Часть 2
12 августа 2018 г. в 11:34
Томас догадывался, что этот день сложился для него не слишком удачно, но даже не подозревал, что последствия придется расхлебывать и на следующий. После того, как он убрал беспорядок в прихожей, скромно пообедал и вернулся к уборке гостиной, силы окончательно покинули парня. Он поднялся в свою комнату, едва переставляя ноги, и рухнул на кровать прямо в одежде. Томас знал, что гора домашнего задания не будет ждать, пока он отдохнет, но не мог найти в себе сил даже на то, чтобы пошевелить пальцами. В итоге, клятвенно пообещав себе лишь немного полежать, он, конечно же, попросту отключился.
Проснулся уже ближе к утру, по-прежнему в одежде, укрытый стареньким пледом. Желудок требовательно заурчал, а Томас, рассмотрев, который час, пришел в глубокий ужас. К учебному дню, который начнется всего через несколько часов, он совершенно не готов. Поэтому, кое-как нарезав себе пару бутербродов, парень с остервенением схватился за книги.
— Томас, подъем! — с бодрым воплем влетела в комнату Ава ровно черед пятнадцать минут после того, как он выключил будильник. — О, ну тогда завтракать спускайся, что ли.
— Я уже, — парень коротким кивком указал на тарелку с оставшимися на ней крошками, не отвлекаясь от тетрадей.
Ава, закатив глаза, забрала грязную посуду и молча удалилась. Не то чтобы она не любила или не хотела учиться, но все же одержимости брата не разделяла. Он был круглым отличником, и не мог позволить себе получить хоть один неуд. Ава же училась в школе поближе и попроще, и, за несколько лет заработав себе репутацию лучшей ученицы, теперь вовсю этим пользовалась.
Томас же все равно не успевал. Оставалось еще несколько заданий по английскому, и он решил, что лучше придет пораньше и доделает их в классе. Поэтому наскоро собрав необходимые вещи, он с растерянностью понял, что молния в рюкзаке снова работает как надо. Наверняка мама, заметив, что непутевый сын испортил вещь, за ночь все починила. На мгновение Томасу стало невероятно стыдно, но времени для приступов самоуничижения просто не было. Он сбежал вниз, громко топая на лестнице, быстро чмокнул в щеку мать, которая вышла из кухни с полотенцем в руке, наверняка, чтобы проводить его.
— Еще ведь рано, Том, Ава даже не… — начала было женщина, но Томас перебил ее, на ходу натягивая кеды:
— Надо кое-что доделать. И спасибо за рюкзак. Я ушел.
— Удачи, — громко хлопнула входная дверь, закрываясь за спиной парня, — дорогой.
Миссис Сангстер тяжело вздохнула и почти тут же закашлялась. Она знала, что Томас много учится и много работает. Она и гордилась таким сыном, и была невероятно зла на себя: он ведь молод совсем, развлекаться бы да с девочками гулять, а он семью на себе тянет.
Тем временем Томас почти бегом добрался до школы и занял свое место в пустом классе. До звонка почти полчаса, в школу, как ни странно, больше никто не торопился, и ничто не мешало ему доделать задание. Он устроился за столом, разложил учебники, и едва только погрузился в грамматику английского языка, как с оглушительным грохотом в класс ввалился некто, успев при этом выронить свои вещи и едва не снести первый ряд парт.
— Осторожнее! — не сдержавшись, прикрикнул Томас и только после этого узнал в парне вчерашнего азиата.
— Прости-прости, все в порядке, — поднял руки вверх тот и широко улыбнулся. — Не думал, что тут еще кто-то будет. О, домашку не сделал, что ли?
Ки Хонг захихикал, к удивлению Томаса совершенно беззлобно, и подошел ближе, заглядывая к нему в тетрадь.
— Номер 435, — со знанием дела протянул парень, и тут же полез в сумку, — можешь переписать у меня.
Перед Томасом упала слегка помятая тетрадь, которую Ки Хонг тут же открыл на нужной странице.
— Что? — тупо переспросил парень, таращась на размашистые буквы в неровных строчках.
— Ну, я сделал задание, ты нет. Можешь переписать у меня, только скорее, пока мистер Дженсон не пришел. Я видел его машину на стоянке.
И он молча сел на место и полностью погрузился в изучение содержимого своей сумки. Некоторое время Томас с подозрением таращился на него: никаких подколов и злорадства насчет того, что зануда-ботаник списывает? Серьезно? Но парень не обращал на него совершенно никакого внимания, и Томас вернулся к заданию. В конце концов, почему бы и нет? Оставалось совсем немного, и справился он очень быстро. Теперь оставалось лишь пережить неловкий момент возвращения тетрадки законному владельцу.
— Эм… — промычал Томас, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Азиат оторвался от телефона и вопросительно вскинул брови. — Вот, это твое. Спасибо. Ки Хонг, да?
— О, ты даже запомнил мое имя, — парень улыбался, но как-то по-доброму, без намека на издевку. Это было так непривычно и странно для Томаса, что каждую секунду он ждал какого-то подвоха. — Не за что, приятель, обращайся, если что. А вообще как думаешь, я заслужил благодарность?
Вот оно, так и знал, что этим кончится! Томас внутренне напрягся, а Ки Хонг, между тем, продолжал:
— Раз я все-таки не такой уж и говнюк, может как-нибудь потусуемся вместе? Понятия не имею, что тебе нравится, но я за любую движуху, так что поддержу в любом случае, — с каким-то детским восторгом выдал он, на секунду замолчал, видимо, дав Томасу возможность вставить хоть слово, и, не дождавшись никакой реакции, тут же затарахтел дальше: — Ну что, согласен? Или сначала нужно пройти какие-то тесты? Могу побыть приятелем на испытательном сроке.
Ки Хонг засмеялся собственной шутке так заразительно, что Томас тоже невольно улыбнулся. На секунду ему показалось, что у парня не все дома, ведь не может нормальный человек все время быть таким счастливым. Но, возможно, в его дерьмовой жизни не хватало именно такого жизнерадостного парня?
— Ладно, уговорил, — с деланной небрежностью произнес Томас, и оба рассмеялись.
В класс, громко переговариваясь, зашли сразу несколько их одноклассников, которые едва не подавились собственными смешками, настолько необычен был вид улыбающегося зануды-Сангстера. Их подталкивали в спину те, кто не мог зайти в класс, а парни, между тем, даже не заметили, что теперь уже оказались не одни.
— Может, обменяемся номерами? Раз уж мы теперь подружки, — Ки Хонг шутливо завертел в руке свой телефон.
Томас, глядя на него, смутился, и быстро продиктовал нужные цифры. Доставать сейчас свой телефон – старенький и обшарпанный, как, впрочем, и все, что у него было, — он не собирался ни за что. Но Ки Хонгу, кажется, было без разницы: он сосредоточенно вносил номер в список контактов, одновременно рассуждая о том, что «Томас» звучит слишком скучно, и хорошо бы придумать какое-нибудь прикольное прозвище.
Сам Томас обзаводиться прозвищами не хотел, зануды-ботаника ему вполне хватало, и он почти собрался с силами, чтобы озвучить это Ки Хонгу, но в этот самый момент его едва не впечатало в парту и самого болтливого азиата. Обернувшись, он встретился взглядом со злыми глазами мать-его-О’Брайена, который смотрел на него, оглянувшись через плечо. Томас вдруг почувствовал себя невероятно неуютно под этим взглядом. О’Брайен не отрывал от него почерневших от ярости глаз и резко вскинул уголки губ в злой усмешке. Сангстер всегда знал, что его не любят в школе, знал, чего ожидать, но никогда на него не смотрели так, что по спине нестройными рядами ползли заледеневшие мурашки.
Все это заняло не больше пары секунд, но для Томаса, казалось, время замерло на долгие минуты, позволяя сполна прочувствовать этот взгляд и все, что за ним скрывалось. Потом кто-то рядом окликнул О'Брайена, и он отвернулся, тут же очаровательно улыбаясь одноклассницам.
— Чувак, не в курсе, что это только что было? — вскинул брови Ки Хонг, который, как заметил теперь Томас, наблюдал за всем этим со своего места.
— Если бы, — фыркнул он, тут же одергивая самого себя: раньше вообще не открывал рта на переменах и тем более никому не демонстрировал своих эмоций в стенах школы, ведь это давало лишний повод для насмешек. А с этим парнем все было как-то легко, на автомате, словно они общались так всегда.
— Ну и черт с ним, — хмыкнул азиат одновременно со звонком на урок.
Секунду спустя в класс влетел — по-другому не скажешь — мистер Дженсон, явно вставший не с той ноги. Он громко хлопнул дверью, тяжелым взглядом окинул притихших ребят, тут же оценивших настроение учителя.
— Всем доброе утро, — буркнул тот так, что все поняли: ничего доброго сегодня ждать не стоит. — Начнем с проверки вашей готовности к уроку. Итак, первым я хочу услышать…
Заданий, как назло, было чертовски много, неуды летели один за другим в сопровождении язвительных комментариев, и у Томаса по спине пробежал холодок от мысли, что именно сегодня он мог оказаться без домашнего задания.
— Последний номер — 435. Сангстер, прошу к доске, — громогласно объявил мистер Дженсон, и по классу пронесся едва слышный вздох облегчения.
Томас схватил тетрадь и, незаметно отерев вспотевшую ладошку о брюки, вышел к доске, без запинки протараторил верные ответы и только тогда выдохнул.
— Хорошо, Сангстер, на место, — пробубнил учитель, делая пометку в своих записях.
Очевидно, он все же испытывал нечто, похожее на симпатию к круглому отличнику, ведь остальных просто завалил дополнительными вопросами. Томас вернулся за парту, успев поймать взгляд Ки Хонга, благодарно кивнуть ему и увидеть в ответ широкую улыбку. Сразу стало теплее и светлее вокруг, лица одноклассников как будто добрее, а сам Томас — чуточку счастливее, кажется. Ведь это так странно — неожиданно встретить человека, который окажется на твоей стороне.
— Давай, хочу услышать это от тебя еще раз, — с самым самодовольным выражением, на которое только способно лицо человека, подошел к Томасу Ки Хонг после урока.
— Спасибо, — с видимым трудом произнес тот, чувствуя себя очень неловко. Но азиат просиял улыбкой и замахал руками с видом «вот он я — любуйтесь мною все», что парень не выдержал и добавил: — Да, ты даже не говнюк. Возможно, возьму без испытательного срока.
Ки Хонг расхохотался и, отвесив шутовской поклон, хлопнул Томаса по плечу, но не так тот привык — с силой, чтобы причинить боль, — а легко, по-дружески, как иногда прикасается к нему Ава.
— О да, парень, я в тебе не ошибся, — отсмеявшись, выдал азиат. — Итак, я готов посвятить тебе всего себя на целый вечер. Выбирай день, я открыт для переговоров.
— Не знаю, нужно посмотреть, когда у меня нет подработки, — неуверенно протянул Томас и мгновенно смутился: в этой школе учились в основном дети из обеспеченных семей, которые относились к работе, мягко говоря, без энтузиазма.
— Ого, ты работаешь? Круто! Я тоже пытался в прошлом году, ну знаешь, захотелось иметь свои деньги, которыми никто не сможет попрекнуть, — тут же затарахтел Ки Хонг, и Томас с облегчением выдохнул. — Так меня через неделю выгнали.
Он рассказывал об этом как о чем-то незначительном, с улыбкой, и Сангстер тоже вежливо улыбнулся, хотя ему в такой ситуации было бы совсем не до смеха. Ки Хонг же видел в этой истории лишь хороший повод посмеяться над собой, и это — подумалось Томасу — тоже не так уж плохо. По крайней мере, он явно не относится к разряду заносчивых придурков, коих в этой школе можно было исчислять десятками. Ки Хонг тем временем продолжал рассказывать о том, как сообщал родителям об увольнении, а они потом долго подкалывали его, с шутками и прибаутками пресекая все попытки к самостоятельности.
Он шел по коридору на полшага впереди, сопровождая едва ли не каждое слово широким взмахом руки, и говорил так эмоционально, не отрывая от собеседника восторженного взгляда, что Томас невольно заслушивался, и мягко улыбался в ответ, что само по себе уже было на него не похоже.
— Приятель, вообще-то, это я здесь новенький, — вдруг резко затормозил азиат, вертя головой по сторонам.
— Ну да, — повторил его движение Томас и чертыхнулся про себя. — Нам вообще в другую сторону.
— До звонка три минуты, я конечно не против прогулять, тем более, что ваша мисс Дженкинс та еще клуша, но вряд ли ты сможешь оценить всю прелесть данного предприятия, — картинно вздохнул Ки Хон, и хитро улыбнулся: — Побежали?
— Спрашиваешь, — буркнул Томас, и оба рванули с места почти одновременно.
В класс влетели все-таки по очереди: в самом конце коридора Томас споткнулся и едва не растянулся на полу, каким-то чудом все же удержавшись, но ногу, кажется, все равно повредил, а азиат смог вырваться далеко вперед. Однако это не отменяло ни адреналина в крови, ни румянца на щеках, ни сбитого дыхания.
— Юху, я лучший бегун, — хрипло выдал Ки Хонг за секунду до звонка.
Томас фыркнул, но не потому, что в самом деле недоволен, а от того, что все поголовно одноклассники пялились на них едва ли не с открытыми ртами. Парень никогда не любил и не хотел привлекать к себе лишнее внимание и прекрасно справлялся с образом хмурого одиночки. А потому все, что он делал сегодня, не просто выходило за рамки привычного, а медленно подводило окружающих к мысли, что мир сошел с ума: еще бы, зануда-Сангстер научился разговаривать и смеяться, обзавелся приятелем и носится с ним по коридорам школы наперегонки.
За спиной, где-то в гулком пустом коридоре послышался голос мисс Дженкинс, и Ки Хонг тронул парня за плечо, легким кивком намекая, что разойтись по местам следует как можно скорее. Движение было непринужденным и легким, осторожным, но Томас все равно напрягся, надеясь, что не покраснеет. Он не привык к прикосновениям, особенно на глазах у людей, которые не слишком-то его жалуют. Ведь знал, что на ближайшее время это станет главной темой для разговоров, в их классе-то точно. А то, что Ки Хонг стал его другом — пусть дружбе-то всего день — казалось чем-то личным. Друзей у Томаса никогда не было, и все, что происходило с ним сегодня, все эмоции, которых он раньше не испытывал, — все это было чем-то новым, тем, что хотелось прочувствовать, насладиться самому, а не выносить на всеобщее обозрение.
Замешательство было секундным, Томас тут же взял себя в руки и невозмутимо прошел к своей парте, на ходу расстегивая рюкзак. Он чувствовал, как спину ему прожигают десятки глаз, и это было бы очень неловко, если бы не Ки Хонг, который, копошась в своей сумке, умудрялся корчить рожицы и подмигивать Томасу. Тот старательно сдерживал рвущийся наружу смешок, мгновенно забыв и о направленных на него взглядах, и о своей дерьмовой жизни в целом. Все это казалось таким правильным и таким привычным, словно не он был неудачником из бедной семьи, которого задирали в школе, а всегда вот так хихикал со своим чокнутым другом-азиатом. Все проблемы и трудности, которые на самом-то деле никуда не делись, казались чем-то далеким, как будто из другой жизни.
Мисс Дженкинс, в отличие от учителя английского, была в прекрасном расположении духа. Она вошла танцующей походкой, непринужденно поприветствовала учеников, и в классе сразу стало как-то веселее. Ребята расслабились, заулыбались, сам собой завязался отстраненный диалог, совсем не по теме урока, о которой, в общем-то, никто и не вспомнил. Даже Томас, обычно считавший такие случаи недопустимой тратой драгоценного времени, теперь достал свой блокнот и взялся за карандаш — не иначе как влияние Ки Хонга, который, кстати, постоянно оборачивался и делал страшные глаза, как бы намекая, что ему не терпится взглянуть на рисунок.
Общее настроение в классе резко подпрыгнуло примерно до отметки «превосходно», все нашли себе занятие, кроме, наверно, одного человека. Он развалился за партой, положив голову на сложенные руки, и делал вид, что спит, на самом же деле не сводя глаз со светлой макушки, чуть сгорбленной за столом спины и выступающих в складках рубашки острых лопаток.
Одному Богу известно, скольких сил стоило Дилану изображать невозмутимость, когда внутри все клокотало от ярости. Вечер в клинике выжал из него последние соки, но, вопреки всем ожиданиям, вернувшись домой поздно ночью и упав на кровать, заснуть он так и не смог. Сперва кипел от ярости, изо всех сил подавляя в себе желание вскочить и разгромить комнату, впрочем, так происходило всегда, когда он проводил в компании отца больше получаса. Потом его мысли плавно потекли дальше, в сторону пропущенной репетиции и друзей, которые наверняка скоро потребуют объяснений его постоянным пропускам. А уж там он вспомнил и о Кае, и об их разговоре, и, соответственно, о Сангстере.
Проворочавшись с этими мыслями часов до четырех утра, Дилан вынужден был признать, что Кая, как всегда, права. Сангстер бесил его, но бесил, кажется, именно своим отношением не только к нему, Дилану, но и ко всем окружающим тоже: с самого первого дня сторонился, никого не подпускал к себе, да и вообще был похож на лохматого бродячего пса, скалящего зубы на любого, кто подходил слишком близко. И конечно же, О’Брайен сам был виноват в том, что теперь он скалился только на него, тогда как остальных попросту игнорировал. Дилан решил даже, что оставит Томаса в покое, по крайней мере, пока.
А теперь появляется этот чертов азиат, и Сангстера будто подменили: еще вчера ходил молчаливой тенью, а сегодня уже хихикает с новым приятелем. И когда только этот хрен с горы успел втереться в доверие к парню, который никому не доверяет в принципе? Поэтому сейчас Дилану до темноты в глазах хотелось хорошенько встряхнуть Сангстера и стереть дурацкую гримасу с лица придурка-как-его-там, желательно кулаком, так, чтобы и с лица чертова ботаника сошла эта чертова улыбка!
Едва прозвенел звонок, Дилан рванул с места, как ужаленный, с силой толкнув плечом только поднявшегося из-за парты Сангстера, испытывая при этом какое-то злорадное удовлетворение. Тот проводил его нечитаемым взглядом, который, конечно же, был успешно проигнорирован, как и выскочивший навстречу азиат. Дилан не собирался ни говорить с ними, ни объясняться с друзьями, которые сверлили его подозрительными взглядами и явно хотели о чем-то спросить. Сегодня ему нужно было лишь отсидеться в стороне, не вступать в диалоги и, тем более, в дискуссии и — самое главное — не видеть Сангстера. Дилан был зол и мог не сдержаться, сорваться на пацана, а потом в очередной раз пожалеть об этом. Сдался же ему этот ботаник, в конце-то концов! Мало ли неудачников в школе? Но почему же так бесит, даже когда просто мимо проходит — все равно бесит!
О’Брайен готов был поблагодарить всех Богов, о каких слышал, что следующие уроки прошли без этой дурацкой парочки перед носом. За это время, отлеживаясь на своей парте, несмотря на все недовольные взгляды учителей, которые он попросту не замечал, Дилан смог привести себя в относительный порядок, пригладить растрепавшиеся нервы и, по своему собственному мнению, перестать вести себя как истеричная девчонка. Он даже отвечал на подколы Уилла и смеялся над шутками ребят, когда они все вместе лениво спускались по тем самым ступенькам, на которых еще вчера он изливал душу Кае.
— Так что, ребят, сегодня все в силе? — очень кстати подала голос девушка, терпеливо дождавшись, пока Тайлер закончит свои стенания по поводу непомерно огромного домашнего задания по социологии, которую он искренне ненавидел.
Все почему-то сразу посмотрели на Дилана, и он понимал, почему: в последние несколько месяцев все отмененные репетиции были исключительно на его совести. Но сегодня ему просто необходима была музыка и компания друзей.
— Конечно, — решительно кивнул О'Брайен, и, кажется, ребята заметно расслабились. — Колтон, сегодня пицца с тебя.
— Эй, чего я-то? — мгновенно вскинулся тот, и парни тут же заулыбались. — Сейчас же очередь Уилла.
— А Уилл приносит выпивку, — ухмыльнулся Дилан, а тот одобрительно присвистнул, поднимая пальцы вверх:
— Всегда «за», приятель.
Кая покачала головой, но парни так оживились, что она предпочла промолчать. К тому же, Дилану это явно было нужно. В конце концов, они условились через пару часов собраться в студии, которую им купили родители уже давно, сразу после их первого выступления. Правда, Дилан не любил обобщать: его родители не дали на покупку ни одного доллара, да и на концерт не пришли.
Попрощавшись с друзьями, О'Брайен сел в машину и тяжело вздохнул. Вечер с ребятами — это просто здорово, но перед этим ему следовало закончить еще одно, гораздо менее приятное дело. Сообщение от отца пришло еще час назад. Дилана ждали в клинике сразу после уроков. А так как задерживаться там надолго он не собирался, парень уже предчувствовал грандиозный скандал.
И не ошибся.
Скучающая над бумажками девушка в регистратуре сразу же подобралась и заулыбалась, только заметив его в дверях.
— Добрый день. Мистер О'Брайен ждет вас у себя в кабинете. Еще он просил передать, что новая форма уже в ординаторской, — вежливо и не без доли кокетства сообщила она.
Дилан только кивнул и негромко хмыкнул: просил передать, как же! Приказал — вот это будет точнее. Парень взбежал по лестнице на второй этаж и замер перед ненавистной дверью с большой блестящей табличкой. Сосчитав до десяти, Дилан ворвался в кабинет без стука — знал, что это разозлит отца с первой же секунды.
— Я просил стучаться, помни о манерах, — ожидаемо отозвался тот, не отрываясь от компьютера. — Форма в ординаторской, твой куратор там же, его смена начинается через двадцать минут. Сегодня отправляешься в травматологию.
— Нет. Сегодня у меня другие планы, — ответил Дилан, стараясь — надеясь, по крайней мере, — чтоб это прозвучало твердо и уверенно.
— Что? — мистер О'Брайен наконец-то перевел взгляд на сына, и ничего, кроме холодного недоумения там не было: еще бы, ему посмели перечить. — Я правильно услышал? Мне казалось, мы уже давно все обсудили.
— Да, вы с мамой все обсудили, но без меня, — Дилан чувствовал, что начинает злиться, чего в разговоре с отцом делать было нельзя.
— Должен же хоть кто-то подумать о твоем будущем, если у тебя самого в голове ветер гуляет, — невозмутимо ответили ему.
— Что бы ты ни говорил, но я в состоянии сам решить, чем хочу заниматься.
— Именно поэтому ты проводишь время в клинике.
— Ты вообще слышишь себя? А меня? — едва не взвыл Дилан. Ему казалось, что он говорит со стеной. Или как минимум с человеком, не знающим ни одного слова по-английски.
— Значит так, — ледяным тоном начал мистер О'Брайен, медленно приподнимаясь со своего огромного королевского кресла, — теперь ты послушаешь меня. Снова.
Пять минут спустя Дилан вылетел из кабинета, хлопнув дверью так, что проходящая мимо медсестра едва не выронила свои папки, а все, кто был в коридоре, вздрогнули и обернулись на звук. Парень тяжело дышал и наверняка раскраснелся, по крайней мере, щеки — да и весь он сам — пылали от едва сдерживаемой ярости. Пациенты смотрели на него с недоумением, персонал, который уже не в первый раз наблюдал подобную сцену, — с плохо скрываемым сочувствием, и к злости добавлялся еще и стыд. Нужно было убираться отсюда поскорее, но сначала — отец прав — следовало вспомнить о манерах.
— Добрый день? Ты травматолог? — хмуро поинтересовался Дилан у совсем еще молодого доктора, залетев в ординаторскую. Тот неуверенно кивнул. — Я Дилан, экскурсия отменяется, мистер О'Брайен в курсе. Пока, думаю, еще увидимся.
Он махнул на прощание так и не понявшему ничего парню, и в считанные секунды покинул ненавистное ему место. Как хорошо, что он сказал Уиллу о выпивке, как чувствовал. Сейчас Дилану хотелось проораться, что-нибудь разгромить и напиться до беспамятства, желательно все одновременно. А после остаться в студии и больше не возвращаться домой. И если первые три пункта были вполне выполнимы, — барабанная установка позволяла и поорать, и занять руки — то о четвертом он мог только мечтать.
Дилан уже давно решил, как хочет жить и чем заниматься, но ирония в том, что именно в этом вопросе права выбора его лишили. Впрочем, не только в этом, но со всем остальным Дилан худо-бедно мирился, отчасти понимая причины для того или иного запрета. И, если уж быть до конца откровенным, то такую настойчивость в выборе профессии он понимал тоже, но согласиться с этим никак не мог. Как бы банально это ни звучало, он чувствовал себя так, словно жил в золоченой тюрьме: есть все, что угодно, кроме права выбирать.
Студия находилась в пятнадцати минутах езды от клиники, при скорости, на которой Дилан рванул с места, до пункта назначения он мог добраться и за пять. С каждым разом укрощать эмоции удавалось все хуже, видимо, потому, что ближе к выпуску споры становились все ожесточеннее.
— Хватит думать лишь о себе, Дилан, — громко передразнивал парень, неосознанно сжимая руль и крепче вдавливая в пол педаль. — Подумай о клинике, вспомни о матери! Как будто она хоть раз обо мне вспомнила. О, черт!
Дилан был так погружен в разговор с самим собой, что появившегося на дороге парня заметил в самую последнюю секунду. Взвизгнули шины, машину слегка занесло, и Дилан, который, конечно же, забыл пристегнуться, едва не влетел лбом в стекло, всего лишь больно ударившись о руль. Парня, кажется, едва задело: он упал на асфальт, но к тому моменту, как перепуганный Дилан выскочил из машины, уже стоял на ногах.
— Твою же мать! — взревел О'Брайен, едва разглядел пострадавшего.
За пять секунд в его голове пронеслись все ужасы автомобильной аварии, начиная с крови на асфальте и заканчивая будущими соседями по камере, в которой он после всего этого окажется. Дилан уже приготовился везти бесчувственное тело в больницу, даже успел прикинуть, что будет говорить копам, и тут вместо бессознательной жертвы перед ним появляется живой и на вид здоровый Сангстер!
— Какого хрена?! У тебя глаза на жопе что ли? — подскочил он к парню, едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его хорошенько, но успевая осмотреть на предмет повреждений: цел, кажется, только на локти упал да перепугался до смерти.
— Сам смотрел, куда ехал? — огрызнулся Томас, и это, кажется, первый раз, когда он обратился непосредственно к Дилану.
— Ты смелый стал, сопляк? — прошипел сквозь зубы Дилан.
— А ты забыл спросить, не ушибся ли я, может, стоит вызвать скорую. Или полицию, — сощурился вконец охреневший ботаник, приводя О’Брайена в состояние, близкое к бешенству.
— Угрожать мне вздумал? — почти ласково протянул он, неожиданно оказываясь нос к носу с парнем и краем сознания отмечая, что для этого ему приходится чуть задрать голову. — Если хоть одна живая душа об этом узнает, можешь сразу заказывать себе панихиду. Я тебя живьем закопаю, понял меня?
Глаза Сангстера расширялись с каждым словом и к концу фразы стали похожи на огромные блюдца. Дилан же все-таки схватил его за грудки и резко потянул на себя, заставляя пригнуться.
— Понял?
— Какой же ты придурок, О’Брайен, — прошептал Томас, хмуря брови так, словно только что разочаровался в чем-то (или ком-то) очень важном. — Какого хрена тебе вообще от меня надо? Ну что привязался-то? Делать нечего или жить скучно? Ненавижу тебя и таких как ты. Что я такого в жизни сделал, что в наказание мне послали тебя?
И смотрит на Дилана, с таким отчаянием смотрит, что тому не по себе становится, он отступает на шаг, разжимает пальцы, выпуская из рук надоевшую ему за день бледно-голубую ткань.
— Чем, спрашиваешь? — не своим голосом переспросил Дилан, плохо сознавая, что именно говорит, но не в силах просто так уйти, оставив последнее слово за Сангстером. — Наверно, самим фактом своего существования, ты, жалкое ничтожество.
— Я-то может и жалок, а ты чем лучше? — зло выплюнул всегда тихий Сангстер, опалив напоследок полным ненависти взглядом, развернулся на пятках и рванул в противоположную сторону.
Дилан же что есть силы пнул колесо, сопроводив сие действо забористым ругательством, прыгнул за руль и за считанные минуты добрался до студии, больше, как ни странно, ни во что не вляпавшись. Там его уже ждал Уилл с алкоголем, закуска, правда, пока отсутствовала, но Дилана это не остановило. Сегодняшний день хотелось забыть как страшный сон.
Томас же на всех парах летел на очередную свою подработку, на этот раз, мальчиком на побегушках в хорошем ресторане. Он и так немного запаздывал, а после близкого знакомства с машиной О'Брайена рисковал получить выговор не только за опоздание, но и за непотребный вид. Впрочем, об этом он думал в последнюю очередь, раздираемый дикой смесью из обиды и злости на себя, О’Брайена и всю чертову Вселенную. Ну почему он? Почему тот же Дилан родился в богатой семье, его родители — невероятно талантливые врачи, а сам он мается дурью со своими идиотами-друзьями, еще и умудряясь ненавидеть Томаса, которому в жизни повезло гораздо меньше. Да, он беден, но делает все, что в его силах, лишь бы помочь себе и своей семье. Так что же из этого настолько неправильно, что вызывает такую стойкую неприязнь? Хотя О’Брайену наверняка плевать на самого Томаса, просто выбрал подходящую жертву, сволочной мудак. И почему ему судьба улыбается, а Сангстеру достаются только пинки и тычки?
Сопровождаемый такими мыслями и упрямо стучавшим в висках «Почему я?», Томас добрался-таки до работы. Администратор — строгая женщина в узкой юбке и широких очках в черной оправе — встретила его неодобрительным взглядом и явно собиралась начать лекцию о правилах этикета на рабочем месте, но, видимо, разглядела и порванную одежду, и разбитые локти, и даже грязь на щеке. После недолгого, но очень продуктивного допроса Томас сознался, что попал в небольшую аварию, а после уже уговаривал возмущенную начальницу не вызывать полицию. Хотя случай был ерундовый и вряд ли интересный для органов правопорядка, но, зная эту милейшую на первый взгляд женщину, весь участок стоял бы на ушах уже через час.
Так что, несмотря на все ее неодобрение такому попустительству со стороны Томаса, уже через полчаса он сидел за маленьким столиком рядом с кухней, которым обычно пользовались работники, а смешливая девочка-официантка уже ставила перед ним тарелку с лучшим блюдом от шефа, попутно щебеча отчаянно краснеющему Томасу обо всех достоинствах данного кушанья. После ужина и пирожного на десерт его всем дружным коллективом отправили домой, велев не появляться как минимум до следующей недели, чем окончательно довели парня до состояния тихого шока.
Дома же реальность навалилась с новой силой. Бледная мать побледнела еще больше при виде кровавых пятен на ободранной рубашке, пришлось успокаивать ее нелепой историей о том, как он шуганулся от проезжавшей машины, зацепился за бордюр и упал. Потом она долго бранила его за беспечность и невнимательность, обрабатывая ссадины, а у Томаса что-то болезненно сжималось в груди от того, как при этом дрожали ее руки. Ава только посмеялась над братом, непринужденно подпихивая ему чашку чая, а потом тихонько застирывала его рубашку, стараясь, чтобы он не заметил.
Осознание своей ответственности перед семьей и все пережитые сегодня потрясения навалились как-то неожиданно и одновременно, тяжеленным валуном придавливая его к кровати. Томас почувствовал себя таким усталым, бессильным перед завтрашним днем, когда ему снова придется отстаивать свое право на жизнь в этом мире, что он непременно завыл бы в подушку, утопая в жалости к собственному ничтожному существованию, конечно, если мог бы себе это позволить. Но он не мог, да и не успел, проваливаясь в спасительный сон сразу, стоило лишь ему расслабиться и пригреться под одеялом.