Пленники Монолита

      Уже октябрь на носу, а в Припять за Анькой он так и не вернулся. Хотел, правда хотел, но не вернулся… А все из-за Гавайца и Локи! — Тебе еще лежать надо, сталкер. Ходишь, как дед старый, а все туда же, — всяко с подачи Локи, говорил ему Гаваец и в который раз отказывал в кредите. А ведь этот самый кредит ему, Пчелке, был ой как нужен! Ведь все его честно заработанное бабло, которого на счету до недавнего времени ни то что дохрена было, но сумма приличная скопилась, за Кордоном на пару лет безбедной жизни со всякими ништяками точно бы хватило, «Монолиту» отошло. ПДА-то у него тогда забрали и поковырялись в нем видать. Все под чистую техники их сраные выгребли, ни цента не оставили. Нули одни пустые теперь у него имеются только… — Чтоб вас, уродов, снорки те самые, что вы под носом у себя расплодили выебли, — смотря то на искалеченную руку, то в ПДА, тихо матерился Пчелка, после того как ему, уже окрепшему и начавшемуся потихоньку расхаживаться, принесли его личные вещи. Вещей было немного. Только свободовский защитный комбез, хорошо еще, что почищенный, зашитый и кое-как заклеенный, пустая фляжка, фонарь, и родной ПДА. А больше ничего. Так что несчастного Гавайца Пчелка по-началу затрахал так, что тот от него даже тариться начал. Стоило фримену подойти к бывшему кассовом окошку, как вместо знакомого всем возгласа «Алоха!», на нем словно по волшебству материлизовывалось объявление о техническом перерыве… И все из-за Локи! Не может ему видите ли сдохнуть позволить, нужен он ему типа. Даже запретил ему — одному из лучших «свободных» бойцов, оружие и снарягу выдавать! Понимал видать, что соклановец хоть и с катушек совсем съехал, Пчелка на тот момент все монолитовцев крушить рвался, не дурак совсем и не сунется в Зону без пушки. А когда Пчелка вызверился и уже было валить из «Свободы» собрался, Локи только рукой махнул и спросил: — Теперь в «Долг» пойдешь? И Пчелка заткнулся. Так и замер с открытым ртом, будто на него ушат ледяной воды вылили. Вылететь из группировки — всегда последствиями чревато. И не самыми приятными. Взять хотя бы «Долг» тот же… Те ведь сразу ему все припомнят — много он в свое время должнан положил… А у него даже автомата, чтобы защититься нету. И детектора, чтоб на вытащенные из аномалий арты этот самый автомат купить, нету. И денег тоже нету. Он ведь теперь даже ни то что ствол себе купить позволить не может, бухает в долг. Все «Свобода» оплачивает! И лечение его. И хавку. И бухло… Так что, вовремя Пчелка сообразил, что если выйдет из группировки — сразу в бомжары запишется. Сообразил и приткнулся. И сидел теперь смирненько, бухал и ждал пока его «реабилитация» кончится. Нет, можно конечно было к тем вольным, что прачечную в Припяти собирались вновь занять, проводником наняться, но… «Долг» опять же тот, да и чувствовал он себя еще не очень. Рука все еще болела. Не сильно правда, но болела, ныла. Особенно на погоду. А может просто казалось ему, что болела, артов-то на него дохера извели, в долги загнали и с Янова теперь ни на шаг не отпускали, надеялись, что со временем вся дурь у него, Пчелки, из головы выйдет. Дурь и вправду выходила… Постепенно. В конце концов Пчелка смирился, понял, что и впрямь глупо идти на смерть из-за женщины, которой и в живых-то уже нет. А вот отомстить он ведь всегда успеет. Вот только теперь рационально к этому вопросу подойдет. С умом. Нехер наобум лезть. Один раз уже полез. И что вышло! Он часто об этом думал. Делал глоток из своего стакана, смотрел на свою руку с тремя оставшимися пальцами и думал… Привыкнуть к своему теперешнему состоянию все никак не мог, неудобно было. Казалось бы — всего-то два пальца, но… Неудобно. А все из-за сучки этой! Если тогда, на Армейских складах, положа руку на сердце, она его не слишком-то и интересовала, специально выслеживать девку, пока та по Свалке бродила, Пчелка не собирался вовсе, просто случай их вместе свел, то теперь встретить монолитовку он не просто хотел — мечтал. Он даже, когда только-только подниматься начал, татуху себе набил. Спьяну правда. Местный кольщик оказался весьма талантливым. Наутро свободовец конечно знатно прифигел, как ему вообще эта мысль в голову пришла не сразу вспомнил, но работу тем не менее оценил весьма высоко. Ходил и всем показывал. — Ну и нахрена тебе это надо-то было? — спрашивал Шаурма, пока Пчелка мутными, похмельными глазами рассматривал свою руку. — Не знаю, — пробормотал он и хмыкнул. — Вчера это казалось отличной затеей. — Ты псих, сталкер. — Ага, псих… — осклабился Пчелка и опустив рукав, скрыл изображение красивого женского лица в окружение каких-то змей, листьев и языческих символов. — А красиво… Да? Правда дохуя ещё работы… Шаурма только головой качал, Вано ему поддакивал, а Пчелка после того разговора с Локи насчет его выхода из «Свободы» приуныл, потом будто успокоился. А потом и вовсе в запой ушел. На неделю. А может быть больше… И в том запое чуть делов не натворил. Серьезных таких делов. Лукаш на него потом самолично по громкой связи орал и всерьез грозился из «Свободы» турнуть. А все опять же из-за трижды клятых сектантов, коих на Янове развелось немерено! Они вот, как он случайно услышал, у Гарика про Бродягу всё выспрашивали… Пчелка как только узнал, что стоящий за соседнем столиком обритый почти под ноль, со шрамами на морде, долговец тот самый — из бывших, в горло хотел ему вцепиться. Но Вано его руку так сжал, что искры из глаз посыпались, и сразу вспомнилось Пчелке, и что в «Долге» они, и что нельзя должан провоцировать — те на своих новеньких нарадоваться не могли — вышколенные бойцы им достались. Но вот от того чтобы ходить и словесно задирать фанатиков удержаться не мог. А те почему-то не реагировали совсем. Стояли, молча уткнувшись в тарелки на своей половине зала ожидания и на злобного свободовца внимания не обращали. Скоро Пчелке надоело, и он это дело бросил. А потом вдруг на одного из них наткнулся. На Тихого. Как зовут фанатика, он знал. Гарик говорил, что этот среднего роста, спортивный, белобрысый парень с ясным, умным взглядом, и явно несколько раз перебитым, скошенным набок носом, несмотря на молодость, на вид ему лет двадцать было, не больше, весьма крутой сталкер, в "Монолите" проводником был. Короче, случайно столкнулись они. Пчёлка тогда от Костоправа выходил, тот его за пьянки пытался отчитывать, типа нельзя ему ещё… А фанатик наоборот к доку шёл, может погрыз его кто-то... Фримену было похрен… Короче, толкнул его сектант плечом. Случайно конечно толкнул, но этого оказалось достаточно, чтоб пьяный Пчелка вспыхнул, как спичка. — Оба-на! — растянулся в улыбке-оскале фримен и схватил бывшего монолитовца за руку. Фанатик выругался, попытался стряхнуть с себя его руку, но сделать это Пчелка ему не позволил. Вместо этого попытался впечатать свой кулак в сектантскую кривую переносицу. Что ему понятное дело не удалось. Удар монолитовец отразил профессионально, а сам он, Пчёлка, вдруг оказался на полу. Но бывший сектант в драку был вступать не намерен, а потому презрительно повернулся к свободовцу спиной. Чем Пчелка и воспользовался. Драка все же завязалась… Схватились они не на жизнь, а на смерть… Валялись на полу, орали и матерились. А их уже помаленьку окружали тусующиеся здесь же нейтралы. Не каждый же день такое шоу бывает… Морду ему тогда фанатик набил. Так в нос заехал, что в голове звезды вспыхнули. А пока раздраконенный сектант пинал его ногами, Пчелка прикрывая голову и изо всех сил орал пытающимся растащить в стороны весело гоготавших нейтралов долговцам: — Вы у себя ещё монолитовскую форму введите, уроды!!! Доставалось и «свободным»… И не просто так, а за то что позволили. Приютили. Спасли должнан от выброса, а те вона как за добро отплатили — тварей каких пригрели! Потом он сидел на выложенным плиткой полу и плакал. Жалко себя было пиздец как. Многое ведь потерял… А сектант его тогда удивил. Странно весьма себя повел. Сначала просто смотрел на него с минуту, а потом сплюнул и подал руку. Фримен тогда отвернулся и размазывая кровавые сопли с лица поплелся получать новых пиздюлей. Сначала от Локи. А потом уже и от Лукаша. Выслушивал молча. Потом правда понизив голос, Локи успокаивающе зашептал: — Потерпи дружище, вечно так продолжаться не может. — В смысле? — не понял свободовец. Локи хмыкнул и обвел взглядом помещение. — Это все будет наше… — сказал он. — Понимаешь? Наше… И пока Пчелку по-помаленьку отпускало, Локи все про войну, что год назад группировки устроили, вспоминал. А фримен подумал, что о войне ему сука-Лилит тоже как-то говорила, мол Лукашу, как и «Долгу» с «Монолитом» не резон передел устраивать, ресурсы не те. От мыслей о сучке стало не по себе. Какое-то предчувствие… Нехорошее предсчувствие. Будет пиздец, — почему-то подумал Пчелка. И не обманула его чуйка. Пиздец настал. Не сразу конечно. И не долговцы со свободовцами схлестнулись. Нет, совсем нет. А случилось вот что… Через пару недель, в самом конце октября, Пчелка услышал знакомый голос, он тогда подышать свежим воздухом собирался, возле дверей его сектант окликнул: — Подожди… — тихо проговорил тот самый побивший его белобрысый монолитовец. — Пожалуйста, подожди. Пчелка остановился, вежливость сектанта его весьма удивила. — Ну? — все же после затянувшего молчания, спросил он. — Чего тебе? Монолитовец молчал, а Пчелка смотрел на него, ждал и мерзко лыбился. Видел, что парню явно не по себе. И вдруг белобрысый фанатик выдал такое, что Пчелка прифигел: — Ты ещё хочешь отправиться в Припять, сталкер? Пчёлка поднял бровь. Такого вопроса от вдвойне фанатичного мужика он совсем не ожидал, но все же спросил: — О братце своем переживаешь никак, да? Мужик не двигался. Смотрел в пол. — Ну и? — нагло ухмыляясь поторопил его фримен. — Переживаю, — все же глухо проговорил бывший сектант. — Опаньки, смотрите что делается-то, — хмыкнул Пчелка и деланно огляделся по сторонам, стоящие за столиками сталкеры к разговору не прислушивались, но голос Пчёлка все же понизил. . — Я ж говорил, что бывших фанатиков не бывает, а мне не верили. У вас же эта шиза вот здесь, — он ткнул себя пальцем в лоб. — намертво прописалась. И у тебя, и у Бродяги и у шлюх ваших общаковских… А, кстати, — заговорчески улыбаясь и вплотную придвинувшись к бывшему сектанту, совсем зашептал свободовец. — Знаешь, как брат Бродяга одного долговца разделал? Я вот оторваться не мог, смотрел, любовался. Присоединиться хотел, но некогда было. Впрочем он и один быстро управился…       Пчелка было ухмыльнулся, подумал, и чего эта мысль ему раньше не пришла? Хорошо бы ведь с фанатиков мог поиметь. По-любому бы долгари-монолитовцы зассали и все, что он бы ни попросил выполнили… Пушку бы ту же со снарягой подогнали. А вот теперь пофиг ему. Дела-то по-важнее его мести вырисовываются… Но тем не менее, когда монолитовский, а теперь должанский сталкер побелел, послал его и не говоря больше ни слова, зашагал прочь, Пчелка мстительно заржал. А потом опять нажрался и очнулся только тогда, когда почувствовал, как на него льется вода. — Что за нахуй, бля? — дернулся, откатился от импровизированного водопада свободовец. — Вы че творите-то, уроды? — прохрипел он и сразу же попытался спрятаться под одеялом. В подвале Янова было холодно, что и не удивительно, зима же почти. — Вставай, — услышал Пчелка и ойкнул. Кто-то больно пнул его. — Совсем да?.. — обиженно выкрикнул свободовец, но чья-то рука сдернула с него одеяло. Пчелка присмотрелся к темному, расплывчатому силуэту. Это был Тихий. Потом, когда они поднялись наверх, Пчёлка заметил, что Тихий нервничал. И вообще был белым, как мел. — Вставай — приказал бывший сектант. — Ты должен увидеть это…

***

      Они пришли под утро, когда непроглядная, безлунная ночь только-только стала рассеиваться, уступая место холодному рассвету. Фанатики сработали быстро и профессионально. Тихо сняли нескольких часовых, потом также тихо обезглавили их тела. Никто ничего не услышал. Потом сектанты ушли. Но прежде чем уйти, они кое-что оставили… — Лилит не нравилось, что она кричит… А мы… Что же мы, блядь, творили?! А? Что же мы, сука, делали? О чем бормочет фанатик Пчёлка сначала не понял. Увидел ее ведь не сразу. Мешали растущие в клумбе кусты, да и вообще смотрел он в другую сторону, на кровь и лежащий на покрытой мокрыми листьями земле раскинувший ноги и руки обезглавленный труп… Но когда увидел, то дернулся, выматерился, метнулся к ней и сначала тихо, словно не веря, шепотом позвал: — Анька… А потом он звал уже в голос. Все громче и громче, почти орал и матерился: — Анька! Анька, блядь!!! Она так и не ответила.