Выкиньте прочь, оно бракованное

       — Дедушка, я же не ношу заколки, — Цуна повертела в руках подаренное украшение. Объятый рыжий пламенем единорог смотрелся, конечно, очень красиво и даже круто (за такую безделушку многие девчонки готовы будут в детском саду до конца пребывания этом месте носить за нее грязную посуду и отдавать десерт), однако она не принимала все эти девчачьи вещицы, потому что они быстро ломались или терялись, пока она бегала во дворе и гоняла цикад палкой.       Старый мужчина улыбнулся и погладил Цуну по голове, осторожно цепляя сморщенными пальцами заколку и украшая ею рыжеватые волосы, тихо щёлкая застёжкой на паре непослушных прядок. Девочка неловко поблагодарила его, повертевшись у зеркала, и все же упрямо подняла голову, дожидаясь ответа от «дедушки».        — Это не простая заколка, — кряхтя, он присел на корточки и сложил ладони на коленях, после чего улыбнулся бледными губами. — Ты очень сильная девочка, Цунаёши-тян, и она будет помогать тебе держать свою силу в руках.        — Если у меня есть сила, — Цуна недоуменно вскинула брови и фыркнула, показательно трогая пальцем безделушку на своих волосах, а после скрещивая руки на уровне груди, — то зачем мне её прятать? Пусть все понимают, что она у меня есть! Будут знать, что я не слабая и что могу дать отпор.       Старый мужчина вновь улыбнулся и взял её маленькие узкие ладошки в свои — большие, мозолистые и бледные, после чего ободряюще сжал, словно пытался согреть, чтобы холод не добрался до них и не заставил нежную кожу потрескаться.        — Это не та сила, которую нужно показывать, Цунаёши-тян. У твоего папы она тоже есть, но ведь он не лезет в драку со всеми подряд и не кричит, что он особенный, верно?        — Значит, он просто глупый! — Цуна вновь фыркнула, но тут же подобралась и недоверчиво выпучила свои огромные глазёнки, мигом налившиеся медным цветом: — У моего папы? Он же слабый! Только и делает, что спит на диване и пьет невкусную воду!       Дедушка искренне рассмеялся — так, как это делают старые люди: словно он сдерживал лающий кашель и подобие шипящего хрипа — и посмотрел на девочку с беззлобным укором.        — Просто Емицу знает, что не всегда все дела решаются силой. И раскидываться своими возможностями — чистой воды глупость.       Цуна надулась.        — Правда?       Цуна обернулась и удивлённо выпучила глаза на ещё одного ребенка, которого, она могла поклясться, там не было до этого. У ещё одной девчонки были волосы короткие, но красивые: кораллово-розовые, такого же цвета у Цуны шторы в комнате, и яркими-яркими глазами цвета маджента. Такие вообще бывают?       Она улыбнулась уголками губ и приложила к ним палец, призывая к молчанию — ш-ш-ш, меня здесь нет, и это наш секрет. Цуна моргнула.        — Твой отец хороший человек, — продолжал дедушка, будто совсем не замечал ещё одну гостью, всё так же по-доброму смотрел на Саваду и гладил её маленькие руки своими морщинистыми широкими ладонями, а сама она могла лишь смотреть мимо — на спешно меняющееся прежде красивое лицо, которое теперь уродливо искажалось до неузнаваемости.        — Тогда почему он убил меня? Почему? — девочка заплакала, однако улыбка так и не сходила с ее пухловатых губ — слезы у нее оказалась красными, и Савада застыла на месте, понимая, что это была кровь. В комнате оглушительно запахло солью. — Почему убил мою маму? Братьев? Смотри, что он сделал со мной, Цуна-тян! — она просунула руку в дыру в своей груди, начиная шевелить пальцами. Цуну замутило. — Почему?!       Савада сделала шаг назад, чувствуя, как у нее дрожат ноги. Девочка в ту же секунду оказалась рядом с ней и схватила за плечи, начиная бешено трясти ее — кровь летела Цуне на лицо, когда незнакомая девочка кричала-канючила, будто та самая наглая пухлоногая толстушка, которой не купили очередной леденец, поэтому она решила довести мать до белого каления и топала пятками в красных сандаликах по земле у всех на глазах.        — Почему! Почему! Почему!       Савада почувствовала вспыхнувший в груди жар и тут же упала на пол, даже не замечая взволнованных криков дедушки, который присел рядом и пытался растормошить ее за плечо. Частокол рёбер болезненно обжигало; в глазах стояла пелена тумана.

***

      Цуна вновь проснулась от своего собственного крика, сжимая ткань ночной рубашки на своей груди в кулак. Сердце стучало бешено — казалось, ещё секунда, и оно выскочит из глотки, орошая кровью кровать. Ладони лихорадочно тряслись, впиваясь пальцами в тонкий уголок одеяла, и девушка сжала челюсти, надеясь на то, что характерный стук зубов не нарушит тишину. Пришлось завернуться в плед, чтобы заполучить хоть немного тепла; по спине градом катился холодный пот.       Она хотела было позвать Реборна, однако быстро вспомнила, что сама пару дней назад послала его и предупредила, чтобы мужчина больше к ней не приближался. Цуна вздохнула и закашлялась.       С утренней побудкой пришлось справляться самой — честно говоря, Саваде после подобного было тошно смотреть на мужчину, который просто выглядел устало, хотя ничего толком и не сделал.        — Доброе утро, — кинула Савада как-то сухо, и мужчина чуть склонил голову, делая большой глоток кофе:        — Доброе.       И… всё. У Цуны чесались руки и язык — она настолько привыкла к своим глупым безобидным шуткам, которые отпускала в сторону Реборна, что сейчас казалось, будто она потеряла что-то очень важное. Хотелось что-нибудь ляпнуть, сказать — что-то, лишь бы тишина не давила на уши.        — Мне приснился кошмар, — завела она разговор как-то неумело, будто случайно пересказав то, что уже говорила кому-то, и прокашлялась. — Поэтому я кричала. Наверное, мешала спать.        — Нет, я спал лучше убитого.       Повисла мерзкая вязкая тишина, которую можно было зачерпнуть ложкой и попробовать на вкус.        — В общем, — всё же не выдержала Цуна и хлопнула ладонями по столу, из-за чего практически задремавший мужчина вздрогнул и резко распахнул глаза — видимо, эту ночь Реборн тоже не мог уснуть из-за того, что она кричала во сне. Теперь Савада понимала, почему Хаято редко остаётся у неё на ночевку. — Я не буду извиняться за то, что устроила вчера истерику, и не прошу делать это тебя. Мы оба виноваты, и… это нормально для людей в двадцать первом веке. Я психанула потому, что не выспалась, и тут неожиданно такое… В общем, к чёрту.       Реборн сгорбился, после чего поднял голову, демонстрируя синяки под глазами, и хмыкнул.        — Рад, что ты правильно поняла меня, — мужчина махнул ладонью на часы, мол, тебе пора, а Саваде только и оставалось, что согласно кивнуть.        — Я ушла. И, Реборн…       Она криво улыбнулась, стараясь сделать это как можно ободрительнее.        — Всё нормально.

***

       — Всё нихрена не нормально.        — Какая жалость, — совершенно неискренне вздохнул Хаято, после чего ухмыльнулся: — Кстати, Верде сегодня возвращается, — в ответ девушка что-то промычала, сгорбившись, и уронила голову на стол, едва не пачкая волосы в десерте, который заказала около двадцати минут назад — шоколадное суфле уже давно остыло и выглядело так же потрёпанно, как и сама Савада. — Ты в курсе, что грудь расти не будет, если ты продолжишь ходить вечно грустной, да?       Цуна буркнула что-то вроде «так вот оно что», и округлые плечи поникли ещё сильнее, хотя острый взгляд медных глаз выдавал её настоящее состояние: если со стороны Савада казалась поникшей, на деле она кривилась в сторону всех подряд и закатывала глаза каждый раз, когда кто-то громко смеялся.       Хаято закатил глаза. Вид подобной Десятой его из себя выводил: девушка не сдалась ни став инвалидом, ни узнав о смерти матери, а после о том, что ей предстоит пережить рандеву с боссом Варии — Занзасом — а сейчас она просто грустно вздыхала из-за того, что впервые (?) поцеловалась с мужчиной, который ей, вроде как, нравится. Или нет. Если честно, понимать девушек Хаято было очень сложно, однако Цуна ведь сама несколько раз говорила о том, что была бы не против подобного расклада. Пусть и говорила в шутку, однако она подумала бы сто раз, прежде чем шутить над чем-то, что было бы ей неприятно. Так смысл в том, что сейчас она делает вид, будто её этим оскорбили?        — Что ты испытала от поцелуя? — наконец, спросил Хаято, мысленно хороня возможные савадины отношения с Верде, а сама Савада только вскинулась и надула губы, задумчиво отводя взгляд.       Цуна поковырялась вилкой в своём десерте и задумчиво сморщилась.        — Ну, было жарко в груди. Ещё горело всё лицо, и… Я не знаю, мне понравилось то, как пахло от него, но большее я даже не успела запомнить, потому что очень быстро его оттолкнула, — она вдруг широко раскрыла глаза, будто её что-то осенило, скривилась и ударила парня по плечу, из-за чего тот громко ойкнул и фыркнул на неё. — Да ты сам никогда не целовался, на кой чёрт тебе мои описания?        — Чтобы понять, почему ты всё ещё скулишь, если тебе понравилось. Если не понравилось — вперёд, вокруг есть ещё много других представителей мужского пола, которые могли бы посягнуть на твоё чёрное сердце.       Цуна вскинула тонкую светлую бровь.        — Вроде тебя?       Хаято тут же закашлялся.        — Вроде не меня. Ладно, кажется, ты не готова к подобному разговору, поэтому закроем тему, — парень зачесал волосы ладонью назад и встряхнулся, после чего вновь начал поправлять свои волосы, ища пробор с помощью пальцев — Цуна не понаслышке знала о том, что это было бессмысленно.        — Я сейчас вообще ни к какому разговору не готова. Надо было идти на уроки, а не прогуливать их с тобой. Что у нас там сейчас? Математика? Реборн мне уши открутит, когда, — Цуна запнулась. — А-а, какого чёрта все разговоры сводятся к нему? К чёрту Реборна. Погуляем сегодня с Юни? Кажется, Ария...       Её слова прервал громкий взрыв. Едва успевшего подскочить на ноги Хаято мигом смело ударной волной, как и сидящую за столом Саваду. Уши заложило; где-то в мозгах стоял звон, который становился то тише, то громче.       Инвалидное кресло полетело куда-то в сторону, а сама Цуна оказалась погребена под несколькими столиками — она чувствовала себя так, будто прямо сейчас её переехал грузовик и раскатал в лепёшку асфальтоукладчик. Она застонала и попыталась пошевеливаться, краем глаза замечая движение где-то в соседней куче мусора, в который превратились все столы и стулья, стоявшие рядом.       Савада хотела было позвать Гокудеру, однако прямо перед её носом чьи-то чёрные кожаные ботинки втаптывали парня в асфальт — Цуна случайно закашлялась, и острый взгляд серых глаз мигом метнулся к ней, а потрескавшиеся губы мужчины растянулись в ухмылке.        — Ну, привет… Десятая Вонгола.        — Кто бы сомневался, — хрипло рассмеялась она в сгиб локтя. Цуна давно не слышала этого обращения — в последний раз его использовал Реборн, чтобы пристыдить её лень, когда она отказалась учить итальянский. На самом деле, слова «Вонгола» она стала по-настоящему побаиваться. — День был слишком спокойным. Как думаешь, наш принц на зелёном хамелеоне спасёт нас?       Хаято хмыкнул — тут же чужой ботинок надавил на его грудную клетку, заставляя его поперхнуться кровью.        — Сначала отстрелит нам головы, а потом спасёт.       Цуна прыснула, однако чья-то ладонь вмиг сжалась на её волосах, наматывая их на кулак, и дёрнулась вверх — Саваде пришлось сжать зубы и вспомнить, почему именно она решила их отстричь.