Lucky Day

      Скотт только что позвонил ему по скайпу, и на нем нет футболки.       Лиам чувствует тревогу.       — Привет, Лиам, как де…       — Я не буду заниматься с тобой сексом по скайпу.       — Было здорово поболтать, спокойной ночи.       И потом он отключается, прежде чем Лиам успевает снова пошевелить губами. Черт, некоторые люди действительно не умеют принимать отказы.       *       — Какого черта, Скотт? — ворчит Лиам, как только Скотт отвечает на его звонок — в этот раз нормальный телефонный звонок, по которому его альфа не может показать свою потную мускулистую грудь.       — Я подумал ровно то же самое, Лиам: какого черта.       — На тебе не было футболки! — громко протестует Лиам, потому что конечно, давайте будем вести себя так, словно это он странный. Однако он-то полностью одет, не так ли.       — Я знаю — я только что закончил тренировку, и здесь жарко.       — Значит, ты не пытался соблазнить меня? — осторожно выясняет Лиам.       Это не особо правдоподобно — ты не станешь просто звонить кому-то сразу после тренировки, если только ты не тренировался именно для этого кого-то. Почему Скотт хочет выглядеть горячим в его глазах? Это из-за Мейсона? Он пытается показать Лиаму, что он не толстый? Или он действительно теперь влюблен в него? На самом деле это бы не было странно. Люди все время влюбляются в Лиама, ведь он довольно привлекательный. Это случилось с Хейден, с его пятилетней кузиной и… и на этом пока все, но тем не менее — уже две девушки влюблены в него, а ему всего семнадцать. Если он продолжит в том же духе, у него будет почти пять к тридцати.       — Нет, конечно. Я это сделал?       — Что?       — Соблазнил тебя.       — Черт, нет, Скотт, ты мне как отец! — Лиам издает звук отвращения, потому что, хоть он и может справиться с влюбленным в него Скоттом, мысль о том, что он ответит взаимностью, — невероятно неправильная.       — Я никогда не подходил к твоей матери, о чем ты.       — Боже мой, спокойной ночи, Скотт.       Лиам вешает трубку.       *       Налив себе стакан воды, Лиам опять отвечает на звонок.       — Ты чего-то хотел?       — Что?       — Кроме как травмировать меня. Ты звонил по какому-то конкретному поводу?       — Ах да, нет, я просто хотел узнать, все ли в порядке. — Голос Скотта звучит подозрительно небрежно. — Мейсон сказал, что Тео снова подошел к тебе пару дней назад, он не пытался ранить тебя или что-то такое?       — Нет, не пытался. К счастью, поскольку, знаешь ли, я бы уже истек кровью до смерти за те два дня, которые тебе потребовались, чтобы позвонить.       — Тогда чего он хотел?       Лиам равнодушно пожимает плечами.       — Кто знает.       — Скорее всего, ты.       — Ну, да. Он хотел выглядеть хорошим парнем, так что он сказал, что был неправ, пырнув меня ножом, — неохотно признается Лиам. — Но он даже не извинился. И на нем были спортивные штаны. Что за мудак.       Скотт молчит несколько секунд и опять медленно начинает говорить, только когда Лиам убирает телефон от уха, чтобы проверить, что он еще на связи. Типично.       — Так он передумал насчет оборотней?       Лиам кивает.       — Так он сказал.       — Разве ты не слышал его сердцебиение?       — Ну, да.       — Значит, он правда передумал, — настаивает Скотт, и Лиам понятия не имеет, почему он настолько заинтересован — может, он теперь пишет книгу о его жизни, кто знает.       — Пока что, — немного скептически подтверждает Лиам. — В смысле, он может опять передумать завтра или как только встретит оборотня-мудака, раз уж он такой непостоянный. Ему просто нужно разок поговорить с Бреттом, и все — снова охотник.       — Знаешь, мы были друзьями в первом классе, — объявляет Скотт, не подавая никакого знака, что он услышал то, что Лиам только что сказал. Его книга не будет хорошо продаваться, если это все его навыки взаимоотношений.       — Тебя он тоже пырнул?       — Это была случайность, и я все еще был человеком.       — Погоди, он сделал это? — недоверчиво переспрашивает Лиам. Отличная шутка. Может быть, Тео тоже предложил Скотту встречаться после того, как пырнул его, поскольку он, похоже, думает, что именно так работают отношения. Диетическая кола, наверное, была частью его странного брачного ритуала. Сумасшедший — вот он кто. Его нужно запереть.       — Вилкой, но я украл его сэндвич, — быстро и беззаботно говорит Скотт, как будто суть не в ранении. Как суть может быть не в ранении — за пределами понимания Лиама. — Слушай, я не думаю, что он злой.       — Он пырнул тебя вилкой, — очень спокойно произносит Лиам. Если Скотт позвонил ему лишь для того, чтобы донести до него, что Тео не злой, то он ужасно справляется со своей задачей.       — А ты пырнул Бретта шилом, — отвечает Скотт, как будто это имеет какое-то отношение.       — Он сжульничал в «Монополии». — Лиам так устал от людей, защищающих Бретта. Он не может его арестовать, не может пырнуть его — что он может сделать?       — Я хочу сказать, — вздыхает Скотт, — что мы были друзьями, пока его сестра не умерла и он не переехал из города.       Несколько секунд Лиам разрывается между радостью, что Бретт наконец-то исчезнет из его жизни, и грустью из-за смерти Лори, но потом вспоминает, что видел Лори сегодня утром, и осознает, о ком на самом деле говорит Скотт.       — Его сестра умерла? — неуверенно переспрашивает он. Не то чтобы он знал сестру Тео или хотя бы знал, что у Тео, для начала, вообще была сестра, и судя по тому, что он знает, Тео вполне может быть тем, кто убил ее, заколов ее до смерти, как его, но все равно — это полный отстой. Мейсон — самое близкое к брату, что у него когда-либо было, и если бы что-то подобное произошло с ним, то Лиаму было бы грустно до конца его жизни.       — Да, я мало что знаю об этом — мне было девять, когда это произошло, — но они нашли ее тело в заповеднике. Знаешь, где они также находили… — Скотт колеблется, и Лиам глубоко вздыхает, потому что моментально понимает, к чему он ведет.       — Все остальные тела жертв нападений горных львов все эти годы, — медленно говорит он. За исключением того, что это были не горные львы.       — Да. — В тихом голосе Скотта практически слышится стыд, как будто он отвечает за действия омег и монстров, которые все эти годы пересекали Бейкон-Хиллс, — даже до того, как его укусили. Но это не его ответственность и не Лиама.       — Зачем ты мне это рассказываешь? — задумчиво бормочет он.       Это ничего не меняет. Он никогда никому не вредил — кроме Бретта, — и то, что делают другие люди, получив укус, не оправдывает кинжал в его невинных внутренностях. Он все еще жертва. Просто становится немного логичнее, что Тео не знал об этом, если оборотень убил его сестру.       — Потому что я думаю, что это имеет значение, — тяжело вздыхает Скотт. — Мы уже знаем, как они искажают реальность, чтобы завербовать новых охотников: используют кровавые фотографии, чтобы обвинить всех нас, чтобы это выглядело так, будто убить нас значит спасти их, — и то, что случилось с его сестрой… ну, я думаю, ему было легко им поверить. Потому что я помню его, Лиам, и он не был злым, он просто ненавидел, когда люди трогают его еду.       Часть Лиама хочет оспорить это, потому что, несмотря ни на что, это не должно быть настолько легко — уговорить человека убить кого-то, кого он даже не знает, и Лиам никогда не трогал чертов сэндвич Тео, но другая его часть помнит то время, когда он хотел убить всех пчел в мире, потому что одна из них ужалила Мейсона. Это не то же самое, в основном потому, что пчелы летают и их нельзя заманить в темный переулок под фальшивым предлогом, ведь у них есть другие места, где нужно быть, и цветы, которые нужно опылить, и их не беспокоят воображаемые собаки или горячие кожаные куртки, но также потому, что пчелы — не люди, да и Лиаму было шесть, когда он объявил им войну. Сейчас он бы не стал пытаться истребить всех канадцев, если бы один из них убил Мейсона, потому что именно так поступают разумные люди — не занимаются уничтожением канадцев, а еще потому что канадцев много — может быть, больше, чем пчел, которые, в конце концов, исчезающий вид. Тем не менее, Лиаму было бы грустно всю жизнь, если бы канадец убил Мейсона, а грустные люди иногда делают глупые вещи, например, закалывают счастливых невинных людей.       — Так что знаешь, может, не будешь к нему слишком строг? — нерешительно продолжает Скотт. — В смысле, не похищай его больше или вроде того? Мейсон сказал, что ты хотел ослепить его, и я правда…       — Погоди, что? Это был его чертов парень, а не я! — К черту все, канадцы могут забирать Мейсона в любой момент. — О мой бог, спокойной ночи, Скотт, я собираюсь порвать со своим лучшим другом раз и навсегда. Да, да, никто не будет его ослеплять, ты вообще видел его глаза? Да, это имеет значение, спокойной ночи.       *       Лиам ведет себя настолько зрело, что может блевануть в любой момент, но он не станет, потому что зрелость не подразумевает блевоту. Пропустить первый урок, обнюхать все вокруг и пошпионить за каждым классом — вот как выглядит зрелость. Лиам уже устал от этого: как только он отыщет Тео и совершит свой зрелый поступок, он больше никогда не будет ответственным, пока ему не исполнится тридцать, и точка.       У него уходит почти двадцать минут, чтобы найти его. У этого мудака биология, и он сидит за первой партой, крайне заинтересованный и делающий записи, вероятно, чтобы наконец-то узнать, как закалывать людей, чтобы действительно убить их. Лиам терпеливо ждет конца урока, сидя снаружи и считая все позорные моменты в своей жизни, чтобы убить время, и, когда звенит звонок, он еще даже не на середине своего восьмого года жизни, потому что вот такой он жалкий.       Ученики начинают выходить наружу, но Лиам по-прежнему слышит внутри страстный голос Тео, который говорит с профессором о чем-то, что звучит очень скучно. Вот ботаник — лижет учителю задницу даже после того, как урок кончился, словно Лиам и без того недостаточно ждал. Вести себя зрело — это так утомительно.       Честно говоря, это даст ему некоторое время подумать о том, что именно сказать, поскольку он был слишком занят перечислением своих позорных моментов, чтобы в самом деле придумать стратегию. Это не должно прозвучать так, будто он прощает его или типа того, потому что внутренности Лиама никогда не простят и не забудут, а Лиам всегда соглашается со своими внутренностями, кроме тех моментов, когда он съедает слишком много торта и они начинают жаловаться, как королева драмы, но все равно — никакого прощения и никаких отношений, это важно. Ему просто нужно дать Тео понять, что теперь, когда он обо всем знает, он также знает, почему он это сделал, и может быть, предложить ему иногда тусоваться вместе, просто чтобы Тео видел, насколько оборотни приятные, и оставался на правильной, никого не закалывающей стороне. Разумеется, ему нельзя просто начать разговор, признавшись, что его альфа насплетничал ему о трагическом прошлом Тео, ему нужно быть умным и деликатным насчет этого. У Лиама не слишком много опыта по части деликатности, если честно, но раз уж у него так хорошо получается вести себя зрело, — а у него, видимо, получается, — то он может справиться и с деликатностью.       — Твоя сестра умерла.       Дерьмо.       — Извини? — Тео останавливается у двери и смотрит на него широкими глазами.       Профессор тоже выходит из класса, бросив на них странный взгляд, — может быть, голос Лиама был чересчур громким, как и всегда, когда он нервничает. Не великолепное начало, ладно, но и не трагическое тоже. Не то чтобы он оскорбил его, это правда — его сестра умерла, — и Лиам просто озвучил факт. Честность все равно более важна, чем деликатность.       — Я имею в виду, Скотт рассказал мне, что случилось с твоей сестрой. — Он прочищает горло, готовясь к тому, чтобы вести себя зрело, потому что он может сделать это даже сейчас, когда деликатность потеряна. — Так что да. Теперь я понимаю. И мне жаль.       Это был полный успех. Лиам только что сказал «мне жаль», пусть даже это не он здесь пырнул другого человека ножом, и если это не зрелость, то он не знает, что это.       Тео не выглядит впечатленным.       — Что ты понимаешь? — спрашивает он, нахмурившись. Он кажется озадаченным и немного обеспокоенным. Странно.       — Ну, что ты думал, что все оборотни опасны и жаждал мести, поскольку один из них убил твою сестру и… — Слова замирают у Лиама на языке, когда Тео испускает недоверчивый смешок.       — Извини? Моя сестра умерла, упав в ледяной ручей, — холодно говорит он. — Гипотермия. В этом не было ничего сверхъестественного.       Лиам удивленно моргает. Он не так планировал этот разговор. Не то чтобы он действительно планировал его, но все равно — у него были ожидания.       — Но, в смысле, ты верил, что это был оборотень, — неуверенно настаивает он. — Из-за всех несчастных случаев, и поэтому ты…       — Нет, ни во что я не верил. Это я ее нашел. Я видел это.       Теперь Тео выглядит немного враждебно и определенно пахнет раздражением. Лиам смущенно прочищает горло. Почему быть зрелым настолько напоминает чувствовать себя глупо?       — Так ты… ты не…       — Нет, я не стал охотником из-за слезливой истории, так что можешь оставить свои предположения при себе. — Голос Тео тихий и спокойный, но его глаза сейчас определенно оскорбляют Лиама — он это чувствует. — Они просто пришли ко мне и показали, что оборотни реальны, и я сказал «ну ладно, давайте убивать их», потому что это казалось логичным.       Это совершенно не логично, но Лиам слишком занят, задыхаясь от удивления, чтобы указать на это.       — Мне жаль, что это не вписывается в мой образ бедного травмированного мальчика, который ты себе представил, но смерть моей сестры не имеет к этому никакого отношения, — заключает Тео, скрестив руки на груди, и его голос становится громче и вырывает Лиама из его удивления.       — Ну да, тебе и правда должно быть жаль, — раздраженно ворчит он. — Я думал, что у тебя есть причина быть мудаком, но на самом деле ты просто мудак.       Тео самодовольно кивает:       — Именно.       — Отлично, — тоже кивает Лиам, более театрально, и он убеждается, что его голос громче, чем у Тео, потому что его время для зрелости вышло.       У Тео тоже, потому что он почти кричит:       — Потрясающе!       — Охренительно! — Лиам, с другой стороны, определенно кричит, потому что он ведет себя незрело лучше, чем кто-либо другой. Тео, похоже, понимает это, потому что он неожиданно сдается и поворачивается на пятках. Лиам раздумывает бросить ему что-нибудь в спину и сбежать, но затем вздыхает, и его внезапно переполняет зрелость. — Подожди. — Тео замирает и осторожно оглядывается. — В смысле, это неважно. В конце концов, ты все равно пришел в себя, так что. Это неважно. Мне жаль насчет твоей сестры.       Несколько секунд Тео излучает подозрительность, но потом его плечи расслабляются.       — Ладно.       — Пожалуйста.       — Что?       Дерьмо.       — Обычно… я имею в виду, обычно все говорят «спасибо», так что я…       — Ничего подобного. — Тео качает головой, но уголок его рта дергается, пытаясь не приподняться. — Мне жаль, что твоя сестра умерла, спасибо, пожалуйста — это совершенно не приемлемый диалог, Лиам, не говоря уж об обычном.       — Ну что ж, ладно, иди в задницу.       Лиам здесь совсем не для этого. Он вполне способен справиться с разговором без помощи кого-то, кто думает, что удар ножом — хорошая замена надлежащему знакомству, спасибо большое.       Почему он сейчас так ухмыляется — за пределами понимания Лиама.       — Просто скажи мне, где и когда.       Лиам ахает от негодования.       — Извини?       — Я сказал отвали, — пожимает плечами Тео.       А потом он уходит.       — Ты сказал не это! — кричит Лиам ему вслед, потому что его уши работают замечательно и он не глупый. Он определенно сказал не это. — Я НЕ БУДУ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ТОБОЙ!       *       — Разве ты не должен был вести себя мило и уточнить, что все еще хочешь пообщаться с ним, даже если пока не встречаться?       У Лиама чуть не случается сердечный приступ, когда Мейсон буквально появляется из стены. Черт возьми, что не так со всеми в этой школе?       — Да, — подтверждает он.       — И?       — И что?       — Не знаю, я только что поймал тебя кричащим ему вслед, что ты не собираешься встречаться с ним. Это так ты вел себя мило?       — Да, — снова кивает Лиам, и брови Мейсона сразу касаются потолка. — Я сказал «встречаться». Я не говорил, что не хочу тусоваться с ним иногда или что-то такое. А еще я не говорил, что никогда не буду встречаться с ним. Если он слишком глупый, чтобы понять это, то это не моя вина.       — Не думаю, что хоть кто-нибудь мог понять это, — отвечает Мейсон, потому что он явно решил сегодня не проявлять поддержку, как и в любой другой день.       — Кто угодно с мозгом понял бы это. Если ты не захочешь встречаться с кем-то до конца своей жизни, то ты так и говоришь — я никогда не буду встречаться с тобой. Если нет, ты должен это понять.       — Хорошо, я согласен, — говорит Мейсон, и его сердце буквально перестает биться.       — Нет, ты лжешь.       — Ладно, не согласен. Никто во вселенной бы не согласился, и он никогда это не поймет. — Лиам фыркает. Почему Мейсон так драматизирует? — И по-хорошему я бы уже побежал за ним, делая грязную работу за тебя и объясняя ему, как работает твой странный мозг, но я все еще не уверен, что я правда хочу, чтобы ты тусовался с кем-то, кто пытался убить тебя, так что да, я просто соглашусь с тобой.       Лиам озадаченно моргает.       — Значит, ты саботируешь меня.       — Печально, что соглашаться с тобой — это на самом деле саботировать тебя, но да, в каком-то роде, — кивает Мейсон, и Лиам ощущает желание опять перестать с ним разговаривать. Честно слово, это так оскорбительно. — Я просто позволяю тебе саботировать самого себя вместо того, чтобы исправлять это.       — Тогда ты снова ведешь себя, как предатель, — обиженно бормочет Лиам.       — Нет, я так не думаю. Я веду себя зрело, — говорит Мейсон. Лиам никогда не может сделать что-то так, чтобы Мейсон не захотел тоже это сделать. Теперь он тут зрелый, разумеется. Лиам удивлен, что он еще не попросил об укусе. — В смысле, я втайне чертовски хочу, чтобы ты с ним встречался, потому что… ну, ты явно хочешь этого. Ты дольше держал обиду на меня за ту фотографию, чем на него за то, что он, знаешь ли, пырнул тебя ножом. И ты купил ему пиццу, а ты ни разу не покупал пиццу мне за семнадцать лет — на самом деле ты умудряешься украсть немного моей пиццы каждый раз, когда мы заказываем вместе, — но ты позволил ему съесть всю его пиццу, хотя он был связан и не собирался кусать тебя, как я всегда делаю. И он такой горячий, что ты каким-то образом забыл, что должен быть в депрессии из-за Хейден, и я благодарен за это, потому что не хочу весь день слушать, какая она предательница, раз теперь встречается с Бреттом, и…       — Подожди, что? Правда? — Невероятно, черт возьми. Они не теряли времени даром, не так ли.       — Так что да, я определенно хочу, чтобы ты с ним встречался, чтобы мы могли ходить на двойные свидания, как я всегда мечтал, и он определенно поднимет сексуальность всей нашей компании, но я также достаточно зрелый, чтобы знать, что это не безопасно, когда он буквально ударил тебя ножом и когда Кори продолжает говорить о том, чтобы ослепить его, так что да, я определенно веду себя, как хороший друг, позволяя тебе саботировать самого себя.       Похоже, Мейсон долго размышлял об этом, что совсем не удивительно, поскольку его лучший друг, кажется, тратит очень много времени, сплетничая о жизни Лиама, и Лиаму, пожалуй, стоит довериться ему в этом, потому что он, напротив, никогда не тратил время на размышления о своей личной жизни.       — Я купил тебе пиццу, когда ты болел, — все-таки отвечает он, потому что ему не нравится ложь.       — Ты съел ее сам, — возмущенно ворчит Мейсон. — Ты сказал, что я не могу, потому что я болен, и сделал мне суп.       — Потому что нужно есть суп, когда ты болен, Мейсон, а не пиццу — не я придумываю правила.       — Тогда зачем ты купил ее? — Он такой ребенок для того, кто хочет быть зрелым.       — Потому что мир не останавливается лишь потому, что ты болен, Мейсон. Не все вертится вокруг тебя, эгоист, — объясняет Лиам, после чего предлагает им пойти в класс, раз и навсегда показывая, кто здесь зрелый.       *       В тот день Лиам ответственно выносит мусор, когда все становится черным.       Через какое-то время он просыпается с болью в затылке и видит перед собой несколько размытых фигур. Он пытается поднести руку к глазам и чувствует, как тугие веревки жгут его запястья. Вокруг него шепчутся приглушенные голоса, а потом все его тело охватывает шок и боль, и электричество сотрясает его с ног до головы. Он не кричит, однако чувствует влагу у себя на щеках и под носом, как только это прекращается. Его конечности болезненно покалывает, а зрение до сих пор затуманено, но затем кто-то шагает ближе. Он узнал бы эти голубые глаза где угодно.       — Что… — слышится хриплый и слабый голос, и Лиам сначала даже не понимает, что это произнес он, что так теперь звучит его голос.       Тео бесстрастно наблюдает за ним, пока веки Лиама не начинают казаться слишком тяжелыми.       Его холодный саркастичный голос — последнее, что слышит Лиам, прежде чем все снова чернеет:       — Я не слишком хорошо принимаю отказы.