Вторая попытка

Хорошая драка — отличный способ забыться. Сиф уяснила это с самого детства. Когда родители лишь скептически наблюдали за её увлечением, уверяя, что меч — неподходящее орудие для такой юной и прекрасной девы, когда даже друзья-принцы насмехались над ней, считая, что не стоит тратить своё время на тренировки — всё равно отряд валькирий погиб и возрождать его пока что Всеотец не собирается, а в войске асов девушкам не место, она лишь собирала волю в кулак и сжимала в нём рукоять оружия. И оно разило мишень без промаха, моментально затыкая рты обидчикам — никому не хотелось стать первой живой целью. Сын остался на попечении Фрейи — богиня пообещала его обучать, пока Сиф занимается, и это обстоятельство очень радовало. Удар. Ещё удар. Как бы Сиф не надеялась на пробуждение материнских инстинктов, при взгляде на мальчишку инстинкт был лишь один. Приставить тонкое лезвие к горлу Локи и спросить — со всей строгостью и презрением: «И как тебе это удалось, мерзавец?» Ребенок, на которого Сиф, как ни крути, возлагала серьёзные надежды — принц Асгарда, память о Торе, шанс на возрождение целого мира… возможность наконец-то почувствовать себя женщиной, а не мужчиной с излишне развитой грудью, оказался лишь пустышкой. Прощальным приветом от старого друга, прощальным яблоком раздора для них с Тором. Сиф не сомневалась, что Локи сделал бы всё возможное, чтобы их разлучить — она всегда видела, что он ревнует. Сперва думала, что младший принц умудрился влюбиться в неё, но на прямые расспросы тот лишь смеялся и, гордо вздернув подбородок, утверждал, что девицы, чуть что хватающиеся за оружие, определенно не для него. Шли годы и у Сиф был не один шанс убедиться в том, что он совершенно серьёзен — оба брата пользовались немалой популярностью среди ровесниц и Локи, в отличии от Тора, обычно обращал внимание на девчонок помиролюбивее, успев, тем не менее, вскружить головы всем, кто хоть немного смыслил в магии. Это обстоятельство удивляло — самой Сиф казалось, что такому нескладному и откровенно слабому юноше без каких-то магических хитростей не очаровать ни одну уважающую себя обитательницу Асгарда, но факты говорили сами за себя: на толпу девушек, которые перед балами чуть ли не дрались за право танцевать с младшим принцем, никаких любовных зелий не хватило бы. Да и то, что Локи обычно смотрел на это шоу снисходительно и приглашал одну из тех, что считали ниже собственного достоинства участие в этом безобразии, тоже говорило в его пользу. Хотя кто знает? Быть может, он просто так развлекался? Намного позже пришло понимание, что ревнует он вовсе не её, а Тора. Локи, с детства привыкший проводить много времени с братом, настолько не мог смириться с тем, что у старшего появились новые приятели, что всячески пытался втиснуться в их компанию, хотя любому очевидно было — ему среди воинов не место. Сиф и остальные скорее терпели младшего принца, чем действительно дружили с ним, и она не сомневалась, что Локи это чувствует, да и малоприятные шутки различной степени жестокости от принца в их адрес недвусмысленно намекали, что это условное «терпение» совершенно взаимно. И тем не менее Локи не покидал компанию вплоть до того, как принял окончательное решение стать противником собственной семьи. Обоих семей… Чувство юмора у Лафейсона определенно было в порядке. И, глядя на сына, похожего на Локи словно две капли воды, Сиф ненавидела и этот юмор, и себя саму за то, что в своё время не сподобилась поддаться на провокации приятеля и выучить парочку эффективных проклятий. Сейчас ей определенно хотелось проклясть не то Локи, не то ребенка, не то норн, не то саму себя. Но вместо этого она лишь продолжала наносить удар за ударом и мечтала о том, чтобы тренировка никогда не заканчивалась.

***

Фрейе всегда казалось: начертания рун так просты, что их может запомнить и младенец. Но шестилетний мальчишка, сидевший перед ней, всё никак не мог безошибочно отобразить Одал. С громким смехом он рисовал руну в перевернутом положении и утверждал, что так она выглядит куда лучше: похожа на рогатую голову. — Ты ведь помнишь, что я рассказывала о перевернутых рунах? — с мягким упреком спросила богиня, с легкостью стирая художества ученика и усмехаясь в ответ на его полный обиды взгляд. — Не стоит с этим шутить. — Да-да, — лениво отозвался тот. — Но она ведь и правда забавная! А где моя мама, леди Фрейя? Богиня была в курсе тяжелых мыслей, терзающих Сиф, и потому лишь тяжело вздохнула в ответ. Она проводила с маленьким принцем много времени, обучая его и развлекая и, пусть даже не знала Локи так хорошо, как его подруга детства, прекрасно видела, что малыш по сути — совершенно не тот злодей, который обманом захватил трон и привел мир асов к гибели, как бы ни был на него похож внешне. Любознательный, озорной и неусидчивый — и так искренне привязан к матери, что Фрейе каждый раз больно было слышать этот вопрос, возникавший уже к середине каждого занятия. — Твоя мать занята, малыш. Она обучается, как и ты. Вечером вы встретитесь и… — Ваши руны скучны, леди Фрейя. Отведите меня к маме! — Но это основа асгардской магии! — возмутилась богиня. — Ты ведь сам хотел ей обучаться! Да и принц обязан знать… — Я хочу посмотреть, как мама тренируется. А потом украшу рунным узором на выбор, что прикажете, — принц широко улыбнулся, и Фрейя, к неудовольствию своему, почувствовала, как вся злость на непокорного ученика сходит на нет — долго обижаться на этого ребенка было решительно невозможно. — Ладно, — наконец согласилась она. — Только мы спрячемся так, чтобы она нас не увидела, и ты не расскажешь ей о том, что мы уходили из дворца, понял? — Разумеется, леди Фрейя, — довольно кивнул мальчик.        За несколько лет не осталось ни одного члена войска Фрейи, кто бы ещё не вступил в схватку с девой Асгарда. Одни восхищались её красотой и, понимая, что иных мужских способов показать себя воительница не оценит, скрещивали с ней клинки. Другие вступали в бой из любопытства — с полной уверенностью, что способны легко одолеть любую женщину. Таким воинам в бою уступала и сама Фрейя, но они всё ещё следовали за ней, понимая, что для предводителя куда важнее мастерство в стратегии и тактике, чем умение сносить непокорные головы врагов, хотя и этим навыком богиня любви могла похвастаться — правда, предпочитала, чтобы окружающие теряли голову от неё в переносном, а не в буквальном смысле. Третьи (и они были в меньшинстве) воспринимали женщину с оружием словно личный вызов, и лишь эти воины не могли простить поражения ни самим себе, ни Сиф, истязая себя тренировками и пылая тихой ненавистью к ней. К всеобщему удивлению, сама воительница предпочитала сражаться с воинами из третьей категории, считая, что остальные могут драться не в полную силу, а ей такие поблажки не нужны. Настоящий враг не будет красоваться на поле боя, и относиться к схватке несерьёзно тоже не будет, а значит, тренировки с теми, кто не испытывает к ней никакой симпатии, наиболее эффективны. Вот и сейчас она дралась с Эври, рыжебородым воином, и со стороны казалось, что это схватка насмерть. Разумеется, до такого исхода никто из соперников не стал бы доводить, несмотря на взаимную неприязнь, но заметно было, что Эври искренне настроен доказать своё превосходство и Сиф приходится нелегко. Особенно удачные атакующие и защитные комбинации вознаграждались дружными воплями зрителей — поклонники Сиф и её противники старались не пропускать ни одной такой схватки, и каждый из них надеялся, что следующим её оппонентом станет именно он. Но тайные наблюдатели стояли в стороне от ликующей толпы, и каждый раз, когда принц хотел вскрикнуть от восторга или страха, Фрейя крепко зажимала ему рот.        Сиф в бою была воистину прекрасна и гармонична — лишь по тёмным волосам, собранным в крепкую и толстую косу, можно было понять, что дерется женщина. Воины-мужчины предпочитали отращивать бороды, а не косы. Глядя на неё, принц начинал понимать, почему мать выбрала такое нетипичное для женщин занятие, со временем превратив его из хобби в стиль жизни. Теперь представить себе её, хлопочущую за приготовлением еды и воспитывающую толпу детей, было нереально. На глаза сами собой навернулись слёзы — он тяжело переживал отстраненность матери и то, что она предпочитала проводить время на тренировках, а не с ним. Но принц быстро смахнул их и нашел в себе силы на улыбку. Стоило порадоваться за маму, ведь она нашла своё призвание, и пообещать самому себе, что однажды он тоже найдёт занятие, которое зажжет его глаза вдохновенным огнём. Жаль, что это определенно не изучение рунных печатей, которые ему обещала показать леди Фрейя в следующий раз… — Ну как? — тихо спросила наставница. — Нравится? — Ещё бы! Леди Фрейя, — вдоволь насладившись легкой нервозностью богини, принц продолжил, — вы ведь можете научить меня владеть мечом? — Нет. Это приказ Сиф. Она не хочет подвергать твою жизнь опасности. Конечно. А сама как-то рассказывала, что ещё в четыре года впервые взяла в руки меч… Он до безумия хотел, чтобы мать могла им гордиться, но та не давала совершенно никакого шанса проявить себя. Успехи в учёбе она отмечала наспех брошенным «молодец», когда он великолепно выступил на балу, заслужив кучу оваций и довольную улыбку милой партнерши, не было и того — вообще, её реакция вызывала впечатление, что с танцами у неё связаны дурные воспоминания… Сам он считал тот бал своим звёздным часом и причин не оценить его хотя бы той скупой похвалой, к которой он уже привык, принц не видел. Кроме одной — и сейчас, наблюдая за матерью, он всё больше убеждался в том, что именно она верная — Сиф попросту не интересовалась ничем, кроме хорошего клинка и достойной битвы. Принц не был уверен, что это именно то, в чём ему хотелось бы преуспеть, но ради искреннего восторга в глазах матери он был готов на многое. Наивная мечта, что однажды он сможет одолеть её в честном бою, и тогда, наконец-то тепло улыбнувшись, она скажет: «Вот ты и вырос, принц Асгарда!», казалась ему все более и более сумасшедшей. Мать объясняла свою тревогу тем, что не допустит, чтобы единственный наследник трона пострадал, но сам принц чувствовал, что это не истинная причина. Или, возможно, далеко не единственная. Вернувшись домой после тяжелого дня (Фрейя всё-таки заставила его полностью отработать данное обещание и не только сложить нужный узор-оберег, но и нанести его на маленький кинжал, в утешение пообещав — как только мать даст добро на обучение искусству битвы, этот кинжал станет его первым оружием), принц в очередной раз поинтересовался, когда ему можно будет научиться владеть мечом, хотя бы для самозащиты. Но Сиф, возмущенно сверкнув глазами, коротко ответила, что в Ванахейме ему ничто не угрожает.        Некоронованная царица Асгарда не могла дождаться возвращения Тора. Она одновременно и хотела этой встречи, и боялась её — точнее, боялась реакции царя на собственного сына. За всё это время Тор появился лишь однажды, вскоре после рождения малыша — примчался Бифрестом сообщить дурные и радостные вести, убедиться, что с Сиф и ванами всё в порядке и похвастаться новым оружием. Тогда она не осмелилась сказать ему о ребенке, понимая, насколько эта новость в такой тяжелый для Тора период может испортить ему жизнь, и с каждым годом всё больше и больше корила себя за глупость. Принц до сих пор рос без имени, поскольку Сиф твёрдо решила соблюдать традиции, по которым имя малышу давал отец при условии, что он был жив. В период неизвестности ей казалось, что нарушить эту традицию — всё равно что признать гибель громовержца, а потом все уже привыкли называть ребенка просто принцем. Но она сама порой мысленно звала несносного ребенка Локи, и опасалась давать ему в руки меч — как знать, вдруг сходство у них не только внешнее, но и внутреннее, и пока что невинный ребенок вырастет в такого же предателя, вполне способного ударить в спину того, кто был к нему добр? Сиф старалась гнать прочь эти мысли, продолжала внушать себе, что это лишь странный выверт судьбы и нет смысла обвинять мальчика в грехах неродного дяди. Но понимала, что никто, кроме Тора, не способен помочь ей решить этот внутренний конфликт — Фрейя не была близко знакома с Локи, а остальные ваны и воины — тем более. И каждый раз, когда в чистом светлом небе Ванахейма сгущались тучи и гремел гром, сердце Сиф сжималось в тревоге за Тора. И каждый раз после очередной грозы она ждала появления Бифреста, а вместе с ним — и своего царя. Но, видимо, тот всё ещё был слишком занят наведением порядка. Чуткие уши в очередной раз уловили едва слышное рокотание грома — как будто бы даже не здесь, а в другом мире, и Сиф привычно напряглась — уже в четыреста третий раз, почти уверенная в том, что тревоги и надежды, вмиг окутавшие её, вновь окажутся напрасными.