Гость

Звонит Скиннер, и Малдер поднимает трубку после первого же сигнала. — Сэр, — произносит он на всякий случай. — Поздравляю, агент Малдер, — раздается голос шефа. — По результатам переаттестации, вы снова специальный агент Федерального бюро расследований. — Спасибо, сэр, — отвечает Малдер. — Прекрати говорить «сэр», — ворчит Скиннер. — Мы сейчас не на работе и знаем друг друга черт знает сколько. Заезжай за мной к девяти, и я позволю тебе угостить меня выпивкой. Отпразднуем. — Звучит неплохо, Скинмен, — говорит Малдер, не в силах побороть искушение. Начальник фыркает, но оставляет его слова без комментариев. — Собираешься позвонить Скалли? — спрашивает он. Малдер шумно выдыхает. — А должен? — Лучше, если она узнает от тебя, — поясняет Скиннер. — Что-то случилось? Иногда, лежа в постели рядом со Скалли, Малдер думал, что она вернется домой, а иногда боялся, что уйдет навсегда. Он распахнул окна своей жизни, чтобы впустить солнечный свет, но в закутках его разума и его сердца по-прежнему таились тени, а ночами порой атаковали темные мысли. — Ничего не случилось, — говорит он, и это стопроцентная ложь, но детали Скиннеру ни к чему. — Тогда позвони ей, — отрезает шеф и кладет трубку. Малдер таращится на свой телефон. Она сказала, что ей нужно время, но ведь они, безусловно, все еще друзья. И, безусловно, смогут снова стать коллегами, если уж не напарниками. Он открывает на телефоне список избранных номеров (она, Скиннер, его психолог) и выбирает ее имя. И чувствует неожиданное облегчение, наткнувшись на голосовую почту. — Привет, Скалли, — говорит он после гудка. — Это я. Ммм… Просто хотел кое-что сказать. Вечером позвонил Скиннер и сообщил, что меня восстановили в должности. Полагаю, теперь будем видеться чаще. Мы собираемся сходить куда-нибудь отметить. Не хочешь присоединиться? Она знает этот бар. Их обычное место. В свое время он отодрал этикетки не от одного десятка бутылок, глядя, как охряно-янтарное освещение смягчает черты ее лица. Он настолько теряется в воспоминаниях, что едва не говорит, что любит ее, но вовремя спохватывается и кладет трубку. Сейчас не время и не место. Пока не стоит напоминать ей, как крепко они связаны друг с другом. Они со Скиннером осушают по паре стаканов, называя друг друга Уолтером и Фоксом. Это странно, но довольно занятно. Видит бог, за долгие годы тихой любви к Скалли и одновременной необходимости быть ее напарником он научился отделять личную жизнь от работы. Со Скиннером, во всяком случае, таких проблем не возникает. Они расстаются в не самое позднее время, и Малдер едет домой. К себе домой. К ним домой. Ему кажется, что, войдя, он увидит ее сидящей на диване, готовой пригвоздить его к стене своим убийственным взглядом. Но дом уютно пуст. Ни Скалли, ни других нарушителей покоя. Тишь да гладь. Он поднимается в спальню и ложится в постель, но больше не пытается отыскать ее волосы на соседней подушке или уловить впитавшийся в нее аромат. Ее здесь нет, но все по-прежнему нормально, и слушая голос, поющий в его сердце, он вновь обретает веру. Она вернется. С ними все будет в порядке. Они больше не будут теми людьми, что прежде, но на обломках более молодых версий самих себя они сумеют построить что-то другое. Они совершат новые ошибки, будут расставаться и сходиться вновь, но теперь он научился наслаждаться каждым мгновением так, как не был способен, когда ему было чуть за тридцать. Он засыпает, едва успев подумать о том, что она так и не перезвонила. + + + + Он покорно проходит через все необходимые процедуры. Психолог Бюро, листая страницы папки толщиной в несколько дюймов, содержащей бесчисленное множество фактов и цифр, с некоторым удивлением сообщает, что сейчас его психологическое состояние гораздо более стабильно, чем при первом поступлении на службу. Квинтэссенция Фокса Малдера или, во всяком случае, его карьеры, едва умещается под крафтовой обложкой. Он слегка подрастерял навыки стрельбы, но уже после нескольких тренировок вспоминает, как надо контролировать отдачу. Осталось лишь научиться так же стойко контролировать отдачу от мыслей о работе рядом со Скалли, и он будет непобедим. Ему больше по душе подниматься по лестнице, а не пользоваться лифтом — так путь к офису чуть удлиняется, и по дороге можно вдыхать знакомые запахи старого ковролина и плохого кофе. Малдер остро ощущает, как раскачивается и постукивает при ходьбе его новый значок, прикрепленный к лацкану пиджака. В шевелюре парня с фотографии проглядывает седина, а вокруг глаз собрались морщинки, но он узнает в нем себя. — С возвращением, — говорит Скиннер, протягивая руку и, вопреки всем правилам субординации, одаривая искренней улыбкой. — Спасибо, сэр, — отвечает он. Скиннер, вероятно, уже давно бы был директором ФБР, если бы в его личном деле не было пятен в форме Малдера и Скалли. Он надеется, что Скиннер знает, как они признательны ему за это. Все остальное — сплошное дежавю: тренировки, изучение дел. Он скучает по тяжелым томам уголовного кодекса, вытесненным цифровыми копиями. Ему не хватает шелеста бумаги и солидного веса печатного закона в руках, когда он наверстывает упущенные за прошедшие годы знания. Однако оказалось, что регулярное зависание на конспирологических форумах не прошло даром: он не так сильно отстал от жизни, как ожидал. Его приписали к хорошо знакомому отделу поведенческого анализа. Сбылась надежда работать в здании Гувера. Квантико — территория Скалли. Она зарекомендовала себя в отделе криминалистики: иногда, заходя в комнату отдыха выпить кофе, он слышит ее имя, произносимое восхищенным шепотом. А его самого, кажется, никто не знает, и это прекрасно. Время от времени он ловит на себе чей-нибудь озадаченный взгляд, словно человек пытается вспомнить песню, услышанную по радио на прошлой неделе, но дальше этого дело не идет. Он просто приходит в офис и делает свою работу, ничего не берет на дом и чувствует себя хорошо. Все складывается лучше, чем он предполагал. Он боялся, что на него снова опустятся тучи, а вокруг сгустится странный туман догадок и подозрений, и ему придется прокладывать себе путь среди черных помыслов убийц. Но если он и спускается рука об руку с ними каждый день в темноту, то к тому времени, как вечером добирается до подземного гаража штаб-квартиры, он уже на поверхности. После работы он бегает, что-нибудь размораживает к ужину, готовит или читает. Подумывает завести собаку. В доме по-прежнему чисто. У него есть собственный стол, стоящий в некотором отдалении от остальных. Возможно, однажды у него снова будет свой кабинет, как и у Скалли. Она стала достаточно важной персоной, чтобы обзавестись собственным кабинетом в каждом из зданий. Хотел бы он знать, занял ли кто-нибудь их старый подвальный офис, или он завален бумагами, которые бросили там его вечно спешащие бывшие хозяева. Сейчас ему нравится не сидеть взаперти вдали от всех. После столь долгого одиночества дома и в дороге окружающая суматоха дает ощущение комфорта. Он ставит на стол свою детскую фотографию с Самантой, а рядом — стянутый когда-то из фотолаборатории Бюро их со Скалли снимок с очередного места преступления. Он был вещественным доказательством лишь одного — их близости. На карточке они стоят рядом, их черные пальто развеваются на ветру, но они не обращают на это внимания. Он склонился к ней, и его темная макушка почти касается ее светло-рыжих прядей. Она указывает на что-то, а он сосредоточенно внимает. Глядя на фотографию, он почти уверен, что может услышать тех молодых агентов. Почти ожидает, что юная Скалли вот-вот повернется и взглянет на него. Да, были деньки, — думает он мечтательно, но в этих мыслях больше любви, чем боли. В недрах ящика его стола лежит еще одна фотография Скалли, на которой она держит Уильяма. И, глядя на нее, он готов поклясться, что слышит, как она фальшиво поет колыбельную. Ей бы не понравилось, — думает он, — если бы эта фотография стояла на его рабочем столе, а тут она всегда под рукой. Он легко втягивается в ежедневную рутину, несмотря на то, что долгие годы провел в личном чистилище, то неподвижно замерев, то дрейфуя по течению. Жизнь входит в свою колею словно шуруп в паз. Он работает — это тяжело, но то спасительная тяжесть. Он общается с несколькими агентами, которые кажутся ему неплохими профессионалами. Однажды к нему подходит Лейла Харрисон, на вид чуть более уставшая от жизни, чем тот молодой агент с сияющими глазами, которую он помнит. — Я слышала, что вы вернулись, — произносит она застенчиво. — Можно сказать и так, — отвечает он, пожимая ее руку. — И агент Скалли? — Она тоже, — подтверждает он. — Загляните в отдел криминалистики. Возможно, сможете перехватить ее между лекциями. — А Секретные материалы? — спрашивает Харрисон с проблеском надежды в голосе. Малдер качает головой. — Пока переоткрытие отдела в планах не значится. — Очень жаль, — серьезно произносит Харрисон. — Вы занимались важным делом. — Надеюсь, что так, хотя мы брали дела, которые просто больше никого не интересовали, — говорит он, пытаясь обратить все в шутку. — Рада видеть вас снова, агент Малдер. — И я вас, агент Харрисон. Спасибо за поддержку. Это много значит для нас — знать, что кто-то еще был на нашей стороне. Она кивает, одарив его искренней улыбкой, и быстро уходит в направлении лаборатории. Надеясь, что Скалли будет добра к ней, он мысленно переносится в Антарктику: воспоминания о тех событиях — сплошное белое пятно, за исключением ощущения веса Скалли в его руках. Вероятно, они каким-то образом добрались тогда до снегохода. И даже доехали на нем до базы, оглашая ледяную пустыню урчанием мотора, но он этого не помнит. Единственное, что четко врезалось в память, — лицо Скалли, безжизненное и бледное, обрамленное меховым капюшоном его пуховика, с покрасневшими от холода глазами, носом и губами. Все остальное — как в тумане до того момента, как он очнулся в госпитале, в панике от того, что больше не чувствовал веса ее тела в своих руках. Странно, как приходят и уходят подобные воспоминания. Он сгибает пальцы ног в ботинках, чтобы изгнать вернувшееся на мгновение ощущение боли. Доктор сказал ему тогда, что риск обморожения в условиях холода и сырости был очень велик, и это просто чудо, что он не лишился ни одного пальца на руках или ногах. Но ей были нужны его носки. Он пожертвовал бы всеми своими пальцами, чтобы сохранить ее в тепле и безопасности. Он продирается сквозь очередной профиль, когда перед ним на столе внезапно появляется чашка кофе. Подняв взгляд, он обнаруживает Скалли. Легчайшая улыбка играет на ее губах. Мигни — и она исчезнет, — думает он. Интересно, заметил ли бы эту улыбку хоть кто-то, кроме него? — Слышала, что ты отправил ко мне агента Харрисон, — говорит она. Он откидывается на спинку стула и слегка потягивается. — Солдат ребенка не обидит, Скалли. — Хмм… — произносит она. — Ну что ж… В любом случае, было приятно с ней повидаться. — Твой поклонник номер два, — замечает он, беря кружку. — Или номер три, если считать Скиннера. Она приподнимает бровь. — Спасибо. — Рад, что ты оценила. Сложно было меня отыскать? — Я шла по следу из семечек, — шутит она, поднося к губам чашку с кофе, чтобы скрыть очередную улыбку. Он склоняет голову в знак признательности. — Ты пришла бы повидать меня, если бы не Харрисон? — Слова даются ему гораздо легче, чем раньше. Его существование больше не зависит от ее ответа. — Пришла бы, — отвечает она. — Просто сложно выкроить время. Он смотрит на нее снизу вверх и в свою очередь приподнимает бровь, передразнивая ее манеру. Она вздыхает и опускает взгляд. — Это было бы слишком просто, — говорит она, поднимая голову, словно с трудом преодолевая силу тяжести, — погрузиться в омут старых привычек. — Слишком просто? — переспрашивает он. — Да, — произносит она, глядя ему в глаза. — Поэтому я не торопилась. Но теперь я здесь. — Ты здесь, — кивает он. Долгое мгновение они смотрят друг на друга. Она первой отводит взгляд, увидев фотографию на его столе. — Малдер. — Лишь одно это слово несет множество смыслов: упрек, нежность, тоска, раздражение. — Просто бывшая коллега, — поясняет он. — Мой врач и мой друг. Она слегка щурится, пристально глядя на него. — Не прикидывайся. — Это же не рамка в форме сердца. Никто не будет вглядываться. — Надеюсь. И больше никаких жучков в моих канцелярских принадлежностях! — Или в розетке, — соглашается он. — И никаких камер на потолке. — Иногда я удивляюсь, как мы вообще выжили. — Мы выжили, потому что хорошо выполняли свою работу. А может, благодаря толике везения. Мы сохранили веру в то, что делали. — Это точно, — кивает она. — Но все равно странно… — Я всегда думал, что рай будет освещен получше, чем вот это, — шутит он, указывая на тусклые потолочные лампы. — Если я чему-то и научилась за годы работы с тобой, Малдер, так это тому, что нужно всегда ожидать неожиданного, — произносит она и смотрит на часы. — Мне нужно возвращаться. — Увидимся. — В его тоне сквозят вопросительные нотки. — Уверена, что да, — отвечает она и уходит. Он провожает ее глазами: твердой поступью она прокладывает свой извилистый путь по выцветшему паркету. Ее рыжие волосы снова кажутся более яркими и притягивают взгляд, как маяк в ночи. Он отпивает кофе и чувствует, как тот согревает его изнутри. Спустя столько лет она все еще согревает его. Но достаточно мечтаний на сегодня. Он возвращается к работе.