А ты, дружище, ещё дитя, не ровня тяжести вековой. Запомни: всё на земле — пустяк, пока ты жив и стоишь прямой. Беги легко мимо грубых фраз, насмешек колких, чужой молвы, и мимо тех любопытных глаз, что кожу скальпелем с головы. Достань огонь из глубин зрачков, вспоров алеющий капилляр, и растопи ледяной покров, свой айсберг-груз подари морям. Стань крепче, звонче, ещё сильней, не верь бессмысленной болтовне, и вопреки беспроглядной тьме, иди по солнечной стороне. © Джио Россо
***
Ему снится сон. Красная лента оплетает предплечье, обхватывает пальцы широкими полосами и тянется вдаль. Наруто идет по извитой тропе следом за ней, в темноту, и выходит к причалу. Саске сидит на нем, лента оплетает и его руку тоже, и уже спускаясь к воде Наруто понимает — они соединяются. Их красные нити. Он садится на край мокрого причала, плечом к плечу, смотрит вдаль. Ветер ерошит водную гладь, и тихо шуршит речная трава. Саске протягивает руку, не глядя переплетает их пальцы. Наруто сжимает его ладонь изо всех сил и, не выдержав, сгибается пополам, прячет лицо в коленях. Очень трудно дышать. Саске тянет переплетенные руки к лицу и прикасается к пальцам Наруто потрескавшимися губами. Горько прикрывает глаза. Кандзи имен касаются друг друга, оплетает их алая нить. Следовало сказать. Это было бы честно. Наруто открывает рот, внутренне собираясь, и, когда признание уже слетает с губ, плечо пронзает волна ослепительной боли.***
Он просыпается. Над головой сероватый потрескавшийся потолок, плывет перед глазами, голова болит нещадно, тело ломит, но больше всего болит плечо. Так неимоверно, ужасающе, Наруто дергается, раз, другой, пытается вырвать руку из огненного ада. Подбегает смутно знакомая девушка — ниндзя-медик? — и ловко вкалывает ему что-то леденящее по вене. Боль стихает. Захлебываясь облегчением, он смотрит направо и видит, как опутанный трубками Саске мерно дышит на соседней койке. Что-то не так, но Наруто не успевает понять, что именно, и вновь засыпает, чувствуя едва теплящуюся чакру Саске рядом.***
Позже, рассматривая культю от руки, Наруто отстраненно вспоминает, что потерял ее в последнем бою. Саске еще не пришел в себя. Он лежит на казенной койке, бледный настолько, что сливается с простынями. Только черный ореол волос и яркие гематомы цепляют взгляд, но Наруто смотрит-смотрит-смотрит на аккуратные бинты, полосами обхватывающие культю. Левая рука. Это левая рука, как у него правая. Левая. Боги. Ками-сама, за что. Наруто вновь смотрит на свою культю. Алая кровь, пропитавшая бинты, делает их похожими на красную ленту из снов — их связь, их суть. Та самая рука, это та самая рука. Там имя Саске появилось раньше, чем Наруто научился читать, там кандзи были знакомы до каждой черты, там шрам стал символом силы и презрения к слабости, там была суть — появившаяся в последнем бою. Там был Саске, там был Саске-Саске-Саске, почему, за что, господи, за что… Наруто вырывает капельницу, с сухим рыданием отшвыривает прочь одеяло и столик с яблоками и цветами, и сигнальные свитки эти проклятые. Врываются в комнату дежурящие АНБУ, кричит что-то в рацию оставшийся за дверью. Наруто идет. Та самая рука. Он падает на колени у кровати Саске. Кровь идет ртом, открылись швы, а белые бинты пропитываются алым, как погребальный венок, как лента из сна, разорванная навеки. АНБУ за спиной с трудом пытаются подняться с пола. Наруто утыкается Саске в бедро, трется горячим лбом о покрывало, стонет раненым зверем, даже не пытаясь сдержаться. У всего есть предел, у всего, и у него тоже есть — и он пройден, пройден, хватит, пожалуйста, хватит. Были силы бороться, были силы, когда Саске рядом был — проблеском связи, но сейчас уже все, сейчас он сломан, вдребезги разбит, как разбиты статуи Долины; как кости их рук раскромсаны на части. Пожалуйста. Он не может так больше. Горячие ладони, в которых чакра Сакуры-чан и ее испуг, обхватывают плечи. Что-то колет в бедро и наваливается безразличие. Наруто теряет сознание, и в полубреду тянется к Саске — той самой, отсутствующей рукой. И не может дотянуться.***
Когда Саске, наконец, открывает глаза, Наруто лежит на кровати напротив и смотрит. Кажется, уже несколько часов подряд. Наруто не знает точно, но Сакура-чан приходила несколько раз, а на полу тянутся длинные закатные тени. Солнце у Саске за спиной. Наруто не видит его лица, когда тот поворачивает голову — только неловкое движение культи, слышит запальный выдох и длинное шипение сквозь зубы. Впитывает в себя следующую за тем неподвижность. Солнце медленно тает в горизонте свежеотстроенных крыш. Каждый день своей жизни Наруто чувствовал Саске. Хуже, лучше; почти неслышно после стирания имен, очень отчетливо в последнем бою. Чувствовал. Всегда. Но, похоже, не теперь. Сердце заморожено бьется в груди, а в голове ледяная пустота тревоги и тоски. Больно, но это лишь его боль. Солнце садится. Глаза у Саске — темная радужка и тонкие полосы риннегана — не выражают ничего, а Наруто не может заглянуть насквозь. Теперь нет. Прошибает ознобом, Наруто дергается, зябко поводит плечами, а Саске моргает и отводит взгляд. Сухо дерет в горле. Потолок палаты — паутина трещин, причудливо складывающихся в широко распахнувшего крылья то ли орла, то ли одного из жутких питомцев клана Абураме. В ночной тишине Саске дышит бесшумно. Наруто закрывает глаза и ему кажется, что он совершенно, абсолютно один. Похоже, на этот раз навсегда.***
— Ты можешь не дергаться! — рычит на него Сакура-чан, замахивается, но косится на неподвижно замершего Учиху и опускает руку. — Шаннаро, если ты будешь так вертеться, ничего и никогда не заживет! — Заживет, тебае, — легкомысленно отмахивается Наруто и научено растягивает губы в улыбке. Надо бы приклеить ее на лицо, но пока получается плохо. — Курама перестанет бить баклуши и подлатает меня. Сакура-чан, не злись, расскажи лучше, когда нас с теме выпишут? Сакура поджимает губы, нервно одергивает замызганный халат, поправляет волосы. У нее уставшее лицо и синяки под глазами. Много раненых и погибших, и обрабатывать им руки должна бы не Сакура-чан — она одна из лучших медиков Конохи, и для нее найдутся дела поважнее. Но напротив двери их палаты дежурят трое АНБУ, а за окном, скрытые в тенях, попеременно сменяют друг друга два отряда. У Сакуры доступ и полномочия, ее заменяет иногда девушка с ледяными глазами и выверенными движениями, но на этом все. Это — не палата госпиталя. Это — тюрьма. — Я поговорю с Какаши-сенсеем и выясню, — неуклюже врет Сакура. Наруто улыбается и несколько раз мелко кивает. — Ты, кстати, можешь перейти уже из интенсивной в… — Не-а! — резко обрывает ее Наруто и тут же снова тянет губы, чтобы не напугать. — Мне и тут неплохо, Сакура-чан. Теме, конечно, тот еще угнетающий засранец, но все еще, вроде как, может резко начать отдавать концы. Да, ублюдок? Саске молчит, смотря в одну точку. Наруто сглатывает и упрямо продолжает трещать. — Он точно может, чисто из вредности, а когда он начнет — кто позовет тебя, Сакура-чан, чтобы ты спасла его надменный зад? Сакура криво усмехается, вновь оглядывается на Саске. Ее лицо искажается страданием, но она тут же берет себя в руки и строго велит: — Прекрати дергаться! Она продолжает перебинтовывать руку, а Наруто продолжает болтать о всяких глупостях, описывает погоду за окном, выпытывает информацию об отстраивающейся Конохе и проблемах с Советом. За неделю в госпитале он отчаянно скучает без событий, но уйти из палаты и не вернуться в нее — выше его сил. Или вернуться, но никого не найти. Каждую ночь ему снится Саске в цепях, в подземельях Ибики. Сакура заканчивает, стягивает перчатки, неуверенно подходит к Саске. Снимает бинты осторожно, ее чуткие уверенные руки хирурга едва заметно дрожат. Наруто несет совершенно уже несусветную чушь, сам не замечая, что говорит и смотрит: грубая воспаленная кожа, красная около швов, некрасивый шрам; невозмутимое лицо Саске, глаза безразлично прикрыты. Сакура губы кусает раз за разом, просит непрерывно прощения за причиненную боль. У Наруто не просила. Он смотрит на них, таких красивых, застывших во времени, и чувствует себя лишним. Хочется уйти. Хочется подойти ближе, отвести волосы от его лица, в глаза заглянуть, почувствовать сердце, перестать улыбаться и просто смотреть, зная, что поймет. Поймет ли?.. Теперь — поймет?.. Сакура заканчивает, задерживает ладонь на границе кожи и бинтов. У Наруто в горле пересыхает, он теряет нить болтовни, затихает. Сглатывает. Саске резко дергается, скидывая прикосновение, и вот теперь он смотрит Сакуре прямо в глаза, и это страшно, действительно страшно. Сакура отшатывается, а Наруто и понять не успевает, как оказывается рядом, хватает Саске за плечо. Его оглушает ощущением горячей кожи под пальцами. Учиха смотрит сумрачно и зло, но не угрожающе; не отстраняется. Смотрит. Смотрит, о черт. Сакура-чан что-то бормочет, Наруто слышит сперва, как захлопывается дверь, а потом ее сбивающиеся шаги, переходящие на бег. — Зачем ты так с ней, даттебае? — хрипло спрашивает он и внезапно осознает, что это первые слова, сказанные Учихе наедине. Саске долго молчит, а потом говорит: — Ты должен согласиться. — Не переводи тему, даттебае. — Ты должен согласиться на отдельную палату, — повторяет Саске. Наруто стискивает зубы и, кажется, пальцы сжимает так, что останутся синяки. Ублюдку надо бы врезать, но страшно его отпускать. — Тебя закроют у Ибики, теме, а он, знаешь, жуткий такой, огромный мужик со шрамами, он тебе не понравится, даттебае. — Тебе нужно… — Вот уж нет, — хрипит Наруто. — Даже не думай, Саске, слышишь. Я не уйду и тебе не дам. Саске долго молчит, сжимая губы, а потом со вздохом откидывается на подушку. Отворачивается. Наруто выпускает его, поднимается на ватные ноги, делает несколько шагов к своей кровати. — Ты балбес, — слышит он. Едва находит дыхание огрызнуться. — Заткнись, ублюдок. Кажется, это первая настоящая улыбка с начала войны.***
— Я не позволю вам судить Саске, как преступника, — говорит он много позже, перед Советом и Шестым Хокаге. Голос охрип от бессмысленных криков и доводов, и ему больше нечего терять. У него есть только Саске, который сидит запертый в тюрьме, запутанный в ограничители чакры, потому что Наруто пообещал и не сумел его защитить. — Вы слышите, даттебае? Мне плевать на ваше мнение, Саске — мой друг, мы вместе победили Мадару и Кагую потом, и вечное Цукуеми разрушил именно он, так что я не дам вам, слышите, я… У вас нет никакого права судить его! А если вы считаете, что он сделал недостаточно и не искупил свою мифическую вину, даттебае, то знайте — я его одного не оставлю! Старуха из Совета щурит глаза, скрытые тяжелыми морщинами. Она хорошо понимает, что он хочет сказать — как и все они. Кулак сжимается сам собой, и больше всего на свете Наруто нуждается в коротком взгляде на шрам на правой руке — он и не осознавал, как часто смотрел на него, до тех пор, пока все символы их связи не остались там, в Долине Завершения, в руинах каменных статуй. Наруто остается только стискивать зубы и чувствовать на коже испуганно-угрожающий взгляд Цунаде-баа-чан. Она ничем не может ему помочь. И Какаши-сенсей не может. Да и никто, по сути, особенно теперь, когда он практически прямым текстом сказал, что… — Вы отправитесь на трибунал, юноша, если не начнете следить за тем, что говорите. — Я повторю это столько раз, сколько надо, чтобы ты услышала, старая карга! — рявкает он. — Я пойду за Саске, тебае, и меня не остановишь ни ты, ни твой Совет! Кто-то охает, перешептывается, и почти тут же повисает гнетущая тишина. Наруто молчит, не отводя взгляда, и да, он чертовски попал, не такой уж он и дурак, чтобы не понимать, но Саске стоит того. И стоит всего, что можно отдать. Всего. — Хорошо, — цедит старуха, спустя десяток долгих минут. — Хорошо.***
Спустя три дня, высший военный трибунал Конохи выносит Учихе Саске оправдательный приговор.***
За день до того разъяренная Цунаде выбивает из Наруто всю дурь. Она кричит что-то о том, что он — самоуверенный наглый сопляк, и о том, что Хвостатые и Альянс за спиной не дают ему права рисковать своей жизнью и своим положением, открыто предавая Коноху, и что никто не помог бы ему, если бы Совет встал на дыбы, и даже положение Героя войны не спасло бы от трибунала. Она много о чем кричит, избивая его. Наруто не сопротивляется. Саске в тюрьме, закутанный в дзюцу и печати, и Наруто почти смирился с тем, что не слышит его, но еще и не видеть — нет уж, нет, на такое он не способен. Он лежит в больнице всю следующую неделю. О решении суда ему сообщает невозмутимо улыбающийся Сай, который отпускает несколько пошлых шуток и открыто наслаждается невозможностью для Наруто запихнуть разенган ему в задницу.***
— Протезы из клеток Первого почти готовы, — говорит Цунаде, жестко прощупывая остаток кости. — Еще пара недель и вернем тебе руку. — Нет, — хрипло отказывается Наруто. У баа-чан жесткая складка у губ. Она вздыхает, тянется ладонями к его лицу — Наруто зажмуривается, потому что нехило получил от нее и все еще побаивается этой старой нервной карги, — а потом жесткие губы целуют кожу на лбу. Он всхлипывает — протяжно, страшно, — и еще раз, и еще. Она притягивает его ближе, укачивает в объятиях, и, кажется, он ревет, как ревел в пять лет, когда ушла его последняя няня, оставив одного в пустой и темной квартире. — Тише. Тише, малыш, ну, что ты. Тише. Все будет хорошо, вот увидишь, все будет… — бормочет она куда-то в светлые волосы. Он не хочет другой руки. Он не хочет.***
— Ты так и будешь бегать от Саске? — лениво спрашивает Шикамару. — Я не бегаю, — нервно огрызается Наруто. Прошла неделя. Коноха медленно восстанавливается, отходят ниндзя от войны, тихо возвращаются гражданские. Появляются на улицах торговцы; старик Теучи отстраивает Ичираку рамен и гордо вешает табличку «Здесь обедает Герой Войны Узумаки Наруто». Очереди разрастаются до небес, и Наруто долго и громко страдает, потому что теперь обедать там невозможно из финансовых и временных соображений. Добрая сестренка Аяме приносит Наруто двойную порцию рамена каждый день, но есть великолепную и обожаемую лапшу не в забегаловке — совсем не то же самое. Людям становится лучше. Пропадают затравленные взгляды, Коноха дышит миром и горем потерь, а мемориальный камень полон свежих имен. Наруто полностью увяз в дурацких свитках и документах, которые Какаши-сенсей и злобная бабулька подсунули ему под нос. Изредка ему компанию составляет Шикамару — его не раздражают стенания Наруто по поводу зубрежки — а еще он умеет объяснить непонятное и не ржет при этом, как чертов Сай. У Наруто все хорошо. Саске живет в офицерской казарме. Наруто знает, потому что сам живет в ней же. Их разделяет несколько комнат и непреодолимая стена из молчания, которую Наруто боится пересечь. Учиха почти не выходит, а вокруг них живут столько АНБУ, что временами это начинает напрягать. Наруто знает условия, знает, что Саске согласился без споров — тотальный контроль, офицерская казарма, два отряда сопровождения в течение первых двух месяцев и еще один в течение полугода. Это раздражает ужасно, будто у Саске возникнут проблемы с тем, чтобы ускользнуть даже от десяти отрядов! Но Саске не ускользает. Он выходит иногда, поздно вечером. Наруто идет следом, как привязанная собака. И АНБУ идут, но, в отличие от Узумаки, пытаются делать это незаметно. На лице Саске проскальзывает иногда жесткая усмешка и тут же исчезает. Оставшиеся на улице люди отступают с его пути, перешептываются, и это как в детстве, когда все ненавидели Девятихвостого и ребенка, обреченного быть джинчурики. Только разница в том, что Наруто язык показывал и выпендривался, или прятался иногда, когда иссякали силы, а Саске только сильнее выпрямляет спину, сжимает зубы так, что линия челюсти ярко выделяется, и шаг чеканит отчетливее. У него пустой отсутствующий взгляд. Наруто идет чуть позади, глядя в спину, и не решается сказать ни слова. И спросить тоже. Наруто, на самом-то деле, никогда не терялся в словах, особенно рядом с Саске. Но теперь, когда между ними только общие воспоминания и нет больше связи, он не знает, о чем говорить. Если бы было можно, он схватил бы ублюдка за шиворот и хорошенько избил на полигоне — еще разок, в назидание, всю дурь бы выбил! Если бы. — Я не бегаю, — для верности повторяет Наруто. — Ясно-ясно, — не спорит Шика. Наруто прожигает его взглядом, и очень зря Нара думает, что Узумаки не чувствует всей той гадости, которую он сейчас подумал про умственные способности будущего Хокаге. — Не бегаю. — Просто бросаешь его, я понял. Спас и забыл, все правильно. — Шикамару! — Не мое дело, понял. Не рычи так. Когда дело касается Саске, ты становишься неадекватным. Это так проблематично.***
Тем же вечером Наруто, сцепив зубы, стучится в комнату Учихи. Потому что он не чертов трус и сможет пережить, если Саске пошлет его. Саске уже делал так не раз, Наруто точно знает, как переубедить упрямого ублюдка. Дверь открывается еще до того, как он заносит руку для второго удара. Саске — уставший, белокожий, невозмутимый — стоит на пороге. Наруто опять чувствует знакомую боль — она появляется всякий раз, как они с Саске встречаются. Как будто что-то огромное ломает ребра изнутри. Он встряхивается и, выпятив нижнюю челюсть, говорит: — Сестренка Аяме принесла мне рамен. Она и на тебя всегда приносит, даттебае. Будешь? Саске чуть прищуривает глаза. Смотрит. Красивый, нечестно так, ну. Нечестно же. — И ты всю эту неделю сжирал мою порцию, добе, — наконец, медленно произносит Учиха. — Очень в твоем стиле. Наруто вспыхивает, вскидывается и гневно рычит: — Нечего было меня игнорировать, даттебае! В глазах Саске что-то мелькает, что-то такое, отчего Наруто чувствует себя подонком, пнувшим больную собаку, но тут же пропадает, и Учиха скалит клыки. — Это попортило твою тонкую душевную организацию? — Душевную… чего-о-о? — Идиот. — Сам тупица! — огрызается Наруто, уже жалея, что сунулся. — Ты так сдохнешь, а я потом перед баа-чан отчитываться буду, так что давай, собирай манатки и пойдем, рамен остывает! Саске хмыкает. Но идет.***
К рамену Учиха, в итоге, так и не притрагивается, и его съедает Наруто, пока Саске пьет горячий чай и язвительно проходится на тему несовершенства нынешнего жилища Узумаки. Будто у самого лучше, придурок, даттебае!.. Они перебрасываются ругательствами, старательно обходя опасные темы, и Наруто чувствует себя почти спокойно. Саске засыпает прямо за столом, уткнувшись лбом в запястье, и выглядит так, будто не спал чертову вечность. Спина его напряжена даже во сне. Наруто не выдерживает, проводит ладонью над лопатками, прикусив губу, не касаясь даже, чтобы не разбудить. Саске вздыхает едва слышно, расслабляется. Наруто накидывает на него одеяло и засыпает так же, как и сидел — на полу, прижавшись к бедру Учихи щекой.***
Впервые за долгое время ему снятся не кошмары, а невесомые прикосновения пальцев к волосам. Ласковые и теплые. Он улыбается во сне.***
— Я хочу назад свою квартиру, старая маразматичка! — Ее разнесло взрывом, тупой забывчивый щенок, а от другой ты отказался! Иди к Хатаке и выйди вон из моего кабинета! Я тебе не Хокаге! Не госпиталь, а двор проходной, невозможно работать! — Меньше пить надо. Все-все, баа-чан, я ухожу, спасибо, даттебае! — Глупый мальчишка.***
— Какаши-сенсей выделил мне квартиру, — говорит Наруто, мотая ногами в воздухе. Саске отрывается от разглядывания очередного свитка, прожигает нечитаемым взглядом, кивает чуть в сторону. Наруто со стоном подтягивает к себе очередную заумную фигню. — Невозможно это выучить, даттебае!.. — Кто спорит. — Ты что, со мной согласился только что?.. — подозрительно щурится Наруто. — В том, что ты идиот? Вполне. Только идиот не может определить положение центра масс и пространственное положение оружия в функции времени полета, — скучно комментирует Саске. Наруто гневно сопит. — Я могу определить траекторию куная, тебае, мне не семь лет! Саске едва заметно улыбается. — Определить — да, а вот выучить… — он чуть качает головой, — очень вряд ли. И Наруто не идиот, он прекрасно понимает, что его сейчас на слабо разводят, как последнюю пятилетку, но черта с два он позволит этому ублюдку себя обскакать! Пусть даже во всякой заумной хрени вроде баллистики. Пфф! Наруто разенган-сюрикен швырнет вместо куная, а уж его-то траектория регулируется чакрой, без всяких там центров масс, кучи уравнений и такой же кучи поправок!.. Он сосредоточенно читает, но где-то на втором абзаце в очередной раз сбивается с мысли. — Ненавижу все это. — Сам хотел стать Хокаге, — бросает Саске и тут же каменеет, и Наруто застывает тоже, потому что это — та самая опасная тема, на которую лучше не говорить. Они не смотрят друг на друга, а потом Наруто через силу хмыкает: — Ну, хотел, тебае. Хокаге же стать, а не бумажки разгребать! Ты вообще видел эту огромную стопку, которую надо выучить, чтобы стать дзенином?! Он в очередной раз обвиняюще тыкает в пылящиеся свитки в углу. — Примерно семьдесят раз за три дня. — Вот! — стонет Наруто. А потом выпаливает, не давая себе подумать: — Мне квартиру дали, Саске. Она такая же почти, как прежняя. Я попросил. — Я слышал. Когда переезжаешь? У него совершенно спокойный тон и невозмутимый вид, и Наруто больно, тоскливо холодно — ему всегда так последнее время, — и он не может понять, что Саске чувствует по этому поводу и чувствует ли. Это мучительно. — Я не… Саске. Я спросил у Какаши, он говорит, что тебе тоже положена квартира. Или даже дом, если захочешь, как герою войны. — Понятно, — так же бесцветно отвечает Саске и снова утыкается в свиток. Наруто садится, покусывая губы, неуверенно ежится. — Если хочешь, тебае… Мы могли бы… ну… пожить пока у меня. Пока ты выбираешь квартиру. Или дом. Дом тоже можно, я спросил, тебае, хоть целый огромный, как у клана Хьюга или как… Он обрывает себя на полуслове, проклиная свой длинный язык, у которого напрочь отсутствует связь с мозгом, а Саске застывает с поднятым свитком, дико каменеют плечи, и Наруто с тоскливой обреченностью ждет, когда ему откажут. Кто выдержит жить с ним — с его кошмарами, нелюбовью к чистоте и болтливостью?.. Зачем Саске соглашаться, у него будет красивый дом, не такой, как был в клане Учиха, и семья обязательно будет, и… Саске поднимает голову, бумага рвется в сильно сжатых пальцах. Наруто чуть улыбается, понимая, как жалко выглядит эта улыбка. — Мне не нужна квартира, уссуратонкачи. Наруто вздрагивает. Частит: — Тогда дом, да? Я спросил у Какаши, он говорит, что, если ты останешься в казарме, за тобой будут следить, а так он готов сократить количество АНБУ до половины отряда, тем более я ему пообещал, что сам буду за тобой следить! То есть, ты не думай, тебае, я не буду, я тебе верю, хоть ты и редкостный придурок, теме, но я… — Уссуратонкачи. — А?.. — Я поживу у тебя. Ладно?.. — Ладно, — хрипит Наруто и жмурится на мгновение. Саске криво усмехается, ежится чуть заметно, прячет лицо за волосами. — Ладно. Да. Хорошо. Я люблю рамен и болтаю по ночам. И вещи разбрасываю. — Я заметил. И да. Конечно он заметил. Они же живут в этой казарме уже три недели, как не заметить было, если находятся в одной комнате постоянно, где один прохудившийся футон, стол, стул, тумбочка, и спят они поочередно, охраняя сон друг друга. Трудно не заметить.***
Наруто привыкает. К утренним неспешным завтракам, проходящим в молчании, к тому, как они изучают свитки, сидя рядом, почти касаясь друг друга, к прерывистому сну, полному кошмаров и страха. К тренировкам на самых дальних полигонах — они учатся сражаться и искать баланс с одной рукой, перестраивают центры тяжести, заново осваивают дзюцу и сложение печатей. Наруто вспоминает Хаку в один из дней и долго перебирает драгоценную память их детства. Сам не замечает, как начинает говорить, а Саске слушает, не перебивая. Или не слушает, а просто рядом сидит. Не понять. С Саске сложно. Наруто привыкает к постоянной тянущей боли рядом с ним и к тому, что улыбаться приходится почти через силу. В Саске хочется вцепиться, сжать в руках, заорать в лицо или ударить даже — не жалея сил. Наруто присматривается, и чем больше смотрит, тем больше кажется ему, что Саске в Конохе только потому, что ему некуда больше идти. В хорошие дни удается себя обмануть. В плохие — он понимает, что так, должно быть, и есть. Саске все равно. Он безразлично читает, безразлично впускает в квартиру друзей Наруто, игнорируя их или отвечая на вопросы максимально односложно, ему не интересно, что произошло в Конохе за время его отсутствия, ему вообще на все плевать. Иногда Саске уходит к Цунаде и Какаши, проходить бесчисленные обследования, и возвращается бледным до синевы. Немного оживает он во время тренировок, да и тогда смотрит так, что хочется выть. Наруто не понимает. Он не чувствует ничего, кроме гложущей тоски, и эта меланхолия для него непривычна, но уже врастает в кости. Наруто не решается тормошить, не решается подойти ближе, не решается… Ему снится каждую ночь, как Саске разворачивается и снова уходит — только теперь спокойно, без драки и злых слез. Абсолютно равнодушно, как чужой. Желает удачи. Даже улыбается. В этих кошмарах Наруто протягивает ему пластинку хитай-ате, которую до сих пор хранит вместе с фотографией Команды номер семь, и Саске забирает ее, кивает совершенно выверенно, разворачивается. Наруто долго смотрит ему вслед, а потом переводит взгляд на правую руку и вместо нее — кости, обтянутые ошметками плоти. Каждый раз, просыпаясь, Наруто чувствует лишь боль и пустоту. И только потом, спустя несколько ужасающих мгновений, слышит дыхание Саске. Он не стесняется, сворачиваясь в клубок и дыша с присвистом — Саске все еще друг, глупо скрывать перед ним свою слабость. Он все еще единственный и лучший, и это нельзя отрицать, просто… Просто Наруто думал, что… Если Саске когда-нибудь все же уйдет — спокойно, дружелюбно улыбаясь, — Наруто рассыпется по частям.***
— Теме, пойдем поедим рамен? — Нет. — Нет?.. — бурчит Наруто. — И все? — Составить тебе список аргументов? — вскидывает бровь Учиха. Наруто щурит глаза. — Я ведь могу, добе. — Все равно ты меня не переубедишь, тебае, рамен — лучшее изобретение человечества! Саске смотрит пристально, отросшая челка почти закрывает риннеган, а потом он решительно встает, идет к столу, садится и начинает строчить, игнорируя сопение Наруто и накладывая гендзюцу каждый раз, как Узумаки пытается заглянуть через плечо. Список готов к вечеру, он в половину Саске длиной и чертов ублюдок не стесняется, зачитывая его громко, вслух и не сбиваясь при уворачивании от всех предметов, которые подлежат подниманию и киданию прямо в него. Он, конечно, не переубеждает, но Наруто проникается степенью упрямства и долго бурчит, поедая салат.***
Иногда все совсем как прежде. Это убивает.***
Временами — не очень часто — Наруто просыпается от ощущения чужого взгляда на коже. Саске смотрит на него — пристально, не скрываясь, в полной темноте. Поблескивает алым шаринган, но Наруто не способен бояться. Он улыбается чуть ободряюще — в такие моменты кажется, что они все еще слышат друг друга, и Наруто живет ими, дышит, полной грудью вбирает призрак прошлой связи, канувшей в небытие. Наруто улыбается, а Саске отворачивается, закрывает глаза и хмурится так сильно, что вырисовывается горькая складка у губ. Наруто живет только этими мгновениями полной тишины и единения, а Саске они, видимо, противны настолько, что он не может сдержаться. Наруто понимает. Правда, понимает. Связи — слабость, от которой Учиха пытался избавиться всю сознательную жизнь, и связь с Наруто у него — самая крепкая, самая тревожащая. Наруто понимает. И ему очень, очень жаль.***
— Наруто-кун, у тебя синяки под глазами размером с тайный склад выпивки Пятой, — вежливо улыбается Сай. — Выглядишь ты отвратительно. — Заткнись, тебае, — устало огрызается Наруто. — И лучше бы тебе забыть, какого размера тайный склад баа-чан. Киба гогочет во все горло, опрокидывает в себя еще стопку саке. Сакура-чан смотрит пристально, прямо в висок, и Наруто хочет сбежать от этого взгляда. — А Саске-кун не придет? — робко спрашивает Хината, и ее тихий голосок теряется в гомоне. Наруто делает вид, что не расслышал вопрос, утыкается в собственную чашку. Саске не придет. Ему нет дела до друзей Наруто. Он так и сказал, мазнул по лицу нечитаемым взглядом и уткнулся в очередной свиток, не слушая возражений. А до самого Наруто — есть?.. Дверь резко распахивается. Наруто машинально подбирается, рядом напрягаются и тут же расслабляются друзья — но это всего лишь двое гражданских, которых неизвестным ветром занесло в бар, где чаще всего отдыхают дзенины. Парочка с любопытством оглядывается. Они держатся за руки, рукава рубашек гордо закатаны, имена тускло виднеются на предплечьях. Парень с девчонкой, совсем молодые, не старше собравшейся компании дзенинов, но другие — счастливые, влюбленные насквозь, без единого шрама и с глазами юными, как весенние листья. Они подходят к бармену, весело смеются, не переставая касаться друг друга. Постоянно переглядываются, хихикают, не замечая ничего вокруг. Тен-тен тихо выдыхает сквозь зубы, Ино машинально трет шрам. Наруто оглядывает друзей и внезапно понимает — они смотрят на гражданских, как смотрят на недоступную глупую мечту из самого детства. Они все когда-то мечтали — стать сильными, защищать Страну, быть настоящими ниндзя; а теперь, когда чакра течет в венах вместо крови, и в неполные восемнадцать чувствуешь себя седым стариком — мечтается просто быть. Счастливым. Влюбленным. Живым. Наруто молча опрокидывает в себя еще одну чашку саке. Жаль, алкоголь его не берет.***
Наруто возвращается поздно ночью, отвратительно трезвый и насквозь пропахший саке и сигаретами Шикамару. Саске на диване, читает, чуть сгорбившись, очередной свиток, и поднимает глаза, только когда Наруто подходит вплотную. Запрокидывает голову, открывая белую шею со шрамом у самого уха. Наруто ненавидит гребаные свитки. Ненавидит. Лицо у Саске абсолютно непроницаемое. Наруто не может так больше — оседает на пол, утыкается лбом в чужие колени. Так больно… Ему просто нужно… просто… Кажется на мгновение, что над головой застывает ладонь, не решаясь коснуться, но только кажется — когда он вскидывает взгляд, лицо Саске все такое же непроницаемое. — Ты пьян, уссуратонкачи, — говорит он, — иди спать. Наруто не пьян. Почему-то так несправедлива жизнь: когда Саске не было рядом, Наруто чувствовал даже его запах временами и слышал отголоски мыслей. Казалось, что ближе нет никого. Теперь Саске в Конохе, потому что ему некуда больше идти, и он так далеко, что нет ни единого шанса дотянуться. Наруто долго ворочается на футоне и засыпает, прижимая пустой рукав пижамы к груди.***
Наруто честно хочет понять. Гражданские в Конохе — заезжие торговцы, пропуска которых позволяют посещать Скрытую Деревню, жены и мужья шиноби, встреченные на миссиях, дети, которых родители не стали отдавать в Академию или просто лишенные чакры. Девяносто восемь процентов населения Конохагакуре — ниндзя со стертым именем на предплечье, а потому Наруто идет к Какаши и требует у него увольнительную так долго, нудно, и не затыкаясь, что Шестой все-таки сдается. Наруто все еще упрямый. Он сбегает рано утром под пронзительным взглядом Саске, и все, о чем получается думать — будет ли Учиха здесь, когда Наруто вернется? Столица — шумная, крикливая, совсем не похожая на Коноху — встречает его каким-то празднованием. Он сливается с толпой, потому что он крутой шиноби и умеет мими… мимикриру… Тьфу! Сливаться с окружающими, в общем. Они странные. Слишком открытые, слишком беспечные, слишком мало думают о безопасности. Практически никто не носит оружия, и тела у них слабые, мягкие, податливые. Наруто смотрит во все глаза и наверняка выглядит провинциалом из глубинки. Какая-то девчонка хихикает, глядя на него, переговаривается с подружками и смело шагает навстречу. — Привет! — щебечет она, поправляя ярко-рыжий локон. — Я — Эри Китамура, пока не нашла своего соулмейта! А ты? Наруто немного теряется, а она настойчиво тянет руку, на которой тугая разноцветная повязка, скрывающая имя. Кажется, из шерсти. У оставшихся за спиной подружек такие же. — Тадеки Сато, — представляется он одним из бесчисленных выдуманных имен и широко улыбается. Эри вздыхает. — Жа-а-аль. Ты классный. Ой, а что с твоей рукой? Наруто отбрехивается какой-то слезливой историей про травму, Эри послушно охает и соболезнует, а потом делает круглые глаза и шепотом сообщает: — А знаешь, я думаю, что это и хорошо. Видишь? — она приподнимает руку, показывая повязку. — Мы с девочками считаем, что соулмейты — это хорошо, но нельзя полюбить совершенно незнакомого человека только из-за имени! Поэтому мы скрываем имена, понимаешь? Чтобы сначала влюбиться, а потом уже решать, стоит ли имя того. А вдруг твой соулмейт гадкий? Вот мама моя живет с отцом уже тридцать лет, и все это время они собачатся по любому поводу! Ужас, я бы так не хотела. А все потому, что мама до сих пор любит своего школьного приятеля, она мне сама сказала, когда выпила немного. Они так друг друга любили, а потом появился папа, и его имя было у мамы на руке, и ее родители заставили их жениться. Мне кажется, что папа тоже не очень любит маму, так что я думаю, что главное — не имя, а любовь. Ты согласен со мной, Тадеки-кун? Гражданские — особенно гражданские дурочки — кладезь полезной информации. Это не Наруто придумал, это Джирайя так говорил, гогоча во все горло и щупая более умных девиц за задницы. — Конечно, Эми-чан, — улыбается он. Глаза Эми тут же восторженно расширяются. — Так что, Тадеки-кун, не хочешь выпить где-нибудь? Наруто чуть не давится собственным языком, кашляет под заливистый хохот подружек Эми и думает, что не такая уж она и простая, даттебае, как показалось вначале. — Спасибо, Эми-чан, но я спешу. Может быть, позже? — Очень жаль, — вздыхает она и уходит, чуть ссутулившись. Наруто долго смотрит ей вслед, потом засекает на себе косой взгляд какого-то генина из Конохи и ныряет в толпу. Он находит дом Эми по едва ощутимому запаху ее волос и наблюдает, как толстый мужчина в возрасте орет на хрупкую женщину так громко, что брызжет слюна. Женщина кричит в ответ, а когда он замахивается и бьет, оседает на пол и долго плачет. Спустя час к ее дому подходит сутулый плюгавый мужичок и, оглядываясь, оставляет хилый букетик на пороге. Когда мама Эми натыкается на чахлые цветы, она плачет еще горше. Позже Наруто сидит на горячей крыше какого-то здания, ест яблоко и не думает ни о чем. Наблюдает. Перед ним парк, в котором слишком много открытых мест. Гражданские парочки прогуливаются совсем беспечно. У кого-то дети, у кого-то собаки. Пожилая пара медленно бредет из одного угла парка в другой все время, что Наруто сидит на крыше. Они держатся за руки, один дедушка постоянно гладит другого по сухому запястью, и выглядят они абсолютно счастливыми со своими палками-ходулями и маленькой брехливой собачонкой на поводке. Когда солнце садится, Наруто отправляется домой.***
Совсем поздно. Наруто проскальзывает в окно так, чтобы не потревожить сигнальное дзюцу. Он не пытается быть бесшумным — потому что бесполезно, Саске либо засек его давным-давно, либо ушел из Конохи тут же, как за Наруто закрылась дверь. На мгновение тишина квартиры дышит былым одиночеством. Потом тихо шуршит белье на футоне, колышется занавеска, и на лежащего Саске падает лунный свет. Он совсем бледный в нем, только чернеют провалами глаза, и Наруто страшно сейчас так сильно, что хочется сбежать тем же путем, каким пришел. Но он никогда не отказывается от обещаний, пусть даже данных самому себе. Сейчас, надо сделать это сейчас. Он судорожно переводит дыхание, сжимает руку в кулак и говорит: — Я тебя люблю. Саске молчит, а Наруто неловко пожимает плечами, улыбается затхло, а потом закусывает губы, чтобы дрожали не так сильно. И больно, потому что это «нет», и потому что ничего другого Наруто и не ожидал. — Я просто хотел, чтобы ты знал. Это не из-за связи, Саске. — Ее нет больше, — шелестит Учиха, и Наруто на какую-то секунду почти счастлив, что не видит его лица. Сердце бьется в ребра так сильно, будто пытается их проломить. Больно. Очень больно, очень, очень, Саске… — Я знаю. Ты мой лучший друг. Ты моя семья, Саске, и я тебя люблю. И связь тут ни при чем. Вот. Сказал, тебае. Саске молчит. Шуршит за спиной занавеска, а потом Учиха отворачивается, и Наруто думал, что сможет это пережить, но, оказывается, он не может. Потому что это больно, это очень, очень больно, так, что нечем дышать, и хуже всего то, что это ничего не меняет — Наруто не сможет отказаться от Саске. Не сможет его потерять. — Ты только не уходи, теме, — шепчет он. — Это ничего не меняет. Ты только не уходи. Саске молчит. Наруто до самого рассвета сидит, привалившись к стене у окна, и смотрит на свою ладонь. Утром Саске приносит ему чай, и они успешно делают вид, что ничего не произошло.***
— Дерьмо, да? — рычит Курама. Он проснулся всего пару дней назад и все еще не собрал достаточное количество чакры, и ему бы спать дальше, но он смотрит пристально и сочувствующе. Кто бы знал, что великий Девятихвостый может сопереживать. Наруто приваливается к теплому носу и кивает. Он скучал.***
Саске не уходит ни через день, ни через неделю. Наруто благодарен так, что даже улыбается искренне несколько раз.***
Иногда Наруто не выдерживает, подкатывается ночью под бок к Саске, и скользит, почти не касаясь, кончиками пальцев по перебинтованной культе. Глотает горечь на языке и смаргивает часто. Саске успешно делает вид, что спит. Такое случается крайне редко, но всегда после Учиха уходит из дома под конвоем отряда АНБУ и просит за собой не ходить. Возвращается он вечером, бледный до синевы, со спокойным, отрешенным лицом. Наруто предлагает ему заваренный рамен, Саске привычно уже отказывается, и все снова возвращается в ту ужасную колею, в которой они вязнут все глубже.***
Ино, встреченная на улице, спрашивает, пригласил ли Наруто Хинату на свидание. Наруто отшучивается, а потом вспоминает то признание, прозвучавшее перед Пейном, и думает: забавно. Они так похожи в своей любви к тем, кто не отвечает взаимностью. Он покупает Хинате цветы, кошелек-лягушку и доводит ее до тихих, горьких слез парой фраз. Жаль, что извращенный отшельник никогда и ничего не рассказывал ему о любви. Очень жаль.***
«Клан Учиха обладает одним из самых могущественных и ценных додзюцу, которыми владеет Коноха» — читает Наруто в одном из свитков, и думает, что когда у Саске родятся дети — мальчик, такой же несносный, и упрямая красивая девчонка, — Наруто будет очень любить их. Очень. Если Саске позволит.***
Все чаще, возвращаясь домой от старой карги или Какаши-сенсея, Наруто застает Сакуру-чан. Он искренне рад ей, улыбается, предлагает поесть, наливает чай в кружку со слоником, которую Харуно подарила как-то давно. Сакура отказывается и уходит почти всегда. Как только за ней закрывается дверь, Саске утыкается в очередной ненавистный свиток, а Наруто стоит на кухне, наблюдая за вскипающим чайником, и уговаривает сердце биться ровней, а грудную клетку дышать. Глупое сердце не унимается и болит так, что хочется выть. Сакура-чан — самая красивая девочка из Академии, детская мечта. Чье имя написано на ее руке?.. В любом случае, сейчас там аккуратный шрам, а у Саске — культя вместо левой руки, и все хорошо. Война закончилась. Они вернулись домой. — Сходим в Ичираку-рамен, теме? — Нет. Наруто идет один.***
Какаши-сенсей почти спит, выслушивая отчет Шикамару, и Наруто пытается заняться тем же, но пристальный взгляд Шизуне не располагает к потере бдительности. Из резиденции он вылетает в середине дня практически со скоростью биджу-мода, показывает язык куда-то в ту сторону, где продолжает занудствовать Шика, и несется домой. Там только Сакура-чан. Сидит за столом, помешивая ложечкой сахар в чае, и спина у нее настолько прямая, что кажется сломанной. Все сигнальные дзюцу сняты. — Сакура-чан?.. А где Саске-теме? Неужели… неужели он… Сакура поднимает ледяной взгляд. — У Пятой. Саске-кун у Цунаде-сенсей, и ты должен бы был об этом знать. Наруто хмурится, потому что тон у Сакуры — опасный, тяжелый, и она зла настолько, что зеленоватая чакра пробегает искрами по поверхности кожи. — Сакура-чан… Все нормально? — Нет! Нет, все не нормально, шаннаро! Как ты можешь — смотреть на это, смотреть на то, что он делает с собой, и позволять ему? Как ты можешь!.. Ты же видишь, он убивает себя, он убивает себя ради тебя, а ты просто смотришь?! — Что ты несешь? — сипит Наруто. — Каждый раз, как он тестирует эти чертовы протезы, каждый чертов раз я откачиваю его, потому что это слишком, слышишь, это слишком для него! И Саске-кун все равно идет, а ты не останавливаешь его, эгоистичный, подлый, я… Я не знала, что ты такой! Ты не заслуживаешь такого друга, как Саске-кун, и если тебе так нужна эта проклятая рука, так иди к Цунаде-сенсей сам, в тебе ведь тоже есть эта чакра, Наруто, она тоже в тебе есть! — Что ты несешь! — Наруто подлетает ближе, цепляется за ее плечо, встряхивает. Сакура почти плачет. — Сакура-чан! — Он не слушает меня, — зло всхлипывает она. — Я столько раз говорила с ним, я столько раз приходила к нему, а он даже не смотрит на меня. Я для него… я… Наруто чувствует, как желудок смерзается в лед. Внутри расползается пустота, цепляется щупальцами за нутро, и она копится, копится, она поселилась там с тех пор, как Саске впервые отвернулся, с тех пор, как он, уткнувшись в свитки свои, сидел, бледный до синевы, а Наруто… А Наруто не замечал, потому что ему постоянно, каждую секунду было больно, невыносимо, привычно, будто непрерывно что-то ломалось за ребрами, за грудиной, рядом с сердцем… — Идиот! Тупица! — кричит Сакура-чан, замахиваясь. Он автоматически перехватывает ее кулак, сжимает так сильно, что она вскрикивает, и Узумаки, тут же опомнившись, отпускает. — Зачем ты так, Наруто? Он же… он… Ты обещал мне! Зачем ты вернул его мне, если теперь убиваешь? — Я вернул его не тебе, Сакура-чан, — хрипло отвечает Наруто, поворачивая голову. Саске стоит в двери, бледный, осунувшийся, и сжимает челюсть так сильно, что четко проступают скулы. Алым горит шаринган. — Не тебе. — Что? — Сакура дергается, спадает с лица, замечая Саске. Она плачет, сама не замечая, тянет к Учихе ладонь. — Саске-кун… Прости, я… — Уйди, — тихо приказывает Саске. Сакура вздрагивает. — Уйди! Его чакра на мгновение вырывается из-под контроля, прокатывается по комнате обжигающей волной. Сакура-чан вскрикивает, вырывается из руки Наруто, смотрит дико, непонимающе и быстро исчезает в окне. Саске тяжело приваливается к косяку. Стукается затылком о дерево, а Наруто не может ни единого слова сказать, потому что все, на что силы тратятся — это стоять на месте, а не кидаться к Саске навстречу. — Зачем? — почти сипит он. — Саске, зачем? — Потому что, — внезапно резко отвечает тот. И это злость, это первая настоящая эмоция с битвы в Долине, Наруто так… — Потому что. Тебе нужна эта рука. По моей вине ты ее лишился, и если для того, чтобы она была, нужно проходить чертовы тесты — я буду их проходить. — Мне не нужна рука. Мне не нужна она, ты тупица! Мне же ты… Зачем, даттебае!.. Зачем? Саске сверлит его взглядом, от которого обрывается все в груди, и Наруто бы врезал ему, он бы точно врезал — со всей силы, прямо под дых, чтобы не смел решать за него, чтобы не смел молча терпеть, чтобы не думал, что… Но Саске прикрывает глаза и медленно сползает по косяку — вспышка чакры забрала последнее, а еще у него кровь носом идет, и это так оглушающе страшно, что Наруто бросается вперед, не успев даже подумать, подхватывает, вполголоса матерится тем забористым выражением, которое всегда использовал эро-сеннин, и тащит полубессознательного Учиху на футон. Укладывает его, почти белого, суетливо проверяет пульс. Глаза у Саске закрыты, но дышит он ровно, медленно. Наруто устраивает его голову у себя на коленях, сгибается, утыкаясь лицом в грудь, и, кажется, почти скулит от отчаяния. Когда в волосы зарываются пальцы, Наруто уже может говорить спокойно, не срываясь на сухие рыдания. — Зачем, теме? — Как еще мне отплатить тебе? — Ты! — Наруто вскидывается, смотрит на Саске сверху вниз, цепляется пальцами за рубашку на его груди. — Ты не должен мне ни за что отплачивать! Что ты несешь, ты же мой друг, Саске! Лучший друг! Даттебае, да я сделал бы это еще хоть сто раз, лишь бы ты был здесь, в Конохе!.. Лицо Саске мгновенно замыкается, и Наруто осекается. — Теме… — Наруто, послушай. — Нет уж, даттебае, заткнись и ты меня послушай! — Саске внезапно хмыкает, почти весело. — И нечего тут! Мне не нужен этот проклятый протез, слышишь? Все, чего я хотел, уже тут, а Хокаге я стану и без второй руки, тебае, это даже круто будет. Представляешь, я войду в легенды, как самый крутой Хокаге, и обо мне будут говорить, что если бы рук было две, то я вообще был бы супер офигенен, а еще… Наруто осекается. Саске ведет кончиками пальцев ему по виску, он такой открытый сейчас — лежащий головой на коленях Наруто, с растрепавшимися волосами и сосредоточенным лицом. Наруто так любит его в этот момент, Ками-сама. — Саске. — Не нужна мне твоя Коноха, идиот, — говорит Учиха, опуская руку. Наруто ошеломленно моргает. — Тупица. — Сам такой, — сипит Наруто. Наклоняется, утыкаясь лбом в его грудь. Стискивает в объятиях, как может, как получается. Неудобно, но отпустить его сейчас — немыслимо сложно. — Если ты подумал, что я… Это не так. Мне нужен не протез. Мне… — Я понял, — шепчет Саске куда-то ему в ключицу.***
Наруто целует его, спящего, в висок, обмирая от ужаса. Просто прикасается губами к горячей коже в испарине и вдыхает запах пота и темных волос. Саске тяжело вздыхает во сне, но не просыпается.***
Наруто кричит так громко и так яростно, что всех лаборантов выдувает из лабораторий при госпитале. Цунаде-баа-чан орет на него в ответ, но он так близок к крушению всех попавшихся под руку вещей, что Пятая благоразумно держится подальше. Он шлет ее туда, куда Джирайя велел не слать женщин, пусть даже почтенного возраста, а старая карга кидает в него стол и, кажется, они вдребезги разносят результаты нескольких очень важных экспериментов. Наруто плевать. В итоге его забирает Учиха, неизвестно как оказавшийся рядом, отвешивает затрещину, потом уворачивается от пинка и отвешивает еще одну. Наруто злится так сильно, что даже не возражает.***
В коридоре их собственной квартиры, когда Саске прижимает его к стене и рычит в лицо язвительные гадости на тему того, что он не нуждается в защите идиота, Наруто вдыхает его дыхание и, внезапно успокаиваясь, говорит: — Я бы тебя поцеловал, теме, но не знаю как. Саске отшатывается так резко, что Наруто прошибает горькой усмешкой. — Прости, даттебае. Вырвалось. Саске смотрит непроницаемо, у Наруто печет что-то под сердцем, и хочется немного сдохнуть на месте, а потом Саске делает шаг вперед и внезапно оказывается так близко, что дыхание чувствуется на щеке. Он заглядывает прямо в глаза, не закрывая риннеган — только с Наруто он его не закрывает, потому что Узумаки не боится, единственный, кто не — и прижимается губами к губам. Наруто выдыхает со стоном, тут же хватается за плечо Саске, то ли притягивая, то ли отталкивая, и это — совсем скромный поцелуй — прикосновение губ, трение кожи о кожу, но дыхание сбивается, в голове бубном бьет кровь, и все становится неважным, потому что Саске — Саске — целует его. Они целуются, захлебываясь вдохами. У Саске пальцы мелко дрожат. И у Наруто, кажется, тоже. В какой-то момент он закрывает глаза, приоткрывает рот, касается языком — он читал в порнороманах Джирайи, так надо делать, — и встречается с языком Саске. И это восхитительно хорошо и странно, и страшно. Голову обносит, Наруто держится на ногах только потому, что Учиха прижимает его к стене, и цепляется так крепко, что останутся синяки. Саске целует его. И он целует Саске. И все остальное — имена, связь, общая душа — все это так не важно, не имеет ни малейшего значения, потому что все именно так, как и сказала глупышка Эми. Они прошли через время, они выросли вместе, они боролись, сражались — рядом и друг с другом, они вырастили в себе неразрывные узы, они прервали круг ненависти, потому что шли вопреки всему, что говорили другие. Потому что так или иначе, связь между ними… — Саске, — шепчет Наруто, отрываясь, а потом не выдерживает, со стоном целует щеки, скулы, тонкие веки, шепчет между поцелуями: — Саске, я понял… — Что? — задыхаясь спрашивает Саске, притягивает его за шею ближе, жарко выдыхает, почти стонет. — Что?.. — Дело не в именах, слышишь. Дело не… — Мне все равно. Мне все равно, уссуратонкачи. Ты… Я… Наруто чувствует то, что тот пытается сказать и торопливо затыкает рот поцелуем. Потому что это глупости, полный идиотизм: Наруто дышать без Саске не может, он как жить без него не знает, он с самого детства смотрел в прямую спину мальчишки и мечтал догнать, встать рядом, плечом к плечу. Саске лучший, самый родной, никого ближе нет — какое еще «тебе будет лучше без меня», боги, о чем он… — Не лучше, — шепчет Наруто прямо в губы, глотая слова, — не лучше, ты что, совсем тупица, не лучше, я без тебя, я… Ч-черт, Саске!.. Как ты мог! Опять разбирает злостью, Наруто кусает подставленный рот, с силой, почти до крови прикусывает губу. — Я из тебя всю дурь выбью, даттебае, если ты еще раз!.. — Заткнись, — советует Саске и резко притягивает ближе, прикасается, вопреки всему, мягко, бережно, целует уголок губ. — Ты мысли мои прочитал. — Тоже мне, проблема, — бурчит Наруто, все еще разозленный, и застывает. Отстраняется. Саске улыбается ему — широко, так похоже на детскую улыбку, когда от уголков глаз к вискам расползались морщинки, и что-то теплое грело грудь, будто это Наруто смеялся. Как сейчас. Ками-сама. Как сейчас. — Я тебя слышу. Саске, я тебя слышу. — И я тебя, — без голоса говорит Саске, и внезапно притягивает его к себе, выдыхает в висок. Целует резко, исступленно, прямо в линию роста волос, сжимает в объятии. Наруто почти всхлипывает. — Я тоже слышу тебя, уссуратонкачи.