он смерил сына строгим взглядом. — Гоняешь мальчишку так, будто бы он в чём-то провинился… Мадара ничего не ответил, но затаил дыхание. Живо представил нещадные допросы. Можно было солгать отцу и назвать имя любой девушки из чайного домика. Таджима закусил кисеру и, не скрывая подозрений, прищурил глаза. Мадара сделал вид, будто ничего не понимает. Тогда отец протянул сыну свиток. — Тетсуо-сан приглашает нас поохотиться на нейтральной территории. Меня и тебя. Погода сырая, но вполне соблаговолит. Возьмём с собой пару акит и с пользой проведём время. Младший Учиха быстро прочёл письмо, он знал, отвертеться никак не получится. Совместная охота — это признак уважения. Отказаться всё равно что плюнуть в лицо будущему тестю. — Хорошо. — Как можно ровнее ответил Мадара. Отец испытующе поглядел в глаза сыну. — Идём-ка, хочу поговорить с тобой.       В его комнате, как и всегда, было прохладно и свежо, в открытые окна струился чистый запах леса, лугов и гор. В углу стояла начищенная до блеска и готовая к бою катана, а рядом на маленьком столике в неглубокой ёмкости лежали растолчённые в порошок лекарственные травы. Таджима потушил кисеру и Мадара подумал: «Наконец-то». Они сели напротив друг друга. Младший Учиха прекрасно знал, о чём пойдёт речь и пытался придумать более-менее убедительную ложь. Но в какой-то момент захотелось рассказать Таджиме всё так, как есть на самом деле и увидеть выражение его лица. Наверное, он даже не удивиться, скорее всего, сразу же взбесится. — Я уже несколько недель подряд слышу, как ты уходишь из дома среди ночи, — начал отец, строго смотря на сына, — Изуна тебя, конечно, прикрывает и говорит, что ты просто проверяешь границы. Но мы же с тобой оба понимаем, что он не умеет лгать. Поэтому будем честны. Ты ходишь к женщине? — Да. — Ответил Мадара ни капли не робея. Таджима помолчал, сдержанно кивнул, и в глазах у него промелькнуло недовольство. — Мизуки больше не удовлетворяет твоим вкусам? Ведь у тебя ещё есть Сэнго, Фуджи, Юко. Ты забыл о своих наложницах? Кто эта женщина, к которой ты постоянно бегаешь? Мадара готов был сказать правду. Он уже посмотрел в глаза отцу, но вовремя одумался, ведь отец ни за что на свете не простит его, если узнает о Наоки. — Юдзё из чайного домика «Ран». — И как же зовут эту юдзё из Ран? Учиха придал лицу скучное выражение и расслабленно вздохнул. — Не знаю, отосан, не спрашивал. Я зову её Космея, и ей нравится. Таджима обхватил виски пальцами и слегка потёр. Как же это было похоже на Мадару: спать с женщиной не зная её имени. — Послушай меня. Сын внимательно взглянул на отца. — Я знаю, что такое молодость. В твои годы я и сам не пренебрегал обществом юдзё. Они искуснее, это надо признать. Однако не стоит шляться по чайным домам, когда до свадьбы остаётся не больше двух месяцев. Мужчине в это время положено вести себя сдержанно. Мадаре захотелось зевнуть, ведь всё это было чушью, и в войну никто и никогда не стремился себя сдерживать, люди только трещали об этом. — Сдерживать себя, чтобы потом жена не могла встать с постели? Таджима сжал руку в кулак, хмуро глянул на сына. — Да хоть бы и так. Следи за языком. — Прости. — Учиха слабо склонил голову лишь для формальности, но не больше. Никакой вины он не испытывал. — Репутация даёт множество возможностей, Мадара. Она выделяет нас среди других кланов, нас признают, нас бояться. В нашем мире признание очень шаткая вещь. Стоит лишь раз оступиться и люди вокруг перестанут уважать тебя. Позор не смыть. Понимаешь? Мадара молчал. — Если тебе так надоели наложницы, отошли их в дом для слуг и возьми себе новых. Выкупи эту женщину из Ран и довольствуйся её обществом здесь. По крайней мере, так ты обезопасишь себя от дурных слухов. Мадара хмуро усмехнулся, а отец между тем продолжал: — Ты знаешь законы. Но почему-то всегда стремишься их нарушать. На твоих плечах лежит груз ответственности за наше будущее. Я не хочу, чтобы ты шлялся по чайным домам, — Таджима категорически глянул на собеседника и, собрав всё отцовское терпение в кулак, вдохнул глубже. — После брака развлекайся сколько угодно, но до тех пор изволь вести себя как подобает жениху. Мадара вспомнил медовые глазки Наоки, его охватило тёплое и порывистое желание поцеловать пушистые ресницы Хагоромо, коснуться губами ломкой линии ключиц и замереть, вдыхая запах лотоса. Мадара не собирался лишать себя коротких свиданий с Наоки, они стали ему необходимы. В знак мнимой покорности Учиха склонил перед отцом голову и слабо поклонился. — Я услышал тебя, отосан. Мадара осознавал насколько опасной становиться вся эта история с дочерью Химуры. Если кто-нибудь увидит их вместе, репутация Учиха окажется не просто запятнанной, а раздавленной. И уж лучше чтобы люди трепались о какой-нибудь девице из чайного домика, чем о Наоки. Мадара вздохнул, и за свою ложь ему стало тошно и невероятно стыдно перед Таджимой.