Глава 27. Белый свет
14 июля 2019 г. в 19:19
Порыв ветра, со свистом пронёсшийся над берегом островка, заставил Озая оторваться от горьких воспоминаний. Приподнявшись с травы, он взглянул на море. Солнца уже не было видно из-за начинающей затягивать небо пелены облаков, но у западного края горизонта облака окрашивало яркое алое сияние.
Озай слегка нахмурился. При виде этой величественной и отчасти мрачной картины у него в голове внезапно зазвучали неизвестно откуда взявшиеся строки:
Закат над морем — точно кровь.
Судила Вечность мне
Сгореть дотла, родиться вновь —
И сгинуть вновь в огне…
Неужели жизнь в уединении действительно сделала из него поэта? Или стихи лишь вспомнились так кстати? Что ж… сгореть дотла ему и в самом деле довелось. Довелось потом и родиться вновь…
Всё, к чему он ни прикасался, начиная с той роковой ночи, обращалось в пепел или искажалось до полного безобразия. Азула с каждым днём казалась ему всё больше похожей на свою мать — и жестокость, граничащая с безумием, с каждым днём всё больше разгоралась в её глазах. И он не мог сделать с этим ничего. Да и не хотел, по правде говоря. Ненависть к себе отделяла его несокрушимой стеной от других людей — особенно от родных, делала полностью равнодушным ко всему и ко всем.
Айро тогда вернулся в столицу совершенно седым и выглядел стариком, хотя за два года до этого ему трудно было дать больше сорока. Озай с неприязнью ожидал, что брат попытается душевно поговорить с ним, начнёт взывать к его чувствам и расспрашивать о произошедшем. Но старший сын Азулона словно заранее счёл все разговоры бесполезными. Озай часто ловил на себе его печальный взгляд, и в такие минуты ему хотелось подойти к брату и потребовать откровенного объяснения. Это, разумеется, не привело бы ни к чему хорошему, но тягостное молчание давило на него куда сильнее, чем любые ссоры и обвинения.
И наконец Айро нарушил повисшую между ними недосказанность — нарушил через три года после той самой ночи…
Быстрой походкой войдя в тронный зал, Айро остановился недалеко от огненной завесы и высоко поднял голову. Сквозь языки пламени Озай не мог различить выражения его лица — и был рад этому. Холодно улыбнувшись, младший сын Азулона произнёс спокойным голосом:
— Это бунт? Или ты забыл, что должен поклониться своему повелителю?
— Я пришёл говорить не со своим повелителем, — на удивление тихо ответил Айро, — а со своим братом. Завтра я покину страну… вместе с Зуко.
— Я позвал тебя именно затем, чтобы попросить об этом, — кивнул Озай. — Прекрасно, что мы с тобой сходимся во мнениях на этот счёт. Не хотелось бы обнаружить, что я совершил серьёзную ошибку.
Этой фразой он хотел пусть отчасти, но вывести брата из равновесия. Заставить его высказать своё возмущение — ведь он наверняка был возмущён… Но Айро, немного помолчав, произнёс так же тихо:
— Ты действительно совершил сегодня ошибку, Озай. Может быть, самую серьёзную в жизни.
В его голосе не было осуждения. Даже напротив — в нём звучало искреннее сочувствие. И это на мгновение заставило сердце Озая больно сжаться.
Но ответил он, ничуть не повышая тона:
— Вот как? Ты считаешь, что сегодняшний урок не пойдёт моему сыну на пользу? Ты ведь знаешь его… знаешь, что он не научится ничему, если не столкнётся с трудностями, превосходящими его силы. Разве не так?
— Так, — словно нехотя признал Айро. — И всё-таки я боюсь, Озай…
— И чего же ты так боишься?
— Зуко любит тебя. Так сильно, как только вообще можно любить отца. Но если он надолго окажется разлучён с тобой…
— Что тогда? Он забудет о моём существовании?
— Нет. Но он перестанет смотреть на всё твоими глазами. И в день, когда ты позволишь ему вернуться, ты, быть может, увидишь перед собой зрелого мужчину… который уже не побоится спорить с тобой.
— Зрелого мужчину? — Озай рассмеялся. — Право, не считаешь же ты, что я совсем лишился здравого смысла? Конечно же, я позволю ему вернуться года через три. Самое большее — через пять. Он будет ещё подростком…
— Подросток тоже может быть зрелым мужчиной, — со вздохом заметил Айро. — Я знаю, что ты не изменишь своего решения. Но я, по крайней мере, предупредил тебя.
— Предупредил? Надеюсь, ты не собираешься настраивать Зуко против меня?
— Я не смог бы настроить Зуко против тебя… даже если бы сильно захотел.
— Рад это слышать, — хмыкнул Озай. — Значит, сейчас ты ничуть этого не хочешь?
— Я не враг тебе, — веско произнёс Айро. — Разве я хоть раз пытался оспорить твоё право на трон? Или сомневался в подлинности завещания отца? Или, может… высказывал предположения, что вовсе не старость и болезни стали причиной его смерти?
— Нет, — Озай чуть приподнялся на троне, демонстрируя вежливую заинтересованность. — И что же за предположения у тебя есть?
— Самые различные. Но наверняка я знаю только одно…
— Да?
— В его гибели нет твоей вины.
На несколько секунд Озай потерял дар речи. Он совершенно не ожидал услышать от брата подобные слова. И ещё меньше ожидал услышать в его голосе такую непоколебимую уверенность.
— Что же, это я и сам знаю наверняка, — усмехнулся он, стараясь ничем не выдать своего замешательства.
Айро покачал головой.
— Нет, Озай. Ты считаешь виновным во всём именно себя. Но это не так.
— Как интересно, — медленно произнёс Озай. — Могу я узнать, что заставило тебя придти к такому выводу?
— Я знаю тебя, — сообщил Айро таким тоном, словно это объясняло всё. — Знаю, что ты никогда бы не решился причинить отцу вред. И знаю, как часто ты упрекаешь себя за то, чего не мог изменить…
— Ты ошибаешься, — Озай развёл руками. — Насколько мне известно, отец на самом деле умер от сердечного приступа. В этом я никак не могу себя упрекнуть.
— Если бы это действительно было так… — Айро тяжело вздохнул. — Что же, я и не ждал, что ты расскажешь мне всю правду.
— Жаль, что ты не веришь моим словам, — без всякого выражения отозвался Озай. — Тем хуже для тебя. Можешь продолжать строить свои бесполезные догадки. Полагаю, у тебя будет на это достаточно времени…
— Прощай, брат, — сделав шаг вперёд, Айро поднял голову, всматриваясь в него сквозь неровно танцующее пламя. — Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, у нас окажется меньше причин не доверять друг другу…
— Прощай, — Озай поднялся с трона и, ровной походкой сойдя вниз, приблизился к брату. — Благодарю тебя за помощь.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу поступить иначе, — грустно улыбнулся Айро, затем едва слышно прибавив: — Но, пожалуйста… подумай над моими словами. Перестань обвинять себя…
Эти слова надолго врезались ему в память. Но обвинять себя он так и не перестал. Не перестал, когда брат всё-таки предал его, перейдя на сторону Аватара. Не перестал, когда и Зуко — в полном соответствии с предупреждением Айро — последовал за дядей. Не перестал, когда сам оказался в тюрьме, потерпев сокрушительное поражение в битве с тринадцатилетним мальчишкой… Тогда к сожалениям о гибели отца прибавилось жгучее осознание — он едва не совершил то, одна мысль о чём когда-то ужасала его… Едва не убил собственного сына своими руками.
Кошмары терзали его каждую ночь, и пробуждение не несло никакой радости. Здесь он был наедине со своими воспоминаниями — ни государственных дел, ни военных планов, которые раньше позволяли ему забываться, хотя бы отчасти занимая его волю и разум. Только посещения Зуко, который всё ещё надеялся узнать правду о матери, приносили ему недолгое облегчение. Он чувствовал себя спокойнее, видя сына живым и здоровым — живым и здоровым, несмотря на всё, что произошло между ними…
Но Зуко уходил, и его мучения начинались заново.
Прошло уже несколько месяцев со дня его поражения. Дня, когда по всем законам логики и здравого смысла он должен был умереть, но высшие силы в лице одного наивного мальчишки решили зачем-то оставить его в живых. Не то что бы он не был этому рад… и всё-таки вопрос «почему?» не давал ему покоя. Зачем — и кому — нужен такой человек, как он, несущий лишь смерть и боль даже своим родным? Какие неведомые планы ещё строит о нём Мироздание?
Он не думал, что когда-нибудь сможет понять это. Но понимание пришло к нему — пришло неожиданно, без всяких усилий с его стороны.
Стоял зимний день, прохладный и облачный. Вероятно, поэтому отсутствие магии ощущалось им особенно мучительно — как и бесполезность его существования. Нарезая по камере круги, чтобы хоть как-то согреться, он вдруг, словно что-то подтолкнуло его, остановился и посмотрел вверх.
И увидел сквозь узкую прорезь в потолке, как полуденное солнце веером выбрасывает из-за туч белые лучи.
Такая же неизъяснимая радость, что и в тот почти позабытый миг семь лет назад, озарила его и наполнила странной и светлой надеждой. Впервые за эти долгие годы он почувствовал себя живым. Впервые поверил, что может исправить и изменить — если не всё, то очень и очень многое. Как — он не думал, но точно знал теперь — это возможно.
Сам не заметив того, он упал на колени посреди камеры, не отрывая взгляда от яркого сияния над головой. Всё, о чём он размышлял тогда, провожая закат на дворцовой крыше, вновь с невероятной ясностью возродилось у него в памяти. Тогда он твёрдо принял решение отказаться от притязаний на власть… но принял слишком поздно. А сейчас?
— Никогда, — одними губами прошептал он, обращаясь к свету — к той вечной силе, что порождала этот свет. — Никогда больше я не надену на себя короны. Даже если мне представится такая возможность. Даже если вся страна будет просить меня об этом. Что бы ни случилось. Клянусь…
И стоило ему произнести последнее слово, как где-то у него за спиной загремел железный засов.
— Отец… — послышался в тишине девичий голос.
Быстро развернувшись, Озай какое-то время моргал, вглядываясь в полумрак, ещё не до конца веря, что воображение не играет с ним злую шутку. Но перед ним действительно была его дочь.
За месяцы, что он не видел её, Азула заметно изменилась. Черты лица стали более правильными и взрослыми. Она выглядела печальной и как бы подавленной, но страх и отчаяние, так явно различимые в её глазах тогда, в день последней битвы, исчезли теперь без всякого следа.
Напряжённо застыв перед самой решёткой, Азула ждала, не решаясь первой нарушить молчание. И Озай улыбнулся ей.
— Хорошо, что ты пришла, — как можно мягче произнёс он. — Я слышал о тебе множество не слишком приятных вещей…
— Что я сошла с ума? — невесело усмехнулась его дочь. — Или что я позорно нарушила правила Агни Кай? Могу тебя огорчить — и то, и другое правда.
— Знаю, — Озай устало вздохнул. — Зуко говорил мне, что тебе уже гораздо лучше… и что вы с ним больше не враги.
— И это правда, — Азула слегка подалась вперёд, пристально вглядываясь в его лицо. — Отец… ты не злишься на меня?
— Нет, — коротко ответил Озай.
— Вот как… — принцесса приподняла брови, словно обдумывая что-то.
— Едва ли разумно упрекать тебя за то, что ты не смогла тогда остаться в здравом рассудке, — хмыкнул он. — Власть — слишком тяжкое бремя даже для взрослого человека. Я удивлён, как твой брат до сих пор держится…
— Он держится, — серьёзно подтвердила Азула. — Но ему очень тяжело. Отец…
— Да? — Озай наклонил голову, уже предчувствуя, о чём сейчас заговорит его дочь. Что же, он и так постоянно слышал это от Зуко. Один лишний раз, пожалуй, ничего не изменит.
— Почему ты не хочешь рассказать, что случилось с мамой?
— Я… не знаю, где она, — слова давались ему с трудом. — Даже не уверен, что она до сих пор жива…
— Но ведь что-то ты знаешь… должен знать.
— Не очень много, — он отвёл взгляд. — Это вам всё равно не поможет.
— Ты не хочешь, чтобы она вернулась, — задумчиво произнесла Азула. — До сих пор ненавидишь её за… за то, что она сделала?
Озай хотел возразить ей. Хотел заверить, что не винит её мать в произошедшей годы назад трагедии… Но вместо этого надолго замолчал, размышляя — почему, в самом деле, ему так не нравится мысль о возвращении Урсы?
Ведь он не ненавидел её. Не мог ненавидеть, понимая, что вина за совершённое ею всецело лежит на нём. Вот только… сама она ненавидела себя после этого. Настолько, что действительно была готова наложить на себя руки в ту ночь… И заточение стало для неё наказанием, которого жаждало всё её существо. По крайней мере, сейчас он был уверен, что это именно так. Потому ему и казалось, что его жене лучше остаться узницей — лучше для её же блага.
Но, с другой стороны… Если даже он перестал ненавидеть себя — перестал всего несколько минут назад и ещё не мог до конца это осмыслить — быть может, и для неё возможно примирение и искупление? Да. Наверняка это так.
И значит, ему пришло время ответить на уже надоевший вопрос.
— Азула, — решительно произнёс он. — Передай Зуко, что я хочу с ним поговорить.
Принцесса вздрогнула. Её глаза округлились от изумления.
— Ты хочешь сказать…
— Иди, — улыбнулся Озай.