Гость

Резюме: В один из августовских дней она перехватывает его в коридоре.

Так странно снова вернуться в Отдел поведенческого анализа. Единственный человек, в чьи мысли он пытался проникнуть в последние годы, — это Скалли. Его думы были полны лишь мутантами, внеземной жизнью и заговорами, там не было места для остального человечества во всем его искаженном величии. Что за создание — человек, — думает он, — да и бог тоже, если он сотворил подобное существо? Продираясь сквозь профили, полученные для анализа, он вдруг осознает, что доволен своей работой, ведь он никогда не трудился лишь ради того, чтобы заполучить большой кабинет с огромным антикварным столом. Хотел бы он знать, занял ли кто-то их подвальный офис. Интересно, выветрился ли запах дыма из потолочных щелей? Как поживают их папки с делами? Не погребены ли они среди терриконов из коробок со старыми документами — забытые жертвы неудачных попыток перевести всю документацию ФБР в электронный вид? Он скучает по своему старому кабинету, как скучает по дому в Чилмарке, по летнему коттеджу в Квоноконтоге: его память об этих местах — это память о людях, с которыми он их делил. Подвал без Скалли представляется ему просто затхлой каморкой, так же, как его дом казался ему мертвым после исчезновения Саманты. Он часто видит ее идущей по коридору: каблуки стучат по паркету, рыжие пряди переливаются отблесками света. Он замечает ее, чем бы ни занимался. Кажется, теперь она чаще появляется там, где они могут пересечься, тогда как раньше намеренно скрывалась от него. Она знает, что он это знает, но, отказавшись от возможности преследовать ее, он прошел проверку. Почему-то это навевает воспоминания о Джерсийском дьяволе, который долго охотился на него и в конце концов напал. В Скалли тоже есть похожая напряженность. Но он знает, как выследить эту дикую кошку, как долго нужно сидеть и ждать, пока она не поймет, что ей ничто не угрожает. Он больше никогда не пригласит ее на приятную прогулку в лесу, нет. Отныне они всегда будут держаться освещенных солнцем дорожек, и пусть тьма наслаждается одиночеством под кронами деревьев: ему теперь безразличны ее сладкие посулы. Это напоминает волшебные сказки, мрачные и гротескные, какими они задумывались изначально, и множество коих он перечитал в старших классах на уроках французского. Сказки обещали долгую жизнь, любовь до гроба и кучу детей. И однажды они со Скалли получили свой шанс. Он выдвигает ящик стола, делая вид, что роется в поисках ручки, и смотрит на фотографию Уильяма. Ему нужна эта минутка созерцания, когда мир вокруг становится слишком нереальным. Он может часами рассматривать черты лица сына, завесу волос Скалли, склонившейся к нему, линии ее длинных изогнутых ресниц. Если им удастся дописать свою сказку до конца, то в их счастливом финале не будет кучи детей, но где-то в мире существует живое доказательство того, что однажды их любовь преодолела пределы возможного. Во всяком случае, у них был Уильям. Во всяком случае, какое-то время у них была Эмили. Ему не раз приходило в голову, что, сложись все иначе, он, тем или иным образом, мог бы стать ее отцом. Это кажется ужасной иронией, оценить которую в полной мере можно лишь с возрастом, и он уже никогда не поделится этим со Скалли. Один из агентов торопливо приближается к его столу с папкой в руках, и он задвигает ящик. Их фотография со Скалли вопросов не вызывает. Снимок Скалли и ребенка, хранимый в тайне, определенно подкинул бы дровишек в неумолчную машину офисных сплетен. Агент Харрисон, кажется, единственная, кто хоть что-то знает об их истории, и это, пожалуй, даже доставляет ему удовольствие. Для всех прочих он — чистый лист. Таков ритм его работы и ритм его дней. Он трудится. Совершает пробежки. Распаковывает коробки, которые многие годы не видели солнечного света, и выбрасывает ненужные вещи. Он проводит рукой по детской одежке и кладет ее в ящик для благотворительности. Его сын никогда не надевал ее, но это не значит, что и другие дети не должны этого делать. Он отдает в переработку большую часть своих бумаг со времен колледжа, но оставляет дневники, полные странных стихов. Скалли бы они понравились, — думает он. Он читал ее диплом и даже делал пометки на полях, но она никогда не видела его работ времен молодости. Вот его юная версия, сохраненная в чернильных каракулях на пожелтевших страницах: склонный к мелодраматичности борец с ветряными мельницами. Либо Скалли это понравится, либо пусть она сама предаст все огню. В один из августовских дней она перехватывает его в коридоре. — Меня попросили передать тебе кое-что, — говорит она, протягивая бумаги. — Результаты аутопсии по делу Нгуен. — Тебе не нужен предлог, чтобы поговорить со мной, Скалли, — поддразнивает он, беря файл. — Мой номер не изменился. — И ты тоже. — Она моргает, пытаясь выглядеть рассерженной, но он готов поклясться, что ситуация ее забавляет: уголки губ подрагивают, и она сжимает их, чтобы не улыбнуться. У нее появились новые морщинки под глазами, но он достаточно влюблен, чтобы находить их очаровательными. Они смягчают суровую красоту ее лица. И, теряясь в ее глазах, он продолжает путь, на который ступил двадцать лет назад, и, как всегда, у него под рукой нет карты, которая помогла бы найти выход. — Не уверен, — говорит он. — Чувствую себя улучшенной моделью прежнего себя. Фокс Малдер, версия 2.0. — Удивлена, что тебе хватило памяти для апгрейда, — парирует она. — Ха, отлично, Скалли. Шутка эпохи смартфонов? Очень актуально. Они стоят как раньше — склонившись друг к другу, чтобы образовать уютный уголок для беседы, его долговязая фигура мягко нависает над ней. Двадцатилетнюю привычку не побороть. — Не хочешь выпить кофе? — спрашивает он. — Просто кофе, больше ничего. Я задолжал тебе. — Ты говоришь это всем, кого приглашаешь на кофе? — Только если боюсь, что они ждут не дождутся возможности запрыгнуть ко мне в постель, — говорит он, закидывая пробный шар, и она бросает на него предостерегающий взгляд. Он ступает на опасную почву, флиртуя с ней на работе. Они — он не может подобрать верных слов — живут отдельно, или разошлись, или порвали друг с другом, или ищут других людей для отношений, и в силу всех этих причин и не только их, он не должен разговаривать так, словно она — прежняя Скалли, но все равно не способен относиться к ней так же, как к остальным. — Как насчет тех, кто ждет не дождется, чтобы наступить тебе на хвост? — вопрошает она медовым голосом. Он опускает взгляд вниз. — Неважно, если ты сделаешь это своими новыми туфельками. Они мне нравятся. — Спасибо, — говорит она тоном, одновременно подразумевающим «меня не особо волнует, что ты это заметил» и «рада, что ты заметил». Боже, как ему знакомы эти интонации! Они смотрят друг на друга, и он забывает, что хотел сказать. На какое-то безмолвное мгновение они снова синхронизируются, как будто никогда не сбивались с общего ритма. — Я действительно пришла лишь затем, чтобы отдать тебе документы, — бормочет она. — Мы уже выяснили, что ты пришла сюда не для того, чтобы запрыгнуть ко мне в постель. Кажется… — В настоящий момент в мои намерения не входит запрыгивать к тебе в постель, — отвечает она, и наклон ее головы означает, что он ступает на зыбкую почву. — Однако я готова принять твое приглашение на кофе. — Смелый ход, агент Скалли. Когда и где? — Я напишу тебе. Твой номер не изменился. Кажется… — После десяти вечера я ставлю свой телефон на беззвучный режим, — говорит он, понимая, что беззастенчиво тянет время, но это такое облегчение — стоять здесь с ней. Он и не подозревал о сковывающем его напряжении, пока не почувствовал, как ослабевают тугие узлы в его душе и теле. Сейчас он ощущает себя на двадцать лет моложе, хотя и вокруг его собственных глаз теперь тоже полно морщин. — Можно подумать, это не я эксперт мирового уровня по передаче сообщений для тебя, — замечает она с кривой усмешкой. — «Это Фокс Малдер, я сбежал в Пуэрто-Рико, или в Россию, а может, в Арктику, так как обнаружил тайное послание в своих хлопьях для завтрака. Оставьте ваше имя и номер телефона, и я вам перезвоню, если, конечно, не стану заложником теневых правительственных сил». — Ты цитируешь не дословно, — выспренно замечает он. — Возможно, — отрезает она. — Я стал новым человеком и теперь всегда отвечаю на сообщения. — Точно? — В ее тоне слышен вызов. — Точно, — подтверждает он. — Клянусь. — Он протягивает руку к ее свободной ладони и захватывает мизинец, мягко обвивая его своим и чуть потряхивая*. Ее палец, зажатый в его собственном, совершенно холодный. Он помнит, что ей нужно как минимум несколько часов, чтобы согреться после проведения аутопсии. — Вот это уже звучит серьезно, агент Малдер, — говорит она, и ее ладонь задевает тыльную сторону его руки, когда она высвобождает палец. — Смертельно серьезно, — соглашается он и чувствует, что все хорошо. Его не трясет, ему не нужно щелкать костяшками пальцев в попытке успокоить себя. Голос не дрожит, а желудок не ухает вниз. Он в полном порядке. Тем временем она оценивает его состояние глазами доктора. Кажется, проверка пройдена, но, ненадолго заглянув на их старую кривую дорожку, она возвращается на свой прямой путь. — Мы запланировали твой медосмотр? — интересуется она. — Не помню, — отвечает он. — Можем поговорить об этом за кофе. Сверим наши расписания. Обсудим возможность завести собаку. — Зачем нам обсуждать возможность завести собаку? — спрашивает она. — Это ведь по-прежнему и твой дом, — поясняет он. — Мне кажется правильным обговаривать такие вещи. Она кивает и выглядит уже не такой раздраженной, как раньше, когда он заговаривал об их совместном проживании. Может, она нашла путь к собственному исцелению. А может, ушла так далеко, что ей уже все равно. Ослабевшее на минуту напряжение возвращается и кладет свои цепкие пальцы ему на плечи. — Не хочу, чтобы наш дом стал местом, куда бы тебе было неприятно приходить, — добавляет он. — Не беспокойся об этом, — отвечает она. — Заводи собаку, если считаешь нужным. — Не уверен, что понимаю, как мне следует интерпретировать твои слова. Ее мизинец осторожно обвивается вокруг его. — Не беспокойся, — повторяет она. — Мне нужно возвращаться к работе. — Напиши мне, — напоминает он, и она кивает, уже на ходу. Он идет назад к своему месту и, открыв ящик, тянется в его глубину за ненужной резинкой. На поверхности его стола папка с ее заметками, а в глубинах — она сама. И на мгновение, когда он вытаскивает руку из ящика, кончики его пальцев ласкают Скалли с ее блаженным и утомленным выражением лица и круглую головку Уильяма.