Без пульса

Тошинори стоит на светофоре. На счетчике пульсируют цифры. Два-один, два-ноль, один-девять... Их мельтяшение раздражает до жжения в глазах. Тошинори крепче стискивает руль. Перед носом грузовика ползет процессия серых комбинезонов. Законопослушные граждане их чистого светлого города. Три, два... Тошинори вдавливает педаль в пол, но мотор протестующе рычит. Чертовы умные железяки! Тошинори просто хочет размазать парочку горожан по белой улочке и добавить немного цвета и грязи этому месту. Все слишком чисто, стерильно. И это бесит. Бесят пресные рожи прохожих, нейтральная жратва в пилюлях, глянцевые стены и спокойствие. Уютное, теплое спокойствие, которое окружает и утягивает в свою трясину. Шепчет на ухо денно и ночно, без передышки, медовым голоском: прими лекарство, расслабься, запрись в четырех стенах, включи экраны, смотри телевизор, отдыхай, ни о чем не думай, тихо-тихо, спокойно... От этого теплого, бархатного покоя у Тошинори по утрам ноют кости, а к вечеру чешутся кулаки. Но ведь так было не всегда. Тошинори прикусывает щеку. Вкус собственной крови на языке заставляет распаренные мозги протрезветь. Он коротко оглядывается назад, в сторону кузова. Конечно, его глаза ничего не увидят сквозь несколько слоев стали, но от осознания, что в этой металлической консерве – Изуку, сосет под ложечкой. Тошинори снова переводит взгляд на пустую и ровную дорожную полоску. И ему мерещится прошлое.       – Поздравляю, Тошинори! Твои баллы за тест просто восхитительны, такой самоконтроль!       – Правда, тут ничего особенного, Торино-сэнсей, – скромно пожал плечами Тошинори в ответ на похвалу. Он не отнимал взгляд от парты за которой сидел, боясь, что его широченная улыбка, смутит остальных кадетов.       – Торино-сан! Это с грохотом поднялся юноша с соседней парты. Он обладал непослушной огненной шевелюрой, которая, судя по всему, не мало влияла на его характер. Спесивец и упрямец – Эйджи Тодороки. Еще кадеты меж собой его прозвали "в каждой дырке затычка" и с недавних пор "личная заноза в заднице Тошинори".       – Что Тодороки? – вздохнул Торино.       – А что обо мне? Как мои баллы?       – Ну, твои результаты... – Торино замямлил и опустил глаза в отчетник. Тодороки нельзя игнорировать, но и напрямую с ним не поговорить. Этот парень – как бочка с порохом.       – Ты очень хорошо справился, – нашелся наконец Торино.       – Что значит очень хорошо? Весь класс вдруг синхронно вздохнул. Тодороки злобно шикнул и уселся на место. Торино расслабил плечи и сказал еще пару фраз, прежде чем распустить кадетов. Тошинори чуть задержался, он что-то разъяснял товарищу. И слово за слово, оказался последним в пустом классе. Когда он скидывал вещи с парты в сумку, к нему подошел Торино-сенсей.       – Тошинори, есть минутка?       – Да, конечно, – Тошинори немного удивился. Он стал припоминать все свои косяки. – Что-то не так, сенсей?       – А, что? Нет, вовсе нет. Я хочу сводить тебя в одно место, пока обеденный перерыв. Да тут не далеко, пойдем.       – Слушаюсь, – отрапортовал Тошинори и поспешил за Торино, на ходу упихивая в сумку планшет. Они пришли в небольшое кафе с круглыми окнами. Место, которое станет для Тошинори любимым на долгие годы.       – Я закажу блинчики, ты не против? – спросил Торино и подозвал официантку. Он был завсегдатаем, даже в меню не взглянул. Тошинори крутился во все стороны. Какой тут был необычный интерьер! Мягкие кресла, деревянные полы и стены, древние, механические часы при входе, и меню, не положенные на цифру, а обычные, бумажные. И запахи! Душные, пряные, живые! Они словно обволакивали легкие, и разные вкусы уже таяли на языке, дразнили желудок. Тошинори не стал скрывать своего восхищения и вдохнул полной грудью. Он глянул на Торино. Тот хмурился, сурово смотрел на него из-под мохнатых бровей. Тошинори словно холодной водой облило. Он зажал ладонью улыбку и потупил взгляд.       – Осторожней с этим, Тошинори, – только и сказал Торино усталым голосом.       – Вы, вы знали, сэнсей?       – То, что ты рецидив? Нет, конечно. Никто не знал. Ты же даже экспертов на тестировании смог одурачить, – тут Торино ухмыльнулся и перегнулся через стол, похлопал Тошинори по плечу. – Я просто догадался, потому что достаточно долго знаком с тобой, вот и все. Тебе не о чем беспокоиться, у тебя поразительный контроль. Вот только над улыбкой своей нужно еще поработать. Наше сдержанное общество такого не поощряет, – рассмеялся Торино, и Тошинори расслабился.       – Хах, да, улыбка – моя Ахиллесова пятка. Им принесли ароматные блинчики, и они полностью привлекли внимание Тошинори.       – Тошинори, слушай. Я позвал тебя не просто так, – начал Торино, когда Тошинори наелся и был как никогда в духе. – Я хочу предложить тебе место оперативника в своем отряде.       – Что?! – Тошинори слишком громко звякнул вилкой по тарелке и сам же испугавшись, съежился. Он продолжил в пол голоса: – Но, разве так можно, досрочно? Я же еще кадет. Да и потом, если этот Тодороки...       – Ты хочешь или нет? – решительно прервал его лепет Торино.       – Хочу, но...       – Вот и отлично, приходи завтра к башне, к шести утра, там и встретимся, – поднялся Торино. Он расплатился за еду, приложив к сканеру карточку. А вот эта деталь современности разрушала всю атмосферу кафе.       – Как, к UA? – подскочил Тошинори следом.       – Да, к ней к самой. Тошинори восхищался. Он и раньше частенько заглядывался на высокий шпиль башни, но даже и представить не мог, что так скоро сам окажется на её вершине. Из панорамных окон открывался чудесный вид на город. Тошинори и сейчас определяет это чувство, когда подойдешь слишком близко к голубоватому стеклу, как парение в воздухе. Торино провел небольшую экскурсию, пока они добирались до нужного, пятидесятого этажа:       – Все что ты должен пока знать, Тошинори, это свой этаж – пятидесятый. Ну, и то, что чем престижнее работа, тем выше этаж. Про кабинет диктатора на последнем, ты, наверное, наслышан.       – Да, Торино-сэнсей, – радостно кивнул Тошинори. Его большие глаза задорно бегали по кабинке лифта, высматривали и запоминали детали.       – Не называй меня так, – нахмурился Торино.       – Почему?       – Ребята засмеют, – пожал плечами Торино. Лифт плавно остановился. – Хочешь соблюдать субординацию, зови меня отныне командир. Торино шагнул из лифта, а Тошинори на секунду застыл. Улыбка засияла на его лице, он смотрел на Торино с придыханием, весь охваченный восторгом, словно увидел его совсем другим человеком.       – Чего это ты? Идем! – буркнул Торино и отвернулся. Ему вдруг стало неловко.       – Так точно, командир! Карьера Тошинори сразу сложилась удачно. Он попал в хорошую и опытную команду. Учился прилежно и быстро. Его охотно брали на все операции.       – Тошинори! Двенадцатая улица! – короткая команда приводит Тошинори в движение прежде, чем тот успевает отозваться:       – Есть! Тошинори как сейчас помнит бешеный раш погони. Это пьяное чувство. Как густая кровь горячеет и разгоняется по телу с небывалой скоростью. Да что уж, ему до сих пор нравится эта часть в работе – преследование. И не одному ему. Выследить и загнать добычу – так они между собой называли процесс взятия террориста. Тот кто первый поймает "мышонка" зарабатывает очко. И чем больше ты сцапал мышат на задании, тем сильнее ты ценишься командой. Каждую неделю они собирались и подводили итог. Тот, кто победил в их игре становился командиром. Торино пока еще никто не обогнал. Но на прошлой неделе Тошинори уступил их командующему всего одно очко. Сейчас он его точно не упустит. С этими мыслями Тошинори несется, как ошалелый, не чувствуя земли под ногами. Поначалу, конечно, было не просто. Страх делал движения заторможенными. Хоть террористы – в основном мелкие преступники, карманники, воры и плуты, во время погони, они совершенно дичали. Оперативники обязаны ловить их. А уж после, этих пойманных, безобидных воришек, перевязанных подарочной ленточкой, доставляют полиции и Эйджи Тодороки, которому с его скверным нравом ни в одной команде места не нашлось, в частности. Их основная работа – бумажная. Но иногда, случалось в мелководье заглянуть и крупной рыбе. Сегодня счастливый день! Тошинори преследует насильника. Он пробегает насквозь двенадцатую улицу, но никого не замечает. Ночное время, но пространство сплошь заливает светом фонарей. Скрыться просто негде. – Ушел! – рычит Тошинори и срывается с места. Край глаза неожиданно цепляет темное пятно. Странно. Тошинори останавливается, оглядывается внимательнее. И правда. Раньше он не заметил, но один фонарь не горит. Тошинори медленно подходит к длинному изящному столбу. Под ногами хрустит стекло. Тошинори улыбается и вскидывает винтовку. – Выходи, мышонок! Я тебя нашел! Из-за фонаря с воплями вылетает человек. Лицо его скособочено от крика, в уголках рта налипла белесая пена. Он выскакивает на Тошинори внезапно, с куском веревки в руках, но Тошинори даже не тронулся.       – У, какая у тебя рожа! – протянул Тошинори и четко пульнул по ноге террориста. Крупнокалиберная пуля раскрошила коленку. Насильник взревел и завалился на бок. Тело его, с выпяченной вперед грудью, смешно продолжало лететь. Он дважды подпрыгнул на левой ноге и упал на колени прямо перед Тошинори.       – Какая умница! – Тошинори весело хлопнул в ладоши, откинул назад винтовку, а после огрел террориста кулаком по уху. В голове насильника зазвенело, и он кулем осел на землю без чувств.       – Как всегда жесток! – прокричал Торино, показавшийся с остальной командой из-за угла дома. Тошинори давно воспринимал эти его слова как похвалу.       – Извините, вам ничего не досталось. Хилый он какой-то.       – Да ты на себя глянь, – ухмыльнулся Торино. – Тебе хоть монстра приведи, ты и с ним справишься!       – Отличная работа, Тошинори! – похвалил кто-то из команды.       – Рад стараться! И Тошинори, действительно, старался усерднее всех. Не прошло и года, как он добился большого успеха. Рвение его поощрялось, он полностью сработался с товарищами и, в итоге, на первом же году работы, стал-таки капитаном. Но достигнув намеченной цели, пыл Тошинори не угас. Работа оперативника волновала его сердце. Сильные чувства ответственности и долга пылали живым пламенем. А прозвище, которое к нему привязалось "Символ Мира", только питало кострище. Он был по-настоящему счастлив. Но ветры судьбы развеяли пелену из эфира, что так долго мозолила глаза и рачительно застилала дрожащее пламя от непогоды. В тот день дождь лил беспрестанно; правительство затянуло по каким-то причинам осенний сезон, и под куполом уже в избытке скопилась противная стылая сырость. В городе спокойно, в такую погоду обычно никто и носа не высовывал из дома. Отряд Тошинори мучался скукой. Тошинори смотрел в окно. Одно и то же. Черные струи пересекали стекло, они уже надоели глазу. Тихо вошел Торино, на него никто и внимания не обратил.       – Я получил приказ. Сегодняшней операцией командую я.       – Что такое? – обернулся Тошинори. – Происшествие, в такое-то время? Этим террористам, ни холод, ни зной, ни медные трубы? Члены отряда рассмеялись и медленно собрались в центре комнаты, лениво окружая Торино. Осенняя хандра коснулась каждого заспанного, усталого лица. Тошинори улыбался и потягивался, держался бодро, но даже ему не хотелось выползать из башни.       – Что за приказ-то?       – От Диктатора. Оперативники встрепенулись и быстро переглянулись.       – На каком основании замена командующего? – спросил Тошинори. Он доверял Торино, больше чем себе, но... разве он не достаточно хорош для задания правительственного уровня?       – Нехватка опыта, – уклончиво ответил Торино и развернулся, закончив разговор. – Собирайтесь. У вас пять минут. Задание – не рядовое. Тошинори догадался об этом сразу же. Им ничего не доложили о деталях операции, но упаковались они по полной, даже сверх меры. Запасные патроны оттягивали лямки рюкзака. Тошинори впервые почувствовал себя не грозным охотником, а слепым котенком, который доверчиво идет за спиной хозяина. Они пытались болтать между собой, но разговор не клеился, Тошинори – душа компании, не мог придумать ни одной шутки. Редкие фразы обрывались на полуслове, а вскоре и вовсе прекратились. Ветреная тишина опустошала голову, убивала в ней всякую мысль. Они запрыгнули в фургон и добрались до станции. Стройная и слепая, без окон, электричка ждала их на выделенной платформе.       – Садитесь в последний вагон, – скомандовал Торино, а сам направился в начало платформы. Они провожали его взглядом. Тошинори тряхнул головой и первый запрыгнул на ступеньку. В следующий раз они увидели Торино, только когда поезд остановился. Тошинори сошел последним. Стемнело, а дождь перестал. Значит, они потратили на дорого пару часов. В светлом пустом вагоне, время словно замерло. Монотонное шуршание колес убаюкало, и Тошинори плохо соображал, все еще не отойдя с дороги.       – Где мы, Торино? – спросил он, позевывая. Торино даже не обратил на него внимания.       – Идите за мной. Делайте все, что я прикажу. Сейчас – я командир. Вы обязаны мне подчиняться. Естественно, вся ответственность лежит на мне. Не думайте ни о чем, когда придется спустить курок. Тошинори вздрогнул, согнав горячую дрему с век. С чего это его так разморило? Дорога? Бред! Он же был как на иголках! Похожее с ним случалась только, когда... Он оглянулся. Лица товарищей расплылись и сонно обвисли, взгляды осоловели. Всю дорогу, Тошинори казалось, что в вагоне странно пахнет. Наркотики? Нет. Успокоительные таблетки!       – Торино, где мы? – голос Тошинори дрогнул, он остановил учителя за плечо.       – Периферия. Иди спокойно, не выделяйся, – процедил Торино сквозь зубы и больше не оборачивался. Периферия. Закрытая зона. Квартал террористов. Туда отсылают преступников на исправительные работы. И эти же террористы, часто сбегают. Это все, что знал Тошинори на тот момент. Электричка принесла сюда не только их отряд. Тошинори украдкой поднимал взгляд с ботинок и видел: здесь собрались все отряды быстрого реагирования. Мелькали лица, знакомые и не очень. Когда их слепая электричка отошла с первой платформы, на перрон высыпала толпа полицейских. Они нарушили стройность отрядов, смешались с оперативниками. Тошинори был высоким. Он приподнялся на носки и вытянул шею. Толпа. До горизонта, до предела видимости, огромное людское месиво шевелилось на перроне. Зазевавшегося Тошинори толкнули, и он почувствовал, как страх душит горло, не давая сглотнуть липкий комок слюны. Упади он тогда, не пришлось бы пережить самый долгий вечер в его жизни. Три смерти подобных часа. Три мгновения, насквозь пропитанных кровью и сладковатым запахам гнили. Событие, которое ожогом останется в памяти. В истории страны жуткая бойня станет «репрессией».