***
Утром Цуна улыбается так же изломанно и болезненно, под её красными глазами те же синяки, и она делает вид, словно ночью ничего не было, а Реборн старается не отводить взгляд, когда чувствует, как сердце вновь что-то плотно обхватывает жаркими путами, сдавливая и заставляя подольше задержать взгляд на том, как Савада поправляет сползающую с плеча футболку, которая больше её размера на два, если не три. Чай кажется горьким, сколько бы ложек он сахара туда ни засыпал — да и понимание, что он, вообще-то, пьёт кофе и без сахара, приходит несколько запоздало, не позволяя отплеваться от отвратительного вкуса апельсина и клубники на языке. — Сколько вам лет? — как бы невзначай интересуется Цуна вдруг, чуть отпивая чая из кружки, и её ломкий скучающий голосок режет тишину лезвием. Он вскидывает бровь и смотрит так скептично-устало, а Савада только фыркает, не чувствуя той неловкости, что сдавила ему шею. — Просто вы с виду вроде взрослый мужчина, а к карману пустышку приклеили. Реликвия что ли? — Столько не живут, — морщится Реборн, бесстыдно пропуская последние вопросы, и кривит губы, смотря куда-то в потолок, где потрескавшаяся краска узорчатой паутинкой оплетала все углы. Цуна нагло-изломанно улыбается. — О, вы настолько старый, чтобы так отвечать? …И получает по лбу, болезненно ойкая и обиженно держась за голову. Савада, конечно же, сильно драматизирует — Реборн явно рассчитал силу и не сделал ей больно, однако это, скорее, больше неприятно и даже как-то обидно. С её стороны раздаётся фырканье и сопение, дальше следует лишь молчание даже после того, как Реборн спросил о её делах в школе. Он раздражённо дёргает головой в сторону — затихла, и ладно. После этой ночи Реборн утром не раз ловил себя на мысли, что просто до отвратительного часто буквально пялится на неё. И нет, не смотрит, а пялится, прожигая взглядом острые лопатки и затылок и следя за каждым движением, пока она тянулась к выключателю чайника, пока отстукивала ноготками по столу какую-то замысловатую мелодию и задумчиво кусала сухие губы… Реборн был бы благодарен, если бы девчонка прямо посмотрела в его глаза и сказала: «Хей, иди-ка ты к чёрту, старик», однако Савада молчала и лишь непонимающе косилась на него пустыми глазами. Нет, она не настолько тупая, чтобы этого не замечать, поэтому то и дело демонстрировала различные немые знаки, которые могли бы послать его к чёрту без её вмешательства — показательно передёргивала плечами, встречалась своими рыжими глазами-пожарами с его чёрными, и даже пыталась поговорить с ним об этом, как только проснулась, да вот только сам Реборн… не сказать, чтобы труслив до таких дел, просто у него не было желания заводить этот разговор. Да. Именно так. Никак иначе. — Вы, кстати, ночью оставили это у меня в комнате, — резко сменила тему Цуна, доставая что-то из кармана, а Реборн замер на месте, словно испуганный мальчишка, но тут же ухмыльнулся уголками губ и посмотрел на неё таким взглядом, словно она была самой глупой из всех дур, хмыкнув: — С чего ты решила, что эта вещь моя… — Савада не дала закончить, помахав жёлтой пустышкой прямо у него перед носом, — О, действительно. Как же она у тебя оказалась, хм. Цуна удовлетворенно хмыкнула, сверкая холодными рыжими глазами, якобы говоря «съели?», и отхлебнула чая, рассматривая пустышку в руках, проводя ноготками в тех местах, где краска чуть отколупалась, посерев. Соска в ладонях от осторожных прикосновений приятно вибрировала, словно урчала, и была по-настоящему тёплой, будто бы её только что погрели над костром. — Что же ты за дрянь такая? — чуть склонив голову вбок, прошелестела Савада, а потом скривилась и протянула вещь обратно Реборну, подняв взгляд и оторвавшись от рассматривания собственных рук. Тут же в её глазах промелькнуло что-то живое и чуть удивлённое, словно она только что заметила что-то важное, и Цуна с едва заметным изумлением ухмыльнулась. — Не старый вы, да… У вас виски поседе… — не успела Цуна договорить насмешливую фразу, как седина мгновенно исчезла, сменившись здоровым смольным цветом, стоило Реборну прикоснуться к соске. Цуна выпучила глаза. — …ли. Она несколько секунд постучала ноготком по столу, а потом нервно улыбнулась. — Какого чёрта. Реборн фыркнул и постарался не дёрнуться, когда рука Савады — тощая и холодная, словно льдинка — прикоснулась к его волосам, словно проверяя на прочность или на иллюзию. Сама девчонка еле дотянулась до него, едва не переворачиваясь в своём инвалидном кресле, которое подозрительно заскулило-заскрипело, но устояло на месте, позволяя ей спокойно положить две ладони на его макушку и теперь с энтузиазмом ощупывать. Он вздрогнул, ощутив её тёплое дыхание где-то в области уха и встретившись с пылающими рыжевизной глазами Цуны, и, сглотнув, сжал кулаки, да так, что послышался весёлый хруст костей. — Вы бессмертный, да? — наклонив голову вбок, поинтересовалась она, и Реборну захотелось стукнуть её по лбу — да вот только та всё ещё нависала над ним, прижималась постепенно сползающими на лицо ладонями, и медный огонёк, играющий на дне её пустых глаз, будил в нём что-то трепетное и слабое. — Я такое в манге читала. Там герой хотел вены вскрыть, вскрыл — да вот только проснулся в луже крови с уже затянувшимися порезами. Плюнул на это, прыгнул с крыши — сломанные от падения кости срослись под правильным углом. Утопился — его вынесло на берег, вода сама покинула лёгкие, а кровь начала спокойно циркулировать дальше, позволяя сердцу вновь забиться. В общем, намучался он тогда! Особенно интересно было, когда он встретил девушку, а та, узнав о его бессмертии, поверила и решила проверить. Вскрыла ему вены — а он взял и умер. Вот умора! У Реборна от её монотонной, но быстрой речи разболелась голова, и он тряхнул ею, позволяя шляпе спасть окончательно, и та, соскользнув, спикировала ему на колени. — Меня вполне спокойно можно убить, я не бессмертный. Просто… не старею временно. А эта штука, — он показал пальцем на пустышку, которую уже успел прикрепить к нагрудному карману булавкой за ленту, которую обычно повязывал вместе с соской на запястье во время сна. Наверное, именно поэтому пустышка тогда упала с его запястья — он просто слабо затянул ленту, и она соскользнула вниз. Его же промах, хах, — помогает мне сохранить действие проклятья. Пока она рядом со мной, мне не страшно старение, но, стоит её отобрать — не пройдёт и недели, как я превращусь в старика. И прекрати обращаться ко мне на «вы». Я не настолько старый, поверь. — Ладно-ладно, все старики так говорят, уж исполню ваш… твою просьбу. А вдруг она последняя? — Савада откровенно веселилась, потешаясь над ним в такой шуточной манере, и у Реборна почему-то не было абсолютно никакого желания ей мешать. — Но… проклятья, сохраняющие молодость, огонь, который называется Пламенем, племянницы-ясновидящие… Что дальше? Человек, путешествующий по параллельным реальностям? — она скептично хмыкнула, однако явно верила — глаза сверкали, брови нахмурены, из-за чего на лбу пролегла морщинка, и Реборн невольно залюбовался сосредоточенным видом ученицы. — Что? — ещё сильнее нахмурилась Цуна, ощупывая своё лицо одной рукой, второй всё так же продолжая ощупывать волосы Реборна на реальность. — Что на лице? — Румянец, — ляпнул он первое, что попалось, однако понял, что нашёл слово-заменитель идеальное, потому что Цуна тут же перестала тянуться к его волосам, вернула уже обе руки на родину и теперь недоверчиво щупала своё лицо. — Оу, — удивлённо протянула она, дотрагиваясь до щеки. Удивляться действительно было чему — вечно бледная Савада, с мешками под глазами, с постоянно заниженной температурой тела, а тут — удивительно! — здоровый румянец. — Странно, всё ещё холодные. В общем, ладно. Школа, школа, школа. Вы… То есть, ты со мной или будешь обрастать мхом в доме? — Прогуляюсь, — кивает Реборн и натягивает подолы шляпы на лицо. — Вот и чудно, я как раз искала причину, чтобы прогулять урок! Скажу, что переводила старичка через дорогу! — с готовностью заявила она и, пока Реборн не до конца осознал то, что Савада только что ляпнула, отъехала от стола и скрылась за дверью. Он растянул уголки губ в улыбке. — Невозможная девчонка, — протянул Реборн и покачал головой, всё ещё не пытаясь скрыть улыбку.***
Сакура пахла отвратительно сладко. Ещё даже не начался сезон цветения, до него было как минимум месяца три, но на улицах уже витал сладковатый аромат цветущей вишни, а миловидные бледно-розовые бутоны едва-едва могли похвастаться полноценной окраской. Несмотря на обещанные дожди, солнце припекало аж на тридцать четыре градуса по Цельсию, небо было чистое, словно только что купленное нежно-голубое полотно, что… Раздражало. Цуну так точно. — Гарем — это не круто, — злобно фыркнула она, когда вернулась после школы домой, и скинула с коляски сумку, повисшую на одном ремешке. Реборна не было, поэтому пожаловаться на двух идиотов, почему-то решивших, что они её друзья, не представлялось возможности. Зато то, что она была одна, дарило привычное чувство вседозволенности и одиночества. — М-м-м… А вот душ — это совсем неплохо. Она несколько раз кивнула сама себе и направилась в ванную, думая над тем, как давно не лежала в горячей воде часы напролёт. В её доме появился жилец — конечно, в его прибывании были плюсы, например, за еду теперь платил только Реборн, да и поболтать с кем-то оказалось не так скучно, как думала она до этого, однако были минусы. Большие такие минусы, точнее один — под два с половиной метра ростом, в чёрной фетровой шляпе и принесший в её жизнь множество всего интересного. Магия — ну разве не мечта любой школьницы? Мечта, конечно, и Цуна не исключение. Только вот… Мечта эта сохранялась лет до семи, пока не произошёл несчастный случай, который чётко расставил все приоритеты: жизнь — рутина, общество — стадо, Цуна — совсем неважная пешка. Еле забравшись в ванну, едва ли не до краёв наполненную горячей водой, от которой всё ещё исходил пар, и чуть не навернувшись, Савада закрыла глаза от наслаждения и позволила себе удовлетворённый вздох. Взгляд сразу упал на буроватые шрамы, которые покрывали едва ли не всё тело, но она только болезненно зажмурилась вновь и безжалостно выдавила в воду почти половину бутылька пены для ванны, быстро разбалтывая воду и скрывая следы трагедии. — Интересно, — пробормотала Цуна, разглядывая чистое запястье, которое когда-то было вдоль и поперёк украшено различными шрамами от порезов. — Он ведь может, так почему же я не могу… Сколько бы она не пялилась на свою ладонь, жёлтый огонёк, как у Реборна, на ней никак не появлялся. — Решимость, решимость в исполнении каких-либо желаний, — повторила она его слова, и нахмурилась. — Чего я хочу? Умереть?.. Умереть, не узнав, как зажигается это чёртово Пламя?! Да чёрт-то там. Хорошо, чего я могу хотеть ещё? Может, отомстить? Но кому? Самой себе, за свою беспомощность? Это даже смешно. Я сама себя наказала ещё тогда. «Хотеть — желать чего-то всей душой», — мысленно отчиталась Цуна. — «Мне же ничего не нужно. Чего я могу желать? Только если…» Она вдруг замерла, занеся руку с мылом над второй рукой, и почти испуганно распахнула глаза. «Да нет… Нет, что за бред!» Цуна вздохнула и кинула мыло куда-то в ноги, наблюдая за тем, как оно с шумом плюхнулось в воду. — А ведь правда… Может же сработать? — она поджала губы и вытянула руку вперёд, особо не ожидая никакого результата, кроме как провала, как в прошлый раз. — Прекрасно. Цель, у меня есть цель. Я просто хочу… Губы беззвучно шепнули то, что она бы никогда не произнесла вслух, Цуна, зажмурившись, нахмурила нос и напрягла плечи, но тут же взвизгнула, когда ладонь чем-то обожгло и постаралась стряхнуть с руки раскалённый уголёк. Но, постойте, откуда же… — Оу, — только и смогла протянуть Савада, когда, с опаской открыв глаза, уставилась на весело пляшущий на ладони огонёк, искры от которого разлетались во все стороны, но тут же тлели и исчезали. В воздухе оглушительно запахло жжёным сахаром. Но ладонь всё ещё обжигало, не позволяя ей насладиться собственным триумфом. Зашипев, она сунула руку в воду, однако пламя на ладони лишь пошатнулось, но не потушилось, как обычный огонь, медленно покачиваясь под водой в такт небольшим волнам. — Чёрт, как эту штуку выключить?! Боль была адская, гораздо больнее, чем глубокие порезы на коже, ощущение ожога будило что-то застарелое и болезненное, но Цуна постаралась не обращать на это внимания. — Да потухни уже! — злобно крикнула она, сжимая ладонь в кулак. Огонёк, словно понимая приказ, мгновенно исчез, и Цуне осталось только растерянно уставиться на покрасневшую ладонь. — Ужас. Зато весело, почему бы и нет. Но, в целом, я смогла. Вау, я горда собой. …Закончив уже где-то часа через два, Цуна, старательно вылезая из ванны, с силой приложилась головой о бортик, а после костерила всеми известными ругательствами все, что было в поле зрения, наблюдая за тем, как перед глазами весело летают белые мушки. — Эта ванна меня точно когда-нибудь убьёт, и не будет мне красивой смерти, как я и хотела, — закатила она глаза и, только устало опустившись в кресло, поняла, что кое-что упустила. Она забыла полотенца. Хотя… она ведь одна. — Ну и чёрт с ними, они почти рядом на стуле висят. Колёса заскрипели по полу, и Цуна, наконец, выехала из ванной комнаты, замерев на пороге и прижимая к себе одежду, которая, если что и скрывала, то явно малую часть. Около входной двери замерли мужчины — один уже знакомый, конечно, как она не узнает Реборна, а второй явно какой-то учёный-фрик — с тёмно-зелёными волосами, в помятом белоснежном халате и с такой же зелёной неопрятно заправленной футболкой он выглядел, как безумный доктор из одной манги, и Цуна только присвистнула. — Прикройся, — первым отмер Реборн, буквально зарычав что-то сквозь зубы, а Цуна опомнилась и растянула губы в кривой полуулыбке. — Подашь полотенце, или хочешь прикрыть меня собой, милый? — бросив на него аккуратный взгляд из-под ресниц, поинтересовалась Цуна, а Реборн вздрогнул и облизнул губы, чего она, слава богам, не заметила. — Ты… Что ты… — Полотенце подай уже, придурок, — холодно осадила его Савада и тут же несильно получила желаемым по лицу. — Так, ладно, а вы кто? Мужчина тоже перестал изображать из себя столб, и улыбнулся как-то странно. — Я Верде. Твой врач, Десятая Вонгола.