At least I still have You.

08. - Вау, - произнес Донхек, когда Чживон открыл багажник. Ничто не предвещало сюрприза – старший просто вытащил его покататься и даже звал с собой Чжунэ, но тот отказался, не посчитав нужным объяснить причину, и остался дома. - Это твое, - сказал Чживон, хлопнув Донхека по плечу. – Сейчас уже довольно холодно, но все равно не умирай от скуки. Донхек бережно взял в руки ярко-оранжевый скейтборд. Это был его первый подарок с момента смерти отца, и, похоже, стоил он дороже, чем все его вещи вместе взятые. - Я… Донхек не знал, как выражать благодарность. В школе их учили быть вежливыми, но никто не объяснял, как необходимо поступать с собственными эмоциями, особенно когда они возникали внезапно и грозили прорваться наружу через слезы. - Наслаждайся, - Чживон махнул рукой на площадку за их спинами. Он выглядел довольным – похоже, ему не нужно было слов, чтобы понять, как все обстоит на самом деле. – Я подожду. Чживон захлопнул багажник и забрался на него, уперевшись локтями в колени, и всем своим видом выразил готовность сидеть и ждать сколько нужно. Было уже довольно темно для чего-то сложного, но Донхек чувствовал себя счастливым уже от того, что мог отталкиваться ногой от земли и ехать по неровной дорожке. Это был определенно лучший день в его жизни – потому что не надо было возвращаться к матери, потому что под ногами был скейт, потому что Чживон неотрывно смотрел на него и легко улыбался каким-то своим мыслям. Прошло всего шесть дней с того момента, как Донхек сбежал из дома, и оставалось еще чуть больше трех недель на то, чтобы устроиться где-нибудь и начать жить самому. Он немного побаивался от этих мыслей, и они омрачали ему каждое утро без криков и незнакомых – и неприятных – лиц. Но прямо сейчас Донхек чувствовал прилив сил и оптимизма, несмотря на то, что тело все еще болело, а усталость наваливалась почти сразу же, стоило встать с уютного дивана и пройти несколько шагов. Донхеку было почти восемнадцать. Все, чего он хотел - чтобы с ним произошло как можно больше событий, о которых потом можно будет вспоминать с улыбкой. Сейчас из подобного в его голове возникали только мысли о тепле Чживона, ехидных, но уже далеко не безразличных комментариях Чжунэ и грустной, но красивой улыбке Юнхена. Думая об этом, он едва не свалился со скейта, и неожиданно заметил худой силуэт на другом конце площадки. Стало немного жутко от мыслей, что кто-то мог наблюдать за ними, но силуэт сразу же скрылся за деревьями. Донхек вернулся к машине и, бережно положив скейт на заднее сидение, забрался на багажник вплотную к Чживону. Тот сразу же обхватил его рукой за шею, как старого друга, и, казалось, ему ни капли не мешал тот факт, что они были знакомы всего шесть дней. - У нас нет родителей, - сказал Чживон задумчиво. – Поэтому мы не знаем, какие с этим могут быть связаны проблемы. Твоя мать ищет тебя? Донхек пожал плечами. Возможно, его отсутствия даже никто не заметил. Мать выходила из дома только на встречи с дилером, когда были деньги. Когда денег не было, она искала, что можно продать. И только крайне редко вспоминала, что у нее есть сын, и маниакально следила за ним в попытке еще сильнее испортить ему жизнь. Этим должен был ограничиться круг ее интересов. Донхек не испытывал к ней ни любви, ни жалости. Он достаточно хорошо учился и почти идеально прятал синяки под одеждой, поэтому у классного руководителя не возникало и мысли зайти к нему домой. О том, что происходило сейчас, Донхек не знал. И школа, и люди, которые могли его опознать, находились на другом конце города. И это успокаивало. - Ты из приюта? – спросил Донхек осторожно. Он уже понял, что тему родителей лучше лишний раз не поднимать, но в этот раз Чживон завел этот разговор сам. - Нет, - мотнул головой Чживон. – Из приюта у нас только Чжунэ. Мы украли его оттуда четыре года назад. - И вам ничего за это не было? Чживон хмыкнул. Было бы очень наивно полагать, что все, живущие в отеле под названием «Neverland», судорожно соблюдали законы. Донхека это не пугало. Иногда ему казалось, что он не ушел бы, даже если бы узнал, что в дальних углах кухни каждую ночь умирают люди. - Ханбин умеет распоряжаться деньгами, - неопределенно ответил Чживон. – Это решает очень много проблем. Донхек кивнул, понимая, что в это дело углубляться не стоит. Содержание такого большого здания стоило немалых денег, заработать которые обычным способом было бы очень сложно. - Я хотел бы, чтобы ты остался с нами, - неожиданно сказал Чживон. – Но это зависит от твоего решения. Он соскользнул с багажника, и Донхек поежился от холода. Бок Чживона был слишком теплым, и, прижимаясь к нему, он немного расслабился и забыл об осени. - С этим не будет проблем, если ты сам захочешь, - продолжил Чживон, глядя куда-то в пространство, и Донхек понимает, что он попросту волновался в этот момент, и поэтому так странно себя вел. – Но тебе стоит знать некоторые вещи о нас. Мы далеко не самые чистые на руку ребята, и нам придется очень серьезно с тобой поговорить, если ты начнешь рассказывать об этом чужим. - Я понимаю, - отозвался Донхек, не зная, чем можно заткнуть фонтан пульсирующего счастья, который только что образовался где-то глубоко внутри. Всего час назад он впадал в отчаяние от страха за свое будущее, а сейчас Чживон просто бросил в него спасательным кругом и предоставил выбор – цепляться за него или нет. – Но, если вы не против, я бы все равно хотел остаться. Он сказал «вы», подразумевая больше Ханбина, чем остальных, и Чживон, судя по усмешке, это понял. И покачал головой, показывая, что все в порядке. - Чжунэ был карманником, - сказал Чживон, снова устраиваясь на багажнике, и в этот раз придвинулся к Донхеку сам, будто почувствовал, что он замерз. – Это не мы его научили, но в голодное время он нас здорово выручал. Наш хен обеспечил его будущее, поэтому ему больше не придется так делать. Юнхен… - Я догадался, - кивнул Донхек, когда Чживон сделал паузу, словно размышляя, стоит ли об этом говорить. – Это не вы его научили, да? - Но в один момент он нас здорово выручил, - весело подхватил Чживон, повернув к нему голову. – Схватываешь на лету. Донхек посмотрел на него в ответ и улыбнулся, почувствовав себя легко и свободно. В школе их учили быть почтительными к старшим. Им устанавливали моральные нормы, но не объяснили, зачем они нужны. И это сделало их достаточно гибкими, чтобы не приходить в ужас от того, чем иногда занимались другие люди. - А ты? – спросил Донхек после недолгого молчания, когда в очередной раз словил себя на том, что неприлично засмотрелся на лицо Чживона, которое в свете фонаря выглядело особенно гипнотическим. - Стройка, - воодушевленно ответил тот. – И автоугон. И еще… Подожди. Он достал телефон из кармана и удивился, увидев, кто ему звонит – Донхек проследил за его взглядом и обнаружил, что это был Чжунэ – и ответил, снова спрыгивая с багажника. - Что? Трубка ответила ему недолгим, но крайне эмоциональным диалогом, во время которого Чживон сначала посветлел, а потом резко помрачнел. Донхек улавливал отдельные слова, но так и не смог составить из них общую картину. Чжунэ говорил слишком быстро и сбивчиво. Чживон махнул Донхеку рукой, показывая, что нужно вернуться в машину, и сразу же залез на водительское сидение и завел двигатель, продолжая слушать. - Он выключил телефон? Это нормально. После этой фразы Чжунэ заговорил еще более эмоционально, даже истерично. Для Донхека оставалось загадкой, как у Чживона получалось выносить из сказанного какой-то смысл, но он списал это на то, что они были знакомы не один год. - Я бы на твоем месте больше беспокоился за Ханбина. Не нервничай. В этот раз Донхеку удалось различить оглушительное «Я не нервничаю, мне все равно», в ответ на которое Чживон только рассмеялся. - Мы скоро будем. Постарайся остаться таким же безразличным до нашего возвращения. Он отключился, не став слушать мнение Чжунэ на этот счет, и тронулся с места, постепенно набирая скорость. Ограничения по городу, казалось, его совсем не беспокоили. Чживон выглядел спокойным, и его нервозность выдавало только непреодолимое желание поскорее попасть домой. - Ничего не случилось, - ответил он, почувствовав на себе вопросительный взгляд Донхека. – Просто Чжунэ не ожидал, что ему придется повзрослеть так быстро. Донхек хотел спросить, как это могло быть связано с тем, что стоило беспокоиться за Ханбина, но неожиданно понял, что не хочет знать. Пока точно не хочет. Чжунэ выглядел как человек, которого несколько раз ударили по голове чем-то тяжелым. Он вертел в руках телефон с полностью разбитым экраном, который работал явно благодаря какому-то чуду, и ни капли не беспокоился за гаджет, который долго и кропотливо выбирал сам. Чживон почувствовал жалость, и в то же время ему было смешно от возникшей ситуации. Он слегка беспокоился за Ханбина, который мог не пережить потрясения от того, что чувства принцессы к дракону могли быть более чем взаимны, и был уверен в том, что Юнхен сбежал, чтобы проветрить голову, и не пошел ни к одной из своих женщин. Только не знал, как донести это до друзей. Чживон упал на диван рядом с нахохлившимся Чжунэ, мимоходом отметив, что в холле было ненамного теплее, чем на улице, но почти сразу отмел эту мысль. Донхек застыл перед ними на пару секунд, но тактично сбежал на кухню, аккуратно пристроив свой скейт рядом с креслом. Чживон улыбнулся, посмотрев ему вслед, но Чжунэ был далек от того, чтобы веселиться. С одной стороны, понимание того, что он был не единственным таким неправильным, должно было принести ему облегчение, а с другой – не каждый день приходилось заставать друзей за таким занятием. Чжунэ обладал прочным панцирем. Он провел тринадцать лет в маленьком приюте, каждый день барахтаясь в концентрированной ненависти к миру, и научился выживать уже в то время, когда Чживон и Ханбин только познакомились, встретившись в самой благоприятной и счастливой обстановке из возможных. Но иногда происходили вещи, к которым жизнь не готовила никого. Чжунэ стал свидетелем чужой изнанки, глубоко личной, сокровенной. Он целый год наблюдал за тем, как Юнхен и Ханбин пытались дружить, с переменным успехом приходя к гармонии и пониманию, и понятия не имел, что у двоих настолько разных людей могло быть одно общее чувство, гигантское и разрушительно искреннее. - Иногда с людьми происходят такие вещи, - Чживон попытался быть серьезным, но улыбка все равно пробивалась наружу. – У некоторых есть потребность продемонстрировать их, а не хранить в себе до того момента, как станет слишком поздно. Чжунэ дернулся, почувствовав явный камень в свой огород, и посмотрел перед собой с такой злостью, что воздух рисковал вот-вот загореться. Но ничего не ответил, понимая, что Чживон в кои-то веки был прав. - Хочешь, я тоже тебя поцелую? – неожиданно предложил ему Чживон, придвигаясь с вытянутыми в трубочку губами. – Ханбин наверняка смотрит в камеры, так что у тебя есть возможность ему отомстить. Это было одновременно смешно и омерзительно, и Чжунэ, не сдержавшись, прыснул в кулак. Он любил Чживона за эту способность мгновенно разряжать атмосферу. Правда, никогда бы в этом не признался. - Я не знаю, как к этому относиться, - наконец, признался Чжунэ в том, что беспокоило и пожирало его изнутри весь вечер. - Я тебе скажу, - с готовностью отозвался Чживон. – Никак. Это не твое дело. Тебе не нужно об этом беспокоиться, пока тебя не позовут третьим. Чжунэ щелкнул его по руке и поежился от внезапных полетов фантазии. В чем-то Чживон был прав, но все-таки. Все-таки. - У них все серьезно? Ну то есть… То есть… - он запнулся, пытаясь подобрать нужное слово. Чживон терпеливо ждал, пока Чжунэ выразит свою мысль, но пауза слишком затянулась, поэтому пришлось отвечать, исходя из собственных соображений. - Ханбин сложный, - вздохнув, сказал он. – И у них никогда не будет «Долго и счастливо», если ты об этом. Но, что бы ни случилось, они никогда не заставят тебя выбирать чью-то сторону. Как-то так. Чжунэ смерил его долгим и серьезным взглядом, после чего, наконец, произнес: - Поверить не могу. Ты говоришь умные вещи. Чживон потрепал его по волосам и, почувствовав, что младшего больше ничего не тяготило, собрался встать, но зацепился взглядом за стопку одеял рядом с собой. - Ты не мог бы сегодня… - начал он медленно, думая о том, какие золотые горы придется пообещать Чжунэ, чтобы тот оказал ему услугу. И согласился впустить малознакомого человека в свое священное личное пространство. - Я не ужинал, - заявил Чжунэ. – Сложно быть добрым на голодный желудок. Чживон фыркнул, понимая, что очень дешево отделался, и, достав из бумажника несколько купюр, вручил их младшему. - Только сегодня, - предупредил его Чжунэ, разблокировав экран телефона, чтобы заказать еду с доставкой. Полученных денег ему хватило бы на ужин в дорогом ресторане, так что можно было понадеяться, что он не станет заботиться только о себе. Чживон хмыкнул. Теперь, по крайней мере, у него появилось достаточно времени, чтобы решить проблему с местом для Донхека. А значит, можно было подняться с дивана, выполнив долг старшего, и пойти выполнять долг лучшего друга. Уныние Ханбина вот-вот грозило сползти со второго этажа по лестнице и затопить холл, и Чживон даже остановился ненадолго перед дверью в его кабинет, ожидая поэм о несчастной любви и веревок на люстре, но, одернув себя, все же зашел. Ханбин не смотрел в камеры. Он вообще никуда не смотрел, кроме ватмана, на котором чертил свою проектную работу, изредка бросая взгляд на экран планшета. Он был в наушниках, из которых доносился чей-то очаровательный гроул, и Чживон едва подавил желание натянуть на голову капюшон толстовки, чтобы хоть как-то оградиться от царившей здесь атмосферы. Ханбин слушал такую музыку только тогда, когда ему бывало плохо, но обычно с ним ее слушал весь отель, а сейчас он предпочитал страдать один. Лучше бы он писал стихи. Перед тем как обратить на себя его внимание, Чживон еще раз на всякий случай набрал номер Юнхена и едва ли не подпрыгнул от неожиданности, услышав гудки. - Я в отеле, - сообщила трубка сиплым голосом. – Один. - А что ты там делаешь? – с любопытством спросил Чживон, нерешительно застыв возле двери. Ханбин сейчас не заметил бы, даже если бы у него перед носом прошел гей-парад, но бесконечный трек мог кончиться в любой момент. - Лежу под одеялом в углу, - доверительно сказал Юнхен. – Жду, пока станет достаточно страшно одному, чтобы вернуться домой. Судя по голосу, ему уже было достаточно страшно. Как раз настолько, чтобы домой не возвращаться. - У тебя есть деньги? – спросил Чживон. – Кажется, я вижу твой бумажник на столе у Ханбина. Он так не хотел, чтобы ты уходил? Трубка истерически хихикнула. А потом надолго замолчала. - Забери меня часа через два, - наконец, попросил Юнхен. – И никому ни слова. Я пришлю тебе адрес. - Договорились, - отозвался Чживон и отключился. Он немного помялся, понимая, что Ханбин до сих пор ничего не заметил, и осторожно дотронулся до плеча, скрытого под безразмерной толстовкой. Ханбин выключил музыку, снял наушники и снова уткнулся в работу. Чживон придвинул стул и сел рядом, молча наблюдая за четкими движениями рук и думая о том, как повезет – или не повезет – компании, в которой Ханбин когда-нибудь будет работать, если захочет выбраться из своей скорлупы. Этот человек-автокад умел все, а если и не умел чего-то, то быстро учился. Иногда Чживон всерьез задумывался, почему у них получилось стать друзьями. Хотя иногда ему казалось, что слишком разные люди были способны переживать друг за друга больше всех. - Ничего не говори, - отрезал Ханбин, когда Чживон открыл рот. – Просто посиди со мной. Нежелание обсуждать что-то было плохим знаком. Это означало, что Ханбин накрутил себя до предела неверными выводами и был готов злиться и отравлять себя отчаянием до конца жизни. Чживон вздохнул и осторожно погладил его по спине. В этот момент он начал понимать, что чувствовал Юнхен, на которого внезапно обрушилась необходимость взять на себя роль заботливого хена. Чживон готов был разделить эту обязанность пополам, но тащить такую ношу в одиночестве точно не смог бы. И был готов сделать все, чтобы не пришлось. 09. Юнхен прижался лбом к стеклу, когда они остановились перед светофором, и исподлобья посмотрел на непроглядно темное небо, накрывавшее город над многочисленными фонарями. Он выглядел очень помятым и совершенно потерянным. Таким Чживон не видел его даже в тот день, когда он появился. Чживон не знал, с чего начать. Он был далеко не самым эмпатичным человеком, и, кроме того, ненавидел влезать в чужое эмоциональное болото. Все его эмоции и действия были простыми, основывались на секундных желаниях, и еще ни разу не приходилось жалеть о содеянном. Даже о самом страшном. Но Юнхен выглядел как человек, готовый вот-вот сойти с ума от невысказанного, и стоило попытаться помочь ему хотя бы поэтому. - Почему Ханбин? Юнхен оторвался от стекла и смерил его тяжелым взглядом. Он был из того редкого вида людей, которым становилось только тяжелее, когда приходилось показывать свои слабости или выворачиваться перед кем-то наизнанку. Ему легко было быть искренним в дружбе по отношению к другим людям, и он охотно делился лучшим из того, что в нем было. Но худшее или особенно личное предпочитал оставлять при себе. Запирать на все замки и не выпускать без особой надобности. Чживон не знал, к чему относились его чувства к Ханбину, потому что раньше даже не подозревал об их существовании. - Я не знаю, - вздохнув, ответил Юнхен. – Красивый, наверное. Люблю все красивое. Он произнес «Люблю» слишком легко и непринужденно, но после этого в машине повисла слишком напряженная тишина. Чживон не был готов говорить с кем-то о глубоких чувствах, потому что сам их никогда не испытывал. Ему не нравилась перспектива заводить отношения и даже не особо воодушевляли флирт или мелкие интрижки, и возвращение домой по утрам было намного приятнее. Он не понимал, почему Чжунэ несколько дней после отъезда Чжинхвана почти все время смотрел в стену в своей комнате с такой звериной тоской и как будто не жил в эти моменты. И не понимал, почему Ханбин чувствовал себя так плохо из-за того, что Юнхен позорно сбежал от него. И не понимал, как реагировать, когда Донхек смотрел в упор с таким странным выражением на лице. - Не бери в голову, - фыркнул Юнхен, заметив его смятение. – Тебе не обязательно в этом копаться. - Я хочу знать, - упрямо ответил Чживон. Он видел эмоции Ханбина, мог предугадать их, но не всегда знал, что они означали и от чего зависели в полной мере. Чжунэ был прямолинейным в своих желаниях, как табуретка, но в какие-то моменты становился запутаннее лабиринта. Чжинхван был тем, кто полез бы забирать его из приюта в одиночестве, если бы Чживон и Ханбин не узнали об этом и не пошли за ним. И это был единственный раз, когда старший действовал на чистых эмоциях, под впечатлением от того взгляда, которым Чжунэ наградил его, когда был пойман за руку при попытке вытащить кошелек из сумки ничего не подозревавшей школьницы. Впрочем, он довольно быстро привык к правилу «Не красть у несовершеннолетних». А потом – «Не красть у тех, кто нуждается в деньгах больше тебя». Все остальное время Чжинхван играл роль человека, который любит всех совершенно одинаково. И это была их личная нерушимая стабильность. Эмоции и чувства Юнхена никогда не были доступными другим людям, потому что надежно прятались за непоколебимым хорошим настроением. И если это хорошее настроение исчезнет навсегда, их миру снова придется рухнуть. По-другому не получится. - Я не знаю, - повторил Юнхен. – У меня не было возможности выбрать. Я не знал, что так получится. - Когда ты понял? – спросил Чживон, надеясь, что тот не поймет, что они ездили кругами уже довольно долгое время. Прямо сейчас домой не хотелось – казалось, этот разговор никогда не состоится, если они окажутся в холодном холле слишком быстро. - Кто знает, - протянул Юнхен, плотнее завернувшись в кожанку. Половина пуговиц на рубашке под ней была сорвана, а замок, судя по всему, повредился и не застегивался нормально, и Чживон не очень хотел знать, как это произошло. – Может быть, когда он помог мне встать? Или когда разрешил остаться? Или когда вы бросили нас на Рождество, и мы отлично провели время вдвоем? Чживон едва не поперхнулся воздухом от возмущения. Именно Ханбин был тем, кто выразил желание встретить Рождество в гордом одиночестве дома и отказался идти куда-то вместе со всеми. Юнхен остался с ним по каким-то своим соображениям. Они уснули вдвоем, на диване, рядом с огромной елкой, в промерзшем насквозь холле, завернувшись в несколько одеял, и продолжали трогательно держаться за руки даже тогда, когда были разбужены шумом с утра. Но тогда ни у кого не возникло мысли, что… - Ты какой-то не откровенный, - заметил Чживон, смекнув, наконец, что Юнхен упорно отказывался быть честным. - Я не хочу быть откровенным, - ответил ему Юнхен мягко, но достаточно решительно, чтобы показать, что не хочет продолжать разговор. Чживон пожал плечами. В конце концов, он сделал все, что мог. Как умел. Они молчали вплоть до момента, пока Чживон не затормозил перед ступеньками отеля, в очередной раз проигнорировав гараж. Он заглушил двигатель и уже приготовился выйти, как Юнхен, наконец, сказал: - Не было какого-то одного момента. И не было какой-то одной причины. Это просто возникает, и ты живешь с ощущением, что всегда так было. Чживон замер и постарался даже не шевелиться лишний раз. Юнхен задумчиво поглаживал ремень безопасности и мыслями находился явно не здесь. Скорее всего – в холодной спальне в конце коридора. - Иногда я думаю, что лучше бы, если бы это был кто-то другой. А иногда мне кажется, что не могло быть кого-то лучше. Он посмотрел в то место, где в темноте угадывалась вывеска отеля, на которую даже не обратил внимания, когда вламывался в незапертую дверь. - Иногда я так хорошо себя чувствую, что становится тяжело, - продолжил Юнхен спустя какое-то время. – И я не смог бы выбрать, если бы мне предложили оставить все, как есть, или стереть это из памяти. Он еще какое-то время собирался с мыслями и, словно решившись на что-то, повернул голову к Чживону, но перед тем, как что-то сказать, долго и испытывающе смотрел ему в глаза. - Мне нравится Ханбин. И я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь понравится мне так же сильно. Над головой что-то упало, и Донхек приподнял голову и с трудом разлепил глаза, чтобы понять, кто так настойчиво старался прервать его сон уже несколько минут. Взгляд уперся в открытый черный рюкзак, из которого выглядывало несколько небрежно сложенных тетрадей. Чжунэ старался одновременно застегнуть рубашку, попасть ногой во вторую штанину, ответить кому-то на сообщение и не уснуть. Донхеку потребовалось какое-то время, чтобы понять – так проходило его обычное утро, и вряд ли он шумел из собственной зловредности. Просто Чжунэ был явно не из тех людей, кто часто впускает других в свою комнату и тем более заботится об их комфорте. - Доброе утро, - пробормотал Донхек, заставив себя сесть. Надувной матрас, занимавший все пространство между кроватью и столом, противно заскрипел от его действий. Чжунэ повернул голову и выразил взглядом все, что думал о таком добром утре, но ничего не сказал, только отложил телефон и попробовал одеться по порядку. Где-то с четвертой попытки у него получилось. Донхек почувствовал легкую зависть. Он никогда особо не любил ходить в школу, но, по крайней мере, она занимала большую часть времени. Учеба в выпускном классе означала подготовку ко вступительным экзаменам – необходимость объять необъятное. И тонуть в этой тонне информации Донхеку очень нравилось. Она вполне успешно заменяла ему реальный мир. Комната Чжунэ была достаточно маленькой, но очень теплой благодаря небольшому обогревателю в углу. Оказавшись здесь впервые вчера ночью, Донхек растаял почти мгновенно – то ли от этого тепла, то ли от вида матраса, который кто-то заботливо надул ради него, то ли от фразы «Это только на сегодня», которую Чжунэ бросил без ожидаемой претензии. Он отнесся к вторжению пространства неожиданно легко – то есть, совершенно никак – просто лег на кровать с третьим томом «Властелина колец», и читал до тех пор, пока не уснул над книгой. Донхек засыпал долго – не позволял себе провалиться в сон, потому что хотел запомнить ощущение тепла и уюта и старался как можно тщательнее переварить события прошедшего дня. Комната Чжунэ ему понравилась, она была характерной, черно-белой и довольно лаконичной. Здесь кто-то жил, она была чьим-то домом, чьим-то личным пространством, и это угадывалось в каждой детали. Особенно – в альбомах Майкла Джексона, приклеенных к стене над столом. И здесь было очень много книг. Донхек хотел бы, чтобы у него когда-нибудь была такая же комната. Пусть даже ради этого придется много работать. Донхек поднялся и, обувшись, вышел из комнаты следом за Чжунэ, потому что почувствовал бы себя бестактной скотиной, если бы продолжил спать дальше. Холод настиг его уже на лестнице, и пришлось плотнее завернуться в гигантскую толстовку Чживона, которая доставала ему почти до колен. Но где-то на нижних ступеньках Чжунэ, в кои-то веки посмотревший вперед, а не под ноги, неожиданно застыл, и Донхек едва не врезался носом в его плечо и тихо ойкнул от неожиданности. А потом застыл точно так же от ощущения, что холодно в холле было совсем не из-за близости зимы. Они стояли в нескольких шагах от двери – Юнхен, полностью одетый и готовый к выходу, свежий и омерзительно бодрый, и Ханбин, который, судя по всему, поднялся с кровати совсем недавно. Они смотрели друг на друга молча и тяжело. Юнхен пытался натянуто улыбнуться – но это получалось у него очень плохо, и он довольно быстро бросил свои попытки. Ханбин не выказывал ни единой эмоции, но от его взгляда становилось немного жутко. И очень холодно. - Давай поговорим вечером, когда я вернусь, - сказал Юнхен как можно более мягко, и судя по тому, как отработанно звучала фраза, он повторял это уже не в первый раз. Краем глаза Донхек заметил Чживона, медленно приближавшегося к центру холла со стороны кухни. Он смотрел на друзей без всякого одобрения, но не спешил вмешиваться. Пока не спешил. - Не хочу, - медленно выговорил Ханбин, - разговаривать с подстил… Он резко остановился и вздрогнул от собственных слов, понимая, что это было слишком даже для выражения своей обиды, но слово без труда достраивалось в мыслях. И вернуть его было невозможно. Все произошло одновременно – Донхек услышал, как судорожно выдохнул Чжунэ, уловил, как Чживон рванул вперед, как будто знал, что сейчас будет. Вместе с этим Ханбин пошатнулся и едва не упал назад от удара в челюсть, но не сделал никакой попытки защититься или оправдаться. Выражение, которое появилось на лице Юнхена, заставило Донхека обогнуть Чжунэ и пересечь холл в несколько быстрых шагов. Он слишком хорошо знал этот взгляд – такой бывал у людей, которые собирались уйти и больше никогда не возвращаться. Чживону пришлось выбрать сторону, потому что Ханбин не выглядел как человек, готовый постоять за себя, а Юнхен, судя по всему, собирался разорвать его на части перед уходом. Донхек не собирался выбирать. Он не так хорошо знал их, чтобы делать выбор. Просто не хотел, чтобы человек, подаривший ему дом, уходил. Потому что Юнхен был неотъемлемой частью этого маленького своеобразного мира. Центром здешнего уюта. Донхек протянул руку, чтобы удержать его за локоть, но сразу же отпрянул, когда взгляд, полный долго сдерживаемой боли, злости и обиды обратился на него. - Не лезь не в свое дело, - бросил ему Юнхен, развернувшись к двери. – Ты здесь только для того, чтобы кому-то было хуже, чем мне. Что-то рухнуло вместе с тем, как оглушительно грохнула дверь. Донхек подумал о том, что, если бы на них сейчас упала крыша, этого никто бы не заметил. Потому что еще тяжелее стать просто не могло.