Здесь пахнет солнцем

      Мадара следил за тем, как тощая полоска красного света пересекает потолок его комнаты и медленно стекает вниз прямо к полу по стенам. Он думал о том, что его отец сейчас тоже не спит и точно так же следит за восходящими лучами солнца, считая минуты. До казни оставалось всего четыре часа. И это время пролетит очень быстро. Мадара даже не заметит, как скоро склонит перед Таджимой шею и над головой его просвистит клинок. Учиха ждал до последнего, когда лучи солнца окажутся в середине комнаты и ущипнут его за щеку, тогда он поднялся с постели. Вода в фуро уже была для него нагрета. Служанки принесли чистое белое кимоно, в которое следовало облачиться. Горячая вода покусывала кожу, но молодой человек не обращал внимание. Он затаил дыхание и ушёл под воду с головой, избавляясь от постороннего шума, чтобы послушать биение сердца в своей груди. Ровные глубокие удары. И всё в порядке, потому что он не боится. Молодой человек вынырнул, провёл против волос рукой и смахнул капли воды с кончика носа и губ. «Три часа». — Подумал он, впервые в жизни надевая такое белое кимоно, что при одном лишь взгляде на него появлялась рябь перед глазами. От завтрака пришлось отказаться, только глоток зелёного чая. Мадара заметил, что у прислужницы тряслись руки. Чай показался ему невкусным. Он почувствовал в нём солоноватый привкус, похожий на привкус крови. И это сравнение было отвратительным. Мадара велел оставить его одного, прекрасно зная, что творится сейчас в его покоях: на пол стелятся дополнительные циновки, поверх них выглаженная белая ткань, пропитанная ароматическими маслами, а поверх неё ещё одна красного цвета. И всё это делается для того, чтобы не запачкать кровью пол. Интересно, успеет ли он всё-таки что-нибудь почувствовать, когда лишиться головы или нет? Мадаре стало не намного легче, когда он подумал, что ему не придётся в буквальном смысле умирать в кипящем масле или вспарывать себе живот. Говорят, нет на свете ничего хуже. Больше всего он хотел бы поговорить сейчас с Изуной. И пожалел о том, что у него уже нет такой возможности. «Два с половиной часа». — Подумал Мадара, чувствуя на губах привкус чая. Его волосы практически высохли. Если бы всё повернулось иначе в тот решающий день, когда они с братом обнаружили в реке мёртвого Хагоромо, его жизнь, возможно, сложилась бы иначе. Она бы вышла кривой и неправильной, притворной и скучной. И уж лучше бы всё-таки отсчитывать минуты до своей кончины сейчас, чем на протяжении десятилетий терпеть эту удавку на шее. Мадара закрыл глаза и вспомнил запах Наоки. Он не знал, может ли солнце вообще пахнуть, но если и пахло бы, то, наверное, так же как Хагоромо. «Час». — Мадара посмотрел на уголок ками-дана и передумал воздавать молитвы предкам. В конце концом, он сделал всё это только для того, чтобы защитить нечто ему дорогое. И если предки воротят нос, их право. Пусть подавятся безупречностью. Лично Мадаре она уже поперёк горла. «Пятнадцать минут». — Учиха услышал шорохи на улице. Он понял, что доверенный старейшинами человек прибыл. И тоже ждёт. Ждёт вся Фуккутши. И особенно Тетсуо. Мадара представил, как этот старый горделивый хрыч всё-таки кланяется Буцуме через пару неделек. И тихонько бормочет что-то там о своей «выгоде» переметнуться к Сенджу. Вот только если он уже не принял сторону врага, чтобы уладить позорный инцидент. Ткнуть бы его носом в землю. Но… — Время вышло. — Проговорил Мадара.       В комнате всё было именно так, как Учиха себе и представлял: дополнительные циновки, белая и красная ткань. В уголку стоял доверенный старейшин, молодой мужчина с серьёзным выражением лица и мягким голосом. Мадара прошёл к указанному месту и сел в самом центре этой безупречной конструкции. Неожиданно что-то почувствовал, как будто в комнату попал зимний сквозняк. Он опустил ресницы и попытался расслабиться. Но потом пригласили кайсяку, и Учиха услышал, как открылись противоположные двери-сёдзи за его спиной, а потом комнату наполнял только звук уверенных и медленных шагов. Отец остановился позади. Мадара слышал его дыхание и чувствовал тепло тела. Он не знал, каким было выражение его лица, да и не хотел этого знать. Был благодарен, что казнь устроили подобным образом, чтобы они вообще не встретились друг с друга взглядами. Потом почувствовал лёгкое прикосновение отцовской руки, Таджима осторожно убрал чуть влажные волосы с его затылка и тут-то Учиха понял, что всё-таки боится. Он вздрогнул против воли. И мерзкие мурашки тут же пробили его шею. Мадара задержал дыхание, пока его сердце рвалось из груди. А непослушное воображение рисовало выражение отцовских глаз. В глазах Таджимы стояли непролитые слёзы. И он видел его опять молодым, как в детстве. Его губы что-то шепчут, упрямо повторяют одно и то же. Но Мадара ничего не слышит. Трудный вдох, и вот он уже ребёнком несётся по летнему лугу, прячется от отца в высокой траве. А тот ругается в бесполезных поисках. Цветочное месиво, убийственный жар, шорох травы под ногами и запах пыли в воздухе, снова жар и снова шорох. Мадара услышал, как отец вдохнул перед ударом, а потом раздался грохот и чей-то незнакомый голос: — Стойте-стойте! Прощён! Сумика созналась!