То, что нужно им обоим

Чуя всегда знал, что людям нельзя доверять. С самого детства. Но вспоминая об этом сейчас, он понимает. Что он наивно последовал за Кое, наивно пожал протянутую улыбающимся Огаем руку и слишком наивно полагал, что шатен перед ним станет его другом. Теперь же, шатен у него был виноват буквально во всем. Что бы ни случилось, во всем всегда был виноват столь ненавистный ему ещё с детских лет Дазай. Ведь почему иначе его лицо так часто всплывает в воспоминаниях, вызывая новую волну раздражения, даже когда последний вживую не показывался уже несколько лет. Предатель. Накахара вспоминает, как впервые встретил суицидальную рожу. Шатен его странно рассматривал, словно что-то проверяя, не изменилось-ли чего в нем. Это длилось всего секунду, поэтому и по сей день мафиози не уверен, померещилось ему или нет, но он точно уверен, что тот день стал началом его проклятой жизни. Дазай бесил всем. Своей походкой, своей улыбкой, своим взглядом, своим видом, своим долбанным перебинтованным глазом и вообще своим существованием. Но вместе с тем и бесили его попытки свести никому непонятные кроме него самого счёты с жизнью. Уже в детстве Чуя знал, что не видать ему спокойствия рядом с этим парнем. Суицидник буквально его преследовал и всегда затрагивал самые раздражающие темы. Словно у него не было других дел, кроме как доставать мафиози. Чуе всегда казалось, что Дазай намеренно хочет испортить его жизнь любыми методами. Но Чуя не так прост, чтобы взять и сдаться, поэтому, не умеющий так же остро ответить языком, он отвечал физически. Но даже вывихнутые кости не могли заткнуть рот чертовому приспешнику Огая. - Первый раз вижу, чтобы карлик-гопник носил шляпу. - тогда Чуя впервые почти сломал ногу Осаму. Да, чертова скумбрия любила подшутить над его вкусом в одежде и резкой вспыльчивостью. Хотя он никогда не упрекал его на счёт его естественной внешности, если не считать рост. В тайне Чуя был ему благодарен и по той же причине наивно полагал, что повидение шатена с возрастом изменится и сейчас это всё просто из вредности характера. Они виделись каждый день. Они ругались каждый день. Они дрались каждый день. И они ждали следующей встречи каждый день. Это настолько стало привычным, что это уже было их обыденным общением. Чуя все ещё ненавидел Дазая. Но Чуя не давал ему спокойно смыться и где-нибудь повеситься. Как он потом отвечал суициднику, "из вредности характера". Дазай был единственным, с кем говорил Чуя. Почему-то все обходили странного перебинтованого паренька стороной, чувствуя от него угрозу. Но Чуя никогда не боялся Дазая, он видел в нем только суицидальную надоеду, хотя внутреннее чутье на отголосках сознания с первой встречи тихо било тревогу. Понемногу, Накахара стал замечать, что их разговоры стали быть более развернутые и не обходились темами на счёт слишком короткого роста и слишком перебинтованого тела. Они общались. Они вместе пакостили. Они вместе отхвачивали, особенно, когда в силу своей вредности характера разнесли половину сада Кое. И ничуть об этом не жалели. Потому что было весело. Чуя думал, что несмотря на ненависть, он мог открыть Дазаю все. Что он и сделал всего один раз, поведав о своем желании взобраться под верхушку мафии и конечно сделать его самого. После того вечера они больше не виделись. Дазай исчез, словно его никогда и не было. Сначала Чуя радовался, что наконец-то перебинтованная морда перестала мельтешить перед глазами, но когда прошел месяц, уже было не так спокойно. Ни слуху ни духу, и Кое ничего не говорит. Когда-то он спросил у самого Огая, где его подопечный и тот ответил, что Дазай на задании. На задании? На каком ещё задании? Ни на один из последующих вопросов маленький мафиози не получил ответ, только как у лисы довольный взгляд Мори. Прошло два месяца. Три. Полгода. Год. Несколько месяцев назад Кое начала его брать на задания по убийству, когда убедилась, что мальчик достаточно умел, если может увернуться от катаны ее демона. Первая пролитая от его рук кровь была жуткой, но в тоже время не вызвала никаких эмоций. Он убил человека. Почему-то ему казалось, что такое уже случалось раньше. Тогда Чуя вспомнил, о темной стороне своей способности. Смутная печаль, пожирающая его из нутри. Нужно научиться ее контролировать. Ведь страшнее всего для Чуи было убить и не знать о том, что он убил, а потом и помереть самому в незнании. Тогда же Чуя и вспомнил, что его уже как-то раз спас Дазай. И это бесило ещё больше. Вызывая алую ярость в крови, заставляя стиснуть зубы и оставить кровавые полумесяци на руках. Этот подонок решил оставить его позади. Нет, он просто так этого не допустит, он покажет суицидальной мрази, чего он стоит! Два месяца назад Кое начала брать его на задания по убийству, сейчас он ходит на них один. Черные перчатки стали обволакивать руки, как напоминание о том, что он все ещё зависим от одного человека и пока этот человек не умрет, он не успокоится. Чуя всегда многое скидывал на вредности характера. Как придирчивость, так и его эстетические вкусы и желание начать курить. Из вредности характера он и байк себе купил. Мори часто закидывал его разными заданиями, нахваливал, что он один из лучших в своём деле. Один из лучших? Он должен стать лучшими! И в первую очередь он хотел это доказать своему новоиспечённому напарнику, которого босс неожиданно приставил к нему ради несчастного убийства. Ожидая напарника у выхода из штаба, он чертыхался во все стороны, почти выуживая пачку сигарет из кармана, потому что второй нагло опаздывал. - Где эту мразь конечности носят, придет - повыдергиваю! - рычал Накахара. Когда за спиной раздалось давно знакомое насмешливое: - О, да это же самая настоящая Чиби мафия. Давненько не виделись. Чуя осознал, что его детское "из вредности характера" давно устарело, во всем виноват Дазай. - Ты ещё не подох, суицидник несчастный? Позже Чуя понял, что пока что скумбрия не умрет. Потому что он все ещё не мог контролировать порчу. Узнав, что уже стопроцентного напарника зачислили в исполнительный комитет, Накахара рвал и метал. Эта скумбрия - чистой воды манипулятор и просто ленивая задница, которой впадлу несчастную бумажку подписать, потому что сегодня веревка на дереве снова порвалась и у него нет настроения. Тогда Чуя все таки сломал ему ногу. Снова все пошло по знакомым строкам. Каждый день - они вместе. Из задания в задание, из отчёта в отчет. Дни летели, превращаясь в недели и месяцы. Чуя бесился, что мумифицированная мразь продолжала вымахивать в росте, не забывая своим достижением похвастаться напарнику. Рваные шляпы и бесконечное количество украденных пачек сигарет стали привычным делом. Дазай все так же измывался над ним как мог, а Чуя все также ломал ему кости и желал побыстрее сдохнуть. Не раз они дрались без причины, просто чтобы доказать, что они не лыком шиты самим себе и своему оппоненту. Пусть Дазай не был настолько силен и не мог одним движением покалечить половину грудной клетки, но мразь на то и мразь, чтобы всегда выкручиваться. Так же Чую бесило, что не смотря на все это, Дазай все равно оставлял его позади. Он словно специально не давал ему добиться чему-либо. И Чуя верил, что так оно и есть. Периодически, Накахара начал брать отдельные задания и отправлялся на них без напарника, оставляя тому кипу бумаг, которые последний скорее сожжёт, нежели приведет в должный вид. Он перестал использовать порчу, обходя систему Дазая. Потом напарник стал отсиживаться в штабе, оправдываясь, что такими дураками, как Чуя можно руководить на расстоянии. Конечно, после этого разговора он целым не остался. Тогда, в рыжую голову закралась мысль, что он хочет стоять с Дазаем на равных. Он возненавидел эту мысль, ведь сам признал, что суицидник стоит на ступень выше. С их партнёрства пролетело больше двух лет. У Дазая слишком много дел в комитете, а у Чуи слишком много бумажной работы. Но даже несмотря на это, суицидник каждый день умудрялся навещать и изводить голубоглазого, словно это была его единственная цель в жизни. Чуя начал понимать, что их отношения стали напоминать времена из детства, только пакостили они куда серьезнее и оружие приставляли к телам друг друга чаще с желанием перерезать глотку. Чуя усмехался, когда обиженный на весь мир Дазай возвращался в штаб после очередной неудачной попытки покончить с собой. Чуя бесился, когда сразу после этого он поднимал свое настроение за счёт нервов Накахары. Чуе казалось, что так будет всегда. И стоило так подумать, как появился этот Ода. "Дазай нашел себе нового собеседника," - сначала хмыкал мафиози. Но после понимал, что визиты мумифицированного стали реже, а он сам все чаще проводил время с новоиспеченными друзьями. Тогда Чуя снова вздохнул с лёгкой душой. Наконец-то он не будет мозолить глаза и отвлекать от работы. Да вот только в глазах все равно всплывал шатен и чувство дежавю. Спустя недолгое время, кареглазый вовсе перестал показываться на глаза, все время хвостом бегая за Одасаку. Чуя не понимал, чем низший по рангу член мафии привлек самоубийцу. Чуя не понимал, чем он интереснее его. Неужели, он настолько прост?! Снова эта ярость. Снова погружение в работу, снова бесконечные выкуренные пачки, к которым прибавился и дорогой алкоголь. Они снова перестали видеться. Пока их не послали на совместное задание, где они за одну ночь истребили целую организацию только вдвоем. Ночь, в которую Чуя так и не использовал порчу. Спустя совсем малое время Дазай исчез. Тогда он открыл прекрасную бутылку вина, довольствуясь своим счастьем, что больше нет никого на пути. Совершенно не поддавая себя мысли, что во всем его весеселье виноват алкоголь. На утро было плохо - а вот в этом обвинили вино. Чувство радости быстро улетучилось. Понимание, что больше некому наподдать подзатыльника и больше некому доказывать свою силу, пришло довольно быстро. У Чуи выработались совершенно новые ненависть и презрение к предателю. Ненависть - чистая правда. Презрение - ложь. Ее он чувствовал только к себе, потому что все еще не мог принять происходящее и потому что все еще чувствовал себя оставленным позади. На протяжении нескольких месяцев запас вина стремительно уменьшился. У ближайших баров точно. После того, как Кое вытащила его из так нелюбимого самим мафиози состояния, - запоя - Накахара пересмотрел некоторые взгляды на вещи. Суицидальный ублюдок наверняка уже где-то помер, мафия предателей не прощает. Поэтому папка под названием "Осаму Дазай" была плотно захлопнута и откинута куда-то далеко в сознании. Чуя жалел, что его совсем нельзя вычеркнуть из памяти. Потому, что насколько плотно он ее не захлопывал, заклеивал, прятал в чуланы, а их топил в пучине бесконечной работы, та умудрялась приоткрываться совсем немного и в голове подкинуть образ надоедливого напарника, и мелкая насмешка, что гад все таки жив. Чуя завалил себя работой с головой. Он почти не выходил за пределы штаба, если это не касалось задания. Синяки под глазами стали верными спутниками жизни. Огромный плащ становился спасительным одеялом, когда стоять совсем было не в мочь. Перчатки не сползали с рук, чтобы он не видел, насколько окровавлены его руки. Как говорят, руки по локоть в крови. Ноги по колено. Тело по шею. Да кому он врет, он уже давно в ней утопает. Теперь он понял, что значит быть в испольнительном комитете. Это молчать в тряпочку, что бы тебе не приставили курок к виску и безоговорочно выполнять все приказы начальства, разгребая горы трупов, а потом предоставить боссу отчет об этой горе и получить новую. Он стремился к этому. Уже нет пути назад. Так чем он недоволен? Нет. У него нет чувства разочарования, или что он поступает неправильно. У него было чувство опустошенности. Чего-то не хватало. Чего? Чуя цидил сквозь зубы воздух, когда на этот вопрос в голове всплывала только одна физиономия. Чуя дьявольски усмехался, когда спустя два года столь ненавистный ему человек вновь засветился. И не просто так где-нибудь, а на стороне соперников. Да, тогда Чуя почувствовал потухшее желание убийства. Раскрошить. Растоптать. Показать. Прижимая нож к чужой глотке, почти разрезая кожу, Чуя ликовал. Вот он, перед ним, прикован к стене и не в силах что-либо сделать. Однако Чуе противит мысль так просто его убить. Ведь этот гад так и уйдет с насмешливой улыбкой и полным превосходством в глазах. Поэтому цепи рвутся. Он пожалеет о своем поступке четыре года назад. Он не смотрел на него тем кровожадным взглядом, как на тех, кого они убивали. Он видел только насмешку, контроль над ситуацией и постоянный пофигизм. Как же он его все таки ненавидит. Все те изменения, что случились с его бывшим напарником. Этот дурацкий светлый плащ, бежевые штаны. Чуе всегда казалось, что костюм идёт ему куда больше. Единственное, с чем мафиози был согласен, это в отсутствии повязки на глазу. Этот Чертов ублюдок всегда его прятал, словно окружающие не были достойны его видеть. И сейчас этот глаз смотрел на него с таким смехотворством. И это вызывало у Чуи двоякое чувство. Он так его и не убил. - Когда ты так говоришь, ты не оставляешь мне выбора. - и это чистая правда. И это знают оба. И этот диалог повторялся каждый раз, как Осаму хотел от него одного. Чуя снова использовал порчу. Столько лет он не чувствовал этой адской боли, как собственная сила крошит косточки, а ты чувствуешь, как тебя пожирает сам дьявол, настилая черноту на глаза. Каждый раз используя порчу, Чуя принимал и собственную кончину. Потому что порча - это смерть. И после нее он чувствовал себя ожившим трупом, но эту должность уже занимал Дазай, так что он никогда не высказывался об этом вслух. Глаза распахнулись, чувствуя, как чужая рука крепко сжимает запястье. Ноги тут же подкашиваются и он падает на землю, но желая оставить хоть грамм должного вида, успевает опереться на руки и остаться на четвереньках. Этот ублюдок. Довел его до такого состояния! Вместе с тем, Чуя осознает, что этот мумифицированный суицидник снова его спас, вытащил из того ада. А ведь мог оставить так. В таком положении, он не смог бы долго буянить. Или это чтобы защитить свое вшивое агенство? Возможно ли, что у Дазая был к этому собственный интерес? Чуя наивно полагается на второе, когда перебинтованый садится рядом на корточки и знакомо улыбается, заявляет о том, что ему было весело. - Ублюдок. Он наивно доверяется ему. И снова оппекает руку. Все произошедшее было благополучно скинуто на последствия порчи, а во всем остальном в вообщем, как всегда, был виноват Дазай Осаму. Двойной черный на одну ночь. Миссия окончена, его ждут дела в мафии. Так почему он не может смириться с этим? После схватки с гильдией, всем дали покуралесить дурака. Заодно, приказали на первое время не лезть в стычки с агентством. Откровенно говоря, Чуя уже давным давно не слышал о таком словосочетании, как "свободное время", поэтому не нашел ничего лучше, как прогуляться на берегу. Он так давно не смотрел в это небо. Зато в него часто смотрел Дазай. Чуя помнил, как Дазай говорил, что верит в это небо. Чуя же его веры не поделял. У него не было такой веры, разве что в собственные силы. Накахара тут же бесится, когда понимает, что снова в голове этот ублюдок и хмыкает, думая, что скорее всего суицидник сейчас совершает очередную попытку своего любимого дела. Когда на спину наваливается что-то инородное, Чуя инстинктивно перехватывает незнакомца за шиворот и перекидывает через плече, удивляясь личности, как оказалось, не незнакомца. Чуя думает, что он тут вообще делает? С другой стороны он понимает, что кроме него так сделать больше никто не мог. Новая волна раздражения проходит по позвоночнику, когда в том же позвоночнике Накахара чувствует мокроту и обращает внимание, что суицидник весь измокший. - Помереть захотелось, мразь! - Привет, Чиби-мафия! Накахара с трудом сдерживается, точнее его сдерживает приказ босса, который гласил о неприкосновенности агенства. Но Чуя не может сдержаться. Он рвет свой поводок цепного пса мафии и таки надает тумаков суицидальной голове. Когда расправа закончилась, Чуя с чувством чисто выполненного долга решает заглянуть в бар. Он оставляет шатена валяться за земле, остановив в себе желание его добить. Но от такого не будет удовольствия, если эта мразь совершено не сопротивлялась. Чуя не бесится, когда чертов Осаму поднимается и догоняет его, идёт на равне. Но Чуя бесится от другого. Чуя бесится, что ему стало комфортнее, чем было до этого.