Здесь пахнет солнцем

      Тобирама не сомневался, что подарок придётся Хашираме по душе. Давненько он не замечал за ним такого обходительного интереса. «Ещё пару лет и она наверняка привыкнет к тебе, но я бы на твоём месте не стал так долго ждать». — Нередко подшучивал младший Сенджу, но в награду получал только порицательный взгляд Хаширамы. У него были несколько иные понятия насчёт наложниц: брат был абсолютно уверен, что невольницы могут быть пригодными не только для утех, но ещё и для длительных, интеллектуальных разговоров. Хаширама уверял, что узнав женщину получше, можно добиться от неё гораздо большего. И её любовь — это тоже своего рода дар, требующий времени, как если бы речь шла о простом яблоке, которому нужно созреть, а иначе не почуешь желанной сладости. На что Тобирама лишь фыркал и отвечал: «Что познавать женский ум совершенно не обязательно и можно получить сладость даром, проявив чуть больше упорства». Он считал, что Наоки повезло, и открыто заявлял, что на месте ласкового Хаширамы мог оказаться кто угодно из его солдат. Тем не менее, Тобирама уже как целых три дня становился свидетелем до одури нравственных картин: Хаширама выводил Наоки подышать в сад, потому как у девчонки постоянно кружилась голова, и от пережитого шока она ничего не могла есть. Но чем больше Тобирама глядел на них, тем больше ему мерещилось, что они каким-то странным образом подходят друг другу слишком хорошо. В очередной раз он подумал об этом, когда его одолела бессонница, и он сам бродил по саду в полном одиночестве ранним утром. Странно это было, но прежде он никогда не задумывался о том, как много они спорят с Сумика. А ведь когда у них всё только-только начиналось, он вёл себя точно так же как ведет себя Хаширама с Наоки: тщательно подбирал нужные слова и держал себя в руках. Сейчас он даже не мог вспомнить, когда они открыто и нетерпеливо начали выражать друг другу своё недовольство. И ведь Сумика всегда его каким-то образом ухитряется провоцировать. Да так ловко, что он первым затевает ссору и потом чувствует себя виноватым. Тобирама хмуро покачал головой и остановился у пруда, подышал на заледенелые руки. Дыхание быстро обернулось паром, Сенджу подумал, что зима придёт слишком ранняя и что неплохо бы отсрочить свадьбу Сумика до конца месяца. А там он попробует снова переманить её или утянуть силой. И почему бы не выкрасть её сегодня же? Он задумчиво глянул в чёрную воду и услышал, как в густом тумане к нему кто-то крадётся. Сенджу схватился за катану, но не успел выдернуть клинок из ножен, как из бледного облака послышался знакомый голос. К нему выбрел один из его солдат. — Тобирама-сама у ворот стоит гонец. Он прибыл к вам со срочным донесением. — Ками! — фыркнул Тобирама, предчувствуя беду, — от кого он в такую рань? Солдат подошёл ближе и склонился почти над самым ухом, прошептав имя отправителя. Сенджу насторожился. Никаких гонцов от лидера клана Чиноике он не ожидал. И когда оба уединились в личных покоях Тобирамы, этот гонец, наконец, раскрыл себя. Самозванец вынул из-за пазухи копну чёрных волос, поначалу Сенджу показалось даже будто это и не волосы вовсе, а лошадиная грива. Но потом весь его мир опасно накренился, и молодой человек испытал самый откровенный ужас. — Это ответ Мадары на похищение госпожи Хагоромо, — гонец любезно протянул сноп атласных волос, — он сказал, что можно было ещё короче… Сенджу бросило в жар, губы у него скривились в немой агонии. И весь воздух, так и не обращённый в злой крик, разом вышибло из груди. Тобирама готов был сорваться и придушить гонца прямо на месте, а после него взяться за Мадару. Перед глазами вспыхнуло перепуганное до смертельной бледности лицо Сумика и то, как этот красноглазый монстр совершает над ней своё гнусное правосудие. Возможно, она ничего не говорит Мадаре, а может быть умоляет его остановиться. Но он не слушает, только смеётся. Бесспорно, этот ублюдок получал удовольствие. Тобирама выхватил мягкий сноп волос, сорвал с шелковой ленты прикреплённое послание. И дважды прочёл его. Интуиция не подвела. Мадара, в самом деле, решил устроить обмен на нейтральной территории вдали от ненужных глаз и ушей. Но Сенджу никак не мог понять, откуда Мадара узнал про них с Сумика и не верил, что Учиха готов взвалить на себя такой чудовищный риск. И ради какой-то там девки не боится пожертвовать своим именем, а потом Тобираму будто стрелой прошибло и он понял в чём дело. Занервничал, напряженно поиграл костяшками рук, задержал дыхание и осознал ещё кое-что: ради любимого человека Мадара бросится даже в огонь. Этот ублюдок жестокий и отчаянный по своей натуре и теперь, когда тайна с Фуума раскрылась перед ним, у красноглазого дьявола есть полное право разозлиться по-настоящему. Тобирама сглотнул, ладони у него взмокли. Впервые страх за другого человека пересилил его самоуверенность, и Сенджу почувствовал себя зажатым в угол. — Мадара ждёт вашего решения и даёт вам не больше недели. В противном случае вы, вероятно, догадываетесь, что именно случится… — Проговорил гонец. Тобирама ощущал, как кипучая ненависть со всего света стекается прямо к нему и бежит по венозным тропам. Кровь бьёт у него в висках, и кроме этого грохота он ничего не слышит. — Скажи этому… Мадаре, я отдам ему то, что он хочет. Гонец поджал губы, чтобы скрыть усмешку и поклонился совсем не так, как следовало бы.       Тобирама просидел у себя в комнате около часа, потом снова вернулся в сад. И ноги сами привели его в тясицу. Там было тихо и пахло сырым деревом после дождя. Тобирама опёрся ладонями о перила и долго смотрел на плавающих в пруду карпов. Он ведь знал с самого начала, чем закончится его интрижка с дочерью Тетсуо, но был до глубины души опьянён. Чувства мгновенно вскружили голову и лишили рассудка, а теперь он не мог повернуть назад, чтобы что-то исправить. Ему стоило быть осторожней, не позволять себе слишком многого. Теперь ясно было одно: Сумика нужно вызволять. А иначе он потеряет её, и до конца своих дней будет винить себя. Тобирама приложил пальцы к вискам, чуть потёр их и попытался придумать, как быть дальше. Если тайна всплывёт на поверхность, между кланами разразится ещё больший скандал. И было бы просто замечательно положить конец тысячелетней вражде Фуума и Сенджу через внезапное бракосочетание. Это спасло бы положение. Но Тобирама не мог рисковать и прямо сейчас приводить Фууму к себе в клан. Не мог открыто заявить всем о своих чувствах к ней. Кроме того не стоило забывать и о гневе соклановцев Сумика, когда те узнают, что Мадара отдал единственную наследницу врагам как обменный товар. Ситуация была шаткой. Тобирама тревожно вздохнул и решил, что перво-наперво потребуется какое-нибудь тайное убежище, где можно будет спрятать Сумика. Он тяжело поморгал, прикидывая в голове удобные варианты. Была здесь неподалёку одна неприметная минка[1], её хозяин — старый керамист оставшийся в долгу перед Тобирамой, скорее всего, согласится приютить девушку на время. Сенджу покусал губы и услышал приглушенные голоса в дебрях сада. Он повернул голову в сторону шума, приметив Хашираму, а рядом с ним источник всех бед — Наоки.

***

      Хагоромо молча слушала Хашираму и старалась не смотреть в его сторону. Она пыталась придумать, как сбежать из поселения, куда пойти дальше и что делать. Её будущее было туманным. Девушка не улавливала и половины из слов Сенджу и удивлялась тому, с какой непосредственностью он принимает её безучастность. Хаширама, однако, и сам часто о чём-то задумывался. И тогда тишина казалась им обоим правильной, но таилась в ней какая-то естественная враждебность. — Тебе легче? — Спросил Хаширама. Наоки задержала дыхание и мазнула взглядом поверх деревьев. Её тошнило ещё больше, чем прежде, во всём теле не было сил, и голова почему-то кружилась всё чаще. Но пока никто не улучил её в беременности. Она не знала наверняка, как Сенджу поступают с наложницами, которые больше не могут доставлять своих услуг, и боялась, что её сошлют в какой-нибудь захудалый чайный домик, где работницы быстро найдут способ избавиться от ребёнка. — Мне будет легче, если ты меня отпустишь. Хаширама глянул на девушку и неловко улыбнулся. — Мы ведь это уже обсуждали. К тому же тебе некуда идти. Извини… Хагоромо помотала головой. — Ты со всеми своими «подарками» такой вежливый? — Нет. У меня никогда не было такого подарка. Наоки строго посмотрела на Сенджу, но поняла, что он тоже серьёзен, и почувствовала себя неуютно. — А твоего брата, похоже, это очень забавляет — дарить людей, — сглотнула колючий клубок обиды, скопившейся в горле, — он считает, что имеет право распоряжаться чужой жизнью так, как если бы весь мир принадлежал ему. — Да нет, он не такой. Просто… — Просто ты его брат, — выдохнула Наоки, уклончиво посмотрев в сторону, — и это нормально, что ты пытаешься его хоть как-то оправдать. Но он жесток. — Наоки! — Хаширама остановился и, сам не понимая как именно и зачем, но поймал девушку за тонкую ручку и слегка сжал её в своей горячей ладони, не позволяя сделать Хагоромо ни шагу больше. Девушка испугано распахнула глаза, увидев Сенджу гораздо ближе, чем обычно. Настолько близко, что можно было ощутить облако чужого тепла. — Да, он мой единственный брат, оставшийся в живых. И дороже него у меня никого нет, — поразительно честно продолжал говорить Сенджу, — разумеется, я хочу видеть в нём только хорошее. Это, по-твоему, глупо? — Доказывать всё это мне — вот что глупо. Я и Тобирама враги. И мы с тобой — тоже. Хаширама поджал губы, внезапно исчерпав все ответы. И был вынужден отпустить Хагоромо, позволяя ей ускользнуть снова. Они прошли ещё чуть-чуть в молчании, спустились по тропе в сторону тясицу, потом Хаширама сказал: — Знаешь, был у меня один друг в детстве. Хотя, по правде сказать, мы не слишком-то хорошо ладили: постоянно спорили и цеплялись друг к другу. Его очень легко можно было вывести из себя и просто невозможно успокоить. А ругаться он умел как последний ханин несмотря на то, что в лёгкую краснел, когда я просил истолковать его то или иное слово. Я делал это нарочно и когда он догадывался, то начинал злиться вдвое больше. Наши перепалки были обыкновенным ребячеством. И мирились мы так же нелепо, как и ругались. Но как-то раз я серьёзно спросил его «можно ли стать другом заклятому врагу?». Хагоромо с любопытством посмотрела на Хашираму и обратила внимание на то, как вдруг нетерпеливо загорелись его глаза. — И что же он ответил? — Спросила девушка, вспомнив о Мадаре, догадалась о ком идёт речь. — Он посмотрел на меня хмуро и расхохотался. Сказал, что это невозможно. Я спросил — почему? Он долго смотрел на меня, как будто я сделал ему больно. Потом он заявил, что враги становятся друзьями только тогда, когда появляется кто-то сильнее их обоих вместе взятых. И это уже не дружба, а выгода, которой рано или поздно суждено иссякнуть. — Значит ли это, что все друзья заведомо окажутся врагами? — Поддразнила Наоки и почувствовала слабую щекотку в уголках губ, но потом ей стало грустно. — Нет. В отличие от него я до сих пор верю, что можно стать друзьями и без выгодных целей, а потом… — А потом получить от друга нож в спину, ниисан. — Раздался до жути знакомый голос, и Наоки вздрогнула, будто увидела призрак. Из-за пышных деревьев по каменной тропе к молодым людям вышел Тобирама, который всё это время наблюдал за ними из тясицу и терпел до последнего, чтобы не вмешаться. — Не всегда это так, Тобирама… — Выдохнул старший Сенджу, уловив что-то дикое и беспощадное в глазах брата, когда тот посмотрел на Хагоромо. На долю секунды всех троих охватило смутное желание оказаться как можно дальше друг от друга. Но потом, под незримым натиском Тобирамы девушка неосознанно отступила к Хашираме, пытаясь найти защиту. И младший Сенджу вспомнил звон недавней пощёчины, как-то странно поморщился и перекинул взгляд на брата. — Ты ровняешь людей по себе и привык идеализировать врагов, ниисан. Особенно этого красноглазого ублюдка — Мадару. Подонок вышиб из тебя весь ум?! Куда делась твоя рассудительность? Взгляни же, наконец, правде в глаза. Мадара ненавидит тебя, он просто пользуется твоей добротой. А ты тут откровенничаешь с этой… — Что на тебя нашло? Тобирама сглотнул, не сводя с собеседника глубоко уязвлённый взгляд. На мгновение Хашираме даже почудилось, будто глаза брата блестят и вымаливают прощения за что-то. Стало не по себе. — «Эту» ты сам приволок сюда. — Неожиданно даже для самой себя сказала Наоки, но молчать больше не было сил. В стенах Сенджу, пусть даже наложницей, но она не была пустым местом. И у неё есть имя, есть фамилия. Не кто-то там, а всё ещё Хагоромо. Старший Сенджу хотел вмешаться до того, как его брат успеет ответить, но не успел. Тобирама шагнул к девушке чуть ближе, не нарушая, однако, границ с Хаширамой. — Что ты сказала? — напряженно спросил молодой человек, не сводя с Наоки глаз. Она, похоже, пусть и слегка дрожала, всё-таки намеревалась каким-то образом заставить Тобираму замолчать. — Может быть, ты тоже хотела лежать там с перерезанным горлом, бестолковая? — Нет, Сенджу. Я бы предпочла перерезать горло тебе. И тогда, возможно, во всей Фуккутши стало бы гораздо тише... За долю секунды что-то в лице Белого Пса сильно поменялось. И было слышно, как тяжело он выдохнул, а потом его руку вовремя успел остановить Хаширама. Наоки вздрогнула, вспоминая ту первую и пока что единственную пощёчину. — Тобирама! — Выпалил старший брат, крепко держа младшего Сенджу за удачно перехваченное запястье. И ошарашенно смотрел в эти раненые глаза, напоминающие глаза загнанного в угол зверя. Хаширама понял, что его брат что-то скрывает от него. — Успокойся… Зубы у Тобирамы скрежетали, по лицу пробегали гневливые тени, а рука, между тем, всё тяжелела и тяжелела. Сенджу смотрели друг на друга и общались на понятном лишь им одним языке. Воздух вокруг трескался от напряжения, казалось, вот-вот что-то произойдёт. Но в какой-то момент Хаширама понял, что можно разжать тиски и выпустить руку брата, ни за кого не опасаясь. Мир вокруг робко заиграл: зашуршала трава под ногами, запели птицы, задышал ветер. В нос ударил запах росы и цветов. Тобирама размял запястье, многословно глянув на Наоки. Она выдержала этот взгляд с трудом, услышав всё что о ней думали. — Покажи ей, наконец, своё место, Хаширама! Наложница должна молчать. — Грубо бросил Сенджу, понимая, что к концу недели должен либо во всём сознаться брату либо действовать исподтишка, как вор. Ситуация была неимоверно унизительна. Она мучила, кромсала и выдирала из тела все кости. Тошнило и некуда было деться.       Вечером снова закрапал дождь, но на небе висело всего несколько рваных тучек и время от времени проглядывало рыжее солнышко. Тобирама должен был, не привлекая к себе внимание, покинуть клан и проверить предполагаемое для Сумика убежище. Путь туда и обратно займёт около двух дней и ему просто не пришло в голову никакой другой идеи кроме как солгать и якобы отправиться на охоту. «Тебе не стоит ходить в одиночку, в Фуккутши теперь небезопасно. Учиха рыщут повсюду». — Ворчал Буцума, когда Тобирама уже запрягал лошадь и брал охотничий лук. «Я поохочусь в окрестностях, отосан, не беспокойся». — Тобирама думал, как бы за ним не отправили хвоста, и он по глупости не рассекретил себя. Больше у него не было права ошибаться.