Здесь пахнет солнцем

      Таджима наглухо затворил двери в свои покои и нервно слонялся из угла в угол, изредка поглядывая на Мадару, вернувшегося домой с первыми лучами солнца. Глава клана не мог подобрать подходящих слов, чтобы передать весь ужас, который доводилось ему сейчас испытывать. Его сын, всегда поступающий обдуманно, вдруг повёл себя самым недопустимым образом: похитил одну девушку и выменял на неё другую. И теперь рассказывает обо всём этом с таким спокойствием, будто бы не совершил ничего противозаконного даже с учётом того, что будущая супруга путалась с врагом, всё равно подобные действия были безрассудными. И как только Таджима почувствовал, что онемение проходит, и он снова может говорить, принялся извергать из себя тонны высокоморальной брани, время от времени позволяя молодому преступнику парировать атаки. Осада длилась целых пятнадцать минут. До тех пор, пока отец ни выдохся и ни застыл обессиленно посередине комнаты с видом глубоко растерянным и задумчивым. Суетливо поджал губы и отвёл от сына взгляд. — Тетсуо тебе не поверит, Мадара. Для него это позорное пятно. Он из шкуры вон полезет чтобы доказать невиновность Сумика… Мадара промолчал. Он думал о таком исходе заранее и не рассчитывал, что выиграет. Теперь, когда дело уже сделано, по законам Фуккутши его станут судить старейшины от всех пяти союзных кланов. И Мадара обязан принять их решение, каким бы оно ни являлось. Если ему скажут умереть, значит он должен смиренно ожидать своей кончины. В противном случае Фуума бросит клану Учиха повторный вызов и разразится ещё одна никому ненужная война. Всё-таки, как ни крути, но у этой истории один исход — кровь обязательно прольётся. И важно лишь одно, в каком количестве и как скоро. Таджима тяжело выдохнул, нетрудно было догадаться, что от всего этого беспорядка у него разболелось сердце. — О чём же ты только думал? Нашему союзу конец! — Брак с Фуума подверг бы нас опасности. Сумика может быть заодно с Сенджу. Так или иначе, следовало расторгнуть помолвку. — Да, но не таким же способом! — Возразил Таджима, потирая грудину точно так же, как старики потирают разнывшееся так некстати колено. Он сел напротив сына и жадным взглядом осмотрел его с ног до головы. — Мадара, это не просто конфликт. Это война. Осознаешь? Теперь, когда за нашими спинами нет Хагоромо, — продолжал Таджима чуть упавшим голосом, — Фуума станут чувствовать себя уверенней. Я знаю Тетсуо много лет, и его гордости нет предела. Он не простит тебе твою выходку. Да и можно ли её прощать?! То что ты сделал с его дочерью недопустимо. Такое с рук не сходит. Но, — мужчина запнулся и поморщил нос, — да будут ками свидетелями, девчонка того заслужила. Тем не менее, всё это не даёт тебе права поступать подобным образом. Терять союзника в лице Фуума нам совершенно не выгодно особенно теперь, когда в Фуккутши вернулись Чиноике. Я думаю, ты понимаешь, в каком опасном положении мы теперь находимся. И если начнётся война она целиком и полностью ляжет на твои плечи. Мадара смиренно склонил голову, пряди его волос скользнули вдоль лица. — Да, отосан, я понимаю… И поэтому не собираюсь вступать с Фуума в войну и уж тем более я не стану вымаливать у Тетсуо прощение. Таджиму передёрнуло. — Совет будет опираться только на прямые факты. У тебя нет никаких доказательств виновности Сумика. Твой единственный свидетель — просто пешка. Солдат, которому никто не поверит. Для всех эта распутная девка останется чистой и невинной. А тебя приговорят к смерти! Этого хочешь?! — Я никогда прежде не хотел жить так сильно, как хочу сейчас, отосан… — с жаром признался Мадара, не сводя с отца пронзающий до самых костей взгляд, — но независимо от моего желания я не могу допустить, чтобы эта война началась. — И ты говоришь мне это только сейчас? Когда ошибка совершена, и отступать нам уже некуда?! — Защищать то, что тебе дорого — это не ошибка, отосан. Неужели ты не узнаешь свои собственные слова? Ты говорил их каждый раз, когда брал в руки оружие и уходил воевать, — молодой человек выдержал паузу, чтобы дать отцу шанс вспомнить всё с самого начала, — я готов взять ответственность на себя. Наш клан не пострадает. У Таджимы в груди больно ёкнуло. Лишь на крошечное мгновение он вернулся на пару лет назад и увидел перед собой не этого крепко сложенного юношу, а худосочного мальчонку с рассаженной губой и содранными коленками, который опять подрался с соседской ребятнёй и волнительно ждёт отцовского приговора. Мужчина открыл было рот, чтобы исторгнуть из-себя сокрушительную волну нравоучений, но шторм внутри него угас. Слова сложились в тяжелый и безмолвный выдох. Он помолчал ещё минуту. — Всё это время я оберегал и наставлял тебя не для того, чтобы какие-то премудрёные жизнью подслеповатые и выживающие из ума старики, собравшись вкруг, решали твою судьбу. Я с самого начала видел в тебе потенциал. Знал, что однажды ты возьмёшь управление кланом на себя. У тебя есть то, что нужно настоящему лидеру, но есть и то, что ему мешает — ты слишком легко привязываешься к людям и тебе тяжело с ними разлучаться. Клан Учиха признан сильнейшим кланом во всей Фуккутши. И он должен оставаться таким. Но ты рискнул всем ради одного человека, Мадара. На твоих плечах стоит наше будущее, а теперь ты вынужден приносить себя в жертву. И мне не кем заменить тебя. Изуна для этой роли не годится… Мадара посмотрел в красноватые от усталости глаза отца и понял, что никогда не найдёт подходящего момента, чтобы сказать ему особенную новость, да и эта «особенная новость» вряд ли обрадует его сейчас. — Вообще-то я рискнул не только ради одного человека, отосан, Наоки ждёт ребёнка… Таджима нахмурился, сосредоточенно перемалывая в мозгу неожиданное признание. Достаточно долго с укором глядел на Мадару, а потом у мужчины ходили только челюсти, будто он вот-вот собирался сплюнуть жевательный табак. — Твой? — Мой. Лидер клана как-то неоднозначно вздохнул, неловко пощурился. — Почему сразу не сказал? — Я узнал об этом только сегодня. Она боялась говорить… — Да, — выдохнул отец, усиленно хмуря брови и поджимая губы, — повеселились вы. Нечего сказать. Каков срок? Мадара сначала пожал плечами, потом ответил: «Около месяца». Таджима потёр переносицу, вспоминая какие порой глупости он сам совершал по молодости, но никогда не позволял себе подобного. Его сын обошёл его по всем параметрам. — Мадара, я думал хуже просто уже некуда, а оказалось, я и тут ошибся. Клянусь всеми ками на свете, ты умеешь довести своего отца до белого каления. Но думаю, эта новость быстро поставит Химуру на ноги. Вот только жаль он не сможет устроить тебе хорошую взбучку. А тебе бы это не помешало. — Мужчина оборвал речь на полуслове и закашлял. Запустил руку в карман кимоно и быстро выудил оттуда белый асэфуки, прижал ткань к губам. Кашлял тяжело и надломлено, на лбу у него даже появилась лёгкая испарина. Мадару кинуло в лёгкий жар, и он безмолвно следил за тем, как угловатые плечи отца мелко вздрагивают и снова каменеют, а лицо становится красным. Молодой человек сглотнул колючий клубок слов, столпившийся в горле, и у него противно зажгло в желудке. — У тебя кровь? — спросил упавшим голосом, смотря на две крошечные вишнёвые кляксы в самом центре асэфуки. — Давно? Таджима встряхнул головой и нервно затолкал тряпицу обратно в карман. — Ерунда! Я не хочу об этом беспокоиться, и тебе не стоит. — К тебе ходит лекарь? — Спросил Мадара, — что он говорит? Мужчина упрямо улыбнулся, сделал вид будто ничего не расслышал. — Не игнорируй мой вопрос. Ответь! Таджима смурно поглядел на сына, покусал внутреннюю сторону губ. — Я поживу в этом доме какое-то время, потом уйду. Болезнь станет слишком заразной — вот что он говорит. Но сейчас это совершенно неважно. Прежде всего я беспокоюсь за твою судьбу, Мадара. И не собираюсь отсиживаться в сторонке. Я напишу Тетсуо, попрошу его выслушать меня и постараюсь объяснить ему твою ошибку. Возможно, нам удастся добиться для тебя смягчения на суде, если ты вернёшь им Сумика. Есть шанс, что тебя простят. Мадара задумчиво помотал головой, перед глазами у него мелькали две кровавые кляксы на белой ткани. — Я уже известил Тетсуо о встречи через два дня. Письмо было отправлено ещё до обмена. Не хочу, чтобы ты в это вмешивался, отосан. Я расскажу ему правду о Сумика. И пусть Тетсуо не верит мне, но он обязан знать. — Проклятие! — прошипел Таджима, стискивая руки в кулаки и задыхаясь уже не от гнева или приступа кашля, а от волнения, — не смей, слышишь? Не смей… Слишком мал, чтоб умирать! — Довольно, отосан. Я просто отвечаю за свои поступки. И не хочу, чтобы мой ребёнок видел ту же войну, что и я когда-то. Я поступаю так, как считаю нужным. Как поступил бы лидер, думающий о жизнях своих людей. В конечном итоге лучше умереть мне одному. Тетсуо этого будет более чем достаточно. Таджима скомкал фразы в своей голове и понял, что ему совершенно не в чем упрекать Мадару. Он обхватил виски шершавыми подушечками пальцев и сомкнул веки. Его сын не дал ему прийти в себя и обрушил ещё несколько больно ранящих фраз: — Я виноват перед тобой, отосан, гораздо больше чем перед другими. И то, что подумает обо мне вся Фуккутши уже совершенно неважно. Возможно, я и не оправдал твоих надежд, но… по крайней мере теперь я просто пытаюсь быть честным с тобой и пусть для этого уже слишком поздно. Моя смерть станет расплатой за всё, и я не буду бояться. Я сохраню честь и отвечу за то, что сделал. И тебе не нужно жалеть меня за это. Таджима глянул на Мадару сквозь пальцы, не отнимая руки от лица. Грудь его сдавливало уже как минуты три. И дышал он самым тяжелым воздухом за всю свою жизнь. — Мадара… — Проговорил мужчина одними только губами.

***

      Хаширама склонился над старой потрёпанной картой Фуккутши и отметил передвижения вражеских войск. Недельная вылазка, наконец-то, дала свои плоды: теперь Сенджу знал, что за их границами наблюдают союзники Хагоромо. И это не Учиха, как всем думалось, а Фуума. Враги засуетились. Рано или поздно от них следует ожидать удара и нужно как можно скорее доложить обо всём отцу. Молодой человек обвёл утомленным взглядом стены шатра, в котором по мере разгорания дня становилось всё жарче. Хотелось пить, но в бамбуковой фляге не осталось ни капли воды. Сенджу усмехнулся, потому как уже во второй раз открыл её и ничего не обнаружил. — Ждёшь, пока фляга сама себя наполнит, ниисан? — Как гром среди ясного неба прозвучал голос Тобирамы. Хаширама увидел его на пороге в это тонкостенное убежище. И хотя брата не должно было быть в этом лагере, Хаширама всё равно обрадовался встречи. Почувствовал неизбежное напряжение в уголках губ и демонстративно протянул в сторону Тобирамы пустую флягу. — Тогда, может быть, наполнишь её для меня? Белый Пёс скрестил на груди руки, отделался лёгкой улыбкой, и было во всём этом что-то неестественное и до глубины души тревожное. — Я так не думаю… Хаширама отвернулся, ощущая липкое и тягучее, как клей, напряжение в воздухе, от которого некуда было деться. — Почему ты здесь? Что-то произошло дома? — Да. — Ответил Тобирама с лёгким затруднением, как-то неуверенно перемялся с ноги на ногу, представляя себе неизбежный разговор, от которого тошнило. Он пощурился, будто в глаза ему попал сор и глянул на Хашираму: брат сидел за низким столиком всего в шести шагах, такой прямой и такой гордый, невозмутимый, будто уже заранее знал правду. И между ними вдруг выросла гигантская пропасть. — Это касается лишь нас с тобой, ниисан. — Хорошо, — Хаширама кивнул в сторону свободного дзабутона, — садись и расскажи мне обо всём. Я готов тебя выслушать. Тобирама знал, что ему будет тяжело смотреть в глаза брату и подбирать нужные слова, чтобы начать этот дурацкий разговор, но он даже не подозревал, что потеряет дар речи. Младший Сенджу молча сел напротив и прежде чем к нему вернулась способность говорить, обратил внимание на карту и понял, что Фуума уже топчутся возле их границ. А это значит, что Мадара, возможно, уже успел сообщить обо всём Тетсуо или же старый лис каким-то образом сам догадался. От подобных мыслей у Тобирамы похолодело в желудке, будто он проглотил кусок льда. И теперь кровь медленно застывала в жилах. — Я запутался, ниисан. Совершил ошибку и поступил по отношению к тебе нечестно. За это я хочу попросить прощения заранее. Хаширама покусал губы и опустил глаза, душой и телом обращаясь в слух. Больше недели он ждал этой минуты и боялся спугнуть момент, когда бы можно было говорить откровенно. — Думаю, это началось около полтора лет назад. Помнишь, мы с тобой охотились на оленя с пятном в виде полумесяца на шее? Отец сказал, что его шкура будет стоить тысячу рё и он отдаст эти деньги тому, кто принесёт ему трофей. Мы гонялись за оленем трое суток подряд. Нам начало надоедать, но возвращаться с пустыми руками было стыдно. И мы с тобой решили разделиться. Ты пошёл на север, я — на юг, к реке. А когда мы встретились снова, я сказал тебе, что упустил оленя. Помнишь? Хаширама кивнул, выуживая из памяти блёклые отпечатки пережитых дней. — В ту ночь меня опередили. Оленя я уже нашёл мёртвого. Его сразила чужая стрела. Эту стрелу выпустила женщина из клана Фуума. Второй стрелой она собиралась прикончить меня, но рука её дрогнула и… — Тобирама запнулся и неловко поморгал глазами, — мы встречались с ней тайно в редких случаях, когда появлялась возможность. Она понравилась мне, ниисан. Я не мог противиться своим желаниям. Наша с ней связь стала постоянной. Мы привязались друг к другу сильнее, чем ожидали. Я надеялся, что это в скором времени пройдёт, но мои чувства к ней становились только крепче. А когда в Фуккутши заговорили о браке Мадары и Сумика я готов был на самые отчаянные шаги. Я не мог потерять её и придумал план, как нам остаться вместе, но тут произошёл этот инцидент с Хагоромо, — Тобирама урвал жизненно необходимую паузу, — я подарил тебе Наоки, но оказалось, что они с Мадарой любят друг друга точно так же, как мы с Сумика. Учиха поставил мне условие: либо я возвращаю ему Хагоромо, либо больше никогда не увижусь с Сумика. Я не стал раздумывать. Отдал ему то, что он просил… Хаширама потёр бровь и покусал губы. Он не смотрел на Тобираму, но зато отчётливо ощущал его жгучий взгляд на себе. И собеседники долго сидели напротив друг друга в полной тишине до тех самых пор пока молчание ни начало душить их обоих, и они ни почувствовали себя чужаками. — Сколько лжи всё это время, отоото, — голос у Хаширамы дрогнул, но Сенджу решительно взял себя в руки, — после того инцидента с Учиха я думал, между нами нет секретов. Но оказывается, теперь ты лжешь мне. Почему? Неужели ты настолько не доверяешь мне? Тобирама искоса глянул в сторону. — Это безумие какое-то, — вздохнул Хаширама, не сводя с собеседника уязвлённый взгляд, — скажи мне, о чём ты думал, когда связывался с этой женщиной? Ты ведь заранее знал, что она из Фуума и, тем не менее, не побрезговал нарушить правила. Нет-нет, отоото, не перебивай и дослушай меня. Ты знаешь, что делают с теми, кто разжигает подобную связь. Дружить с врагом и любить врага — это не одно и то же. Проклятие! Не сравнивай. Моя ситуация была и вполовину не так страшна как твоя! Тобирама сдвинул брови: ему не нравилось, когда брат повышал голос и пытался учить уму разуму. — И как же всё-таки это некрасиво с твоей стороны — сначала сделать, а потом ставить меня перед фактом, — старший Сенджу сложил руки на груди, но совсем прекратил хмуриться. — Ты мог бы рассказать мне об этом обмене заранее. Белый Пёс метнул в сторону собеседника колкий и нетерпеливый взгляд: испытывал одновременно и стыд и жгучую обиду, наконец, начал сердиться. Потом почувствовал, что его брат переживает всё то же самое. Они буквально отражали друг друга. -Красноглазый ублюдок дал мне всего одну неделю, я бы не успел ничего рассказать тебе! Ты был слишком далеко от дома. Прежде всего, я должен был позаботиться о безопасности Сумика и спрятать её там, где никто не стал бы искать. Иначе всё было бы напрасно! Хаширама подумал о том, как это всё-таки похоже на Мадару — ставить условия времени. Молодой человек сглотнул колкий клубочек лишних слов, вставший у него поперёк горла, потёр виски подушечками пальцев. — И где же ты её спрятал? Тобирама помедлил с ответом, лицо его наполнилось смятением. Он покусал губы и сжал ладони в кулаки. — Недалеко отсюда есть домик на отшибе. Там… — А отец знает? — Нет… Хаширама задумчиво пощурился, будто в глаза ему попало жгучее солнце и он, точно ослепший, уставился в пустоту прямо перед собой. Он хорошо представлял себе реакцию Буцумы; даже когда Хашираму лет семь-восемь назад улучили в дружбе с Учиха, отец не побрезговал отлупить его как взрослого. А тут ситуация была ещё гаже. Да и сам Тобирама уже давным-давно выбрался из того безопасного возраста, когда нравоучительная порка что-то решает. — Ты должен рассказать ему обо всём, — решил Хаширама, поймав растерянный взгляд брата, — если будешь тянуть, станет только хуже. Фуума наверняка вмешаются и потребуют Сумика обратно. Будет лучше, если Буцума узнает правду от тебя, нежели от каких-то там чужаков. Младший Сенджу кивнул. — Я знаю… Хаширама поднял на него пристальный взгляд и по выражению лица собеседника всё понял. — После обмена ты вообще не появлялся дома? — Сенджу прикинул, сколько прошло времени, и тревожно вздохнул, — около недели. Ты всё это время с ней был? Перед исчезновением хотя бы сказал что-нибудь отцу? Белый Пёс помотал головой. — Не успел. Мы практически не разговаривали в тот день. — Иными словами, отец даже не знает, где ты находишься и всё ли с тобой в порядке, — Хаширама затаил дыхание, впервые увидев Тобираму таким несобранным, — болван! Твоё положение и без того шаткое. Младший Сенджу строго глянул брату прямо в глаза, но не обнаружил во взгляде ничего кроме волнения и трепетного упрёка. Хаширама насупился, сдвинул брови и глянул на карту, лежавшую между ним и братом. Сосредоточенно потёр лоб, задумался. И в новой тишине услышал, как сыроватый ветер настойчиво стучит по холщёвым стенам шатра, расшатывая нервы пока ядовитое солнце всего мира ныряет через одну единственную дырку в крыше и больно жжёт плечи. Они с братом сидели здесь как какие-то позорные заговорщики, отрезанные от правильной жизни. — Вернёмся домой вместе, я уже закончил со слежкой, — решил Хаширама, — выйдем завтра на рассвете, пойдём кротчайшим путём. Я буду рядом с тобой. Сдержу отца, если понадобиться и… — Нет, — Тобирама помотал головой и опустил белёсые ресницы, — я благодарен тебе за помощь, но я должен разобраться в одиночку. К тому же для начала мне нужно вернуться к Сумика. Возможно, после разговора с отцом я не скоро с ней увижусь. Хаширама уклончиво посмотрел в сторону, думая над тем, как Буцума поведёт себя и что будет с Тобирамой. Он не хотел пускать всё на волю случая, душа его протестовала и требовала вмешаться. Предчувствие было дурное, мысли комкались, опережали друг друга, а воображение рисовало жуткие картины расправы. В этой суматохе Хаширама совершенно забыл о Наоки. Вспомнил о ней только сейчас, когда ему под ребро что-то больно укололо и он, запустив руку во внутренний карман хаори, нащупал тонкий браслет из серебра, который собирался подарить Хагоромо по возвращению домой. Он неловко порезался об его застёжку и почувствовал кровь на пальцах.       Когда Тобирама подходил к домику керамиста, на Фуккутши уже легли поздние тяжелые сумерки и в воздухе ощущался холод. Молодой человек дышал на ладони и злился на эти резкие перепады температур. С наступлением осени всегда так: днём сходишь с ума от жары, а по ночам знобит. Он подумал, что для Сумика неплохо бы раздобыть более тёплое кимоно и обязательно принести его в следующий раз. Тобирама глянул на старенькую минку: в окнах тускло мерцал рыжий свет. Сенджу подстегнул лошадь, и та пустилась вперёд лёгкой трусцой. Времени у него было очень мало. Хватит только на то, чтобы обнять и поцеловать Сумика. До рассвета ему нужно быть в дороге. Сенджу представлял Фууму у горячего ирори, облачённую в лёгкое синие кимоно, обнажающее её тонкие запястья. И в груди у Тобирамы начинало жадно барабанить. Он хотел прикоснуться к ней прямо сейчас, сорвать все её порывистые и такие же нетерпеливые ласки. Примкнуть губами к губам и потом ещё говорить впервые без остановки, как в лихорадке. С порога Тобирама уловил тонкий аромат только что заваренного чая и по интуиции направился в гостиную к тому самому очагу. Он замер в дверях-сёдзи, увидев Фууму вполоборота. Позвал по имени и прежде, чем она смогла что-либо ответить, крепко обнял. Провёл по чернильным завитушкам коротко остриженных волос Сумика. Хотел поцеловать в губы, но девушка не позволила. Вместо этого она, мелко дрожа ни то от боли, ни то от страха, склонилась над его ухом и прошептала: — Уходи, он убьёт тебя… — О ком ты? — Тобирама коснулся её лица, провёл вдоль очерченных природой скул, — кто здесь? Сумика вздрогнула, посмотрев Сенджу через плечо. Тобирама понял, что на них устремлён чей-то недобрый взгляд. Он схватился за клинок, но голос за спиной заставил остановиться. — Наконец-то пришёл. — Сказал отец.